Четырнадцать 17 страница

Я один и пропасть снова ничем не заретуширована…. О Леонтьеве: «Я должен помочь ему помочь мне».

Будь я властителем, я сделал бы две вещи: 1. Дал народу собственность 2. Заградил бы уста «безумству невежественных людей». С тем, чтобы духовный труд был так же труден, как труд крестьянина.

Снова об уме: «сначала надо на истинную точку попасть, а в этом попадании ум никакой роли не играет…» А так налицо странный разрыв: в отвлеченных науках человек часто умен, а в жизни - бездарь и пошляк.

Да, из-за гордости умные постигнут истину последними – но зато, постигнув ее, они пойдут дальше всех – ведь это определяется уже именно умом.

«Будьте же всегда готовы – придет в час, который не знаете» – а ведь это метод трамвайных контролеров! Действительно, очень эффективно /для слабых людей/ - и можно распространить его применение повсюду?! Сплошное ОБХСС? Не лучше ли «не искушать человека понапрасну»? – ведь слаб он и полон страха, но и слаб он, и хочет взять то, что плохо лежит.

Русские – это казарма + запанибратство /в том числе и в издательствах и в литературных журналах/ - ни то, ни другое мне не нравится. У немцев всюду забота об уюте и всюду автономность. У русских не ужился и не напечатался, а там мог бы и ужиться, т. е. работать как все!

При неправильном устройстве жизни лишь немногие могут понять, в чем добро, в чем его выгода и защита. При правильном многие смогут – все, кроме злонамеренных. Иначе не сможет Христос оказаться царем. /Что понял Пилат, когда так настойчиво называл Христа «царем иудейским» и «человеком»? /

У народа сильные тенденции к самозабвению и к потере счета времени – нам, умникам, имеющим тенденции к самоутверждению и сохранению времени, не надо этим смущаться…

Люди равнодушны к другим, но неугомонны – поэтому хватает желания вновь и вновь заявлять, напоминать о себе равнодушию других – поэтому и не прерываются «отношения». Да и любопытство не забудь.

…Немцы как апогей бесталанности?! У них голые дух и тело.

У футболистов из Бразилии осталось немного таланта, но зато добавилось силы и рационализма – интересно, и в остальной жизни процессы разворачиваются также?!

Этот футбол на жаре напоминает пятнадцатираундовый бокс, когда измотанные соперники экономят силы, вкладываясь только в свои коронные удары.

Ельцин добр, пока ему всё нравится, пока дело не подходит к его «пунктику» – власти и зависти. Ведь тоже было и со Сталиным – почитаешь его письма к дочке и не поверишь, что это душегуб. И вообще, если бы легко было их распознавать, то душегубы никаких карьер бы не делали – ведь карьеры делаются в окружении людей, которым надо нравиться, а не вызывать ужасные подозрения.

Стиль ленинской речи мне напоминает манеру Солженицына: тот же нервный захлеб, скороговорка и корявость мышления, тот же энергический цинизм /прикрытый у него не словами про «всемирную революцию» и «светлое будущее», а словами про «державу», «столыпинскую реформу» и прочее светлое прошлое/.

Стихи есть один из примеров синтеза искусств – это привнесение музыки в слова. А пение – это привнесение слов в музыку. А живописание – это соединение слова с живописью?!

…В любой картине есть ритмическое начало и есть контрапункт – оппозиция светлого и темного, мажорного и минорного. …Ритм – начало двигательное, а контрапункт – начало статическое…

Не спалось на даче - встал в полчетвертого утра: как хорошо-то: отстраненно и незатоптанно, тихо и свежо - и незнакомое странное освещение…

Детектив – это уголовники, менты и жертвы… – и почему их люди любят?!

Классический сюжет: убийство доброго как повод к очередной пикировке зла со злом…

В футболе с «вне игры» и с пенальти всё время возникают проблемы. Слишком уж велика цена ошибки и защитников и судей. С пенальти просто: я бы их бил не с 11, а с 13 или даже 15 метров /на выбор судьи, в зависимости от безусловности или сомнительности нарушения?! /. А офсайд фиксировал только в штрафной площадке?

Не устаю удивляться тому, с каким пиететом в журналах цитируют «классиков» /кого угодно – Ницше, Бердяева, какого-нибудь Шаламова... / - баптисты так не цитируют Евангелие! …Подкрепляют свои доводы по преимуществу именно таким образом.

