Татьяна Загдай. Спасибо деду за победу!

Татьяна Загдай

Спасибо деду за победу!

ОЛЯ ИВАНОВА - 15 лет

КАРИНА - 15 лет

ДИМА РОМАНОВ - 16 лет

ОТЕЦ ОЛИ, СЕРГЕЙ - 40 лет

МАТЬ ОЛИ, СВЕТЛАНА - 41 год

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА - 48 лет, учительница Оли

ЗИНАИДА ГАВРИЛОВНА - 70 лет, мать Лаисы Васильевны

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ РОСТОВСКИЙ - 35 лет, редактор

МАКСИМ СИМОНОВ - 12 лет

КАТЯ БЕССОНОВА - 14 лет

ВЕДУЩАЯ РАДИОЭФИРА - 30 лет

МАЛЬЧИК-ЧТЕЦ – 10 лет

ДЕВОЧКА-ЧТЕЦ – 10 лет

БИЛЕТЁРША – 60 лет

ТЁТКА С БИНОКЛЕМ – 42 года

ЗАММИНИСТРА - 38 лет

Спальный район провинциального города. 1995 год.

Вечер. Оля и Карина ходят вдоль пятиэтажного типового дома. Карина модно и слишком легко одета для апрельского вечера. Оля простенькая, одета мешковато, серенько, кажется даже, что на вырост, волосы в косе. Из открытой форточки на первом этаже слышны смех и громкая танцевальная музыка - Everlasting Love или что-то вроде того. Карина разворачивает жвачку love is…, читает вкладыш.

КАРИНА. Любовь – это счастье на двоих, прикинь?

ОЛЯ. Блин, кто это пишет? Нормальная должность у человека – сочинять надписи на вкладышах! Сидит какой-нибудь дядька лысый, задумался и такой: Любовь - это счастье на двоих!

КАРИНА. Ой, а ты прям эксперт!

ОЛЯ. А что? Я, Карин, теперь не только главный задрот в параллели, я теперь писатель!

КАРИНА. Самоунижение достойно уважения!

ОЛЯ. Да ты слушай! В общем, конкурс проходил «Мои предки в великой отечественной войне». Ну и выбрали моё сочинение. Со всей страны, между прочим. Из нашей области трое только прошли. А тексты в книгу соберут и напечатают.

КАРИНА. Сколько страниц?

ОЛЯ. Не знаю. Две, может три..

КАРИНА. Война и мир, в натуре!

ОЛЯ. Много ты понимаешь!.. (Задумчиво. ) Надо псевдоним взять, а то Оля Иванова – тухло как-то и на обложке не смотрится!

КАРИНА. Брови твои нещипаные на обложке не смотрятся!

ОЛЯ. Для писателя это не главное

КАРИНА. Дура ты, Оля! И чё я с тобой хожу-мёрзну?

ОЛЯ. Потому что я тебе карточки по геометрии делаю.

КАРИНА. Ладно. По домам давай, а то привет цистит и прощай жизнь половая!

ОЛЯ. Знаю я твою половую жизнь! Полгода в армии уже! Давай ещё раз до общаги!

КАРИНА. Да ну, кайфолом! Замёрзла в хлам!

ОЛЯ. Ну Карин, блин!

КАРИНА. Чё, Карин? Не выйдет он!

ОЛЯ. Кто?

КАРИНА. Романов твой!

ОЛЯ. Чё это мой?

КАРИНА. Да ничё! Два часа у подъезда его мотаемся! Я домой, короче!

К подъезду подходит Дима Романов. На плече у него чехол с теннисными ракетками, а в руках пара видеокассет VHS. Увидев яркую Карину, Романов расплывается в улыбке. Оля, смутившись, отходит в сторону.

КАРИНА. Ой, Романов!

РОМАНОВ. Привет, Каринка! Сама пришла? А чего трубки не берёшь?

КАРИНА. А у тебя чё, номер мой есть?

РОМАНОВ. Пока нет, напиши! Девять с половиной недель вместе посмотрим!

КАРИНА. Это чё, боевик?

РОМАНОВ. Да не! Про любовь! (Оле. ) Ручка есть?

Оля достаёт из кармана блокнот, открепляет от него ручку, протягивает Романову и уходит.

КАРИНА. Иванова, ты куда? (Романову. ) Где писать?

Романов довольно протягивает ладонь.

Дома у Оли. В зале отец Оли Сергей. Он сидит на диване перед телевизором. Перед ним табурет, накрытый полотенцем. По телевизору звучит заставка программы «Угадай мелодию». Оля ставит перед отцом тарелку супа.

ОТЕЦ (Оле). Хлеба принеси!

ГОЛОС ВАЛДИСА ПЕЛЬША. Выбирайте категорию!

ГОЛОС УЧАСТНИЦЫ. Советские хиты

Оля явно что-то хочет сказать отцу, но, помявшись, уходит.

По телеку звучит мелодия.

ОТЕЦ (поёт). Кипучая, могучая, никем не победимая!.. Развалили страну, уроды! И радуются!

ГОЛОС ВАЛДИСА ПЕЛЬША. Совершенно верно!

Оля появляется с двумя кусками чёрного на тарелочке.

ОЛЯ. Пап, меня в книге напечатают.

ОТЕЦ (берёт хлеб с тарелки). Заплатят?

ОЛЯ. С чего? Это ж конкурс!

ГОЛОС ВАЛДИСА ПЕЛЬША. И я напоминаю, что рубль у нас сегодня равен одному голландскому гульдену!

