Что такое глобализация? 5 страница

Осознанные опасности, по-видимому, разрушают автоматизм принятия общественных решений за плотно закрытыми дверьми. То, что втайне от общественности обсуждалось и принималось менеджерами и учеными, должно теперь получать свое оправдание с учетом последствий в острых публичных дискуссиях. Там, где конкретные законы развития раньше вступали в силу как бы сами по себе, теперь появляются ответственные лица, которые под давлением общественности могут признать свои ошибки и назвать упущенные альтернативы. Подводя итог сказанному, можно утверждать, что создающая опасности технократия невольно производит противоядие от собственных, пущенных на самотек дел: опас-80

ности, которые вопреки утверждениям ответственных лиц, что у них все под контролем, осознаются общественностью, открывают простор для политического действия¹.

г) Почему ложен тезис о макдоналдизации мира: парадоксы культурной глобализации

Расширение мирового рынка, доказывает, например, Кевин Робинс, имеет далеко идущие последствия для культур, идентичностей и стилей жизни². Глобализация экономической активности сопровождается волнами трансформации в сфере культуры, процессом, который называют «культурной глобализацией». При этом речь идет прежде всего и главным образом о фабрикации символов культуры – о процессе, который, кстати, наблюдается уже давно. Некоторые из общественных наук и часть общественности усвоили на это явление точку зрения, которую можно назвать конвергенцией глобальной культуры . Ключевое слово – макдоналдизация. Все больше и больше пробивает себе дорогу универсализация в смысле унификации стилей жизни, символов культуры и транснациональных норм поведения. В нижнебаварской деревне точно так же смотрят телесериал о жизни в Далласе, носят джинсы и курят сигареты «Мальборо» как знак «чистой, нетронутой природы», как и в Калькутте, Сингапуре или в «бидонвилях» под Рио-де-Жанейро. Короче, глобальная

¹ Что эти шансы могут быть, хотя бы частично, использованы в политической
борьбе, свидетельствует количество принятых в этой области международных
соглашений и законов, которое в последние десять лет сильно возросло; о шан
сах глобализации снизу см. с. 124–130, а о политизации из-за рисков с. 172–177
наст. изд.

² Robins K. Tradition und Translation: National Culture and its Global Context, in:
Corner J. and Harvey S. (Hg. ), Enterprise and Heritage: Crosscurrents of National Culture ,
London 1991, S. 28 ff.

индустрия культуры во все в большей мере означает конвергенцию культурных символов и форм жизни.

Председатель «Евродиснейленда» говорит: «Характерные признаки Диснея имеют универсальное значение. Попробуйте как-нибудь убедить итальянского ребенка, что Тополино – итальянское имя Микки-Мауса – родом из Америки, и вы потерпите поражение»¹.

С этой точки зрения в основе дискурса о мировом рынке лежит негативная утопия. В той мере, в какой в мировой рынок интегрируются последние ниши, возникает единый мир – но не как признание многообразия, взаимной открытости, т. е. плюралистическо-космополитической природы представления о себе и других, а, наоборот, как единый товарный мир. В этом мире локальные культуры и идентичности утрачивают корни и заменяются символами товарного мира, взятыми из рекламного и имиджного дизайна мультинациональ-ных концернов. Бытие становится дизайном – причем повсеместно.

Люди суть то, что они покупают (или могут купить). Этот закон культурной глобализации имеет силу – так гласит аргумент – даже там, где покупательная способность приближается к нулю. Вместе с покупательной способностью кончается социальное бытие человека, которому угрожает выпадение из общества. Исключение! – гласит приговор тем, кто выпадает из уравнения «бытие = дизайну».

Концерны, которые добиваются господства в фабрикации универсальных культурных символов, по-своему используют беспредельный мир информационных технологий, о котором мечтает, к примеру, Розенау. Искусственные спутники позволяют преодолевать все национальные и классовые границы и

¹ Ebd.

насаждать в сердца людей во всех уголках планеты мишурный мир белой Америки. Остальное делает логика экономической активности.

