Геродник Геннадий Иосифович 19 страница

- Вы обязательно повидайтесь с нашим главным следопытом - Николаем Ивановичем Орловым. От него получите исчерпывающие ответы на все ваши вопросы.

В залах Новгородского исторического музея-заповедника вижу интереснейшие экспонаты с припиской - " Дар краеведа Н. И. Орлова". Листаю подшивки " Новгородской правды" и наталкиваюсь на статьи, подписанные Орловым. В той же газете я прочитал большой, подвалов на восемь, очерк известного, ныне уже покойного, писателя С. С. Смирнова - " Комендант " Долины смерти".

Сергей Сергеевич, вызволивший из забвения имена сотен героев Великой Отечественной войны, много раз бывал в Новгороде, собирал материал о боевых действиях 2-й ударной в Любанской операции. Но преждевременная смерть помешала писателю довести эту огромную работу до конца.

И вот я в гостях у Николая Ивановича, знакомлюсь с его женой, Марией Андреевной, с детьми и внуками. Обширная семья живет вместе, и радостей и забот много...

Сын дорожного мастера Коля в годы войны был подростком, далеко от родных мест учился в железнодорожном училище. Затем работал слесарем, фрезеровщиком на заводе в Куйбышеве. Но вскоре после войны. вернулся в родные края, был путевым обходчиком на полустанке Мясной Бор, затем в Спасской Полисти.

Об этом периоде жизни Орлова за много до нынешней поездки в Новгород я прочитал в " Литгазете" очерк московского журналиста Михаила Цунца - " Человек живет на полустанке".

Итак, передо мной человек, досконально знающий Мясной Бор, Спасскую Полисть и их окрестности. Более того - он " комендант " долины смерти". Я, конечно, имел в- виду найти знающего краеведа, но о таком удачном сочетании, о таком универсале даже мечтать не смел. Рассказываю, например, Николаю Ивановичу о том, как в Мясном Бору из трубы водонапорки мы доставали воду подвешенной на проволоке артиллерийской гильзой, и спрашиваю:

- Восстановлена ли эта водонапорная башня?

- Сам в этом деле участвовал, - отвечает Николай Иванович. - Большие трудности были с очисткой подземного резервуара для воды. Оттуда мы таскали и портянки, и ушанки, и артиллерийские гильзы...

Надо же! Я вспомнил, что одна гильза-трехдюймовка сорвалась с проволоки у нашего Итальянца. Очень возможно, что именно ее держал в руках Николай Иванович.

По долгу службы Николай каждый день обходил свой участок дороги. А рядом на многие километры простирались полные тайн, неожиданностей и опасностей леса и болота, рядом лежала печально знаменитая " долина смерти". Эти дебри, эти неисследованные чащобы и топи пугали Николая и вместе с тем властно манили к себе.

В первые послевоенные годы проводилась большая работа по очистке новгородской земли от мин и разбитой военной техники. Саперные батальоны работали месяцами. Николай стал добровольным помощником саперов, постиг секреты и немецких и наших мин, на практике освоил приемы их обезвреживания, изучил всевозможные образцы трофейного и отечественного оружия. Лично нашел и обезопасил более тысячи мин.

У Николая нашлись последователи, вокруг него сгруппировался целый отряд самодеятельных саперов. Увлекся этим опасным делом и младший брат Николая Валерий. Надев болотные сапоги, вооружившись миноискателями, щупами и лопатами, охотники за минами направлялись в заранее намеченный квадрат.

Рассказ Николая Ивановича прервала Мария Андреевна.

- Во время войны женщины ждали мужей, сыновей четыре года, - с душевной болью сказала она. - А я вот уже тридцать на положении солдатки. Как уйдет Николай в лес, особенно в " долину смерти", места себе не нахожу, разные мысли в голову лезут. Каждый раз будто на боевое задание идет. Думаешь-гадаешь: или живой-невредимый вернется, или калекой останется, или мина на шматы разнесет.