Звучит новая мелодия.

ОТЕЦ (поёт). На-ра-на-на-на… колба-аски! Нажимай, ну!

ОЛЯ (садится на диван рядом с отцом). Я, пап, наверное, на филфак поступать буду. Сейчас роман пишу про себя и пацана одного. Ну про любовь, короче…

Снова мелодия

ОТЕЦ. Таак, подожди… Кабы не было та-там, тара-та-та-та-там! А? Точно?

ОЛЯ. Может, мне голой к нему домой завалиться? Или к cебе притащить, пока вас дома не будет? А, па-ап? Первое или второе?

ОТЕЦ. А? Ага! Второе тащи!

Оля несёт тарелку, в этот момент в дверь заходит мать Оли Светлана. Красивая, ярко накрашенная женщина в стареньком, но элегантном пальто и цветастом платке на голове. Снимает платок, волосы под ним торчат одуванчиком – свежая химическая завивка. Оля приносит второе отцу, замечает причёску матери, не может сдержать смеха.

МАТЬ. Что? Аллка химию сделала по дешёвке!

ОЛЯ. А я думала тебя током шибануло!

МАТЬ. Цыц!

Оля ставит тарелку с едой на табуретку перед отцом.

ОТЕЦ. Рожки опять?

ОЛЯ. В яйце!

ОТЕЦ. Свет, чего без мяса опять?

МАТЬ. Обойдёшься! Ольге платье на выпускной надо!

ОЛЯ. Ничего мне не надо!

МАТЬ. Помаду тебе купила, неяркую. У Аллки кудри подовьём…

ОЛЯ. Ну нет!

Оля запирается в своей комнате, достаёт ключ, спрятанный на верхней полке, открывает шкафчик и достаёт кучу рукописных листков. Разглаживает их пальцами, вдыхает запах чернил, перелистывает, пишет. Звонок в дверь. Мать открывает. На пороге Карина.

КАРИНА. Здрасьте, Олю позовите!

МАТЬ. Оль, к тебе!

Мать уходит на кухню, Оля выходит из своей комнаты, стоит на расстоянии, облокотившись о стену.

ОЛЯ. Ну?

КАРИНА. Ты карточку мою забыла по геометрии… Решишь?

Оля забирает карточку из рук Карины и уходит к себе в комнату, хлопнув дверью.

Карина, помявшись у порога, тоже уходит.

Пустой кабинет русского языка и литературы, со стен пялятся портреты Пушкина и Лермонтова, за учительским столом проверяет тетради Лириса Васильевна, высокая и худощавая, в больших круглых очках. Одета строго, застёгнута на все пуговки. Ученики между собой называют её Стрекоза, что, собственно, вполне оправдано её внешним видом. В кабинет несмело заглядывает Оля.

ОЛЯ. Здрасьте, можно?

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Нужно, Оленька! Я сейчас!

Лариса Васильевна неловко копается в своём необъятном портфеле где-то под столом. Оля кладёт перед ней стопку растрёпанных листочков.

ОЛЯ. Я тут рукопись принесла… Роман… По ненаписанным произведениям Пушкина.

Оля опасливо косится на портрет Пушкина.

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Таак!

ОЛЯ. Влюблённый бес называется… Пошловато звучит… Может, потому и не написал… Пушкин в смысле …

Лариса Васильевна, наконец, выуживает из портфеля книгу.

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Пляши, Оля Иванова! Твой экземпляр «Письма потомков» - поэтично, да?! Страница двести семнадцать.

Оля берёт в руки новенький, довольно толстый книжный кирпичик в мягкой обложке, открывает своё сочинение, пробегает глазами по строчкам

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Вобщем, так: через две недели мы с тобой едем в Москву. Там пять дней: смотрим кремль, Третьяковку, на презентации книги жмём руку Министру культуры – всё бесплатно! Да, и, кстати, из всех, кто в книгу вошёл, выберут одного для стажировки в издательстве.

ОЛЯ. Но это не мой текст…

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Ну как не твой? Фамилия чья стоит?

ОЛЯ. Да я своего деда не помню. Он умер, когда мне три года было!

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Ну и что?

ОЛЯ. И на парад он меня не водил, а тут написано…

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Ну я подправила немного. А что, надо было сырой текст отправлять?

ОЛЯ. Нет… ну стрёмно как-то получилось…

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Стрёмно ей! Да меня только раз в жизни в газете напечатали в тридцать пять лет, а у неё книга в пятнадцать и недовольна! Держи согласие на сопровождение! Мама подпишет - принесёшь.

Дома у Оли Мама разогревает отцу ужин. Тот, как всегда, сидит с накрытой табуреткой перед телевизором. На экране – американский боевик среднего качества, озвученный гнусавым голосом. Слышны в основном взрывы и автоматные очереди.

Оля за закрытыми дверьми своей комнаты по очереди недовольно примеряет несколько выпускных платьев безумного фасона и цвета, характерного для 90-х – плечики, люрекс, цвета электрик!

ОЛЯ (за дверью). Зашибись!

МАТЬ. Оль, может выйдешь? Ну покажи!

Оля выходит в коридор в очередном платье, стоит перед зеркалом.

МАТЬ. А по-моему ничего! Аллка, между прочим, из Москвы везла. До рынка, говорит, даже не доносит – всё по своим расходится! И цена хорошая!

ОЛЯ. Маам! Я так из дома не выйду!

