А.А. Голощапов 2 страница

Договорили наутро -- слово на радио дали профессору кафедры химии Московского
Государственного Университета Ольге Ивановне М\" акрушевой. Я хорошо запомнил
еЁ фамилию, словно знал, что придЁтся вновь услышать еЁ через некоторое
(весьма продолжительное) время. Запомнил и еЁ негромкий жЁсткий, но крайне
интеллигентный голос, непонятными тогда нотками чуть испугав нас, притихших у
приЁмника. Голос, который теперь не услышишь нигде. УчЁная весьма понятно и
трезво рассказала, что на еЁ кафедре были проведены многофакторные
исследования Тумана, в результате которых выяснилось, что покрывает Туман по
меньшей мере всю территорию России и, вероятно, ею его распространение по
земному шару не ограничивается, но это никем не подтверждено, ибо связь с
зарубежными вузами прервана; что средняя толщина его на сегодняшний день
равна приблизительно семи километрам и неуклонно увеличивается с каждыми
новыми сутками. Туман оказался сильно экранирующим веществом, -- в первые два
дня своего существования он отражал почти весь солнечный свет, падающий на
нашу планету из космоса, отчего Земля из межпланетного пространства должна
была казаться микроскопическим тусклым Солнцем. Постепенно Туман начал всЁ
больше поглощать солнечное излучение, а часть даже и пропускать, медленно, но
верно; поэтому через некоторое время -- скорее всего, довольно
продолжительное -- можно было надеяться на некоторое потепление. Макрушева
верно предсказала и теперешнее потепление, осторожно оценив его тремя-пятью
годами. С Солнцем, соответственно, всЁ было в порядке, а равно и с другими
звездами и планетами, в том числе и Солнечной Системы, что и передавали со
станции мир русско-американские астронавты, превратившиеся восьмого февраля
в приговорЁнных к смертной казни. В тот день они решили, что на Земле
началась ядерная война. Туман представлял из себя необыкновенно стойкую
субстанцию -- все попытки развеять его, сконденсировать или уничтожить
потерпели неудачу. Более того, даже не была до конца выяснена его химическая
и физическая природа -- обычный туман при сильном увеличении выглядит, как
крохотные водяные капельки, взвешенные в воздухе; этот же туман в самые что
ни на есть мощные электронные телескопы выглядел точно таким, каким он
представляется невооружЁнному взгляду -- не слишком густое белое молоко,
почти неуловимо бурлящее и клубящееся мельчайшими роями почти
микроскопических белоснежных с чуть заметным синеватым оттенком мушек --
точечек. Поэтому учЁные прозвали его полунаучно,, атомный дым" ". Спектр же его
соперничал с примерами спектров химических элементов из учебника, которые
кто-то расположил рядком и в линию, по своей полноте, равномерности и
практической бесполезности для практики -- ну и что из того, что в Тумане, в
принципе, могут быть все элементы? А конкретно? Не обошли вниманием и
специфический запах Тумана. ,, Он напоминает валериану или нашатырь" ", -- сказала
Макрушева и, словно извиняясь, добавила: ,, Это пока всЁ... " " И, услышав в еЁ
голосе что-то, близкое к полной беспомощности, я впервые по-настоящему
испугался, что этот проклятущий Туман будет висеть над ЗемлЁй вечно.

Дальше слово взял майор милиции, то ли Кл\" имов, то ли Кл\" инов -- я так
этого и не понял, так как радио тогда сильно барахлило, -- что-то в нЁм
сдвинулось не туда и к помехам прибавился сначала досадный, а потом уже и
зловеще звучащий хрип. А тут еще и майор попался хриплый -- то ли на командах
подчинЁнным голос надорвал, то ли испил. Приказав всем военнообязанным
жителям России немедленно явиться на призывные пункты с вещами, он долго
мусолил тему, о том, как предохраниться от химической и бактериологической
атак, а также от МЖ (мутагенных животных) -- тонкий намЁк на койров, кивъевов
и тому подобных тварей из Тумана путЁм применения противогазов и сапЁрных
лопаток. Особо меня умилил его рассказ о том, как правильно и экономно
усыплять отлосов хлороформом. Скоро от прослушивания подобной болтовни у нас
уши стали вянуть; к счастью, Климов, или как там его, вскоре замолчал. Вместе
с ним замолчало и радио, причЁм очень надолго.