Очень скоро я убедился, что в словах Марии Андреевны не было ни капли преувеличения. Листаем семейный фотоальбом Орловых. Вот трое молодых людей.

- Это ядро одной из первых групп следопытов, - поясняет Мария Андреевна. Учитель Федор, сборщик металлолома Яков и мой Николай. Из троих друзей он один остался в живых. Яков и Федор погибли на минах.

Еще одна давнишняя фотография, на ней младший брат Николая. Он тоже погиб. Николай Иванович рассказывает подробности гибели Валерия...

Вот почему Мария Андреевна с большой тревогой ждет мужа из очередного похода в " долину смерти".

И не только мужа. Когда подрос сын, - в память о погибаем дяде названный Валерием, - он тоже пошел по стопам отца, тоже стал одержимым следопытом.

И каждый год, лишь снег сойдет,

Опять страда, опять в поход.

Идем туда, где мы нужны,

Куда нас властно долг зовет.

Николай Орлов

Скорбные и волнующие находки

Гибель брата и друга-следопыта не испугала Николая. Походы в " долину смерти" и дальше, в глубь бывшей " Любанской бутыли", продолжались. Они продолжаются и поныне. Правда, цели этих походов уже иные.

Закончился массовый сбор металлолома на полях сражений. Но дел у следопытов не убавилось. Наоборот, сбор металлолома для многих из них явился подготовительной школой к главному - захоронению останков павших героев, установлению их личности, поискам родственников, воссозданию картины ратных подвигов воинов 2-й ударной армии.

На счету поисковой группы Николая Ивановича имеются, в частности, такие находки.

Обнаружены останки старшего сержанта Василия Шутая из станицы Новодеревянковская Краснодарского края. Фамилию и адрес павшего воина донесли до нас надписи, выцарапанные на проржавевшем портсигаре.

Найден врезавшийся в болото само Як-3 с останками чика в кабине. Из сохранившихся документов и писем выяснилось, что чик, Михаил Новиков, служил в 92-м истребительном авиаполку.

В разрушенном блиндаже найдена шпала. Вогнанные в нее гильзы образуют надпись: " Мы победим! " Этот экспонат занимает почетное место в Новгородском историческом музее. О находке передавалось из Москвы по " Маяку". И вот нашелся автор этого лозунга в уникальном художественном оформлении - бывший гусевский кавалерист Веселов.

В 1963 году Николай Иванович обнаружил останки лейтенанта медслужбы Евсея Марона. Листок из медальона свидетельствовал, что семья погибшего проживает в городе Хвалынске Саратовской области. Но оказалось, что Мароны жили там лишь временно, в эвакуации, а затем куда-то уехали. Начались длительные, кропотливые поиски. Они увенчались успехом. Установлено, что в Ленинграде проживает вдова Евсея Марона - Роза Александровна и сын Аркадий, физик, доктор наук, а в Бобруйске учительствует второй сын - Владимир.

И этот перечень можно было бы продолжить.

Главный следопыт новгородской земли получает сотни писем из всех уголков страны - от ветеранов 2-й ударной, от родственников и однополчан, павших в бою, от своих коллег-следопытов. Эта переписка тоже занимает у него уйму времени.

Николай Иванович бывает в приволховских лесах и болотах не только в качестве следопыта - ему приходится совершать походы и в роли проводника, гида.

В Новгород приезжают ветераны Волховского фронта, желающие побывать в тех местах, где довелось воевать много назад; приезжают журналисты и писатели, военные историки и военачальники - собирают материалы для повестей и романов, научных статей и мемуаров; приезжают экскурсанты, туристы из других городов, которые хотят повидать не только новгородскую старину, но и места недавних сражений.

Николай Иванович до мельчайших подробностей изучил боевые действия войск Волховского фронта, и особенно 2-й ударной на территории Новгородской области. Он может не только рассказать, как это происходило, но и показать на местности - где это было.