Глобализация, понимаемая и форсируемая как экономическое явление, сводит к минимуму расходы и максимально увеличивает доходы. Даже небольшие рыночные сегменты и соответствующие им стили жизни и потребительские привычки, распространяемые по всем континентам, обещают заслужить одобрение Уолл-стрит. Трансрегиональное рыночное планирование в этом смысле служит заклинанием в мире рекламы и менеджмента глобальной индустрии культуры. Глобализация открывает путь бегства оттуда, где растут издержки производства глобальных символов, и обещает близкий рай для жаждущих высоких доходов.

«Происходит культурная и социальная революция, являющаяся следствием экономической глобализации, – говорит диктор «Си-эн-эн». – Служащий в Америке затронут этим в той же мере, что и человек на улице Москвы или менеджер в Токио. Это означает: то, что мы делаем в Америке и для Америки, имеет силу повсюду в мире. Наши новости – это глобальные новости».

Конец свободной, бунтарской информации?

В возникших на мировых рынках информации настроениях легкой наживы, которые привели и продолжают приводить к небывалой концентрации капитала, проницательные люди видят приближение конца свободной, бунтарской информации. Да и можно ли легкомысленно закрывать глаза на эту угрозу?

«Глобальная информационная инфраструктура опутывает землю, словно паутина, – пишет Игнасио Рамоне, – ис-83

пользует достижения цифрового метода и содействует сведению в единую сеть всех коммуникационных услуг. Она помогает в первую очередь переплетению трех технологических сфер – компьютерной, телефонной и телевизионной, которые объединяются в мультимедиа и Интернете. В мире имеется 1, 26 миллиарда телезрителей (из которых более 200 миллионов пользуются кабельным телевидением и около 60 миллионов имеют цифровые телеприемники), 690 миллионов владельцев телефонов, из которых 80 миллионов имеют радиотелефоны, и примерно 200 миллионов компьютеров, из которых 30 миллионов присоединены к Интернету. Предположительно в 2001 году люди будут общаться больше по Интернету, чем по телефону, количество пользователей Интернета составит от 600 миллионов до одного миллиарда человек, а Всемирная паутина (World Wide Web) будет включать в себя более 100 000 коммерческих сайтов. Оборот коммуникационной индустрии, который в 1955 году составлял около 1000 миллиардов долларов, за пять лет может удвоиться и достичь примерно десяти процентов от оборота всей мировой экономики. Гиганты компьютерной, телефонной и телевизионной отрасли знают, что в будущем прибыли будут давать новые «разведываемые области», которые открывает перед их ослепленными жадностью глазами цифровая технология. При этом они знают, что в будущем их территория не будет защищена и что гиганты из соседних секторов бросают на нее разбойничьи взгляды. В сфере средств массовой информации царит беспощадная война. Кто занимался телефонным бизнесом, рвется в телевизионный, и наоборот. Все фирмы, занимающиеся информационной связью, прежде всего те из них, которые владеют сетью жизнеобеспечения (электричество, телефон, вода, газ, общества железнодорожного и автомобильного сообщения и т. д. ), пребывают в состоянии эй-84

фории и намерены обеспечить себе свою часть мультимедийного пирога. Повсюду в мире ведут борьбу конкуренты, гигантские фирмы, ставшие новыми властителями планеты: AT& T, господствующая на мировом рынке телефонной связи, дуэт MCI (вторая по величине телефонная сеть Америки) и БT (прежде «Бритиш телеком»), «Спринт» (третий по величине оператор телефонной связи в США), «Кейбл энд Уай-релесс» (фирма, контролирующая прежде всего «Телеком» Гонконга), «Белл Атлантик», «Найнекс», «Ю. С. -Уэст», TCI (крупнейший распространитель кабельного телевидения), NTT (крупнейшее японское телефонное общество), «Дисней» (фирма, купившая радиокомпанию ABC), «Тайм Уорнер» (которой принадлежит СТТ), «Ньюз корп. », IBM, «Майкрософт» (господствующая на рынке программного обеспечения), «Нетскейп», «Интел» и т. д. ... Изменившаяся логика этой мутации капитализма заключается не в поисках союзников, а в захвате фирм с целью обеспечить себе на рынке перманентного и непредусматриваемого заранее ускорения и невиданного успеха у потребителей (как бум в сфере Интернета) «ноу-хау» тех, кто уже успел закрепиться на рынке... Для того, чтобы предлагаемые инфраструктуры были полезны потребителю, связь должна без помех, как ветер над океанами, циркулировать по всему миру. В этом причина, по которой США (первые производители новых технологий и резиденция важнейших фирм) с целью глобализации своей экономики бросили весь свой вес на чашу дерегулирования ради достижения того, чтобы как можно больше стран открыли свои границы для «свободного потока информации», т. е. для гигантов американской индустрии средств массовой коммуникации и развлечения»¹.