Когда приЁмник вырубился, мы по,, вечерам" " играли в города, много и долго, --
я бы даже сказал -- нудно. Потом кто-то придумал игру в
города-слова -- то есть, если не знаешь города на нужную букву --
говори первое попавшееся слово, на неЁ начинающееся -- разумеется,
существительное. Вперемежку с игрой рассказывали всяческие истории, но и
это прискучило... Чтобы заглушить тоску по родным, яростно, чуть не до
драки, играли в карты, пока не истЁрли те в грязные бумажные клочья...
ВсЁ чаще возникали ссоры по пустякам. Девчонкам начинало казаться, что мы
подсматриваем за ними, когда они готовятся ко сну (бред! ), нас раздражали
их приказы-советы сделать то или иное по хозяйству... Я пытался обходить
ссоры по праву хозяина и мирить спорщиков, но и сам нередко говорил
грубые слова допекавшей меня Лене, за которые сам же порой и извинялся.
Ссоры не удивляли меня -- круглосуточно живя в таком тесном сообществе,
мы всЁ лучше и лучше узнавали друг друга, достоинства и недостатки, а
последних, как известно, у человека всегда можно отыскать побольше.

Лучшим лекарством от ссор были жизненные трудности. Временами возникал дефицит
воды, но выручал нашу маленькую группу то и дело обильно выпадавший снег.
Сильно нервировало отсутствие в доме санузла -- туалеты были: один во дворе,
но он сразу отпадал, а второй в другом доме, теперь неотапливаемом -- дом, в
котором мы жили, ,, тот дом" ", мы топили углЁм из сарая. Наше поколение выбрало,
разумеется, последний -- там хоть ветра не было.

К маю вся провизия у нас вышла и нам волей-неволей пришлось нанести визит в
кое-какие дома по нашей улице. Лишний раз убедившись в том, что хозяев нет
дома, мы выгребали из дома и двора всЁ съестное и на наш взгляд полезное.
ЛЁша всЁ иронизировал, что мы, мол, мародЁры, если пользоваться старым
понятием о нашем роде занятий. Я ему на это сказал, что все мы мародЁры,
если так разобраться, -- и всю жизнь ими были. У соседей справа -- в большом
двухэтажном красно-кирпичном доме, отстроенном незадолго до Тумана -- мы
нашли много кой-чего роскошного, но теперь совершенно бесполезного --
всевозможная импортная аппаратура -- видеомагнитофон, несколько телевизоров,
музыкальный центр, пылесос, стереомагнитола. Странно и отчего-то немного
утешительно было смотреть на эти вещи, превратившиеся теперь в предметы
меблировки -- мудрость или умелость их создателей оказалась теперь никчемушной,
а наше положение -- исполненным мудрости, чистоты и естественности. Были там и
книги -- много-много всевозможных книг в красивых обложках, заполнявших
высокие тЁмно-коричневые стеллажи из дорогого, приятно пахнущего дерева,
расставленных вдоль стен, -- их корешки отсвечивали тиснеными позолотой и
посеребренью в луче фонаря. Они тоже были бесполезным капиталом в тогдашнем
нашем положении -- хоть я и любил читать, но книги оказались непригодны для
этого -- страницы ломались под перелистывающими их пальцами, безнадЁжно
испорченные долгим пребыванием при низкой температуре. Помню, я всЁ внутренне
усмехался насчЁт участи хозяина -- такой умный -- тогда говорили -- крутой --
был, а погиб так же легко, как и все остальные-прочие. Комнаты сохранились
очень хорошо и мы радовались привычной обстановке, не загаженной ничьим
послетуманным присутствием и, казалось, нетронутой всеобщим запустением, --
валялись на выстывших диванах, больших и удивительно мягких, щупали яркие
ткани портьер, заглядывали в стекляннодверцевые хельги, заставленные
сверкающей фарфоровой и хрустальной посудой... Еще там было два
заспиртованных противогаза в широких низких стеклянных банках с плотно
притЁртыми крышками. На дворе тогда мела пурга, а в доме было сухо, хотя и
холодно. Помню, я тогда смотрел из большого грязного окна на улицу -- на
монотонно-белый снежный покров, нахлобучившийся снежными шапками даже на
средневысокие берЁзки, одиноко торчавшие меж надворных построек -- и так мне
хотелось верить, что это просто по всему району отключили свет... На чердаке
этого дома мы совершенно неожиданно обнаружили хорошо смазанную маслом
винтовку, по-хозяйски завЁрнутую в промасленную вощЁную бумагу и помещЁнную
на пару распорок остова кровли. Рядом в картонной коробке лежала запечатанная
пачка патронов. Впоследствии винтовка нам очень пригодилась в домашнем
хозяйстве, хоть у нас и было кроме неЁ другое оружие. Этот дом мы поспешили
покинуть после того, как наткнулись в его туалете на мЁртвую посиневшую
скорчившуюся женщину с прорубленной головой, свесившейся в унитаз, облепленный
кровяно-красными льдинками.

