Что такое глобализация? 12 страница

Коварство разговоров о пенсии как «коллективной принудительной системе» (Вольфганг Шойбле) заключается в том, что в них шельмуется и приносится в жертву часть социальной солидарности, причем со стороны тех, кто в иных случаях не жалеет носовых платков, публично оплакивая утрату общности между людьми.

2. Так называемая свободная мировая торговля

Глобализм поет гимн свободной мировой торговли. Утверждается, что глобализированная экономика лучше всего пригодна для того, чтобы поднять во всем мире уровень благосостояния и тем самым ликвидировать неудовлетворительное положение в социальной сфере. Говорится, что даже в охране окружающей среды можно достигнуть прогресса благодаря свободной торговле, поскольку давление конкуренции якобы способствует бережному отношению к ресурсам, побуждает к деликатному обращению с природой.

При этом старательно обходится тот момент, что мы живем в мире, весьма далеком от модели свободной торговли а-ля Давид Рикардо, опирающейся на сравнительные выгоды/ издержки. Высокий уровень безработицы в так называемом третьем мире и в посткоммунистических странах Европы вынуждает правительства этих стран вести экономическую политику, ориентированную на экспорт, – в ущерб социальным и экологическим стандартам. Благодаря низкой заработной плате, зачастую убогим условиям труда и «зонам, свободным от профсоюзов», эти страны конкурируют друг с другом и с богатыми западными странами в стремлении привлечь зарубежный капитал.

Утверждение, что мировая торговля обостряет конкуренцию и ведет к снижению затрат, отчего в конечном итоге выигрывают все, на редкость цинично. Замалчивается тот факт, что существуют два вида снижения затрат: повышенная экономичность (более совершенные технологии, организация и т. п. ) или нарушение достойных человека условий труда и производства. Разумеется, при этом навар здесь с точки зрения экономики и организации производства больше, но только за счет отката к позднему варианту транснационального пиратства.

3. В области экономики мы имеем дело (еще) с интернационализацией, а не глобализацией

Глобализм не только путает многомерную глокализацию с одномерной экономической глобализацией. Одновременно экономическая глобализация смешивается с интернационализацией экономики. Экономические показатели свидетельствуют, что, строго говоря, в регионах мировой экономики речь (еще? ) может идти не о глобализации, но об интернационализации. Можно зафиксировать укрепление транснациональных торговых и промышленных связей внутри определенных мировых регионов и между ними – это касается Америки, Азии и Европы. Подтверждением служит то, что торговля и зарубежные инвестиции развиваются все еще между этими тремя крупными экономическими блоками мира, почему и говорят о триадизации мировой экономики. Для Германии это помимо прочего означает, что – вплоть до сегодняшнего дня! – конкуренция (за счет низкой заработной платы) со стороны государств бывшего Восточного блока или азиатских стран существует в статистически незначительных масштабах (около 10 %).

«В результате глобализации рынков и интернационализации производства в Германии преимущественно трудоемкие отрасли промышленности и неквалифицированные рабочие попадают под пресс конкуренции в мировой экономике. Конкретно это означает, что дело дошло до снижения спроса на низкоквалифицированную рабочую силу благодаря перемещению производства за границу в форме оптимизации заработной платы и прямых инвестиций, а также увеличения импорта. Произошедшая за последние сто лет внутриэкономическая трансформация, которая ведет к прогрессирующей замене труда капиталом и знанием, усиливается за счет развития мировой

экономики. Но в будущем следует ожидать повышения конкурентного давления на капитало- и наукоемкие отрасли промышленности, а также на высококвалифицированных рабочих, пороговые страны и страны Центральной и Восточной Европы, поскольку в результате прогрессирующего уменьшения экономического отставания они выступят как дополнительные конкуренты странам ранней индустриализации в соответствующих отраслях производства. Как, в таком случае, в ходе роста глобальных рынков и интернационального производства будет развиваться спрос на высококвалифицированных рабочих в Германии, в настоящее время неясно»¹.