Le Monde diplomatique, 11. April 1997.

Гавайская телячья колбаса: новое значение локального

Однако журнал «Ле монд дипломатик», из которого взята эта цитата, сам является живым опровержением мрачного взгляда на вызванное развитием экономики и якобы грозящее нам мировое господство информатики. Этот остроумный журнал левой ориентации тоже умело использует возможности мирового информационного рынка, выходит на многих языках и сумел за последние годы (вопреки общей тенденции в печатных изданиях) более чем удвоить тираж (хотя исходный тираж в 100 000 экземпляров и доходы от рекламы за это же время упали).

Распространенный тезис о линеарно растущей конвергенции культурной информации в ходе концентрации капитала на мировых информационных рынках упускает из вида теоретически обоснованные и эмпирически изученные cultural theory парадоксы и амбивалентности, или, выражаясь старомодным языком, диалектику культурной глобализации.

Роланд Робертсон, один из отцов теории культурной глобализации, не устает подчеркивать, что глобализация всегда связана с локализацией. Работы по теории культуры (cultural studies) отвергают образ закрытых отдельных обществ и соответствующих им культурных пространств и описывают имманентный «диалектический» процесс культурной «глобализации», в котором одновременно возможны и происходят противоположные вещи. Основной вывод гласит: глобализация не есть нечто автоматическое и одностороннее, одномерная глобализация – неиссякаемый источник недоразумений в этом споре. Напротив, при главенствующей роли «g-word» речь повсюду может идти о новом усилении роли локального.

То, что глобализация предполагает не только де-локализа-цию, но и ре-локализацию, вытекает уже из экономических расчетов. «Глобально» в буквальном смысле слова производить не может никто. Именно те фирмы, что производят и продают свою продукцию в глобальных масштабах, вынуждены развивать локальные связи, во-первых производя и совершенствуя свой товар в конкретных локальных условиях, и во-вторых изымая сырье для своих глобальных символов из локальных культур, благодаря чему эти символы получаются живыми, яркими и хорошо продаются. «Глобально», если перевести это слово на нормальный язык, означает «во многих местах одновременно», т. е. транслокально.

Неудивительно поэтому, что такая глобально-локальная взаимозависимость играет главную роль в расчетах крупнейших концернов. Концерны «Кока-кола» и «Сони» называют свою стратегию «глобальной локализацией». Их руководители и менеджеры подчеркивают, что применительно к глобализации речь идет не о том, чтобы повсюду в мире строить фабрики, а о том, чтобы стать частью той или иной культуры. Предпринимательская стратегия, значение которой возрастает в ходе практической глобализации, называется «локализмом».

Можно представить себе эти имманентные границы линеарной культурной глобализации в духе унификации мира на примере макдоналдизации. Додуманная до конца унифицированная культура, в которой, с одной стороны, отмирают локальные культуры, а с другой – все потребляют (едят, спят, любят, одеваются, аргументируют, мечтают и т. д. ) по одной схеме, даже если разделять все это в строгом соответствии с доходами той или иной группы населения, означала бы конец рынка, конец прибылей. Сотрясаемый кризисами сбыта мировой капитализм нуждается в локаль-87

ном многообразии и противоречивости, чтобы выстоять в конкурентной борьбе, вводя необходимые производственные и рыночные инновации.

