А.А. Голощапов 1 страница

А. А. Голощапов

Туман. Главы 1-2.

Роман. Часть вторая. Улицы.

Глава 1. Туман.

,, Переворот в мозгах из края в край
В пространстве масса трещин и смещений... " "
В. Высоцкий.

Воздух настолько настолько прогрет, что кажется, будто жара разлита в
нём и перетекает плавными тягучими струями, словно выкручиваемое
плавящееся стекло. Её ощущаешь даже здесь, в доме, -- точнее в хибарке,
ибо домом это деревянно-металлическое сооружение назвать всё же
сложно, -- в котором все щели так надежно закрыты листовой металлической
обшивкой, что внутрь не проникает ни одного лучика Тумана. Правда, защита
всё же не совсем универсальна, подмечаю я: над дверью что-то желтеет --
значит, один из последних ураганов там лист отогнул. Никакого спасенья
нет от этих ураганов, -- даже защитные пояса, установленные и всё еще
устанавливаемые спецназовцами и обходчиками по периметру ПосЁлка, не
спасают от их бешеного пылевого натиска, длящегося порой месяцами с
незначительными перерывами. Оповещения о приближении и параметрах бурь
никакого не делается -- Сапогов считает, что народу это не нужно,
цитируя, по бродящим в народе легендам, при этом своим помощникам
поговорку: ,, Кто меньше знает, тот лучше спит" ". Следуя собственной
поговорке, он, наверно, сам вообще не спит, ибо знает он ужасно много, --
жаль, что пока не нашЁлся человек, который способен был бы воздать ему по
заслугам за те дела, которые он свершил, накапливая это знание.

Этим необъяснимым, но уже так привычным, шквалам сопутствует необычный
неугасимый, ,, вечнодневной" " свет, испускаемый, по всей видимости,
частичками Тумана. Впрочем, свету не обязательно нужны шквалы, он
прекрасно обходится и без них, позволяя чувствовать себя ежеминутно
жителями Крайнего Севера в короткие летние месяцы или истязуемому,
которому удалили веки коварные мучители. Кто бы мог подумать, что свет
может быть так убийствен при полном отсутствии ночи!

Первые три года Тумана были тёмными и холодными, и никаких ураганов не
наблюдалось -- абсолютная темень и жесточайший холод. Тогда нам думалось --
ну, пусть будет всё что угодно, только не эти мрак и мороз. Наши думы
словно прочитали и подошли к высказанных в них затаЁнным желаниям с
пониманием: через три года темнота рассеялась ослепляющим светом, стужу
сменила жара, холод -- ураганы, и с тех пор вся эта петрушка усложняет нам
жизнь вот уже более двух лет. Что я могу сказать? Лучше нам не стало.
Ураганы имеют такую силу, что поднимают в воздух даже булыжники средней
величины и несут их с собой на протяжении многих километров, опсукая их
там и так, как бог на душу положит. А уж он положит, бог-то. Первое
время мы даже просыпались по ночам от грохота камней, мощно
впечатывавшихся на всЁм лету в ту или иную стену хибарки, а потом
привыкли: теперь меня, например, ночью и из пушки не разбудишь,
наглазники нацепил и -- привет! Той ночью, когда я не на дежурстве и не в
кабаке у Лукерьи, конечно, ибо в последние ночи спать не приходится.

Как раз сегодняшним вечером спать мне не светило по первой исключительной
причине и я, с умом используя своЁ предобеденное свободное время, лежал
на полу хибарки, глядя в еЁ высокий потолок и,, качался" " гирями, то
разводя руки с ними в стороны, так, что они касались тыльными сторонами
ладоней обитого железом пола, то подтягивая их к груди и чувствуя
приятное напряжение мускулов под кожей рук, заросших мелким волосом. Был
я обнажЁн, если не считать белых хлопчатобумажных плавок, стягивающих мои
мускулистые смуглые бЁдра. Несмотря на это, пот струйками тЁк по моему
телу, края плавок пропитались им и несильно, но противно щипало под
мышками в подживших разрезов, оставшихся после бритья. Подумав об этом, я
внезапно немного запыхался и раскраснелся, в какой-то момент потеряв
правильное дыхание, и с трудом вновь вошел в правильный ритм. Нет,
всЁ-таки, свинство какое с керосином этим, -- вымученный год назад
вентилятор, установленных в хибарке, не работает, потому что в Управлении
Лавкам не выдают для них топлива. Управление тоже можно понять --
электричество сейчас на вес золота, поэтому бензин и керосин всЁ дорожают
и видимо уже не по карману простым милиционерам -- Лена мне ни за что не
солжЁт, в этом-то я уверен. Да что там говорить о бензине, когда даже
мазута теперь нигде не достанешь! Слегка раздражЁнный этими мыслями, я
несколько нервно сделал еще несколько подъЁмов гирь и, почувствовав, как
начинают мелко дрожать напрягшиеся бицепсы под усеянной бисером пота
кожей усталых рук, понял, что пора заканчивать -- фыркнув, бросил гири на
пол и встал, с чмоканьем отлепив мокрую, смугло-широкую, бугристую от
мускулов спину от тЁплого пола.