МАТЬ. А аттестат в джинсах пойдёшь получать, да?

Мать отходит от плиты, пытается сделать Оле причёску, начёсывает чёлку.

ОЛЯ (бурчит себе под нос). Да лучше в джинсах!.. Мам, а дед на парад меня водил?

МАТЬ. А сама не помнишь?

ОЛЯ. Нет. Я, кажется, его вообще не помню. Ну на фото помню, а чтобы он такой на диване сидел, рядом шёл, ну или ел там… живой… не помню.

МАТЬ. С чего это ты? Задали?

ОЛЯ. Да не, так просто.

МАТЬ. Если хочешь, в шкафу, над Пикулем посмотри. Там медали.

Олина чёлка замерла высоко в начёсе. Она отходит от зеркала и открывает шкаф. Мать, глядя в зеркало, начёсывает и свою чёлку, прихорашивается.

ОЛЯ. А тетради? Он писал?

МАТЬ. Да, зелёную возьми – там о войне.

ОЛЯ. А в голубой?

МАТЬ. Частушки матерные, песни похабные. На гармони играл. Первый парень на деревне!

Оля украдкой берёт и вторую тетрадь. Мать тем временем собирает разбросанные по квартире жуткие вечерние платья в большой клетчатый баул, идёт в Олину комнату, вертит в руках Олину книгу «Письма потомков». Звонит городской телефон.

МАТЬ. Оль, а что за книга?

ОЛЯ. Просто книга. Стрекоза дала. Ну Лариса Васильевна в смысле!

Мать берёт трубку.

МАТЬ. Здравствуйте, Лариса Васильевна!.. (Осматривает книгу. ) Нет… не говорила… Надолго?.. Хорошо. Спасибо…

Мать кладёт трубку и молча сверлит взглядом Олю.

МАТЬ. Просто книга? А чего про Москву молчишь?

ОЛЯ. Я не поеду, она всё переписала.

МАТЬ. Стрекоза?

ОЛЯ. Да. Страница двести семнадцать.

Мать пробегает глазами по странице, Отец проходит в кухню с пустой тарелкой.

ОТЕЦ. Чем у вас пахнет? Твою мать, Свет, сгорело всё!

МАТЬ. Сам бы и разогрел!

ОТЕЦ. Опять без мяса, млин!

Отец бурчит что-то ещё себе под нос, выбрасывает еду в ведро и раздражённо трёт сковородку.

МАТЬ. Вобщем так: ты поедешь. Где согласие на сопровождение?

ОЛЯ. Выбросила.

МАТЬ. Сергей, ну скажи ты ей!

ОТЕЦ. Чего? Не хочет в Москву? Давай я вместо неё. С Ларисой Васильевной. А что? Женщина видная!

МАТЬ. Оль, ну что тут такого? Ты же пишешь! А это начало, понимаешь? Возьмёшь с собой роман, издателю покажешь. Ну?

ОЛЯ. Ты же всегда говорила, будешь врать – любить не буду! А тут девятое мая? Я сижу у деда на плечах? Какой на хрен парад? Почему вообще врать нельзя, а сейчас можно?

МАТЬ. Потому что это шанс! Их только пара в жизни бывает! Думаешь, я бы сейчас отцу твоему еду подавала? Да если бы он был, хоть один шанс, я, может, петь бы не бросила!

ОТЕЦ. Ага, По кабакам и ресторанам!

МАТЬ. Хватит паясничать! Только и умеешь: подай-принеси! Я тебе не прислуга!

Оля делает звук телевизора громче, звучат пулемётные очереди из американского боевика. Родители удаляются в соседнюю комнату. Их уже не слышно. Оля выкатывает на авансцену столик, накрытый полотенцем и садится на пол с тетрадью деда в руках. За ней на сцену выходит отец в солдатской гимнастёрке и пилотке времён Великой отечественной. Он поднимает полотенце, под которым лежит разобранный автомат. Неловко пытается собрать его, злится. Оля читает вслух тетрадь деда.

ОЛЯ. Зовут меня Колпаков Константин Львович. В феврале сорок второго года был призван в армию. Боевой путь начал под Сталинградом, защищал его около пяти месяцев…

ОТЕЦ. Ага, провизии никакой, с мясом перебои!

ОЛЯ. Принимал участие в разгроме 22 дивизии немецкого генерала Паульса…

ОТЕЦ. Развалили страну, уроды!

ОЛЯ. На фронте провёл два с половиной года…

ОТЕЦ (раздражённо бросает части автомата на столик). Всё, не могу!

Отец уходит.

Вечер. Оля сидит одна у подъезда Романова в пальто с капюшоном. Издалека слышится голос Романова. Оля снимает капюшон, открывая слишком ярко и неумело накрашенное лицо и поправляет безумный начёс, который ей сделала мама. Следом за голосом Романова слышится скрипучий смех Карины. Романов и Карина проходят на детскую площадку напротив подъезда. Карина садится на качели, Романов бесцеремонно лезет ей под кофту, целуются. Карина игриво хихикает.

ОЛЯ. Привет, Карин!

КАРИНА. Иванова? Ну привет! (Романову. ) Пошли отсюда!

Карина демонстративно проводит Романова под руку мимо Оли. Та смотрит им вслед. Пальцами истерически расчёсывает и приглаживает чёлку. Оля набрасывает капюшон, направляется в сторону дома. Тут же натыкается на Ларису Васильевну, которая под руку прогуливает свою мать Зинаиду Гавриловну, престарелую, но весьма эффектную женщину с отрешённым выражением лица. Увидев Олю, Зинаида Гавриловна заметно оживляется.