О многих и многих начинающих писателях и поэтах читаю, что они, кончив гуманитарный вуз или университет, работают учителями в школе и т. п. И я бы мог так, и был бы совершенно благополучен…. /И ведь не одна исключительность моя этому помешала, но и тупая помраченность сознания в юности. /

Папа удивился чудовищной мрачности /впрочем, совершенно игровой/ каких-то современных картин: «А ты разве не знаешь, что весь 20 век – это век пессимизма и нигилизма. Не было ни одного оптимиста после Ван Гога. Оптимисты были только среди художников-гос. служащих…»

Интуиция – это разум в сфере предположений. Поэтому нелепо говорить и о «чистом разуме», и о «божественной интуиции» отдельно друг от друга…

Мне так плохо, что я не могу ни думать, ни делать, ни жить и тогда я думаю уныло: «может, посмотреть кино – чужую жизнь, дела и мысли? » /а потом подумал: «наверное, и другие думают также! »/

Конъюнктурщики /в литературе, например/ надеются не на то, что их конъюнктурно высокое нынешнее положение сохранится на века, а на то, что переоценки ясной не будет: будут другие конъюнктурщики, которые, конечно, забудут прежних, но и только. Каждый, кто удачлив, урывает свой кусок, а затем опускается занавес и растет трава забвения.

…Всё печалят меня и малейшие убытки. Скажи: «пусть будут жертвой Богу все те из плодов, что пропали! » А так словно кто-то щипается: тут у тебя отщипнул, там отщипнул. «Боже, возьми себе этот глоток пролитой воды! »

Вот бы устроить порядок, при котором не люди у гос. контор справки выбивали, а те сами были озабочены тем, чтобы люди их получили! Ведь это они их придумали. И только такой порядок можно назвать заботой о человеке! А то государство выходит гигантской машиной, творящей из людей потенциальных преступников и посторонних; гигантская машина по производству подозрительности…

Снова и снова: слабость производит страдание, а страдание есть источник нашей силы. «Слабость – страдание – сила, слабость – страдание – сила»…

Добрый шарж похож на противоядие относительно шаржей злых. «По-доброму» шутят над своими «в доску», т. е. добрый шарж – это вывеска того, что имярек «свой».

Приватизация: мафия за деньгами на «Мерседесах» приезжает в папин трест, держась совершенно отчужденно, ничем не интересуясь, лишь держа палку для директора-надсмотрщика. Тот из кабинета выходит взмыленный, берет свою палку и начинает гонять «сотрудников» – во, эффективность!

«Разрушим всё до основанья! » – «Сохраним всё до макушек! »

…Аннинский: истинно Сократ из бочки в океяне /да и все критики оставляют впечатление более, чем странное: вроде бы и предмет разговора ясен, и горячность налицо, а всё не пойму, о чем они свои филиппики слагают/.

Снова: умники предпочитают духовное, а народ материальное и поэтому связь их возможна либо через душевное, либо через осознание того, что материальное и духовное подобно.

Дух супержив, но не реален, а материя суперреальна, но не жива – войдет дух в материю и она станет жива, войдет материя в дух и он станет реален – и будет одно.

…Всё-таки как к концу века оживилась мысль /всё еще читаю тех критиков/ - кипят, хотя и шатает их, как пьяных. Критиков кренит в абстракцию, а писателей – в жизнь «как она есть».

Я – полуразрушенная личность. Пора стать целым: не бояться одиночества и тишины, дела и людей, владеть собой и обстоятельствами, не быть смесью упадков, инерции и подъема – у этих ходиков завод не бесконечен.

Приснился подъем на небо: сначала было легко, а потом незаметно стало так круто, что я проснулся, не смея оглянуться и посмотреть вниз.

Убиваю колорадского жука, попутно мысленно полемизируя с буддистами: «разве не должен я убить убийц живого?! »

Иду с дачи с грузом – словно крест несу! Крест, который нес Христос – это прежде всего непомерная тяжесть. Все мы ради самих себя принимаем крестные муки!

Моя особенность: прихожу домой усталый и начинаю наводить порядок – именно в таком ужасном состоянии не могу терпеть того, что вокруг что-то ужасно.