Комната, в которой я занимался, носила название спальни, но была также
столовой, гостиной и еще много чем по совместительству. Площадь еЁ
составляла около двенадцати квадратных метров -- когда-то столько мы
отвели на троих и тогда нам было в ней довольно тесновато. Одному мне
было теперь в ней даже просторно, но зато и скучно -- не с кем и словом
перемолвиться, тоска зелЁная. Низкая деревянная жЁсткая кушетка у стены
напротив двери и низкий добротно сколоченный столик с круглой деревянной
крышкой из плотно пригнанных досок составляли всю нехитрую обстановку
моей квартиры, если не считать нескольких деревянных коробок, сваленных в
кучу в за столом. На столе лежала небольшой грязный пакет из драного
плотного тЁмно-коричневого картона, наспех и к тому же довольно небрежно
перевязанная замусоленной искровяненной бумажной бечЁвкой; рядом с
коробкой наискось торчал в столешнице нож с чЁрной рукоятью и тонким
остро отточенным блестящим нержавеющим лезвием, которого касалась стружка
из недавней выщербины. Сбоку через дверь к спальне прилегала вторая и
последняя комната хибарки -- душ-туалет. Будучи раза в три меньше спальни
по квадратуре и не имея вовсе никакой меблировки, она обладала
единственным преимуществом -- бочкой с водой на крыше и ведущей из неЁ
вниз ржавой трубой с вентилем, которая позволяла помыться без
предварительной канители с перетаскиванием воды в вЁдрах из речки.
Канализационные отходы сливались по большой закупоривавшейся из дома
трубе по каналу-отводу в крытый жЁлоб, который, попутно сцепляясь с
нсесколькими другими собратьями, привольно вЁл к Дону. Я вошЁл в душ,
стянул с себя промокшие плавки, чтобы использовать их как мочалку и начал
мыться. Мыла у меня еще оставалось немного -- интенсивная поисковая
деятельность, развитая нами в первые годы нашего жительства в Поселке,
сказывалась до сих пор. Намыливая грудь, на которой густо рос чЁрный
курчавящийся волос, я привычно-равнодушно разглядывал стены хибарки -- в
высоту они достигали примерно трЁх метров; это у нас получилось не из
какого-то куражу, а потому, что в разгар строительства кто-то стащил наши
топоры -- хорошо, мы хоть деревья успели нарубить и доски из них вытесать.
Мыло приятно щекотало мне соски, заставляя стучать кровь внизу живота.
Топоры удалось стащить у соседей только тогда, когда дом уже был готов. Я
намылил плоский живот, протЁр пальцем засорившуюся волосами и тЁмной
грязью, склеенной потом, ямочку пупка, через которую шла вверх
вертикальная треугольная стЁжка волос; мыло тянуло за собой эти волосы и
те слегка подЁргивали кожу, так, как это иногда делала АлЁна, когда
дурачилась. Хорошо было бы побриться, но бритва стала страшно тупой и
причиняла при бритье сильную боль, так что я вот уже полгода брил только
лицо и подмышки. Намылил ноги и руки, потЁр, -- и по коже сразу поползли
серые свалявшиеся комочки отмокшего сухого пота. Домылившись, потянулся
вверх и открыл кран -- на меня полилась струя тЁплой воды -- истинное
наслаждение! -- довольно пофыркивал я поворачиваясь во все стороны. Но
разгуляться себе я не дал -- воду следовало экономить. Смыв с себя первую
грязь, я плотно прикрутил кран, вытерся насухо сухим облезлым обрывком
полутряпки-полумарли, снятым с вбитого в стену душевой ржавого гвоздя и,
приглаживая тЁмную лоснящуюся, чуть мокрую шевелюру, вернулся в спальню,
которая в данный момент интересовала меня больше как столовая.