В каждом посещаемом нами доме мы начисто выгребали всЁ белье, все подушки и
все матрацы -- ими мы обивали стены и утепляли окна нашего дома, чтобы тем
самым экономить быстро расходуемый уголь из дровяного сарая. Раздобыли также
полезную вещь -- несколько баллонов со сжиженным газом, -- с той поры
приготовление пищи на время перестало нас утомлять. А тут как раз ударили
тридцати-сорокаградусные морозы -- вроде ничего особенного, но без АГВ в доме
так уже не кажется. К концу мая -- началу июня мы сожгли бы и свои кровати --
поспали бы, в конце концов и на полу, невелики баре, да кровати были железные.
Экспедиции вселяли в нас ужас -- выходил из дома и не знал, вернЁшься ли
обратно -- однако приходилось их предпринимать, теперь уже для поисков
горючего материала. Как-то, помню, не ели уже дня два, а в экспедицию мы
пойти не могли -- около дома околачивались кивъевы и в щель ставни то и дело
пробивались фиолетовые лучики, исходящие из их глаз-прожекторов; в доме не
топилось -- горючее тоже кончилось -- и мы сидели, прижавшись друг к другу все
впятером, на одной кровати, закутавшись в сто одежек и несмотря на это клацая
зубами от холода, затравленно следили глазами за этим лучиком. Картушина
неожиданно предложила нам сыграть в города, которые уж месяц как всем
осточертели. Никогда не забуду, как с посиневших губ сидевшей напротив меня
Натальи Киреевой срывались вместе с облачками пара названия городов, может
быть давно уже стертых с лица Земли. Кивъевы тогда ушли и еду мы впоследствии
раздобыли -- а то я не писал бы сейчас эти строки, как нетрудно догадаться
самим. Не останавливаюсь на подробностях этого раздобывания, но это не то, о
чЁм вы сейчас подумали -- или не подумали, -- просто я чувствую, что балакаю
очень уж долго, а сам обещал рассказать покороче.