Где-то я такой стеснительный, что дальше некуда, а где-то мне на всех плевать /«жмот! » – «а мне плевать! », «брюзга! » - «да пошел ты! »/. Где-то я такой скупой, что тарелку языком вылижу, а где-то за здорово живешь могу кидануть цифирную сумму. Где-то добрый, а где-то и убить готов. То собираюсь спасать всех, то никому не верю.

Пластинка, где Бах интерпретирует Вивальди и др., а его самого интерпретирует Янченко…

Пловец Попов – пример на тему связи красоты и силы: красота экономична, точна и концентрированна, т. е. сильна, а сила цельна, сосредоточенна и спокойна – и значит, красива. И, как в искусстве, здесь не обманешь ложными эффектами и ложной красотой – не даст она результата. Никогда не любил ни грубой силы, ни рафинированных красот.

Алексей Слаповский – подлая коммерческая литература. А сначала показалось, что неплохой человек. …Так бывает: вроде всё тихо и благообразно, а на деле всех баб портит, а мужиков только использует.

Вовке толковал про необходимость и полового общения с женщинами. Мол, тело для духа – соль для пищи /а для народа – наоборот/.

…Мечты о любви уже причиняют боль, а не настраивают на сентиментальный лад. «Я упустил ее раньше» …Мог бы сказать тогда, к примеру: «я вам смешон или интересен? »

Их, тех, кого бы я мог любить, было не меньше десяти.

«Умники»: «всё неясно и неоднозначно» – ведь это разговор слабаков, потому что сила проясняет многие обстоятельства.

Достоевский – это символ антимещанского подхода к жизни: он сгорал и отдавал, а мещанин – это прежде всего потребитель, он сосет и гребет всё, что можно, он дает только в силу необходимости, требований приличий и остатков сентиментальности /причем, он движется в сторону всё большей «свободы» от них /при этом освобождении всё более деградируют и извращаются также и его потребности//. Причем, есть горение красивое, как у БГ и есть горение черновое, как у Достоевского: 1-ое – это тоже самолюбование /самопотребительство! /, 2-ое же – это самозабвение.

Время рефлексии закончилось. …Самая начальная стадия всякого дела и предприятия похожа на воскресение мертвого - ведь по сути речь идет о явлении в жизнь не существовавшего - как это было и у Бога – т. е. Бог совершил такой же подвиг и терпел такие же крестные муки, как и Христос! «Вначале был свет идеи; вначале была искра и только на четвертый день всё удалось поставить на регулярную основу».

Послал свою писанину и – ни малейших признаков ответа: «а может, я не существую?! Что ж, это не худший, а нейтральный вариант: ноль – это не пустота, когда знаешь, как велик ряд чисел-минусов. Я пробую, и буду и дальше пробовать разные подходы – копий еще много…»

Вовка с библиотекаршей: он ощущает себя папой – поучает ее и т. д. - и она ощущает себя мамой в отношении его!

Журнал «Родник» №1-6 92г.

Сергей Сипаров /№2/ - судя по его притче, он скоро может оказаться не физиком, а дворником. Хотя, возможно, он и не собирается становиться «литератором» и это только «программный текст».

Авангардисты нудно смеются над нудным реализмом и соцреализмом и однозначно доказывают, что всё неоднозначно, Ю. Лотман пердит словесно на любую тему...

…Свобода /о статье Микушевича, №4/ - это момент прорыва из своих цепей, которыми неизбежно и беспрерывно обрастаешь на всех уровнях и во всех ракурсах. Прорыв частичный и недолгий. Момент счастья. Поэтому я кисло отношусь ко всем этим разговорам про свободу. Это свобода до дела. …На лозунге высокое слово «свобода» /они бы еще вывесили слово «полет» – в нашем мире только птицы свободны/, а на деле – распад.

…Все утверждаются от противного…

Вертикальные форматы – это картины-взлеты.

Стебли как прочерченные линии взлета. Кто-то ушел в листву и ботву, кто-то сломался, а кто-то стал сияющим солнцем там, наверху.

Вечер – это покойный и пустотелый конец света, запланированный и некатастрофичный.

И еще: хлорофилл листьев, оказывается, отражает значительное количество красных лучей – «выплевывает» как несъедобные!

Огромные картины современных художников: маленький замысел и раздутая коммерция в воплощении…

«Когда я плохо себя чувствую, мне лучше тихо-тихо сидеть, что-то поделывая - и чтоб меня никто не трогал». Ведь я словно в полуразрушенном здании, где каждое резкое движение грозит новым обвалом – и как больно бьют обломки, и как громок мой крик, как высок мой раздраженный голос…

Кормлю себя немецким языком так, как ребенка кормят рисовой кашей – насильно /но потом возникает эффект наркотика – ведь и секс не приятен, а мучителен. Всякий наркотик – это смесь сладости и мазохизма/.