Я подошел к столу и нарочито небрежно и торопливо разорвал лежащий на нЁм
пакет; там был стандартный,, обед власть неимущего" " -- два подобных
пакетика, только поцелее и поменьше и два грязных сухаря. Я поболтал
меньшим пакетом -- там вроде бы ничего не плескалось. Значит, суп во
второй упаковке. Я рванул уголок,, супного" " бумажного кубика зубами и,
запрокинув назад голову, не торопясь выпил с сухарЁм вприкуску граммов
этак пятьсот содержимого -- тЁплой солЁной, с бульканьем выливавшейся из
дырки водички, в которой еще попалось несколько -- совсем немного --
частичек неопределяемого происхождения. Потом настала очередь второй
коробки, начиненной серой почти до землистости массой картофеля -- пюре с
основательно пригоревшим неестественно-сладко пахнущим куском мяса на
дне, -- всЁ это я, стоя, как в забегаловке, с жадностью съел, несмотря на
то, что мясо было жестковатым (его плохо прожарили, умудрившись при этом
спалить), -- видать, тигров жарить начали. Закусив сухарЁм, рывком смахнул
весь мусор со стола подальше в угол, на ящики -- потом уберу -- и
констатировал с удивлением, что у меня плохое настроение, судя по
последнему поступку -- обычно я весьма аккуратен; где грязь, там и
зараза, -- а доктора сейчас известно какие. Распилят на части, только
попади в Военкомат.

Отходя от стола, взглянул на свои старые разбитые электронные часы с
подсветкой, висевшие на стене на цепочке; мне удавалось поддерживать их
всЁ время в работе, заряжая батарейку электрическим током и судя по их
долготерпию они вот-вот должны были остановиться. По нынешним временам
лучше было бы иметь механические часы, но чего нет, того нет и не
будет... Какое-то время до начала дежурства еще оставалось и я
размышлял, хватит ли его на более-менее обстоятельный визит к АлЁне --
моей любовнице, которая проживала в Лукерьином кабаке -- а когда-то и
работала в нЁм, пока я еЁ не начал обеспечивать. Решил всЁ-таки зайти к
ней и подошЁл к крупному неровному осколку зеркала, висящему рядом с
часами у стола, поймал в нЁм свое отражение. Этот кусок зеркала был
единственной вещью, привезЁнной мною в ПосЁлок из родного дома. Некогда
он был верхней частью центрального (и единственного, между прочим, так
как одно из крайних зеркал отчего-то разбилось, а второе сняли для
сохранения симметрии) зеркала трюмо, стоявшего в моей спальне... В том
зеркале во времена оные я лицезрел себя ежедневно; одно время у меня была
странная привычка при каждой встрече дружелюбно улыбаться своему
отражению и полувесело-полувопросительно вскидывать при этом головой --
мол, не горюй, мальчонка, пройдут дожди. Потом это исчезло. Вот и сейчас
я не улыбался зеркалу -- этому небольшому стеклу с серебристой изнанкой,
покрытой местами чЁрными оспинами пятен, которое отражало убогую комнату
и меня -- обнажЁнного двадцатилетнего юношу. Я придирчиво разглядывал свое
большое молодое сильное мускулистое тело, прикидывал, готово ли оно к
достойному противостоянию неведомой смерти за порогом. Я довольно
высокого роста -- метр девяносто без малого, темноволосый парень крупного
телосложения с крупной головой с широкоскулым лицом, на котором блестят
карие, немного узковатые глаза под густыми, но не сходящимися на
переносице тЁмными бровями; белые плотные зубы; маленький прямой нос;
широкие плечи с заросшими курчавыми волосами предплечьями и лопатками; в
меру мускулистые волосатые руки с длинными тонкими пальцами; тугой пресс.
Широкая грудь густо заросла чЁрным волнистым волосом -- многие бреют
грудь, а я нет -- бритва, да и цыпки от этого появляются, в который бы раз
не брил, да и АлЁна так больше любит -- с бритой грудью, говорит, ты как
баба без сисек, а я пока еще не лесбиянка. Чуть полноватые ягодицы и
бЁдра, мускулистые лодыжки... Средние, почти круглые крупные тЁмные соски
в опуши волос, под левым из сосков -- две коричневые родинки неправильной
эллиптической формы -- одна поменьше, другая покрупнее; тугие длинные
мускулистые ноги с твЁрдыми коленями, широкими ступнями и длинными
пальцами. Я напряг живот и отрывисто выдохнул -- ещЁ повоюем. И не только
повоюем...