Из Спасской Полисти в Новгород Николай Иванович вместе с семьей переехал в 1968 году и стал работать художником-оформителем в Новгородском производственном объединении " Азот". Здесь сразу же создал из рабочей молодежи группу следопытов - " Сокол". Соколята работают столь же увлеченно, как и их наставник.

Казалось бы, Николай Иванович настолько занят своей основной работой на заводе и следопытскими делами, что ему и передохнуть некогда. Но, к своему удивлению, я узнал, что он вдобавок рисует и пишет стихи. Свои картины и поэтические произведения посвящает героям и героическим делам 2-й ударной армии. Одну- из своих наиболее удавшихся картин - " Бой под Мясным Бором" Николай Иванович подарил подберезской школе-интернату.

Во время моих встреч с новгородскими журналистами, музейными работниками кое-кто называл увлечение Орлова расхожим словом " хобби". Мне показалось, что такая снисходительная оценка благородной и самоотверженной деятельности Николая Ивановича несправедлива. Нет, это не хобби, а подвиг, который продолжается десятиия!

Нам не жить, как рабам!

Мы родились в России:

В этом наша судьба,

Непокорность и сила!

Всеволод Багрицкий

Из письма матери с Волховского фронта

Прости меня, твоего рядового,

Самую малую часть твою.

Прости меня за то, что я не умер

Смертью солдата в жарком бою.

Кто посмеет сказать, что я тебя предал?

Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?

Волхов - свидетель: я не струсил,

Пылинку жизни моей не берег.

Муса Джалиль

Моабитская тетрадь

Поисковые марафоны

Иногда загадка разрешается быстро и просто: фамилию воина, адрес его семьи следопыты обнаруживают в медальоне или на страницах записной книжки, в партийном или комсомольском бие, устанавливают по надписи, выгравированной на портсигаре или солдатском котелке. Но бывало и так, что данные оказывались неполными, отрывочными. На поиски уходили годы, а то и десятиия. Расскажу о двух таких поисковых марафонах.

В годы войны во фронтовых и армейских газетах имелись штатные должности поэта-писателя и художника. В начале 1942 года в газете 2-й ударной " Отвага" поэтом-писателем был юный Всеволод Багрицкий, сын автора знаменитой поэмы " Дума про Опанаса", а художником - Евгений Вучетич, ставший впоследствии известным всему миру скульптором.

26 февраля Всеволод погиб от осколка авиабомбы, выполняя очередное задание редакции. Это случилось возле деревни Дубовик Любанского района. Тело поэта привезли на крестьянских санях в редакцию, которая в то время находилась возле Новой Керести. Всеволода похоронили со всеми надлежащими воинскими почестями. Надгробную надпись выполнил Вучетич. Поэт погиб в возрасте неполных 20, он пробыл на фронте всего 34 дня.

На похоронах товарищи Всеволода вспомнили пророческое стихотворение, которое юный поэт написал еще 15-ним подростком:

Он упал в начале боя.

(Показались облака...

Солнце темное лесное

Опускалось на врага. )

Он упал, его подняли,

Понесли лесной тропой...

Птицы песней провожали,

Клены никли головой.

Так вот Николай Иванович Орлов вскоре после войны задался целью найти могилу Всеволода. Он установил контакты с некоторыми однополчанами поэта по " Отваге", разыскал нескольких фронтовиков - кавалеристов, артиллеристов, танкистов, которые в сорок втором видели свежую могилу Багрицкого. Очевидцы присылали Николаю Ивановичу подробные описания, схемы. По этим схемам он искал сам, ему помогали соколята. Искать могилу Всеволода Багрицкого приезжали ребята ленинградского литературного клуба " Алые паруса", руководимые учительницей Идой Ильиничной Славиной. Но волховские леса по-прежнему упорно скрывали свою тайну.

В чем причина неудач?