14 июня я совершал прогулку по двору, разглядывая незыблемые еще с
дотуманья предметы, -- это почему-то стало тогда одним из моих
любимейших занятий, которое сразу же невзлюбила Елена, резонно упрекавшая
меня в том, что я попусту жгу и так подходящие к концу фонарики. Чтобы не
злить еЁ, я прогуливался примерно раз в неделю. Снег сухо скрипит под
сапогами, а я хожу, свечу фонариком, любовно осматриваю два ореха,
растущие посреди дворика -- их серые ветвистые громады с растрескавшейся
корой уходят вверх, теряясь в Тумане; я провожаю их взором и вижу, как
где-то высоко в небе вспыхивает и чертит Туман яркая оранжевая
искорка -- это лЁясл, но тогда этого я еще не могу знать, и слава
богу, -- скажу вам, с этими тварями чем позже познакомишься, тем лучше
для тебя. Смотрю на крытую шифером крышу дома дяди Володи, стоящего
напротив крыльца,, того дома" " -- былого пристанища квартирантов --,
смотрящего на него и двор глухой стеной. Окошко к нам во двор дома
Кривобровичей, прилепившегося левее, отражает лучик фонарика прямо мне в
глаза -- я щурюсь. Узкая асфальтовая дорожка к дому в глубине двора
расчищена мной и ЛЁшей с Денисом, она почти не пострадала во время
землетрясения и идЁт мимо кирпичного сарая с зарешЁченным изнутри окном,
где раньше мы держали несколько коз и кур. Козы и куры исчезли -- мы не
нашли даже их трупов по прибытии -- очевидно, кивъевова работа. Впрочем,
проверить эту версию нам не удалось -- вместе с живностью исчез и ключ
от сарая, а замок на нЁм делали на века. Ощупывая стены сарая подушечками
пальцев, я ощущал их приятную осязаемую шероховатую реальность и вместе с
этим ощущением ко мне как бы возвращалась частичка прошлого. Но мираж
всегда остаЁтся миражом. Я вдруг подумал, что пора бы возвращаться в дом,
а то что-то проголодался. Я знал, что ещЁ не раз буду совершать такие
прогулки, но теперь с меня их хватило. Закусывая на кухне мороженой
ливерной колбасой и сухим хлебом, слегка подпаренном на чайнике, я на
всякий случай, без особой надежды на что-либо, включил радио.
Покарябанная коробка приЁмника, обильно переполосованнная вдоль и поперЁк
синей и красной изолентой -- чтобы не развалилась --, зашипела и
захрипела атмосферными разрядами, которые мало могли меня теперь удивить
и тем паче заинтересовать. Дожевывая колбасу, я дал,, бесполезному
ящику" " (так окрестил приЁмник Кривобрович) ещЁ похрипеть минут пять,
мысленно пытаясь выпеть всЁ никак не досказываемую этим шумом мелодию, и,
обтерев о себя жирные руки, уже потянулся к его выключателю, как вдруг
сквозь безжизненный шип разрядов прорезался голос быстро-быстро
тараторящего диктора и я так и замер с протянутой рукой, помимо воли
потрясЁнный и обрадованный. Чувство было такое, как будто я сам изобрЁл
радио и вот оно только что у меня впервые заработало. Денис, Наталья,
Алексей и Елена, все занимавшиеся своими делами, заслышав радио, тотчас
оставили всЁ, бросились к нему и взволнованно-радостно стали
вслушиваться...

Радио высыпало на нас -- узников в заснеженных кварталах -- новую охапку
новостей. Мы сразу заметили, как изменился сам тон репортажей. Не стало
никаких оправданий, одно за другим сыпались скорее чуть ли не обвинения всех,
кроме самих себя. Дикторы очень остроумно издевались над правительством,
про которое никто ничего не знал с мая месяца. Какими же надо было быть
непроходимыми идиотами, чтобы при метеоритном дожде начать атомную войну!
Но всякий народ имеет то правительство, какое он заслуживает. Мы восхищенно
пересмеивались у радио над некоторыми тонкими нюансами речевых оборотов
дикторов -- среди них и вправду было много талантливых ораторов -- но потом я
вспомнил про Туман и чуть не разбил молотком радио. Эти сволочи весело
рассусоливали о том о сЁм в полумЁртвой стране, затянутой пеленой несущего
смерть Тумана. Потом я немного успокоился, поняв, что им, в общем, нечего
сейчас делать, кроме этого, и то, что мы сейчас слышим, тоже следует
расценить, как последнее издыхание дотуманного прошлого и относиться ко
всему этому прошлому одинаково, что ли. А то стволы орехов, осенявшие мое
возмужание, чуть не лобызаю, а тут вдруг гордость с негодованием взыграли...
Сами мы-то тут чем занимаемся -- тоже ведь философствуем... И они лучше нас
хотя бы в том, что смогли донести свои рассуждения на миллионы и что-то
сформировать у них в психологии, -- а мы сидим, забившись в нору, никто даже
не знает, живы мы или нет, -- да никого это и не интересует. Злись, сколько
хочешь, хоть тресни.