Да, в Тумане без силы не выжить -- я понял это давно, а сразу после
прибытия в ПосЁлок вдвойне против прежнего; было мне тогда годков этак
семнадцать. Я усиленно приступил к занятиям культуризмом. Поиздевался я
над собой тогда классно, но Арнольда Шварценеггера из меня не вышло;
впрочем, мне моей конституции хватает. Я и до Тумана делал периодические
поползновения покачать свои слабые мускулы, да всЁ как-то прерывался --
скучно и лень было тратить на это однообразное занятие столько времени.
Теперь такие понятия как,, скучно" " и,, лень" " перестали существовать, а
племя интеллигентов -- хлюпиков, стучащих себя в грудь и вопящих о
милосердии всех ко всем во всЁм мире в своей ничтожной немощности, ушло.
Остались, быть может, более неотЁсанные, но сильные люди; они и только
они правили сейчас бал в ПосЁлке. Лучшими из них были те, кто
окончательно не счЁл всех подчинЁнных людей живностью, которую надо
истреблять нещадно и всемерно. По праву первой главы, где обычно пишут
всякие скучные вещи, особенно если эта глава смыкает два романа, хочу
предупредить читателей будущего, что им практически бесполезно пытаться
проникнуть в психологию человека нашего времени даже на основе моих
расписываний, ибо я не претендую на роль психолога и даже -- с некоторых
пор -- на роль того самого,, лучшего" ", которого только что описал.
Сколько таких людей я встречал за годы Тумана, можно пересчитать по
пальцам. Мне осталось гордиться одним -- что я осознаю, во что
превратила меня теперешняя среда. Многим сейчас недоступно и это весьма
сомнительное удовольствие. ВсЁ же я ухитрился получить кое-какое
образование и много читал детские и юношеские годы. Поэтому мне пришлось
психологически легче, чем детям, подрастающим в Тумане. Никто не
позаботился о том, чтобы они учились или продолжали учиться. Всех бросили
на произвол судьбы. Я бы так охарактеризовал текущий момент людям
будущего -- это то время, которое может ограничиться только нами, людьми
прошлого. В такое время поневоле тянешься к необузданным наслаждениям, к
азартным играм, к красивым девушкам, к выпивке. Я играл по-чЁрному и
предавался бешеной любви, потому что не раз чувствовал на своей спине
дыхание смерти и не мог угадать, когда она опалит меня, видя, как сгорают
другие. Я не стал выпивать только по закоренелой привычке, не хочу сейчас
описывать, что у меня с этим было связано.

Вам, фьючерсы, должно быть, непонятнее всего то, с какой бессмысленной
жестокостью льЁтся кровь в моЁм повествовании, зачем я описываю смерти в
деталях. Я предоставляю вам право судить мой роман, как угодно. Меня
абсолютно не тревожит ваше мнение. Скажу одно, чтобы не остаться немым -- я
писал правду об этой жизни. Я был бы рад написать по другому, но тогда это не
было бы правдой. Мы столько уделяем в романах места тому, как человек
говорит, а в ПосЁлке убийство было чуть необычнее, чем резкая, возбуждЁнная
беседа в дотуманном мире. Убийство стало универсальным решением всех проблем
и чуть ли не бытовым явлением. Вы наверно, подумаете, что все люди при таком
порядке вещей ходили перепуганные насмерть и полусумасшедшие? Огорчу вас --
ничуть! Никогда я не встречал таких классных парней и отменных девчат, как в
Тумане. Никогда я не встречал и столько сволочей и стерв, но за всЁ надо
платить -- Туман стЁр полутона души, вернее, очертил их чЁтче и теперь о
человеке можно было сказать не уклончиво, что он из себя представляет.
Человеческая жизнь весьма обесценилась в моих глазах за последние пять лет,
но я не перестаю удивляться еЁ внезапной красоте и удивительности в редкие
минуты. Я не считаю, что человек -- божественное существо, для этого он
слишком мелок. Я готов, однако, допустить, что он таким был. Очень давно.
Очень.