Обращает на себя внимание тот факт, что внешняя торговля Германии все еще ориентируется в основном на западные промышленно развитые страны. «Германия осуществляет внешнюю торговлю преимущественно с западными промыш-ленно развитыми странами. В 1993 году 77, 29 % ее экспорта и 77, 81 % ее импорта приходились на этот регион. В рамках этой группы стран наибольшая часть прямых инвестиций приходилась на страны ЕС. Налицо сильная ориентация германской внешней торговли на Европу. Это связано, во-первых, с географической близостью этих стран, а во-вторых, и это решающий фактор, с эффектом внутреннего рынка ЕС, который дискриминирует возможных кандидатов из третьих стран. Крупнейшим внешнеторговым партнером западных про-мышленно развитых стран за пределами ЕС являются США, на которые в 1993 году приходилось 7, 01 % импорта и 7, 27 % экспорта.

На типичные страны с дешевой рабочей силой в Африке, Америке и Азии, а также на реформирующиеся страны и стра-¹ Komission f ü r Zukunftsfragen, Bericht II: Erwerbstä tigkeit in Deutschland: Entwicklung, Ursachen und Maß na hmen. Bonn 1997, S. 111.

ны с государственной монополией на внешнюю торговлю в 1993 году приходилось около 20 % немецкой внешней торговли. Из этой группы стран Германия получила в 1993 году 22, 14 % своего импорта, а поставила туда в рамках экспорта 22, 44 %. Внешнеторговая структура показывает, что германская экономика, опиравшаяся на поддержку внутреннего рынка ЕС, опиралась как раз на рынки с минимальными возможностями роста, тогда как экспорт в растущие рынки Юго-Восточной Азии и Южной Америки, напротив, был, скорее, скромным...

В будущем можно ожидать, что давление импорта усилится в сфере и капитало- и наукоемкой продукции. Как конкуренты выступят здесь прежде всего пороговые страны, а также страны Центральной и Восточной Европы. Это будет относиться в первую очередь к “мобильным производствам Шумпетера¹”, т. е. таким отраслям промышленности, в которых легко можно отделить научные исследования от производства. Сюда относится химическая и резиновая промышленность, производство офисной аппаратуры, вычислительной техники и электротехнического оборудования. В то время как научные исследования в этих областях осуществляются в промышленно развитых странах, производство располагается в пороговых странах, особенно если продукция легко стандартизуется»².

4. Драматургия риска

В измерении экономической глобализации – в отличие от всех других измерений – свою доказательную силу для исто-¹ Шумпетер, Йозеф Алоис (1883–1950), австрийско-американский экономист. – Прим. перев.

² Ebd. S. 111 f.

рически информированного взгляда теряет даже такой козырь, как новизна¹. Так, например, Макс Вебер в 1894 году в работе «Хозяйства аргентинских колонистов» обсуждает вопросы, которые волнуют нас сегодня, как новые. «В конечном счете мировая экономика, как ее представляет учение о свободной торговле, без мирового государства и полного выравнивания культурного уровня человечества, является утопией; путь туда далек. Поскольку мы еще и сейчас находимся в самом начале такого пути, мы будем действовать в интересах дальнейшего развития, если старые древесные стволы, из которых будущие поколения, возможно, сообща сколотят когда-нибудь здание хозяйственного и культурного сообщества человечества, – исторически данные национальные экономические единицы, – не будем пытаться слишком поспешно срубить и распилить для будущей постройки, но будем беречь их и ухаживать за ними в их данном от природы состоянии. – Для нации, конечно, полезно есть дешевый хлеб, но не в том случае, когда это происходит за счет будущих поколений»². Но и противоположное требование: посадить короля, Рынок, на трон общественных отношений, – вовсе не такое уж и новое. Даже у его критики – длинная борода. Куда ни посмотришь, везде повторения повторений³.