Ну так вот, сказало радио, пустили мы по Америке мы ракеты, ну и она не
смолчала -- многое из еЁ подарков удалось сбить над Атлантикой, то есть
,, Прощай Западная Европа или Ядерная Зима Над Европейскими Капстранами" " --
там-то уж точно никто не уцелел. Бог с ними, они никогда мне не нравились,
разве Франции немного симпатизировал. Но несколько пачек их атомных бомб
долетели до цели и расколошматили что-то в северных районах и в Иркутской
области. Об этом по радио говорилось весьма расплывчато, словно нехотя.
Правда, задним числом неким прогрессивным кругам России удалось связаться с
правительством США, объяснить ошибочность нападения и предотвратить
дальнейшие бомбардировки. Заодно выяснилось, что североамериканский
континент тоже в Тумане, появившемся весьма внезапно примерно одновременно с
нашим национальным Туманом. Там тоже упали,, метеориты из ниоткуда" " и
появились пресловутые МЖ или ВФЖ (враждебные формы жизни). Исчерпывающим
был доклад по радио о судьбине наших ядерных бомб, пущенных на Америку. Две
почему-то не долетели и сковырнулись на Францию. Остальные поприветствовало
подпольное СОИ США а немногие долетевшие приголубили Майами, Норфолк и
Альбукерке. Космонавты, находясь на последнем хлебе и воде, попытались
спуститься с мира на землю на Шаттле, но вышло у них это или нет, никто не
знает. Последняя радиопередача с,, Мира" ", в которой сообщалось об этом, была
зафиксирована пару недель тому назад. Про всЁ это рассказывал диктор с
пренеприятным голосом, который, как я до этого думал, бывает только у
водителей автобусов и у отечественных переводчиков видеофильмов: ,,... из-за
нелЁтной погоды посол прогрессивных кругов России не смог вылететь в США для
встречи с вновь избранным президентом этой страны. В связи с этим... " " Тут у
радио кончился заряд батарейки.