В ПосЁлке орудовали многочисленные хорошо организованные бандитские шайки,
методично вырезая население. Детей рождалось мало, они не покрывали эти
огромные потери. Сапогов, как рьяный и неумный поклонник Дарвина, тихо
радовался всему этому и умело собирал вокруг себя садистов и психов,
охранявших его за удовлетворение кое-каких своих низменных потребностей.
Людей Сапогов считал стадными животными и в соответствии с этим
мировоззрением гнул свою управленческую линию. Новое, сильное, полное
страха, опасностей и своих ненормальных по былым меркам наслаждений настоящее
с солЁным привкусом крови на разбитых в драке за едой губах всЁ властнее и
властнее заслоняло собой серенькое прошлое, уже сильно смахивающее на сказку
с полунепонятным сюжетом. Телевизоры, самолЁты и яркие цветочки на аккуратно
подстриженных клумбах быстро превратились в новые мифологические атрибуты.
Хорошо помнилось только послетуманное прошлое, причЁм даже слишком хорошо,
вплоть до ночных кошмаров, -- после таких снов я просыпался совершенно
разбитым как в прямом так и в переносном смысле -- спать ведь приходилось
по-спартански, на голых досках.

Я не спорю, что это вредно -- слишком часто произносить слова, связанные
со смертью, часто созерцать убийства. Но кто бы ещЁ подумал об этом
вместе со мной! Деасимания, про которую толковал мне Волк -- сейчас не
болезнь, это образ жизни. Жить без этого нельзя. Энергетика человеческой
души стала сейчас подпитываться практически только смертью других
человеческих существ, ибо это простая, сильная и понятная вещь, с которой
приспустили кольчугу запрета. Тугое переплетение с сексом, которое
началось практически сразу после тумана вообще поставило обитателей
ПосЁлка на путь приятного вымирания. Люди получали наслаждение от
убийств, которое по силе превосходило порой оргазм. Мужчина и женщина,
вместо того, чтобы порождать жизнь, безжалостно умерщвляли друг друга,
свирепо воя и оскаля зубы, а потом с безумными блЁстками в глазах дышали
глубоко-удовлетворЁнно, поставив ногу на мокрую от крови грудь
поверженного врага. Эта картина, пожалуй, лучше всего характеризует всю
пятилетнюю жизнь ПосЁлка. В дотуманной школе историки любили давать
различным периодам развития человеческой цивилизации разные звучные
названия -- феодализм, капитализм, социализм. Я бы дал нашему периоду
имя звер\" изм.

Ну вот, я покончил размазывать глобальщину и перехожу к своей скромной особе.

Труднее всего в Тумане для меня было научиться ходить босиком. Обувь моя
расползлась в конце трЁхлетней зимы, а всЁ, что я ни наматывал на ступни,
вскоре рвалось -- столько мне всегда приходилось ходить. И не было в своЁ
время в ПосЁлке вещи, дефицитнее обуви. В конце концов кожа подошв моих ног
огрубела настолько, что не всякий бутылочный осколок мог еЁ пробить и
затруднение с обувью было тем самым преодолено...

Возвращаться в прошлое даже в воспоминаниях -- значило вновь испытать
мгновенное невольное удивление от мысли, что мне сейчас с двадцать лет, что
сегодня шестнадцатое мая Пятого Года Тумана. Да, годы идут... Кстати, счЁт
времени не был потерян -- на заре обживания ПосЁлка на площади у Управления в
Зоопарке по ту сторону Темерника была произведена Сверка Часов -- около ста
жителей ПосЁлка, сохранивших свои часы, сравнили их показания. Я не
участвовал в этой массовке, ибо не люблю подобные мероприятия, да и без меня
они там прекрасно обошлись. У девяноста шести из них часы показывали третье
августа (были и другие варианты, в том числе у меня и я до сих пор не
признал их стиль и считаю в душе, что сегодня тринадцатое). Так и
постановили, что тот день -- третье августа. Время сверили так же. А с тех
пор, как в ПосЁлке повсюду установили динамики, нам не дают забыть о том,
какое сейчас время суток -- три раза в день из динамиков, надсаживаясь, орЁт
какой-то мужик с полным отсутствием слуха и голоса: ,, Утро! " ", ,, День! " " или
,, Вечер! " ", причЁм весьма вероятно что, его выбор времени оглашения каждого из
этих трЁх вариантов целиком зависит от его фантазии. Спасибо ещЁ, что хоть
ночью этот тип молчит. Но шутки над ним -- это удел людей с часами или
стрелков по динамикам, которых Сапогов поставил год назад вне закона.