И все же делокализация и релокализация не означают автоматического возрождения локального. Говоря по-баварски: спасение при переходе в эру глобализации надо искать не в панегириках «телячьей колбасе», пиву «Лёвен-брой» или фирме «Ледерхозе», выпускающей изделия из кожи. Ибо при возрождении локального колорита делока-лизация отступает на задний план. Релокализацию, прошедшую, так сказать, через бесконечную цепь делокали-зации, нельзя приравнивать к линеарному традиционализму в духе «поступай как прежде» и использовать в духе ограниченного провинциализма. Ибо меняются условия, в которых проявляется значение локального.

Взаимодействие делокализации и релокализации наверняка будет иметь разнообразные последствия, но при этом нужно иметь в виду, что локальные культуры больше не смогут оправдывать свое существование, утверждаться и обновляться в противостоянии остальному миру. Место этого недальновидного, по выражению Энтони Гидденса, обоснования традиций традиционными средствами (он называет его «фундаменталистским») занимает необходимость релокализации лишенных унаследованных качеств традиций в глобальном контексте, в транслокальном обмене, диалоге, конфликте.

Короче говоря, если удастся глобально разместить и обновить локальные особенности, произойдет ренессанс локального без опоры на традицию. Переводя сказанное на язык иронии по-баварски, если уж речь зайдет о телячьей колбасе, то может оказаться, что сделана она не в Баварии, а на Гавайях.

д) Глокализация: Роланд Робертсон

Мы видели, что глобализация в операционном плане чаще всего ведет к интенсификации взаимозависимостей поверх национальных границ. Модель разделенного мира на первом этапе заменяется моделью транснациональных взаимозависимостей. Роланд Робертсон идет в этом направлении значительно дальше¹. Он подчеркивает «размах и глубину внедрения в повседневное сознание представлений о мире как целостной величине». Для Робертсона, таким образом, настоящая глобализация и глобализация, внедренная в сознание средствами массовой информации, – две стороны одного и того же процесса. Тем самым ключевым вопросом глобализационной социологии культуры является создание культурно-символической рефлективности глобализации. Новое conditio humanitas, условие человеческого существования, заключается поэтому в пробуждении внимания к глобализации, в осознании этого явления и хрупкости данного conditio humanitas на исходе ХХ века.

В этом смысле глобализация нацелена не только на «объективацию нарастающих взаимозависимостей». Подвергаться изучению должно, скорее, то, как открывается и воспроизводится горизонт мира в транскультурной фабрикации чувственных миров и символов культуры. Культурная глобализация перечеркивает отождествление национального государства с национально-государственным обществом, производя и сталкивая друг с другом транскультурные формы коммуникации и жизни, представления об ответственности и этнической принадлежности, о том, какими видят себя и других отдельные группы и индивиды. Элизабет Бек-Гернсхайм на-¹ Robertson R. Globalization, London 1992.

глядно продемонстрировала это на примере транскультурных браков и семей. «Вопреки самым разным оценкам, надеждам и опасениям фактом является то, что чувство этнической принадлежности в связи с развитием общества и расселением людей все больше усложняется. В век мобильности, массового передвижения людей и переплетения экономики растет число тех, кто живет и работает с людьми других групп за пределами местожительства своей этнической группы; кто по разным причинам (из-за нищеты, голода, преследований или с целью получить образование и профессию, а то и просто из любопытства) покидает свою родину на более или менее длительное время или даже навсегда; кто пересекает государственные границы, рождается в одном месте, вырастает в другом, женится (или выходит замуж) и обзаводится детьми в третьем. Применительно к США уже сегодня можно сказать, что такое развитие, “вполне вероятно, может стать новой нормой жизни: количество бикультурных семейных связей растет, и уже нередки случаи, когда человек считается белым азиатом или одновременно арабом и евреем” (З. Шнайдер). В Германии такие смешения встречаются реже, но и здесь намечается очевидная тенденция к “более пестрым” семейным отношениям. Возьмем, к примеру, заключение браков. В 1960 году вступавшие в брак в Федеративной Республике Германии были почти исключительно немцами. Только в каждом 25-м случае, выражаясь языком официальной статистики, в акте бракосочетания “участвовали иностранки и иностранцы”; это значит, что по крайней мере один из партнеров имел иностранный паспорт. А в 1994 году уже каждый седьмой брак заключался “между иностранцами или с участием иностранцев”, т. е. мужчина или женщина, а то и оба вступающие в брак были гражданами других государств. Обратимся теперь к рождаемости. В 1960 году дети, рождавшиеся в Фе-90