Свое могущество глобализм лишь на ничтожную долю черпает из того, что происходит в действительности. В большей мере потенциал могущества глобализма создается è í ñ ö å í è ð î -¹ См. об этом: Hirst P., Thompson G. Globalisierung? In: Beck U. (Hg. ), Politik der Globalisierung, a. a. O.

² Weber Max, 1993 (1894). Argentinische Kolonistenwirtschaften , in: ders., Landarbeiterfrage,
Nationalstaat und Volkswirtschaftspolitik. Schriften und Reden 1892–1899 . T ü bingen (Max
Weber Gesamtausgabe. Abt. I, Band 4, 1. Halbband), S. 303.

³ Подытожил это Гидденс: Giddens A. Jenseits von Links und Rechts , a. a. O., Kapitel I,
S. 47–83.

ванной угрозой: всем правит сослагательное наклонение – «могло бы быть», «должно бы быть», «если, то».

Таким образом, перед нами разновидность общества риска, которому транснациональные предприятия и обязаны своей властью и могуществом. Не «фактический ущерб» осуществившейся экономической глобализации, скажем, из-за полного перемещения рабочих мест в страны с дешевой рабочей силой, но в первую очередь угроза этого, публичные разговоры об этом разжигают страхи, внушают опасения и в конце концов даже вынуждают профсоюзных контрагентов совершить в собственной режиссуре то, чего требует «инвестиционная готовность», чтобы избежать худшего. Семантическая гегемония, публично разжигаемая идеология глобализма есть источник власти и могущества, из которого предприниматели берут свой стратегический потенциал.

5. Отсутствие политики как революция

Глобализм – это мыслительный вирус, который за последнее время поразил все партии, все редакции, все институты. Не то, что люди должны действовать экономически, является его догматом, но то, что все и всё – политика, наука, культура – должны подчиняться примату экономического. В этом неолиберальный глобализм напоминает своего заклятого врага – марксизм. Да, он является возрождением марксизма как идеологии менеджмента. Так сказать, «Нью эйдж». Своего рода «движение пробуждения», чьи апостолы и пророки, однако, не раздают брошюрок на выходах из метро, но возвещают спасение мира, обретаемое в духе рынка.

Поэтому неолиберальный глобализм представляет собой в высшей степени политическое поведение, которое, одна-209

ко, подает себя как полностью аполитичное. Отсутствие политики как революция! Согласно этой идеологии, люди не действуют, но осуществляют законы мирового рынка, которые – увы – вынуждают минимизировать (социальное) государство и демократию.

Однако тот, кто верит, что глобализация подразумевает исполнение законов мирового рынка, которые должны быть осуществлены так, а не иначе, тот заблуждается. Экономическая глобализация как таковая не есть механизм, не есть нечто самодвижущееся, это всецело политический проект, причем проект транснациональных акторов, институтов и совещательных коалиций – Всемирного банка, Всемирной торговой организации (ВТО), Организации по экономическому сотрудничеству и развитию, мультинациональных предприятий, а также других международных организаций, которые проводят неолиберальную экономическую политику.

Итак, вопрос формулируется следующим образом: кто есть акторы неолиберального глобализма? А также: что такое политические альтернативы? Кто определяет международные договоры и организации (например, в рамках ВТО) – мировой порядок конкуренции или что-то другое? Находят ли туда доступ минимальные стандарты социального и экологического труда и производства, достойные человека? Только на словах или как действительные стимулы? Какое влияние оказывает при этом политика, национальная и на уровне ЕС? Какой курс берет внешняя экономическая политика ЕС? А какой – политика развития, аграрная политика? Кто попадает в число проигравших от глобализации? Как выглядят будущие модели внутреннего и межевропейского рынка труда? Как должна регулироваться конкуренция с соседними странами на юге и вос-210

токе, а также между регионами/странами Европы? Как движутся потоки капитала? Какое влияние на все эти процессы может иметь, могла бы иметь, должна бы иметь (транс)на-циональная политика, каковы перспективы этого влияния? Иными словами, каким образом можно заменить пугало глобализма политикой? ¹

Уже сейчас можно заметить, что растущая группа проигравших от глобализации не улавливается сетью политического восприятия.