Авангардный проект на тему спорта: т. к. и слишком жирно ездить на соревнования специально, и смотреть их в не тобой назначенный час /когда ты, может, и не хочешь их смотреть/, т. к. качество предстоящего соревнования не гарантировано и подается оно в сыром и неосмысленном виде, а там уже начинаются какие-нибудь другие соревнования, то смотреть надо только избранное по видео, пусть уже и задним числом. Кино же не смотрят уже во время киносъемки! И монтаж спорта требует таких же режиссеров, как и монтаж кино.

Лето пасмурное и холодное – радуешься не только каждому солнечному дню, но и каждому прорыву солнца в дне несолнечном. «Наверное, на севере, когда такое случается, то все бросают работу и бегут подставить себя светилу, войти с ним в контакт».

Не потому ли я не могу отвязаться от своей привязанности к спорту, что спортсмены – это такие же спецы по физической силе, как «умники» являются спецами по силе духовной? Другое дело, что часто это второсортные специалисты – специалистов такого уровня среди «умников» я тоже только пролистываю. …Вон, борцы как два осьминога…

Отношения между двумя похожи на лестницу, подниматься по которой можно только в том случае, если каждый из них поочередно будет прибивать к ней следующую по очереди, по уровню перекладину. Хотелось бы пойти далеко в отношениях с кем-то /со всеми! /, да перекладины этот «кто-то» прибивать не желает /или желает, да на лестнице, уводящей в другую сторону/.

Ещё раз попробовал читать Данте: совсем и не сложно – схемы, живописный авангард, сплетенный с житейскими историями - просто «высокий слог» есть одновременно и слог косноязычный. Бичует нравы, грозит ужасными карами. Характерна для душевных времен и инверсия – когда обозревают не землю, а загробный мир. Ведь душа в некотором роде именно на нашей земле находится в гробу – гробу тела /духовного и физического/ - а после смерти должна вырваться на волю, «воскреснуть».

…А у Петрарки христианский подход к Богу – и при таком подходе, чем более последовательно и убедительно он реализуется, неизбежно происходит парадоксальное исчезновение Бога, как бы растворение Его.

«Люцифер» – в переводе «Светоносец»… Сейчас люди снаружи похожи на светоносцев.

…Данте немалый юморист. /Они там все были юмористы: и Рабле, и Сервантес, и Брейгель, и Босх... /

Схоластика и фантастика в близком соседстве: схоластичные размышления закономерно будут фантастичны.

Личностной интонации у них не было, а без неё для меня всё бессмысленно.

По сути, я не стою, а только держат меня /кое-как/ все эти подпорки, дела-суета – т. е. положение такое же, как и 3 года назад. А физический труд переплавляет тело в чистое золото – с потом выходит вся хворь и хмурь.

Я теперь выигрываю у жизни только утром. День – это так, то ли ничья, то ли пустое место; а вечер теперь – это всегда поражение.

Люди с поврежденным умом /т. е. духом/ во всем подобны людям с поврежденным телом. В древности инвалиду тела приходилось не легче, если не тяжелее, чем инвалиду ума. /На дураках можно хотя бы воду возить! / Часто человек только «хром» на голову /«со странностями»/.

Должны быть и библиотеки специализированные, с уклоном, где не держат второстепенных книг. И такие библиотеки могли бы одновременно выполнять роль книжных магазинов.

Вон, капля /на самом деле, было бесчисленное множество капель/ возникла и упала-пропала…: вся жизнь состоит из смерти. Поток жизни существует только потому, что существует такой же поток смерти. И в потоке им не страшно умирать. …Смерть хочет очистить сцену, а вот чего хочет жизнь – чтоб все друг у друга на голове стояли?! Дерево – это трава, стоящая друг у друга на голове. Земля стала растением, преодолев свой мрак и безжизненность. После смерти наше тело станет растением физическим, а наш дух растением духовным? Мы не будем ни говорить, ни видеть, но мы уже в себе будем иметь ту полноту, которой сейчас пытаемся достичь зрением и речью…

Новация: в Америке начал применяться старый индейский способ обработки полей без вспашки земли: протыкается дерн – на поле всё скошено - и в эту дырочку закладывается семя! И с сорняками мало хлопот: дерн не дает им расти. Вот только как они делают эти миллиарды дырочек. А может для этого нужно не такая уж и сложная техника /точнее, сложная, но не мощная и энергозатратная/.