Что и говорить, многое произошло за эти четыре с лишним года Тумана.
Чересчур подробно расписывать все перипетии этого немаленького периода мне,
однако, не хочется. Попробую придерживаться золотой середины -- расскажу,
ничего не упуская и не добавляя ничего лишнего. Я, в общем-то далеко не
уверен в том, что кто-нибудь прочтЁт эту рукопись, поэтому чересчур
распинаться перед весьма вероятным Ничто, пожалуй, не стоит.

Начну с Первого Года Тумана. Почему все три слова с большой буквы?.. Не
задали бы вы такого вопроса, приведись вам прожить этот год вместе с
нами... Когда я о нЁм вспоминаю, меня иногда берЁт оторопь -- пятеро
детей в возрасте четырнадцати-шестнадцати лет в пустом холодном доме,
окружЁнном чудовищами. Не страшно? Может и нет, но когда среди тех детей
вы и ваши друзья... Вскоре после прибытия я эанялся Лениной больной
рукой -- вправил ей сломанную кость и, обложив руку дощечками, туго
забинтовал. Никогда до этого не занимался костоправством, но кость у
Карт\" ушиной вскоре срослась на удивление хорошо и девушка забыла о своем
переломе уже через два года. Однако глубокий рваный шрам возле локтя остался у
неЁ на всю жизнь.

Кроме меня, Алексея Кривобро\" овича и Натальи Кир\" еевой на нашей Товарищеской
улице не уцелел никто, -- по крайней мере мы никого не нашли, в том числе почти
не было и трупов этих некто, хотя мы интенсивно искали хоть кого-нибудь и
даже осматривали некоторые дома. В большинстве жилищ всЁ осталось,
по-видимому, нетронутым, словно их хозяева только что отлучились на минутку
и вот-вот войдут, застав нас -- непрошенных гостей -- врасплох. Первое время
мы далеко от моего двора не заходили и чужого не брали -- совестно как-то
было, а главное -- еда и питье у нас поначалу водились в изобилии. Фонарики
к тому же садились быстро и мы их берегли, обуздывая неистребимое желание
пойти посмотреть, как там соседи раньше жили. Очень трудно было и без
электричества -- сколько раз я с тоской смотрел на тЁмный экран телевизора,
досадуя, что не могу его включить, чтобы посмотреть даже не какую-то
конкретную передачу, а просто что-нибудь! Я вообще не люблю долго спать, а
тут приходилось -- ну что еще будешь делать в кромешной тьме? Поначалу,
правда, выручали магнитофон, добытый в,, Радиотоварах" " и радио на батарейках --
мы нашли неплохой, хотя и старый, прокатный радиоприЁмник,, Маяк" " у
квартирантов и с удивлением обнаружили, что местная станция работает.