ЗИНАИДА ГАВРИЛОВНА (Оле). Лара, ты где шляешься? Что за мазня на лице?

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Мам, Лара – это я! А это моя ученица Оля!

ЗИНАИДА ГАВРИЛОВНА (хватая Олю под руку, шепчет). Ларис, почему эта женщина живёт в нашей квартире? Я вчера её очки в окно выбросила! Всё равно не уходит!

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Всё, мам, домой! Оль, документы в поездку не забудь!

ОЛЯ. А я не поеду наверное…

ЗИНАИДА ГАВРИЛОВНА. Правильно, нечего!

ОЛЯ. И вообще, если по-честному, надо письмо в редакцию отправить, чтобы вместо моей вашу фамилию в книге напечатали.

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. С ума сошла? Хочешь, чтобы меня уволили?

ЗИНАИДА ГАВРИЛОВНА. Гнать её в шею!

ОЛЯ. Причём здесь это?

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Скандал хочешь? Чтоб меня в этом городе ни в одну школу не приняли? Чтоб мне мать мою кормить было нечем!

ЗИНАИДА ГАВРИЛОВНА. Мать твою!

ОЛЯ. Нет

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Оленька, дорогая, ты же умница! А хочешь мы роман твой редактору покажем? Настоящему, а? Эссе напишешь для Городских ведомостей?

ЗИНАИДА ГАВРИЛОВНА (дочери, неожиданно адекванто). Ну ты и змея, Лариса!

Зинаида Гавриловна направляется в сторону подъезда, долбит кулаком в железную дверь.

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Мам, это не наш подъезд!

Оля уходит.

Утро. Оля идёт по школьному коридору к стенду с расписанием, на которое вешает газетную статью Лариса Васильевна. Большой заголовок и фото Оли.

ОЛЯ. Здрасьте!

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Оля, пляши! Городские ведомости, статья о тебе на третьем развороте! Видела?

ОЛЯ. Нет

Оля читает. За спиной Оли рассматривает статью Карина.

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. А заголовок, а?

КАРИНА. “И снова среди лучших – Оля! ” Не слабо!

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА (Оле). Вобщем, завтра в два пойдёшь к главному редактору! Ученик мой бывший. Я отправила твой роман и он хочет его обсудить. Согласие в Москву принесла?

ОЛЯ (нехотя достаёт листок бумаги). Вот

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Вот и молодец! Ленина, 22. Не забудь!

Лариса Васильевна уходит

КАРИНА. Даа! А я тебя не дооценивала, Иванова! У меня под носом, может, Пушкин растёт или кто ты там у нас?

Оля молчит

КАРИНА. А обо мне в учебниках по литре будут писать: увела, мол, Романова у Ивановой, что серьёзно повлияло на её раннее творчество!

Оля демонстративно водит пальцем по строчкам расписания.

КАРИНА. Геометрия у нас, Иванова! Карточку мою сделала? Или всё, кровная месть? Ну в конце концов это не справедливо – ты ж с ним даже не разговаривала ни разу! Почему это ты решила, что он твой? Это естественный отбор! Или как там это называется?

ОЛЯ (достаёт карточку с решением). Здоровая конкуренция! На, держи свою геометрию!

Оля открывает дверь в квартиру своим ключом. В гостиной накрыт стол на троих, бутылка вина открыта. Мать Оли при параде, с красными губами, причёской и в платье выбегает в коридор. Увидев Олю, явно разочарована. Наливает себе вина.

МАТЬ (Оле). Вино будешь?

ОЛЯ. Не. А чего за праздник?

МАТЬ. У меня - 16 лет совместной жизни с твоим отцом. А у него – 80 лет Комсомолу!

ОЛЯ. А! А обо мне в газете напечатали.

МАТЬ. Что пишут?

ОЛЯ. Что молодец

МАТЬ. Это мы и без газет знаем!

Мать берёт в руки гитару, поёт.

МАТЬ. Там, где клён шумит над речной волной,

Говорили мы о любви с тобой

МАТЬ (резко обрывает песню). Ненавижу ждать! Вся жизнь в этом грёбаном ожидании: с дедом твоим, с этим то же! Они герои, а мы – так, обслуга! Знаешь, чем твой дед перед бабкой за измены оправдывался? На войне, мол перед боем не знаешь, прикоснёшься ли ещё к женщине! О чём ещё пацан в двадцать лет думает? Были у него с другом книжки записные. Они туда имена, фамилиии и дату записывали: с кем, когда. А как выпьют – друг другу книжками тычат! Война кончилась, а привычка брать всё, что нравится осталась. Не могу, говорит, сдержаться! Матери моей говорит!

Не ходи замуж, Олька, лучше одной.

Мать выпивает бокал вина залпом, снова берёт гитару

МАТЬ. В гареме нежится султан, да султан

Ему счастливый жребий дан, жребий дан

Он может девушек любить да любить

Хотел бы я султаном быть

Слышно, как ключ неловко поворачивается в замке входной двери. Мать, продолжая играть и петь, уходит в кухню. В квартиру вваливается изрядно подвыпивший отец Оли. C трудом стягивает ботинки.

ОЛЯ. Привет, пап. А обо мне в газете напечатали.

ОТЕЦ. Угу.