Ни одна партия в США и Европе еще не поняла, насколько велика, например, приватная экономическая неуверенность в жизни служащих – в центре политического спектра возникает гигантская дыра. Эти актуальные или потенциальные проигравшие от глобализации в средних и высших этажах профессиональной иерархии уже не бьются за лучшие места работы и более высокие доходы, за гарантии стабильности для их более или менее скромного благополучия. Они ощущают себя брошенными и обманутыми как «правой» политикой, поскольку она работает на глобализацию и на тех, кто выигрывает от нее, так и «левыми» программами. Ибо люди, которые опасаются за свое экономическое будущее, не нуждаются, как считает Эдвард Литвак, в политических партиях, «которые хотят обложить ненадежный доход более высокими налогами, чтобы помочь тем, кто не работает».

6. Миф о линейности

«Возврат в прошлое предлагает мрачную перспективу ретрайбализации больших частей человечества в результа-¹ Об этом ниже – в разделе «Ответы на вызов глобализации».

те войны и кровопролития», – пророчит Бенджамин Р. Барбер, а настроенная в духе культур-пессимизма западная интеллигенция согласно кивает – «балканизация национальных государств, в которых культура выступает против культуры, народ против народа, племя против племени, своего рода джихад против любого рода взаимозависимости, сотрудничества и взаимных уступок: против технологии, против поп-культуры, против мировых рынков.

Порыв в будущее подогревается напирающими вперед экономическими, технологическими и экологическими силами, которые требуют интеграции и унификации, людей повсюду увлекают быстрой музыкой, быстрыми компьютерами и быстрой едой (“фаст фуд”) – все эти MTV, “Макинтош” и “Макдоналдс”, а страны впихивают в гомогенную мировую культуру, в “Мак-мир” (McWorld), живущий благодаря коммуникации, информации, развлечениям и коммерции. Зажатая между Диснейлендом и Вавилоном, планета внезапно распадается и одновременно соединяется, пусть и с неохотой»¹.

Редко случается, чтобы мыслительный стереотип был бы так основательно опровергнут, как этот миф о линейнос-ти². Глобализация повсюду приводила также к появлению нового смысла локального. Выражение «глобальная культура» все равно вводит в заблуждение. Возникают транснациональные, транслокальные культуры или, соответственно, социальные пространства и «ландшафты», об этом свидетельствуют:

– туристский бум;

¹ Barber Benjamin R. Dschihad versus McWorld – Globalisierung, Zivilgesellschaft und
die Grenzen des Marktes, in: Lettre international, Heft 36/1997, S. 4.

² См. в наст. изд. с. 81–88.

– возникновение небольших транснациональных миров экспертов, которые едва ли привязаны к определенным местам;

– растущее число международных институтов, агентур, групп, движений, которые вмешиваются во все возможные и невозможные дела;

– утверждение небольшого числа общепринятых языков (английский, испанский).

Тот, кто перед лицом этих (вышеизложенных) аргументов и результатов исследований все еще находится в плену мифа о линейности и разделяет тезис о культурной конвергенции как непосредственном следствии экономической унификации, – попросту невежественный человек.

7. Критика катастрофического мышления

Большинство людей убеждены – Ханна Арендт сформулировала это еще в 60-х годах, – что если из общества наемного труда уйдет наемный труд, то это «кризис» или просто «катастрофа». Что бы ни представлялось аборигенам общества труда, это – если смотреть с птичьего полета исторической перспективы – также фантастика. Многие поколения и эпохи мечтали о том, как бы окончательно сбросить ярмо труда или ослабить его тем, что все большее богатство производилось бы со все меньшими затратами труда. Вот мы теперь и достигли этого, но никому не ведомо, как быть с этой ситуацией.