Во-первых, тех товарищей, которые хотели помочь Николаю Ивановичу, часто подводила память. Во-вторых, по прошествии и десятиий местность сильно изменилась. Многие старые ориентиры исчезли, на месте деревень и хуторов остались заросшие бурьяном пепелища, вымахали ввысь новые деревья, повырастали новые рощи. Некоторые свидетельства очевидцев не только не помогали следопытам, но, наоборот, уводили их на ложный путь. Это особенно относится к надгробной надписи. Как она выглядит и к чему прикреплена - были разные версии.

После многоних поисков, споров, уточнений, согласований различных версий наконец был установлен обелиск. К нему прикреплена металлическая доска, на нем эпитафия, воспроизводящая временную надпись, выполненную когда-то Евгением Вучетичем: " Воин-поэт Всеволод Багрицкий убит 26 февраля 1942 года", а ниже четверостишие:

Я вечности не приемлю.

Зачем меня погребли?

Мне так не хотелось в землю

С любимой моей земли...

Это четверостишие - чуть-чуть перефразированные строки, принадлежащие Марине Цветаевой. Всеволод очень любил стихи этой поэтессы и многие из них знал наизусть. Особенно часто вспоминал именно это четверостишие.

На место Всеволода Багрицкого в редакцию " Отваги" прибыл старший политрук Муса Мустафиевич За-лилов, татарский поэт, который впоследствии стал широко известен под именем Мусы Джалиля.

Последний номер " Отваги" увидел свет 21 июня 1942 года. При выходе из окружения через " долину смерти" редакционная машина была разбита артснарядом. Из двадцати четырех работников редакции до Большой земли удалось добраться только троим.

О последних днях и часах Мусы Джалиля в окружении существует две версии, отличающиеся одна от другой некоторыми деталями. По одной из них, он шел с основной группой редакции, был тяжело ранен и попал в плен возле разбитой машины. Согласно второй версии, в тот момент, когда редакция " Отваги" получила приказ пробиваться на восток, Муса Залилов находился в одной из частей 2-й ударной. Там он был тяжело ранен и попал в плен. Фашисты бросили его в тюрьму, где он и написал цикл стихов, впоследствии получивший известность как " Моабитская тетрадь".

Поиски следов редакционной машины " Отваги" и уточнение последних фронтовых дней Мусы Джалиля продолжаются. Не исключено, что упорство следопытов увенчается успехом.

На счету у Николая Ивановича имеются и такие интереснейшие находки, как круглые печати и угловые штампы некоторых воинских частей, сражавшихся на Волховском фронте, в том числе входивших во 2-ю ударную армию. Когда Николай Иванович сообщает мне о такой находке, он прямо на письме делает отпечаток. Я получил от него оттиски гербовой печати и углового штампа автодорожного отдела 2-й ударной армии и круглой печати 366-й стрелковой дивизии, ставшей впоследствии 19-й гвардейской.

Лошади были уже впряжены; я уже ногу занес, чтобы влезть в кибитку;

как вдруг дождь пошел. - Беда невелика, - размышлял я: - закроюсь

ценовкою и буду сух. - Но едва мысль сия в мозге моем пролетела, то как

будто меня окунули в пролубь. Небо, не спросясь со мною, разверзло

облако, и дождь лил ведром. - С погодою не сладишь; по пословице:

тише едешь - дале будешь, - вылез я из кибитки и убежал в первую избу.

Хозяин уже ложился спать, и в избе было темно. Но я и в потемках выпросил

позволение обсушиться. Снял с себя мокрое платье и, что было посуше

положив под голову, на лавке скоро заснул.

А. Н. Радищев

Путешествие из Петербурга в Москву.

Глава " Спасская Полесть"

В гостях у полистян

Пока что кружу по городам и поселкам новгородской земли, осматриваю музеи, беседую со следопытами и краеведами. Все это очень интересно и важно для меня. Но если этим и ограничусь, то по возвращении домой не будет мне покоя от внутренних укоров. Меня неотступно преследует мысль: главные твои встречи еще впереди, они в глубине вон тех загадочных массивов, которые вырисовываются к западу от шоссе и железной дороги.