Вторая половина Первого Года Тумана выдалась для нас очень сложной. Чудовища
тогда активизировались, экспедиции мы могли себе позволить гораздо реже и
плодов они стали приносить всЁ меньше и меньше. Как-то к нам в гости
припожаловали кивъевы -- эти твари ловко умели рыть подземные ходы своими
кривыми когтистыми лапами. Сейчас я могу себе позволить этак игриво сказать --
,, к нам в гости" ", ,, припожаловали" "... Тогда всЁ было очень страшно... Это было
одним из августовских дней. Мы с ЛЁшей и Денисом только что вернулись из
экспедиции, где раздобыли немного хлеба, мяса и чая и чуть не попали в
когти к целой стае кивъевов. Наташа с Леной приготовили праздничный стол --
мы традиционно отмечали так удачное возвращение из экспедиции; заварили чай в
небольшом самоваре -- бывшем кипятильнике. Сели, едим, пьЁм, жизни радуемся.
Вдруг перед самым столом с треском взламываются доски пола, разбрасывая
вокруг окрашенные тЁмно-коричневой краской щепки; в образовавшейся огромной
дыре показывается белЁсая уродливая харя кивъева с тремя глазами и двумя
рядами раздвоенных зубов, из-под пола начинают выпрастываться его мощные
костлявые лапы с длинными, остро отточенными когтями. Всякий раз, когда видишь
подле себя столь совершенную машину смерти, тебя охватывает даже не страх --
хотя страх есть, где-то там, глубоко -- а удивление, что ты всЁ ещЁ жив, когда
Такое взялось сжить тебя со свету. Наталья и Елена завопили в унисон, заставив
меня вздрогнуть, -- но с чудовища я глаз не отвЁл, как загипнотизированный.
Я не пошевелился даже тогда, когда что-то горячее с шипением брызнуло мне на
брюки и в лицо мне повеяло сухой горячей струЁй пара -- Наталья, отшатнувшись
назад, неловко опрокинула чашку с кипятком себе на ноги; захлебнувшись
криком, она сорвалась со стула, отлетевшего куда-то назад и так стукнулась
боком об пол, что доски аж загудели от удара. Ловко выбравшись из норы,
чудовище -- худое, тщедушное и уродливое -- в прыжок оказалось возле
нелепо корчившейся на мокром полу человека -- Наталья хотела и охватить
обожжЁнные колени руками и боялась это сделать, чтобы не вызвать ещЁ более
сильную боль. ВсЁ же она увидела кивъева и попыталась встать, защититься от
надвигавшейся белой смерти руками... Жалкая картина -- думаю я теперь,
вспоминая ту сцену... Когти твари чиркнули по еЁ левой руке, и тЁмные
царапины на ней, едва появившись, щедро брызнули кровью в воздух. Наталья
бешено вскрикнула -- в жалобно распахнутом рту блеснули плотные влажные белые
зубы --, отдЁргивая руку, обхватывая еЁ и одновременно пытаясь откатиться в
сторону от кивъева, и этот крик вывел меня из состояния ступора. Я рванулся
к винтовке, стоявшей в углу -- после экспедиции мы еще не успели убрать еЁ
куда подальше -- и когда зверь приложился когтями к ребрам моей подруги, я,
развернувшись, почти не целясь нажал на спуск. Я был почему-то уверен, что
попаду именно в тварь, но результат мог оказаться весьма плачевным. Я
угадал -- тварь, склонившаяся было к горлу Киреевой, схлопотала пулю в голову,
но, с выбитым глазом, всЁ-таки уползла в дыру -- ну, надеюсь, там-то она
издохла. Я стоял с оружием в руках, смотрел как на курящихся лЁгким дымком
досках пола обваренная и окровавленная Наталья корчится от боли. Я
содрогнулся, увидев, как набрякла кровью одежда на еЁ животе и не знал, как
подступиться к девушке, твердя себе, что как жаль, такая молодая, а умирает.
Картушина и Кривобрович оказались попроворнее меня -- они подбежали к раненой,
подхватили еЁ и осторожно перенесли еЁ на кровать. Елена оказала Наташе
первую помощь, а мы вышли в другую комнату, пока она раздевала и бинтовала
дрожащую в шоке раненую девушку. В ту ночь Наталья едва не скончалась, -- так
много по теперешним временам она потеpяла крови. Мы просидели у еЁ кровати
всю ночь вслушиваясь в бред, полушепотом вылетавший из еЁ растрескавшихся
пересохших обескровленных губ. Странные чувства владели мной в ту ночь -- глядя
на осунувшееся лицо подруги, я то с ужасом понимал, что ей никак нельзя
умирать, иначе следом умpЁм все мы, то чуть не желал еЁ смерти с каким-то
дъявольским любопытством интересуясь в уме, а как же оно тогда всЁ будет?
Как-то по-новому, как-то интересно, необычно... Жалобные стоны раненой
действовали на меня, как ушат холодной воды, но ненадолго и, и снова
вкрадывались в голову тЁмные мысли... К счастью, Наташа выжила. Иначе в мою
копилку внезапно время от времени проклЁвывающихся уколов совести добавился
бы еще один. В октябре, ближе к концу месяца, Наталья поднялась на ноги, --
худая-прехудая, с огромными светло блестящими серыми глазами в опуши длинных
тЁмных ресниц. ,, Господи, хорошо жить, хорошо даже в Тумане! " " -- громко
прошептала она в тот день, обессиленно опускаясь на кровать после недолгой
прогулки по дому. Я часто потом вспоминал эти еЁ слово, неспешно обсасывая
их мыслями. Они то казались мне исполненными мудрости, то преисполненными
насмешки.