Проповеди бабы Вари: стиль папин /и даже почерк! /, мотивы типичные для баптизма /они легко могли бы составить сборник проповедей на все темы и зачитывать их только из этого катехизиса/, но еще пахнет революционным энтузиазмом /типа: «завтра должно быть лучше, чем вчера» – папа в этом случае сказал бы: «зачем, если есть норма. Совершенным всё равно не станешь»/.

Они не помышляли о революционном переустройстве общества только потому, что приходилось помышлять о революционном страдании. Секта как место, где свершилась миниреволюция.

…Мать Богом обороняет от моих нападок дьявола, вселившегося в неё! Все женщины – фурии, когда нет над ними мужа-Христа.

«Сон видела: не надо кресла покупать. Это «роскошь» – «Да, они простые! » …Купили-таки - и не нарадуюсь на них. А замененный стул ушел на веранду и там теперь тоже улучшилось. Мне нравится вот так понемногу улучшать обстановку. Теперь ещё какое-нибудь звено окажется слабейшим и подлежащим замене…

Довольно много людей повидал в последние дни и странно мне ощущать свое от них отчуждение при сохранении способности разговаривать и даже кивать головой. Нет готовых на самопожертвование, а это значит, что они – чистое говно, которое тебя не мажет, если только обращаешься с ним с сугубой осторожностью, двигаясь в плавном танце приличий. Они больны и не способны что-то сделать другому, но не способны и вытерпеть боль, а её вызывает всякое прикосновение к ним. Вот и приходится изображать «общение», не вступая в настоящий контакт.

У нас дома избыток некачественного барахла – нет, чтоб иметь норму вещей качественных!

Рассчитывать, что дешевая вещь будет качественной, а дорогая плохой – это всё равно, что полагаться на выигрыш в лотерею.

Америка – это же полуварварская страна - как и Рим - и поэтому высшая стадия развития европейской цивилизации парадоксальным образом оказывается и стадией плавного перехода к полному варварству.

Америка – это переразвившаяся страна /Россия – недоразвившаяся/. В Америке избыток демократии, а в России - бюрократии. …Ведь варварский строй – это супербюрократ – вождь - во главе супердемократической массы - толпы.

Америка импортирует таланты – на первых порах такой переход для таланта полезен: ведь он попадает в материалистическую, практическую среду с большими возможностями для реализации любых проектов…

О моде: они ощущают себя не в общей массе, а в авангарде её - и это тоже «узкий и тернистый путь» для избранных! И то, что вскоре там пройдет толпа и всё затопчет, их только будоражит.

Время Ездры и Неемии – это время просветления, когда Восток ослаб, а Запад /т. е. Антика/ ещё только набирала силу. Жалкое время подражаний самим себе. «Вид имеющие, силы же отрекшиеся» - только сначала не было отречения, а потом не могли вспомнить, в чем она, сила/.

И они храм с великим трудом соорудили, а Ирод от римских богатств и прогресса отгрохал его запросто и много более великолепный – тем обесценив саму идею храма. У них и бани были великолепны как храмы.

Народы сырьевых и сельскохозяйственных стран близки к земле, ей отдаются – и она им многое дает. Народы западных стран умеют всецело отдаваться производству изделий – и они у них получаются. Американцы и японцы всецело отдаются деланию денег /их главное изобретение: машинный конвейер/ - и у них денег много…

Дома и мебель из белых досок похожи на белое незагорелое тело!

Опять кризис: трудно учиться всему на свете, тем более при подозрении, что учишься совсем не тому. … Это касается и дел, и качеств характера, которые пытаюсь приобрести: зачем мне жесткость и моторность?

Небо в тучах и день был уныл, но там, на западе, на закате туч нет и вот, я видел как солнце светило мне оттуда, в узкую полоску между краем туч и краем крыши далекой дачи. Запомни этот красноватый цвет! Запомни как этот испускающий энергию дрожащий шар сначала показался, затем рос и, пройдя свой апогей, видимость в полный рост, наконец коснулся крыши…

…Солнце – нерациональный источник энергии, ведь земля – это только точка в пустом пространстве, им обогреваемом. У него во всех точках, кроме нашей, полная неудача.