В методическом плане это означает, что при переходе от Первого модерна ко Второму мы имеем дело с трансформацией основ, изменением формы, прорывом в неведомый мир глобальности, а не с «катастрофой» или «кризисом», если понятие кризиса по сути подразумевает, что мы можем возвратиться в status quo ante, при условии что будут приняты «правильные» (читай «обычные») меры.

Массовая безработица, которая сотрясает Европу, также не является «кризисом», поскольку возврат к полной занятости представляет собой фикцию. Это и не «катастрофа», поскольку замена труда частично или полностью автоматизированным производством – если правильно его использовать – могла бы открыть эпохальные шансы для свободы. Эти шансы, однако, должны быть раскрыты в противоположность старому мышлению, их надо политически использовать, придать им форму. Для этого нам требуется публичный мозговой штурм, политическо-институци-ональная фантазия. Только так может быть сформулирован вопрос: как возможна демократия по ту сторону фикции общества полной занятости – и дан ответ на него¹.

Неолиберальный глобализм не только сеет страх и ужас, он парализует политически. Если ничего нельзя сделать, тогда в конце концов остается лишь одно: отгородиться от всех, выпустить колючки, ощетиниться. Зараженные мыслительным вирусом глобализма протекционистские аргументы и идеологии, проповедующие ре-акцию, приобретают влияние во всех партиях. По видимости против, а на самом деле в плену глобализма формируется гигантская черно-красно-зеленая коалиция протекционизма, которая с противоположными целями защищает старый (боевой) порядок от наседающих реальностей и мерзостей Второго модерна.

8. Черный протекционизм

Черные протекционисты запутываются в особом противоречии: они преклоняются перед национальным государ-¹ См. ниже «Союз за гражданский труд», с. 243 и след. наст. изд.

ством и демонтируют его посредством неолиберальной идеологии крестоносцев свободного мирового рынка.

Но черный протекционизм – не только пойманное за руку противоречие консервативного мышления и поведения: с одной стороны, утверждаются ценности нации (семья, религия, общность, община и т. п. ), а с другой - в неолиберальном миссионерском задоре раскручивается экономическая динамика, которая подрывает и уничтожает эти консервативные ценности. Те, кто все больше урезает социальное государство, должны иметь в виду, что при этом подрывается фундамент «социальных гражданских прав» (Т. М. Маршалл), а с ним и политическая свобода.

И наконец, неолиберальная стратегия глобализма противоречива сама по себе. Она терпит крах, когда ее универсализируют (когда она мыслится универсализированной). «Попытка создать рабочие места путем относительного повышения собственной производительности – до известной степени безусловно легитимна. Но в такой стране, как Федеративная Республика Германия, – ввиду сохраняющегося в ней превышения экспорта промышленных товаров над импортом – начиная с какого-то момента эта попытка является крайне сомнительным предприятием. Полная занятость в соответствии с этим зависела бы от готовности других стран смириться с еще более высоким дефицитом внешнеторгового баланса.

Этой стратегии тем самым полагаются политические пределы, к тому же она и без того работает вхолостую из-за дальнейшей ревальвации собственной валюты, обусловленной превышением экспорта над импортом. Однако полностью бессмысленным дело становится тогда, когда борьба за наивысшую производительность труда между наиболее промышленно развитыми странами ведется преимущественно в форме снижения (побочных) затрат на заработ-215

ную плату. Дело в том, что эта безумная гонка может в конце концов привести к тому, что всеобщий спрос на рынках с мощной покупательной способностью будет снижаться и пирог, который нужно делить, в результате уменьшится, тогда как собственная доля в пироге останется прежней»¹.

9. Зеленый протекционизм

Зеленые протекционисты воспринимают национальное государство как находящийся под угрозой вымирания политический биотоп, который защищает экологические стандарты от вмешательств мирового рынка, и потому – как и находящаяся под угрозой природа – нуждается в защите.