Ноябрь начался с весьма печального события -- в магнитофоне разрядились
батарейки, что было для меня большим ударом. Я любил время от времени
повозиться с этим аппаратом -- послушать записи Высоцкого, Апиной, ,, На-на" ",
,, Нескучного сада" ", что-нибудь надиктовать на магнитофон и потом прослушать с
неослабевающим с течением времени удивлением звуки своего собственного
голоса, раздающиеся со стороны. Кассеты замолкли и замерли бесполезными
плоскими пластиковыми брусками в грязном целлофановом кульке, приткнутом в
тумбочке под телевизором. Мы лишились последнего развлечения из разряда
,, роскошь" ". Наступило время одиноких размышлений, занявших место коллективных
игр и бесед. Мы представляли собой тогда весьма потешное зрелище, как я
теперь понимаю, -- лежали или сидели молча, порознь, долге часы или даже
сутки, изредка собираясь вместе, чтобы поесть. Про себя могу сказать, что
размышления мои были весьма мрачны и неопределЁнны, внутри копился
необыкновенной силы гнев на всЁ человечество и порой я начинал бояться самого
себя из-за плещущегося во мне моря ярости. Созерцая своих товарищей, я вдруг
ловил себя на мысли, куда лучше пырнуть их ножом, чтобы меньше было крови или
как определить, не хотят ли они меня убить -- вон что-то Лена как-то косо на
меня посмотрела, а ЛЁша невесть чему улыбается...

Скоро стало, однако, не до размышлений -- в декабре чудовищ стало гораздо
больше, но изобилие это отнюдь не поражало разнообразием -- то были всЁ те же
койры, кивьевы, влейдры, мегстайки... Мы кое-как научились обороняться от
этих зверюг, а отлосы сюда, к счастью, не заходили, потому что наша улица была
отрезана от остального города несколькими громадными метеоритами. Твари же из
тех, что ухитрялись пробираться сюда, не очень-то и лезли к нам в дом, и я
только много лет спустя понял, почему. Кстати, я ведь не рассказал о самом
удивительном, с чем нам пришлось столкнуться на нашей улице по прибытии из
школы -- о судьбе котлована на месте дома Киреевых. Спустя неделю, когда мы
впервые осмелились сделать вылазку из дома, никакого котлована там и в помине
не было -- земляная глыба с двухэтажку высотой словно век тут стояла. Мы не
торопясь обошли еЁ по периметру, громко разговаривая и вовсю светя фонариками
-- это теперь меня пробирает дрожь при мысли об этой прогулке, а тогда это
было для нас почти развлечением. Кое-где в глубь глыбы вели тЁмные извилистые
просторные норы, -- мы заглядывали в них у входа, высвечивали их грубо
обработанные стены, потолок и пол, но не зайти в них у нас всЁ же хватило ума.
Потом мы забыли об этой загадке и,, никогда больше не вспоминали о ней" ".

К Новому Году мы съели всю пищу на Товарищеской улице. То ли по прожорливости,
то ли еще почему. Факт остается фактом, и уже в средних числах второго года вы
могли бы застать нас за обдиранием коры деревьев и отвариванием собственных
сапог и ботинок. Но все эти вещи, как людская еда явно не замышлявшаяся, имели
крайне мерзкий вкус, что придало мне, ЛЁше и Денису решимости, столь
необходимой для вылазки за валун, пересекавший дорогу к школе; поход оказался
очень удачным, после него мы на какое-то время превратились в богачей. Чего
только не было там, за валуном! В многочисленных частных домах мы нашли горы
пищи -- колбасы, хлеба, консервов и даже немного апельсинов -- примерно три
десятка этих ароматных оранжевых плодов с заледеневшей мякотью лежали в
упавшей набок сумке на крытой шифером веранде деревянного домика недалеко от
школы. Посмотрели мы и на покинутую больше полугода школу -- еЁ облюбовали
койры -- до сих пор, по слухам, это гиблое место, несмотря на кипучую
деятельность царатора. Мы съели апельсины с чаем на ЛЁшин день рождения -- они
показалось нам пищей богов. Дни рождения мы тогда отмечали с особой
тщательностью -- теперь это, бесспорно, смешно. Девочки пекли пирог, были
поздравления, даже песни и танцы, насколько я помню... Вообще, дни рождения --
это было здорово, скажу я вам...