Пушкин – это бабочка весной, летом и осенью, а Лермонтов – это бабочка зимой. Ведь чем нам хуже приходится, тем мы лучше.

Он в Бога верил не как в помощь для себя, а как в возмездие для врагов. Пушкин мир благословил, а Лермонтов его проклял.

«Промотавшийся отец» /«Дума»/ - Пушкин!

Среди военных много мизантропов и ненавистников человеческого рода, а среди прекрасного салона много людей прекраснодушных.

И они оба тяготели к прозе – ведь Серебряному веку, «настоящим» поэтам это не свойственно. Т. е. их можно рассматривать как преддверия великой русской прозы и мысли.

Светлые солнечные дни сами как Картина – стоит ли их менять на делание картин?! Только в таком состоянии, когда слишком плох для того, чтобы наслаждаться миром, но достаточно хорош для того, чтобы карандаш не валился из рук.

Живопись: огромная рука и маленький цветочек.

Или нарисовать помятые жалкие ромашки, назвав это зрелище «Больницею цветов».

По стахановски обрабатывал викторию: «отделять плевелы от добрых растений мне во всем нравится! »

/Не сказал этого, потому что никто не удивился моему труду – как будто, так и надо, что я на них батрачу. /

Посмотрел стихи Пастернака и Ахматовой – какой ужас /а Тихомиров неизвестен/. Беспомощное косноязычие /Пастернак/ и идиотское самолюбование /Ахматова/. Пустота последышей Серебряного века.

Посмотрел «Доктора Живаго» – странная и очень жалкая книга /ему, наверное, самому себя было очень жалко/.

…Когда западник находится среди 5-х славянофилов, то начинаю сочувствовать западнику, когда же наоборот /как на радио «Свобода»/, тогда сочувствую славянофилу. Они одинаковы, как 2 половинки одного яблока, но чтобы быть в меньшинстве, надо иметь больше мужества и независимости ума и поэтому парадоксальным образом они постоянно неравны друг другу не только внешне /преобладают у власти то одни, то другие/, но и внутренне – все время лучше те, кто в оппозиции. …Царство разделенное не может устоять. Русские нашли выход: переваливаются с края на край через страшный революционный катаклизм.

…На ТВ исчезли дикторы-западники, типа Флярковского или Митковой, все места последовательно заняли дикторы с сильным славянофильским, националистическим привкусом - типа Худобиной, Петковой и т. д. /Хотел бы я посмотреть на драку ведьмы Митковой с ведьмой Петковой! /

Две противоположные тенденции /в Америке и всюду/: ходить при полном параде, в «безукоризненном» костюме и ходить в мятом, в рваных джинсах и т. д.

У меня такое ощущение, что я продолжаю папин род, а не мамин. Похож на деда по типу. А Игорь Фролов продолжает род Алексея Романова. Мужчины повторяют отцов, а женщины матерей? /Эта однозначность была бы замечена, если бы действительно была тотальной. /

Очень нервничаю в это лето: постоянные ссоры с родителями /при отсутствии утешения в Вовке, который то работает, то болеет/, уже несколько раз доходил до буйства. Всё на почве неустройства физической половины моей жизни: езда по садам и дачам страшно изнуряет меня /причем, и морально тоже: считаю позорным это таскание через весь город если не с колясками, то с тяжеленными сумками/. И ведь какая неравномерность: то целый день никакой физической нагрузки, то стахановский труд с утра до вечера /считая езду/, причем в страшной спешке. От усталости угнетенность, а от спешки перевозбужденность – ужасный коктейль. А ведь теперь мы знаем прекрасные сорта малины, смородины, сливы, лесной землянички и т. д., теперь мы имеем опыт. Близок рай, но всё длится этот ад. …Мучительно как роды?

Посмотрел Маяковского – гипертрофированный, утрированный авангардист. Опыт превращения человека в ходячий плакат и формулу.

В Серебряном веке всё начиналось благородно и жеманно, а кончилось вот такими «хулиганами» – и тут железная логика. Серебряный век – это родина всей современной разнузданности, когда эпатаж считается силой, наглость смелостью и т. д. Открыли, что в прошлом рухлядь и не ужаснулись, а обрадовались, посчитали себя арийцами, новой породой людей.