«Эко-протекционистская политика, которая хотела бы отстыковать рынки со строгими экологическими регламента-циями от рынков с регламентациями менее строгими, может рассматриваться как контрпродуктивная. Она защищает промышленность, экологические стандарты которой относительно независимы от стандартов, принятых в странах с менее развитой экономикой, и препятствует распространению более высоких стандартов в регионах с неразвитым экологическим сознанием, т. е. там, где она с экологической точки зрения исключительно необходима.

Кроме того, экономические затраты, которые возникали бы, если бы подобная политика расстыковки стала бы всеобщей, катастрофически высоки. Они породили бы экономические кризисы в таких размерах, которые на продолжительное время сделали бы осуществление всякой экологической политики невозможным.

¹ Z ü rn M. Schwarz-Rot-Gr ü n-Braun: Reaktionsweisen auf Denationalisierung , in: Beck U. (Hg. ), Politik der Globalisierung, a. a. O.

Чтобы предупредить возможные недоразумения, заметим: несомненно, некоторые из современных транснациональных производственных цепочек с экологической точки зрения представляют собой просто катастрофу. Крабы из Северного моря, которые по пути в Марокко обрабатываются (чистятся), в Польше упаковываются, а в Гамбурге попадают на рынок, – пример хищнического подхода к экологии. Но с этим нельзя бороться принятием протекционистских мер. В этом случае необходим соответствующий налог на энергоупотребление, который отражал бы реальные транспортные затраты.

Поскольку важнейшие экологические проблемы действительно стали глобальными, в мире, полностью фрагментиро-ванном социально и политически, не было бы никакой надежды на решение этих проблем. Положение в самом деле настолько серьезное, что вызывает скепсис. Однако без мировых экономических и политических переплетений, которые в итоге насаждают и ужесточают эко-политические регламентации, ситуация выглядела бы еще хуже»¹.

Иными словами, зеленый протекционизм, во-первых, противоречит глобальности экологического кризиса, а во-вторых, лишает себя политического рычага, позволяющего мыслить локально, а действовать глобально.

При этом зеленые в интеллектуальном и политическом отношении выигрывают от глобализации, ведь экологические вопросы – равно как и ответы на них – должны мыслиться как глобальные. Но из-за своего легкомысленного антимодернизма, пристрастия к провинциальному и опасений утратить вместе с национальным государством бюрократический рычаг для проведения экологической политики многие зеленые политики мешают сами себе.

¹ Ebd.

10. Красный протекционизм

Красные протекционисты на всякий случай выбивают пыль из костюмов классовой борьбы; для них «глобализация» означает одно: «мы же говорили». На дворе просто марксистская пасха: празднуют новое «воскресение». Однако речь идет об утопической слепоте, выдающей желаемое за действительное.

Нет сомнений в том, что политика социального компромисса и социальной ответственности в век глобализации оказывается между молотом и наковальней. Если не снижать социальные затраты и (побочные) затраты на зарплату, будет расти число безработных; но без новых рабочих мест может рухнуть вся система социальных гарантий, построенная на наемном труде. Если теперь объемы наемного труда (измеряемые в рабочих часах на одного работающего) снижаются – не (только) из-за возможностей экспорта рабочих мест на некогда Дальний, а теперь вполне близкий Восток, в грозные уже по прозвищу «страны-тигры», но прежде всего из-за «скачкообразно» выросшей производительности сохранившегося остаточного труда¹, – то социальная политика, которая всецело рассчитывает на наемный труд, попадает, мягко выражаясь, в логическую западню.