деративной Республике Германии, почти всегда имели “чисто немецкое происхождение” в смысле подданства; и только 1, 3% новорожденных имели иностранного отца или мать-иностранку. Напротив, в 1994 году иностранного отца или мать имели уже 18, 8% детей, т. е. практически каждый пятый ребенок происходил из смешанного немецко-иностранного или чисто иностранного брака. Что касается этой – быстро растущей – группы людей “транскультурной” принадлежности, то встает вопрос, куда, к какому обществу их относить – к нам, к другим, к каким другим? Речь идет о пестрых, подвижных, многократно смешанных биографиях, которые не укладываются в устоявшиеся категории. Это создает сложные проблемы для властей при определении гражданства и по вполне понятным причинам (сложность вопроса) ведет к неудачам и ошибкам»¹.

Юрген Хабермас много лет назад говорил о «новой необозримости», Зигмунт Бауман говорит о «конце однозначности». Локальное и глобальное, утверждает Робертсон, не исключают друг друга². Напротив: локальное нужно рассматривать как аспект глобального. Глобализация, помимо прочего, означает также стягивание, столкновение локальных культур, которые должны получить новое определение в этом «clash of localities» (столкновении локальностей). Робертсон предлагает заменить центральное понятие культурной глобализации понятием «глокализация» – совмещением слов «глобализация» и «локализация».

Синтетическое слово «глокализация» одновременно содержит в себе притязание cultural theory на признание абсурдным

¹ Beck-Gernsheim E. Schwarze Juden und griechische Deutsche, in: Beck U. (Hg. ),
Perspektiven der Weltgesellschaft, a. a. O.

² Robertson R. Globalization, in: Featherstone M. u. a. (Hg. ), Global Modernities, London 1995.

представления, будто современный мир, его кризисы и прорывы можно понять без проникновения в смысл событий, которые описываются с помощью ключевых слов «politics of culture, cultural capital, cultural difference, cultural homogenity, ethnicity, race and gender» (культурная политика, культурный капитал, культурные различия, культурная гомогенность, этническая, расовая и половая принадлежность)¹.

Не будет преувеличением сказать, что линия, которая отделяет новейшую, ориентированную на культуру «социологию глобализации» от, например, прежних установок теории мировой системы (World system theory), проходит именно здесь и именно таким образом. Тщательно выверенная аксиома, отделяющая зерна от плевел, гласит: «глобальную культуру» следует рассматривать не статически, а только как случайный и диалектический процесс (несводимый к внешне однозначной логике капитала в рамках экономической науки ) – по образцу «глокализации», который позволяет воспринимать и расшифровывать противоречивые элементы в их единстве. В этом смысле можно говорить о парадоксах «глокальных» культур.

Важен методическо-прагматический аспект этой аксиомы. Глобализация – на первый взгляд нечто громадное, внешнее, что надвигается и в конце концов подавляет все остальное, – воспринимается в конкретных мелких проявлениях, на местах, на собственной жизни, в символах культуры, отмеченных знаком «глокального».

Это можно выразить и по-другому: социология глобализации эмпирически возможна и необходима только и исключительно как глокальное исследование культуры (индустрии, социального неравенства, техники, политики). Но что озна-¹ Ebd., S. 145.