Орлов и другие следопыты настойчиво отговаривают меня от визита в Ольховку. Дескать, октябрь явно не тот сезон года, когда можно бродить по волховским болотам. Особенно человеку не местному.

Все это, видимо, верно. Тем не менее надо попытаться.

Сунулся было в поход из Мясного Бора. Добрался до восточной окраины " долины смерти". И убедился, что водяные и лешие, кикиморы и шишиги прочно окопались в своем болотном царстве. Промочил ноги до колен, вывозился в торфяной жиже - и с позором повернул назад.

Эта " разведка" показала мне следующее. Во-первых, для хождения по таким качай-зыбунам нужно соответствующим образом одеться. Бродить по приволховским топям в полуботинках, выходном костюме и длиннополом демисезонном пальто мягко говоря, пижонство. Во-вторых, надо найти толкового проводника. Пускаться в такое рискованное путешествие одному было бы мальчишеским легкомыслием.

Побродил я по пристанционному поселку. Обнажив голову, постоял у братской могилы, над которой денно и нощно оплакивает своих сыновей Мать Скорбящая. Осмотрел водонапорку, которая в феврале сорок второго поила нас, лыжбатовцев, кристальной водой среди безводной снежной пустыни.

Поселок выглядел малолюдным, захиревшим. В связи с удлинением прогона полустанок Мясной Бор был упразднен еще в 1956 году. К слову, это и заставило Орлова перебраться в Спасскую Полисть.

Так что выбор в Мясном Бору был ограниченный, и подходящего проводника я здесь не нашел. Мясноборские старики посоветовали мне ехать в Спасскую Полисть и договориться с лесником Лешей. Ну что ж, решил я, попытаюсь добраться до Ольховки напрямик, из Спасской Полисти - по той самой дороге, по которой наш лыжбат не раз совершал боевые рейды.

По сравнению с Мясным Бором Спасская Полисть выглядит многолюдным процветающим селением. О нем еще с большим основанием, чем о Селищенском Поселке, можно сказать: расположен на юру. Ведь через него проходят шоссе и железная дорога Новгород - Чудово. Лесник Леша - Алексей Александрович Васильев - охотно согласился помочь мне. Оказывается, его участок, так сказать, болотно-лесное удельное княжество, простирается от Спасской Полисти до Ольховки и Ольховских Хуторов включительно и на такое же расстояние с севера на юг. К моим памятным фронтовым местам А. А. Васильев имеет отношение и по другой линии: родился и вырос в Ольховке. Лучшего проводника не найти во всей округе!

В поход выступаем завтра, в половине седьмого. Алексей достал у соседей комплект спецодежды лесоруба по моему росту. Основа - резиновые сапоги, номер сорок четыре. Запаслись продуктами на двое суток.

Собираться в путь нам помогали жена и мать Алексея - Фаина Федоровна и Татьяна Алексеевна, женщины душевные, гостеприимные. К ужину подошли соседи и друзья Васильевых, работники местного леспромхоза - Анатолий Степанович Семенов и его жена Людмила Ивановна.

Семеновы, как и Васильевы, тоже бывшие ольховчане. Так что очень скоро завязалась интересная для всех, общая беседа. Алексею и Анатолию в сорок втором было по десяти - двенадцати, а их женам - и того меньше. Очень вероятно, что именно их с матерями и бабушками, с братишками и сестренками полуживых от голода и холода, - видел я в землянке возле речки Глушицы.

- Спасибо, помогали нам наши, чем могли, - вспоминает Татьяна Алексеевна. - Заходили к нам в землянки и в серых шинелках, и в полушубках, и в белом, лыжники. Сами голодные, а все-таки как увидят нашу беду, так последним делятся. Похоже по твоему рассказу, что и ты к нам наведывался. Тогда нечем было потчевать, так вот сейчас вволюшку угощайся.