ОЛЯ. А завтра я к редактору пойду. Городских ведомостей.

ОТЕЦ. Понял

ОЛЯ. Хоть бы порадовался для приличия!

ОТЕЦ. А это всё равно ничего не значит! Я вот вторым секретарём обкома комсомола был? И чего? Развалили страну… Ничего, выползем. Главное сохранить и преумножить!

Из кухни выходит мать, продолжая петь. Отец, увидев нарядную мать, оживляется и подпевает ей, заканчивают куплет дуэтом.

МАТЬ И ОТЕЦ. В одной руке держу бокал да бокал

Да так держу, чтоб не упал, не упал

В другой сжимаю нежный стан, гибкий стан

Я римский Папа и султан!!!

ОТЕЦ. С годовщиной, Свет!

МАТЬ. Где твой галстук, Серёж?

ОТЕЦ. Чего?

Мать уходит, отец – за ней.

Оля стучится и заходит в приоткрытую дверь кабинета редактора газеты “Городские Ведомости”. За столом никого нет. Оля уже готова уйти, но тут из-за шкафа-загородки выходит Андрей Васильевич Ростовский – неприятный нервозный мужчина в очках и с одноразовой тарелкой, на которой дымится большая киевская котлета.

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Отдел объявлений налево!

ОЛЯ. Здрасьте, я Оля. Иванова. От Ларисы Васильевны

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Ааа! Оля Иванова! Читали такую! Садитесь!

Андрей Васильевич пережёвывает большой кусок котлеты.

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Всё у Вас вроде бы ладно написано, только тема неактуальная: деревня, любовь... Вы откройте газету нашу: наркомания, бандитизм, проституция детская… (Масло капает ему на галстук, трёт салфеткой. ) Может, эссе у Вас есть? Это, конечно, жанр умирающий, но у нас раз в полгода статейка да проскальзнёт.

ОЛЯ. Я просто думала: нужно писать о том, что знаешь. Ну чтобы правда была и вообще… у меня ни одного наркомана знакомого.

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Это не проблема! Отдел объявлений налево!

ОЛЯ. В смысле?

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Там каждый второй употребляет! Страшно? Настоящий автор должен быть готов на всё, Оля!

ОЛЯ. Я и не говорю, что не готова… А мы можем пройтись по тексту?

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Давайте пройдём, сядьте ближе!

Андрей Васильевич вытирает салфеткой рот и выбрасывает тарелку с вилкой в ведро под стол, двигает к себе приставной стул. Оля садится и склоняется над листами своего романа.

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот этот момент мне понравился: правда героя я бы сделал бывшим зэком…

Андрей Васильевич наглаживает Оле коленку под столом

ОЛЯ. Вы что, руки об меня вытираете?

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (продолжает наглаживать). А героиня пусть ворует, у нас на той неделе заметка была…

ОЛЯ (пытается отсесть подальше, не выдерживает и вскакивает со стула). Перестаньте меня трогать!

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Знаете, Оля, у меня таких, как Вы, очередь за дверью!

ОЛЯ. Я тогда следующего позову?

Оля забирает со стола листы своего романа и выходит.

Вечер. Оля мёрзнет во дворе знакомого дома и рассматривает окна Романова. Романов подходит сзади и рассматривает задницу Оли.

РОМАНОВ. Здорово, Иванова!

ОЛЯ (испуганно). Привет!

РОМАНОВ. Мёрзнешь?

ОЛЯ. Да не, гуляю просто…

Неловкое молчание. Романов расстёгивает куртку, раскрывает её и жестом приглашает Олю к себе.

РОМАНОВ. Иди сюда! Ну иди, погрейся!

Оля испуганно подходит, он грубовато прижимает её к себе, закрывает курткой. Оля неловко устраивает свою голову на его груди, вдыхает его запах.

РОМАНОВ. Ну чё, теплее?

ОЛЯ. Ага

РОМАНОВ. Каринка говорит, в газетах о тебе пишут.

ОЛЯ. Ага

РОМАНОВ. В Москву поедешь?

ОЛЯ. Ага

РОМАНОВ. …Понимаешь, Иванова, я врать не люблю!

ОЛЯ. Я тоже!

РОМАНОВ. Нормальная ты девчонка, только сопля ещё. А я ждать не могу. Пойдёшь со мной за гаражи или в подъезд? И чтоб не рыдала потом. Пойдёшь?

ОЛЯ (отстраняется). Не знаю

РОМАНОВ. Вот и я не знаю. А Каринка ходит. Мне щас как в кино не надо, понимаешь? Если согласна – ок, только чтобы я тебя потом зарёванную домой не таскал, ясно?

ОЛЯ. Ясно… Можно я подумаю?

РОМАНОВ. Думай, Иванова!

Романов уходит, Оля стоит у подъезда и ёжится уже не от холода.

10.

Небольшая комнатка студии звукозаписи на местном провинциальном радио. За круглым столом сидит Ведущая и трое подростков: Максим Симонов – дохлый мальчик лет двенадцати в костюмчике “на вырост” с толстенными линзами в очках, Катя Бессонова - пухленькая, модно одетая девчонка лет четырнадцати и Оля.

МАКСИМ. …И если снова нависнет угроза над нашей Родиной, мы будем достойными своих дедов и возьмём в руки оружие.

КАТЯ (шёпотом Оле). C его линзами только в снайперы! Хи-хи!

ВЕДУЩАЯ. Стоп!