чает в контексте cultural theory снова внезапно всплывшее слово «диалектический», от которого строгая научная мысль однажды уже отказалась? Что имеется в виду под «парадоксами» культурной глобализации, если воспринимать и исследовать их как поток (flow)? ¹

Универсализм и партикуляризм

По этой причине не существует никакого противоречия между объединением и унификацией институций, символов и манер поведения (например, «Макдоналдс», голубые джинсы, демократия, информационная технология, банки, права человека и т. д. ) и новым подчеркиванием значения, новым изобретением и даже защитой «локальных культур» (ислами-зация, ренационализация, немецкая поп-культура, североафриканское Раи, африканский карнавал в Лондоне или гавайская телячья колбаса). Если обратиться к правам человека, например, то, по всей вероятности, остается в силе то, что эти права, во-первых, практически во всех культурах выступают в качестве универсальных прав и, во-вторых, как таковые они зачастую толкуются и представляются по-разному, в зависимости от контекста.

Связи и фрагментации

Глобализация порождает связи (и подталкивает к ним). На это следует указать в том контексте дискуссии, в котором глобализация (ложно) понимается и девальвируется, когда почти приравнивается по значению с фрагментацией. Возникают транснациональные, трансконтинентальные «общнос-¹ Подробнее об этом см.: McGrew. A Global Society? A. a. O.

ти» (значение этого слова нужно бы определить заново¹), которые разделяют то, что до сих пор часто представлялось и представляется незыблемым единством, – географическое и социальное сосуществование и сотрудничество, но в то же время создают новые социальные взаимосвязи. Эта новая логика, ведущая к сосуществованию и сотрудничеству в разных географических местах, практикуется как в транснациональных концернах (чьи правления расположены в Сингапуре, а продукция производится в виде комплектующих по всей Европе), так и в транснациональных «общностях» (мексиканские американцы, американские мексиканцы, «семьи», «этнические субкультуры» – воображаемая Африка и т. д. ).

По этой же причине верно и то, что глобализация фрагмен-тирует; не только подрывается информационный и налоговый суверенитет государства и тем самым его авторитет, не только могут распадаться местные общины. В условиях гло-кальной культуры в крайнем случае возможен и такой вариант, когда разрушается непосредственное соседство, но в то же время крепнет «соседство» транснациональное (что допустимо, но отнюдь не обязательно).

Централизация и децентрализация

Многие совершенно односторонне рассматривают глобализацию как процесс концентрации и централизации – капитала, власти, информации, знаний, богатства, решений и т. д.; и они часто приводят в пользу своей точки зрения убедительные аргументы. Но при этом упускается из виду, что та же самая динамика порождает и децентрали-¹ Речь идет об одном из ключевых терминов социологии – «Gemeinschaft», – введенном в оборот Ф. Тённисом. Определяя его, Тённис говорил об общностях (или сообществах) по крови, по местоположению и по духу. – Прим. ред.

зацию. Локальные, точнее, транслокальные общности укрепляют влияние на формирование своих социальных пространств, но также и в соответствующих локальных, т. е. национальных контекстах.

Национальные государства могут изолировать себя изнутри. Но с тем же успехом они могут проявлять активность во внешней сфере и заново определять и формировать свою политику в глобальных масштабах взаимных переплетений, диалогов и конфликтов. Это же касается акторов действия на всех уровнях и промежуточных ступенях социальной жизни – от профсоюзов, церквей и потребительских ассоциаций вплоть до отдельных лиц.

Конфликт и его разрешение

Глокальный мир нетрудно представить себе как мир, распадающийся на конфликты. Видение «войны культур» в известном смысле еще находится в детском возрасте (при всей присущей этому видению склонности к ужасам). Ибо глока-лизация означает еще и то, что конфликт (все еще предполагающий наличие минимального уровня интеграции) заменяется « дисфликтом» и т. д. Надо помнить о возможном расколе мира в результате утраты в будущем покупательской способности большинством населения, т. е. о бразилизации мира¹.