Заходит разговор о послевоенной Ольховке. Спрашиваю, почему Васильевы и Семеновы покинули родные места и кто там остался. Оказывается, никого не осталось, Ольховки больше не существует. Вот так сюрприз! А у меня есть карта Новгородской области, изданная после войны, а на ней - Ольховка. Слушаю печальные рассказы о том, как окончательно обезлюдела многострадальная деревня.

До войны в Ольховке было сто двадцать дворов. После изгнания оккупантов на родные пепелища вернулось семей семьдесят. Хоть и мало мужчин осталось, все-таки отстроились, восстановили колхозные постройки. Приезжие мастера даже артезианский колодец вырыли. Нелегко жилось тогда всем новгородчанам, а ольховчанам приходилось троекрат труднее И вот почему.

За годы войны и без того плохие дороги от Ольховки к Чудову, Новой Керести и Спасской Полисти пришли в полную негодность. Вдобавок заплыли осушительные канавы, и уровень грунтовых вод еще более повысился. Чтобы восстановить все это, пока что не хватало ни людей, ни техники, ни финансов. На очереди были еще более неотложные дела. Так что в весеннюю и осеннюю распутицу ольховчане месяцами оказывались отрезанными от остального мира.

Но это далеко не все. Приезжали минеры, и не один раз, много тысяч мин нашли и обезвредили. И все же их немало оставалось еще в земле. Подрывались пастухи и скотина, трактористы и комбайнеры, копающие грядки женщины и играющие за околицей дети. Поехать в лес по дрова, пойти по грибы, по ягоды тоже большой риск.

И это еще не все. Жутко жить в таком месте, где в окрестных лесах, кустах и болотах то и дело находят еще не захороненные останки наших воинов и фашистов.

Задолго до войны на Ольховских пожнях были подобраны камни и коряги, выкорчеваны пни. Смело, со всего плеча махай косой. А после войны косы у Ольховских косцов тупились и ломались, натыкаясь в густой траве на человеческие черепа...

И вот воскресшая было из пепла Ольховка стала хиреть и в конце концов сошла на нет. Ольховчане один за другим перебрались в поселки, расположенные цепочкой вдоль железной дороги от Новгорода до Чудова.

Да, очень печальная новость. Но это планов моих не меняет, в Ольховке я все равно должен побывать.

У Васильевых тесновато, и Семеновы пригласили меня ночевать к себе. У них есть свободная комната. Обе усадьбы расположены у самой дороги, только по разные стороны от шоссе. Рядом автобусная остановка - там, где некогда была почтовая станция. Долго не мог уснуть, в голову лезли разные мысли.

Неужели, думалось мне, я в той самой Спасской Полисти, у которой три десятиия назад месяцами шли ожесточенные бои? В том самом вражеском укрепрайоне, который долго не могли одоь наши дивизии?..

А быть может, именно на месте усадьбы Семеновых стояла та изба, в которую забегал просушиться промокший под ливнем Радищев? Быть может, та лавка, на которой он отдыхал. стояла как раз на этом самом месте, где я лежу сейчас? И уж не " может быть", а вполне достоверно то, что совсем рядом по бревенчатой дороге Радищев проезжал в почтовой кибитке, а спустя десятиия здесь же не раз лихо проносились на полковой тройке Лермонтов и Краснокутский.

Неужели... Очередной мой вопрос, не знаю уж о чем, оборвался на первом слове - я наконец заснул. И хорошо: ведь завтра - рано вставать, завтра трудный день.

Буду называть его Лешей

Все мясноборцы и полистяне называют Алексея Васильева Лешей. И в глаза, и за глаза. К такой фамильярности располагают и его внешность, и поведение. Фигурой с подростка, непосредственный, простодушный, по-детски любознательный. Поэтому не удивляйтесь, если и я впредь буду называть его лесником Лешей или просто Лешей.