Было это где-то пятнадцатого февраля -- тараторили по радио без умолку, высыпая
на нас ворох за ворохом информацию, а вот связать еЁ воедино нам не удавалось.
Тогда просто никто еще не понимал, что, собственно говоря, произошло, какие
глобальные масштабы имеет постигшая человечество катастрофа, но на всякий
случай оправдывался. Вот, например, выступала по радио городская
администрация. Выяснилось, говорит, что сильнее всех при землетрясении -- так
что всЁ-таки оно было, землетрясение! -- и падении метеоритов -- а вот это
стало для меня новостью -- пострадала юго-западная часть города, а именно --
наш Железнодорожный район, Советский район и Западный Жилой Массив.
Выступали дяди астрономы с серьЁзными голосами, забывшимися фамилиями и
непонятными словами в длинных фразах; одни клялись, что никакого метеоритного
дождя обсерватории Ростовской области не зафиксировали: даже близко от Земли
ни камушка на пролетало -- им не верили другие, язвительно замечая на все
объяснения первых, что многотонные глыбы, разворотившие полгорода, вероятно,
взялись из пустоты. ,, Ежели где убудет, то сразу же в другом месте и
прибудет" ", -- говорил один из них, только я не понял, к чему это он. Прилично
пострадал и Северный жилой массив. Все метеориты были сильно оплавлены при
проходе через атмосферу Земли. Сюрпризы поджидали город и в другом
отношении -- многие крупные магистрали и улицы каким-то непостижимым образом
ушли под воду. Тут уж начали оправдываться неизвестно за что геологи --
сейсмологов то ли не нашлось в нашем провинциальном городе, то ли они не
добрались до радиоцентра. Мол, при некоторого рода землетрясениях бывают
такие хитрые разломы, что... Если кто и понял дальше, что они балабонили,
то только не я. Смысл, впрочем, я уловил -- что-то пошло очень уж вразрез с
законами природы и научно-материалистическим пониманием действительности,
вследствие чего водоЁмы возникли там, где не положено, -- или,, вообще говоря" "
не положено (то есть конечно не положено, но в каждой семье не без
урода... ). Делались научные замеры, выявившие среднюю глубину каналов -- два
километра, ни много ни мало. Центр города не так пострадал от метеоритов, зато
от землетрясения ему досталось вдвое против нашего да еще с гаком. Разлом там
был на разломе а потом еще всЁ водой затопило и образовались местные шхеры.
Проспект Стачки стал полноводной бурной рекой и не замерзал минимум до
середины февраля. Теперь это снова река, -- правда, берегом еЁ можно доехать
разве что до Стачки; а дальше любителям утонуть, свернуть себе шею или сгореть
заживо в пламени лЁ\" яслов -- а они там в верхних этажах притопленных
многоэтажек сотнями гнездятся, места им те очень полюбились, -- придется
выбирать между вертолЁтом и вездеходом на воздушной подушке, если у него есть
всЁ это, ибо в ПосЁлке такой дорогостоящей аппаратуры почти не водится. На
северо-западе, за Змиевской балкой и Таганрогским шоссе образовался широкий
и глубокий пустой котлован. Север и северо-восток потрясло гораздо меньше;
они отделались почти лЁгким испугом, хотя по слухам метеориты падали и там.
Все учЁные, выступавшие по радио, помнится, были очень возбуждены появлением
Тумана и особенно,, протоплазмой по-видимому инопланетного происхождения" " и
настоятельно просили население содействовать поимке протоплазмы и
препровождению еЁ в телецентр, где временно обосновались ЧУС и КПЧС --
чрезвычайный учЁный совет и комитет по чрезвычайным ситуациям, входящие в
СГ -- службу города, образованную весьма оперативно -- аж восьмого февраля при
мэре и успевшую собрать кучу данных, но проанализировать их и разобраться в
сложившейся ситуации -- на это она была явно неспособна. Вскоре учЁные истощили
свои силы в болтовне или кто-то исполнил их просьбу насчЁт чудовищ (наиболее
вероятно, что то были сами чудовища), ибо остаток дня радио пело,, Врагу не
сдается наш гордый варяг" ", ,, Лебединое озеро" ", а вечером ему как кляп в рот
всунули и никто больше слыхом на слыхивал о ЧС, КПЧС и СГ. То есть родное
радио сообщило нам, по сути, уже прописные для нас истины -- то, что городок
наш сильно потрепало и что в нЁм творится какая-то чертовщина.