Но эта вполне вероятная перспектива на будущее должна быть исследована на предмет того, почему в ней односторонне выпячиваются эти и только эти аспекты возможного развития. Ибо хотя эти мрачные виды на будущее и нельзя скрывать или приукрашивать, вне поля зрения остается то обстоятельство, что глокализация производит новые, неиз-¹ См. об этом с. 268 наст. изд. (перспективы).

вестные ранее «общности», простирающиеся от Микки-Мауса, кока-колы через символику отравленных и умирающих животных (снимки измазанных нефтью морских чаек и детенышей тюленей) вплоть до первых признаков активности мировой общественности, забавным образом проявляющейся в транснациональном бойкоте фирмы «Шелл».

Не так давно Фукуяма возвестил о «конце истории». Говард Перлмуттер прав, когда, парируя этот тезис, говорит о начале истории глобальной цивилизации¹. В ней глобализация обретает рефлексивный характер и тем самым исторически новое качество, которое, как уже говорилось, оправдывает понятие «мирового общества». Ибо предпосылкой его возникновения является осознание общей судьбы, которая проявляется в совершенно невероятной близости отдаленного удела безграничного мира.

Экскурс: два способа различения

Я предлагаю (в том числе и для прояснения понятия «диалектика») отличать эксклюзивный способ различения от инклюзивного. Эксклюзивные различения следуют логике «или – или». В их проекте мир выглядит как сосуществование и соподчинение отдельных миров, в которых идентичности и принадлежности исключают друг друга. Каждый неожиданный случай рассматривается как чрезвычайный. Он раздражает, шокирует, ведет к вытеснению или к активности, восстанавливающей порядок.

Инклюзивные различения дают совсем иной образ «порядка». Нестандартные случаи, не укладывающиеся в привыч-¹ Perlmutter H. V. On the Rocky Road to the First Global Civilization, in: A. King (Hg. ), Culture, Globalization and the World System, London 1991, S. 902.

ные категории, здесь не исключение, а правило. Если это оказывается шокирующим, то только потому, что благодаря пестрой картине инклюзивных различений ставится под сомнение «естественность» эксклюзивной модели мира.

Преимущество инклюзивного различения заключается прежде всего в том, что оно делает возможным другое, более подвижное, если угодно, кооперативное понятие «границы». Границы в этом случае возникают не путем исключения, а благодаря особым образом закрепленным формам «двойной инклюзии». Кто-то принимает участие в очень многих различных кругах и тем самым себя ограничивает. (С социологической точки зрения является само собой разумеющимся, что это не единственный, а один из возможных в будущем способов мыслить границы и пробивать границы. ) В рамках инклюзивных различений границы, таким образом, мыслятся подвижными, что делает возможным взаимное переплетение лояльностей.

В парадигме эксклюзивного различения глобализация мыслится лишь как предельный случай, когда взрывается все. Глобализация представляется высшей точкой развития, которая снимает все различия и ставит на их место неразличимое. Отсюда следует, что это огромное целое, вероятно, еще можно окинуть единым взглядом. Однако ясно, что этот взгляд будет страдать чрезмерной широтой и даже может дробиться.

Наоборот, в пользу парадигмы инклюзивного различения можно привести прежде всего прагматический исследовательский аргумент, который заключается в том, что так и только так глобальность поддается социологическому изучению. Неизвестное ранее пересечение мира и личности, попадающее в поле зрения при таком подходе, выступает новым обоснованием социологии, так как без социологии оно не может быть

понято и изучено теоретическо-эмпирическим путем; тем более его нельзя использовать в сфере политики. Опора на инклюзивное различение получает, таким образом, статус эмпирической рабочей гипотезы. Эта гипотеза должна найти подтверждение в полном неожиданностей исследовании неизвестного мирового общества, в котором мы живем. То, что в мышлении по принципу «или – или» логически допускается, должно быть раскрыто и освещено эмпирическим путем; должны быть освещены «инклюзивные» формы жизни, биографии, конфликтов, власти, неравенства и государственности мирового общества¹. Но и инклюзивные различения могут и должны четко определяться. Перефразируя Бенна: нечеткое мышление и неспособность различать еще не являются теорией рефлексивной модернизации.