МАКСИМ. Чего смешного?

ВЕДУЩАЯ. Девочки, запись! Тишина! Начали!.. И в завершении сегодняшней программы – третье сочинение юных самородков нашей области, вошедшее в книгу “Письма потомков”. Читает ученица девятого класса средней школы номер пятьдесят восемь Оля Иванова

Оля открывает книгу по закладке.

ОЛЯ (вяло). Девятое мая. Помню, как мой дед Константин Львович Колпаков сажал меня на плечи и вёл на парад по городской площади. Ордена его сверкали на солнце…

ВЕДУЩАЯ. Стоп! Не умирай! Бодрее! Начали!

ОЛЯ (громко декламирует). Девятое мая. Помню. Как мой дед. Колпаков. Константин…

ВЕДУЩАЯ. Стооп! Ты издеваешься? Думаешь, мне интересно это слушать? Давай заново! Начали!

Оля молчит.

ВЕДУЩАЯ. Начали!!!

ОЛЯ (без бумажки). Знаете, мой дед был героем, он 12 часов держал высоту на Днепре с одним пулемётом… и выжил один, но ему не поверили и чуть не посадили. А в сорок четвёртом он вернулся домой, потому что умирал от брюшного тифа, но в военнике записали ранение в почку. А я не помню его совсем. Знаю, что женщин любил и частушки матерные…

КАТЯ. Ха-ха!

ВЕДУЩАЯ. Стоп! Какие частушки, Оля?

ОЛЯ. Я не буду читать

Оля выходит из студии. В коридоре понуро сидит Лариса Васильевна.

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Закончили?

ВЕДУЩАЯ (выглядывает). Слушайте, пять минут у вас! Ей просто надо прочесть текст. Или читайте, или мы сворачиваемся.

Оля садится рядом с подозрительно безразличной Ларисой Васильевной.

ОЛЯ. Я ведь ничего не знала о нём, понимаете? Да и не хотела как-то. Мама рассказывала, а я о своём всё время думала, не интересно. А сейчас тетради его прочла… Новое сочинение принесла… там правда, детали!

Оля вынимает из кармана брюк свёрнутые листы.

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА. Да кому нужны твои детали? Роман вон твой прочла по Пушкину. Как там у вас говорят? Фуфло, отстой! Чего ты на меня смотришь? Талант, может, и есть у тебя, только чего ты о жизни знаешь? Ты любви-то и не нюхала, а пишешь! Какая там стажировка в издательстве?! Делай, что хочешь, Оля! У меня мать при смерти. Я в Москву всё равно не поеду.

Лариса Васильевна встаёт и уходит.

Оля молча провожает её взглядом. Из студии выглядывает Ведущая.

ВЕДУЩАЯ. Ну что, проветрилась? Готова?

Оля комкает листы с новым текстом и бросает в мусорное ведро у лавки

ОЛЯ: Готова!

Оля заходит в студию.

11.

Оля в своей комнате читает тетрадь деда. Романов в солдатской гимнастёрке и пилотке выкатывает на сцену столик с разобранным автоматом. Не быстро, но довольно умело собирает его.

ОЛЯ. Правый берег Днепра. Утро 14 декабря 1943 года… Снега на земле не было. Ждали танковое наступление противника. Час, другой, третий. О школе с Гончаровым болтали, о родителях, о девчонках…

РОМАНОВ. Про любовь с обнажёнкой!

ОЛЯ. Два часа артналётов. Боеспособных нас только двое осталось и пулемёт…

РОМАНОВ. Мне щас как в кино не надо, понимаешь?

ОЛЯ. Нам ленты нужны! Гончаров побежал и не вернулся. Я остался один…

Романов собрал автомат, ищет на столике, под ним.

РОМАНОВ. Зарядить нечем!

Романов кладёт автомат на стол, пожимает плечами и уходит.

Оля выходит в гостиную и застаёт там Мать. Она протирает портрет и медали деда.

МАТЬ. Хорошо, что ты про него написала

ОЛЯ. Угу. Хорошо.

МАТЬ. Он совсем не говорил о войне, приглашений не принимал на концерты там, праздники ко дню победы. Медали одевал раз в году на парад. А после – придёт домой, выпьет рюмку и молчит. Мама ему: неудобно, сходи, мол, отметься! А он: это у них день победы. Я конец войны отмечаю…

ОЛЯ. А мне в Москву ехать не с кем. Лариса Васильевна не сможет.

МАТЬ. Расстроилась?

ОЛЯ. Наоборот

МАТЬ. Тогда пошли котлеты есть!

ОЛЯ. Мясо?

МАТЬ. Ага. Гулять так гулять!

ОЛЯ. Может, папу подождём?

МАТЬ. Он на юбилее сегодня

ОЛЯ. Баба у него есть, да?

МАТЬ. Оля!

ОЛЯ. Что Оля?.. Котлеты его сожру! Пусть бесится!

Оля идёт в кухню, накладывает себе гору котлет и жадно их уминает. Мать садится за стол рядом с Олей.

МАТЬ. Оля, это наше с отцом дело.

ОЛЯ. Угу.

МАТЬ. Не говори ему ничего…

ОЛЯ. Больно надо!