Переключив назавтра поддиапазоны, мы с изумлением и почти радостью внезапно
услышали громко раздавшиеся в нашей холодной комнате знакомые позывные Радио
России. Мое мимолЁтное первое впечатление было -- ну, значит, Тумана нет, а мы,
дураки, перепугались. Вот и радио работает, как полагается... Может быть, всЁ
в порядке, а мы чего-то недопоняли? Но по каналу, передававшему с сильными
помехами и то и дело прерывавшимся статическими разрядами, или чем-то
похожим, в изобилии скопившемся в атмосфере -- радио барахлить не должно было,
Ростов оно передавало чЁтко, -- ИТАР ТАСС сообщило нам сведения, развеявшие все
мои промелькнувшие было в мгновение ока надежды. Сначала передавали чушь,
только теперь уже в столичном варианте -- что на нашу страну напали иностранные
державы, навязав нам метеоритную и биологическую войны и призывали крепиться в
трудные часы борьбы со странами, входящими в блок НАТО. ,, Дайте врагу
беспощадный отпор! Россия всегда принадлежала россиянам и всегда будет им
принадлежать, несмотря ни на что! " " Тоже не обошлось без музыки -- гимнов СССР и
России, повторяемых неоднократно, вероятно, для поднятия патриотического духа
населения. Кто-то по ошибке стал было прокручивать,, Любовь к трЁм апельсинам" ",
да вовремя спохватился и оборвал мелодию на середине. В такие музыкальные
паузы мы переключались на УКВ -- вот где говорили, так говорили -- взахлЁб,
перебивая друг друга. Иногда сильные помехи глушили весь этот разноголосый
хор на минуту и более. К сожалению, мы знали только русский язык и, отрывочно
и худо -- бедно, английский и немецкий и, конечно, не могли полностью понять
скороговорку возбужденных ведущих. ,, Голос Америки" " глушило так сильно, что мы
улавливали буквально одно-два слова из десяти. Существенными, на мой взгляд,
были следующие из этих слов: ,, термоядерная война" ", ,, подлое" ", ,, Чикаго" ",
,, бойня" ", ,, ужас снизошел" ", ,, молитесь" ". Зато великолепно была слышна молитва
на арабском языке, которую надрывно пел какой-то мужчина -- по всей видимости,
мулла, -- или кто у них там молитвы поет; дослушав еЁ, за временным неимением
лучшего послушали бойкую украинскую речь, -- что-то о,, самостийности" ",
,, юнакивах и дивчатах" ", о том что,, дияльнисть звирей з кожним днЁм ставала всЁ
активнишою" " и о том что следует,, встановити в организацие вийсковий порядок
та сувору дисциплину и обрати керивний штаб" ". Но фраза,, у час випробувань, в
гризну для доли своего народа хвилину не похитнитесь и виявтесь гидними
спадкоемцями слави старшого поколиния" " нас,, добила" " и мы вновь переключились
на араба, который что-то мягко и настойчиво стал нам втолковывать, потом опять
спел молитву. Послушав, настроились на Москву, наяривавшую,, Союз нерушимый... " "
И. т. д., и. т. п. К концу дня нам всЁ-таки посчастливилось -- из Москвы сообщили
кое-что, по всей видимости, правдивое. Практически все города России
подверглись сильным разрушениям вследствие непонятного катаклизма, про
который говорили только со знаком минус -- это не землетрясение, не
метеоритный удар -- да откуда ему взяться, метеоритному удару, если ни одна
обсерватория бывшего СССР не засекла до этого ничего подозрительного в
околопланетном пространстве! Особенно пострадали Петроград, Москва,
Ростов-на-Дону, Нижний Новгород, Казань, Уфа, Пермь, Челябинск, Омск,
Новосибирск и Владивосток. Мы там у радио ухохатывались полуистерически --
получается, накрыло нас что-то, а что, выходит, науке неизвестно. Там
выдвигались какие -- то теории по этому поводу -- удар антителовой кометы в
Землю, -- но такими гипотезами оперировали очень уж оголтелые учЁные. Важно
было другое -- кое-где на нашей планетке царила зима не простая, а ядерная.
Дело в том, что все события в своЁ время произошли столь быстро, что кое-кто
наверху не разобрался что к чему и на всякий случай приказал бомбить Америку.
Сбивчиво сообщили, что и та не осталась перед нами в долгу. Я, услыхав сии
известия, прямо затрясся от ужаса при мысли, что мы всЁ это время пили
радиоактивную талую водичку -- снега, бывало, соберЁм побольше... Но про
Цимлянскую АЭС молчали. А вот на Челябинской, Пермской, Ярославской и
Иркутской АЭС всЁ полетело к чЁртовой матери и тем кто пил воду, растопив
тамошний снег, я бы не позавидовал. В тот день нам больше ничего не
сказали, но у меня сложилось впечатление, что они чего-то не договаривают.