Однако всему на свете приходит конец. Покончили мы и с этими шикарные запасы
и нам пришлось предпринять новую вылазку за валуны. Там мы и встретились
вновь с другими людьми -- впервые почти за год.

Стоя в одном из дворов, где мы пробавлялись, как всегда, кое-чем съестным,
мы услышали за соседним забором рЁв мотора, -- через несколько мгновений забор
с треском рухнул и за ним обнаружился БТР. На нЁм и в нЁм ехало семеро людей,
которые называли себя спецназовцами. Они рассказали, что почти все выжившие в
городе люди (тогда было найдено около 42 тысяч человек) находятся сейчас в
Ботаническом саду -- есть в нашем городе в северной его части такой небольшой
лесок -- дачный посЁлок... Сейчас специально заставил себя употребить слово
,, дачный" ", по психологическим причинам, -- очень оно мне с недавних пор не
нравится... Какой то Сапогов -- их начальник и, судя по всему, глава ПосЁлка,
приказал полусотне БТР-ов и самоходок из находившихся у него в подчинении
прочесать приемлемую в отношении риска часть города и свезти в ПосЁлок -- так
назывался лагерь беженцев со всего Ростова в вышеупомянутом саду -- всех, кого
удастся обнаружить в живых. Согласно этому приказу, спецназовцы, не слишком
интересуясь нашим мнением, забрали нас всех пятерых с минимумом пожитков и
повезли в Ботанический сад. Добрались туда очень немногие, -- на Мадояна
какой-то умник поставил мину под фундамент одного из блочных домов и БТР
подорвался на ней так, что как над ним не колдовал чудом уцелевший механик,
ничего более активного, чем громкое урчание в недрах огромного металлического
брюха машины, прерываемого стальным, режущим слух клацаньем, ему от БТР-а
добиться не удалось. Спецназовцы обобрали машину до нитки, взяв всЁ, что
только могли без труда унести и -- в путь на своих двоих. По дороге спецназовцы
упорно и навязчиво по очереди расспрашивали нас о том, как это нам удалось
уцелеть. Это их очень стало удивлять, помнится, именно когда мы лишились
машины, а то этого не интересовало ни на гран.

Вообще, среди тех спецназовцев были те ещЁ типы -- как некоторые из них глазели
на наших девчонок -- это надо было видеть. Однако вели себя они почти прилично,
-- тогда все ещЁ чего-то боялись. До сих пор отчЁтливо помню их почти всех --
небритых, грязных, бородатых -- ну, словом, вылитых бомжей. Трудно сказать,
сколько было лет каждому из них, -- оперировать в этом вопросе можно было
лишь десятилетиями -- так они были грязны и заросши. Два механика с густыми
рыжими бородами постоянно травили друг другу смачные непристойные анекдоты,
пересыпая их отборной матерщиной. Слыша сыпучий изощрЁнный мат, Лена и Наташа
поначалу вздрагивали, а потом -- не то, чтобы стали игнорировать, а как-то
притерпелись и через некоторое время он перестал им казаться чем-то
отталкивающим и неприличным. Так, слыша в раннем детстве своЁ имя, поначалу
смеЁшься его нелепой последовательности звуков, потом привыкаешь и выискиваешь
в нЁм достоинства и предначертания, а там уже и с досадой морщишься, когда его
кто-то невзначай коверкает... Мат был средой формирования речи этих людей,
по-другому они никогда и не умели говорить сызмальства и не собирались
начинать теперь. Слова подыскивались бессознательно ими, их нецензурность не
бралась в расчЁт, как критерий протеста. Это был ещЁ один образчик замены
культуры мышления простым сильнодействующим суррогатом. Спецназовцы не могли
обойтись без мата, как без наркотика и считали его смыслом своей речи и
образа мыслей.