МАТЬ. …Твой дед физику вёл в школе, а ещё кружок киномеханики. У нас дома вечно мальчишки его что-то клеили, собирали. А девчонки завидовали, что у меня такой отец. Он меня очень любил. А я следила за ним, любовниц его видела. Из дома выгоняла, чемодан на улицу выбрасывала. Я сейчас думаю: зачем? Зачем мне было знать? Кому вообще нужна эта правда? Фотография его в краеведческом висит в орденах, листы наградные… Я бы хотела помнить его таким. Героем, не человеком. Понимаешь?

Оля перестаёт уминать котлеты.

ОЛЯ. Я спать.

Оля накрывается одеялом в своей комнате и выключает свет. Слышно, как открывается входная дверь – пришёл отец. Настойчивый шёпот-перепалка с матерью. Слова не различить. Отец заходит в комнату Оли. Он немного навеселе, в руках большая игрушка-панда. Отец громко двигает стул, садится у Олиной кровати и тихонько трясёт её за плечо.

ОТЕЦ. Эй! Спишь?

Оля сильнее натягивает на голову одеяло. Отец ставит панду у стены перед лицом Оли.

ОТЕЦ. Не спишь. Я вот чего… Комсомольцы мои бывшие звонили – по радио тебя слышали. Кто-то в газете читал. Я говорю: “Ошиблись, может? Олей-то Ивановых, сколько в городе? ” Оказалось – нет, моя!.. И в кого ты у нас такая? В меня наверное… Ну вобщем… Мать про Москву сказала. А я вот что подумал: сам с тобой поеду. Надо будет – за свой счёт наскребём! Всё. Спи!

Отец, пошатываясь, выходит из комнаты, а Оля садится на кровати и обнимает большого чёрно-белого медведя.

12.

Оля сидит на лавке рядом с домом Романова с бутылкой дешёвого коньяка в руках. Ёжится, смотрит на коньяк, но бутылку не открывает. К подъезду подходит Романов. Оля вскакивает с лавки, зачем-то прячет бутылку за спиной.

ОЛЯ. Я подумала. Я согласна.

РОМАНОВ. Ладно. Чего у тебя там?

ОЛЯ. Коньяк

РОМАНОВ. Ну пошли.

Оля и Романов подходят к детской площадке. Он подсаживает её на качели, открывает коньяк, отпивает, протягивает Оле.

ОЛЯ. Я не пью вообще-то…

РОМАНОВ. Глотни, расслабься!

Оля с трудом глотает, Романов тут же жадно целует её губы, шею. Руки его уже расстёгивают Олины джинсы. Качели противно скрипят. На площадке появляется Карина.

КАРИНА. Я думаю: чьё это пальтишко бомжатское на качельках? А это Иванова трахается!

РОМАНОВ. Карин, cвали!

КАРИНА. Сука ты, Иванова! Ходила вся чистенькая такая! Я думала, у тебя и парня-то не было! А ты прям тут, перед окнами! Шалава малолетняя!

РОМАНОВ. А сама-то ты кто, Каринка?

КАРИНА. Да идите вы в жопу!

Карина уходит. Оля застегивает джинсы и куртку, не поднимая глаз на Романова. Романов наблюдает.

РОМАНОВ. Ну ладно, я тогда домой!

Двигается к подъезду.

ОЛЯ. Подожди. За гаражи пойдём, чтоб из окон было не видно …

Оля идёт в темноту гаражей. Романов – за ней.

13.

В Олиной квартире Мать собирает вещи Оли и Отца. Не может закрыть старый чемодан.

ОТЕЦ. Набрала, млин! Половину выкинуть - закроется!

МАТЬ. Ага, щас! Помоги давай!

Отец давит на чемодан сверху, Мать с трудом пытается закрыть молнию.

МАТЬ. Надо было самой ехать! Кто тебя там няньчить будет? Ольга?

ОТЕЦ. Ничего, не маленькая!

МАТЬ. Следи, чтобы ела! В мятом ходить не давай!

Ничего не выходит, Мать вынимает из чемодана ужасающее платье с люрексом, туфли на высоченном каблуке, относит их на кровать в Олиной спальне.

МАТЬ. Всё равно не наденет!

Чемодан наконец закрывается.

В квартиру входит Оля, в каком-то неестественно-подвижном состоянии быстро стягивает ботинки и проходит мимо сидящих на полу родителей в комнату.

ОТЕЦ. Где ты ходишь? Такси через час.

ОЛЯ. Успеем.

МАТЬ. Поешь, я разогрела.

ОЛЯ. Вещи собрать…

ОТЕЦ. В чемодане уже!

ОЛЯ (видит платье на кровати). Платье забыли! Надо было химию у тёть Аллы сделать... Помада ещё…

МАТЬ. Ты чего, выпила?

ОТЕЦ. Коньяком несёт

Отец и Мать удивлённо наблюдают за ней.

Оля с платьем в руках подходит к чемодану, расстёгивает, вещи из него снова вываливаются. Отец еле слышно выругивается.

ОЛЯ (пытается закрыть чемодан). Извини, я не хотела…

МАТЬ. Случилось что-то?

ОЛЯ. Я щас всё сделаю, я сама…

МАТЬ. Оля!

ОЛЯ. Всегда всё порчу. Но я могу измениться. Буду такой, как вы хотите, ладно? Только скажите какой! Поеду, накрашусь, молчать буду, когда надо… Только застегну этот грёбаный чемодан!!!

Оля бьёт ладонью по чемодану, с силой дёргает собачку. Больно царапнув палец, по привычке слюнявит. Всхлипывает.

МАТЬ. Ну иди сюда, покажи!

Оля на коленках подползает к матери, та обнимает её и покачивает, как маленькую.