Многие поэтому хватаются за радикальное противоядие, предлагая отбросить всю альтернативу, которая порождает эту болезненную ситуацию, т. е. ликвидировать мировую торговлю (читай – капитализм) и государство всеоб-¹ Restarbeit – остаточный труд или остаточная занятость. В борьбе с безработицей предприятия сокращают рабочий день, а на оставшееся время нанимают других работников. – Прим. перев . См.: Der Bericht der Kommission f ü r Zukunftsfragen von 1996. S. 5; а также в наст. изд., с. 107–116.

щего благоденствия, социальное государство. Последнее выбрасывается на свалку истории как отменяемый глобализацией компромисс¹.

Более мягкий вариант левой ностальгии по социальному государству упускает из виду, что кризис социальных систем не носит конъюнктурного характера. Подходит к концу целая эпоха, столетие, которое началось с социальных законов Бисмарка и, как казалось, в последней трети XX века для одного поколения действительно решило великую задачу: большинству людей на основе участия в наемном труде можно обеспечить жизнь в свободе и безопасности.

Это решение «социального вопроса», в свою очередь, становится социальной проблемой. Но это означает: кто вообще хочет что-то изменить, должен быть «несправедливым», урезать, отвергать запросы, поощрять собственную инициативу и, таким образом, призывать к другой логике, другой морали социальной политики.

Новый порядок социальной помощи в Германии, например, необходим, поскольку прежняя форма во все большей мере оказывается неспособной дать гарантии от массовых рисков продолжительной безработицы. Более правильным и важным шагом реформы была бы минимальная гарантия, ориентированная на потребности, также в виде базового гарантирования от массовых рисков, совместно обеспечиваемая коммунальными общинами, землями и федеральными властями.

Модели этого существуют, даже такие, которые помогают снижать затраты, не увеличивая нужду. Однако подоб-¹ См., например: The Golden Age of Capitalism, ed. by Marglin Stephen A. and Schor Juliet B. Oxford, 1990; или Altvater E. /Mahnkopf B. Grenzen der Globalisierung , a. a. O. По поводу критики см. подробно в: Z ü rn M., a. a. O.

ные стратегии «рефлексивной модернизации» социальной помощи – впрочем, как и многие другие – терпят крах (все еще) из-за структурного консерватизма во всех партиях, из-за отсутствия воли к реформам в политике и обществе.

Часть четвертая

Ответы на вызов глобализации

Из всего сказанного можно сделать только один вывод: наконец-то открываются дебаты по поводу политического оформления глобализации!

На первых порах (что уже происходит) это предполагает решительную критику неолиберальной идеологии глобализма, ее экономической одномерности, ее линейного одностороннего мышления, ее политического, мирового рыночного авторитаризма, который выдает себя за неполитический, а действует в высшей мере политически. Далее становится ясным: глобальность и глобализация не являются ни стратегически раздутым фантомом, в публичном выведении которого на сцену капитализм, усмиренный социальным государством, видит способ избавления от своих пут, ни понятиями, дающими хорошие основания требовать и навязывать всем подчинение новым природным законам мирового рынка. Нужно бесконечно повторять: веком глобальности не возвещается конец политики, а открывается ее новое начало.

Шок от глобализации, характеризующий переход ко Второму модерну, действует – в конечном счете – политизирую-ще, поскольку все акторы и организации на всех уровнях общества должны выяснять свое отношение к изменяющей основы динамике глобализации, с ее парадоксами и вызовами. Любопытно, что это долженствование взрывает старый схематизм «левый – правый». Существует левая и правая ностальгия. Левая превозносит социальное государство, правая – государство национальное. Обе сходятся в том, что надо защищать национально-государственный status quo ante от «вторжения мирового рынка».

Какие же вырисовываются политические ответы на глобальность?

Десяти описанным выше мыслительным ловушкам глобализма я бы хотел противопоставить десять ответов на глобальность:

1. Международное сотрудничество.

2. Транснациональное государство или «инклюзивный суверенитет».

3. Участие в капитале.

4. Переориентация образовательной политики.

5. Являются ли транснациональные предприниматели недемократичными, антидемократичными?