Отец с трудом закрывает чемодан и идёт на кухню, накладывает Оле еду в тарелку.

МАТЬ. Ничего, уедешь, Москву посмотришь. Всё у тебя будет ещё.

ОТЕЦ. Моя котлета в твою пользу, Олька! Лады? Иди поешь!

МАТЬ. Рукопись я в боковой карман положила…

ОТЕЦ. Иди поешь!

Оля решительно достаёт из чемодана рукопись своего романа, рвёт листы, запихивает в рот и ест.

14.

Москва. Концертный зал. Белый экран показывает героическую хронику Великой Отечественной. На сцене стоят два ребёнка – мальчик и девочка лет десяти в военной форме. Громко и старательно читают стихи.

МАЛЬЧИК-ЧТЕЦ.

Сороковые, роковые,

Военные и фронтовые,

Где извещенья похоронные

И перестуки эшелонные…

Оля в платье с люрексом, но в обычных ботинках и без начёса идёт по проходу к первому ряду. Отец – за ней. Он шарит по своим карманам.

ОТЕЦ. Говорил же, проверь куртку! Посмотри у себя!

ОЛЯ. Пап, ряд первый, места найдём!

К Оле и Отцу тихонько подходит Билетёрша.

БИЛЕТЁРША (шепчет). Занимайте свободные!

ОТЕЦ. У нас в первом ряду!

БИЛЕТЁРША. Опоздали – садитесь, где свободно!

ОТЕЦ. Разберёмся!

ДЕВОЧКА-ЧТЕЦ.

Я только раз видала рукопашный.

Раз - наяву. И тысячу - во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне…

Отец находит, наконец, билеты. Ведёт Олю к первому ряду, но их боковые места уже заняты. Обращается к нарядной тётке с театральным биноклем в руках.

ОТЕЦ. Подвиньтесь, вы на наших сидите!

ТЁТКА С БИНОКЛЕМ. Опаздывать не надо!

ОТЕЦ. Моя дочь, между прочим, в книге напечатана!

ТЁТКА С БИНОКЛЕМ. Вы конечно удивитесь, но тут все дети в книге напечатаны!

На сцену выходит Ведущая.

ВЕДУЩАЯ. Для награждения победителя на сцену приглашается Кречетов Василий Андреевич!

Зал аплодирует, тётка с сыном нехотя пересаживаются.

По проходу, задев плечом Отца Оли, на сцену выходит мужчина в дорогом костюме.

ЗАММИНИСТРА (читает по бумажке). Друзья, в этот юбилейный год глядя на вас и на книгу, я спокоен и уверен, что вы будете помнить и чтить своих предков.

ОТЕЦ (Оле). Что за мужик?

ОЛЯ. Замминистра вроде

ОТЕЦ. Молодой! Ну я-то тоже ещё не старый! А, Оль?

ОЛЯ. Пап, садись уже!

ЗАММИНИСТРА. Наша экспертная комиссия выбрала одного из вас для стажировки в крупном столичном издательстве. Победитель проведёт завтрашний день в компании профессионалов. И это будет Катя Бессонова, Саратовская область.

В зале недовольные аплодисменты. Все оглядываются, но на сцену никто не выходит.

ОЛЯ (отцу). Дома Бессонова – прыщи зелёнкой мажет. Ветрянка у неё.

ОТЕЦ. Ты чего, одна от области приехала?

ОЛЯ. Ага

ЗАММИНИСТРА. Нет Бессоновой?

ОТЕЦ (высоко поднимает Олину руку). Здесь!

ОЛЯ. Ты чего, пап?

ОТЕЦ (шипит). Быстро на сцену!

ЗАММИНИСТРА. Поднимайтесь, Катя! Не задерживайте!

ОТЕЦ (Оле). Хорошо, что я изо рта у тебя рукопись выдрал!

Оля поднимается по лестнице и видит, как с экрана военной хроники на неё смотрит огромный портрет деда. На ватных ногах Оля выходит на край сцены. Замминистра жмёт ей руку. Ведущая подталкивает к микрофону, но Оля молчит.

ВЕДУЩАЯ (шепчет Оле). Ну спасибо скажи что ли!

Оля поворачивается к фотографии деда, дед ей подмигивает.

ГОЛОС ДЕДА: Заряжай!

Оля подходит к столику с книгами “Письма потомков”, поднимает красное покрывало, на котором они лежат. Книги валятся на пол. Под покрывалом – всё тот же разобранный автомат. Оля быстро и умело собирает, заряжает и целится в зрительный зал. Тяжело дышит. Но внезапно кладёт автомат на стол и поёт военные частушки из тетради деда.

ОЛЯ.

На войне, как на войне: -

Мокрые портянки.

Засадили в жопу мне

Дробью из берданки.

Старшина ты, - старшина

Cделал пули из говна.

Удивляется комбат:

Чем воняет автомат?

Замминистра, качая головой, уходит за кулисы, Ведущая оттаскивает за руку Олю в глубину сцены. На сцену девочка-чтец и мальчик-чтец выносят большие поминальные лавровые венки. Чтобы заглушить Олин голос, громко включается песня «Память» в исполнении Георгия Мовсесяна:

ПЕСНЯ.

Память, память, ты же можешь, ты должна

На мгновенье эти стрелки повернуть.

Я хочу не просто вспомнить имена,

Я хочу своим друзьям в глаза взглянуть…

КОНЕЦ