Отправляемся в путь, как говорили мои однополчане-уральцы, на брезгу. Для первой недели октября это время суток приходится примерно на половину седьмого.

Выйдя на западную окраину поселка, долго преодолеваем территорию лесопункта. Ну и местечко! Лужи, колдобины, ямы, развороченные тягачами колеи-рытвины, ненадежные зыбкие кладки, перепения рельсов узкоколейки, составы из грузовых платформ, на островках земной тверди - штабеля бревен и досок, пирамиды дров и чурок... Одним словом, если черти иногда ломают себе ноги, то это в первую очередь может случиться с ними на спасско-полистянском лесопункте.

Выбираемся наконец за пределы поселка, вступаем в преддверие " удельного княжества" лесника Леши - Дупельки. Знакомый ландшафт. Так называемая дорога похожа на бусы модницы или четки богомолки: на ниточку торфяного месива нанизаны наполненные мутной водой колдобины. Огибая их, защищаем руками лицо от ветвей ивняка и ольшаника. На одежду цепляются репьи, Леша называет их окхами.

Кое-где справа и слева от дороги на сырых или полностью залитых водой лужках, полянах возвышаются стожки сена. Ждут зимней дороги. На этих же пожнях разбросаны правильной формы, будто вычерченные циркулем, чаши, наполненные водой и заросшие кустами ивы. Это заплывшие воронки от крупнокалиберных авиабомб.

Я с моей раненой ногой не ахти какой ходок, а Леша, оказывается, искалечен еще больше, чем я. Поэтому делаем частые привалы. Убиваю сразу двух зайцев: отдыхаю и слушаю Лешу. У него в запасе столько всевозможных историй, что их хватило бы на десяток походов к Ольховке и обратно.

Первое ранение у Леши давнишнее. Во время очистки прифронтовой полосы от местных жителей немецкий автоматчик прострелил убегающему мальчишке ногу. Во второй раз Леша пострадал от фашистских пуль, как это ни странно, уже много спустя после окончания войны. Обнаружил он в немецкой землянке груду заржавевшего оружия, стал разбирать ее. И вдруг в упор автоматная очередь: т-р-р-р! Более десяти поджидал Лешу поставленный на боевой взвод фашистский " шмайссер". Несколько пуль прошило Леше бок и живот. Он долго лечился и еле-еле выкарабкался. В третий раз, тоже во время сбора трофейного оружия, взорвалась малокалиберная, так называемая ротная мина. Лешу обдало градом мелких осколков. В результате - несколько мелких ран и полностью потерян один глаз, его заменяет сейчас протез.

Из ржавых вод, из голубого мха

В истлевших гимнастерках и пилотках

Они встают. Размеренна, тиха

Солдат убитых тяжкая походка.

Их вдаль ведет извечная тоска.

К жилищам мирным, к отческому дому

Они спешат. Дорога далека

По перелескам темным, незнакомым.

И если кто успеет дошагать

До солнечных лучей в село родное.

Проснется ночью старенькая мать,

И сердце больно у нее заноет.

У ней в ту ночь прибавится седин,

В окно глядеть старушка будет долго.

Почудилось, что в двери стукнул сын.

А это ветер в дверь стучит щеколдой.

Сергей Орлов

Идем по лесному некрополю

У Леши сильно развита зрительная разновидность ассоциативной памяти. О различных эпизодах ему то и дело напоминают повороты дороги, приметные деревья, ручьи, болотца, лесистые взлобки. Между прочим, более высокие места, поросшие не болотными недомерками, а полнометражным лесом, Леша называет горбылями.

- Вон на том горбыле, - Леша указывает рукой вправо, - этим ом я нашел братскую могилу. Сообщил новгородским следопытам. Вынесли к железной дороге останки пятнадцати воинов.

... Другие группы следопытов примерно в это же время понаходили останки воинов напротив Мостков и Любиного Поля, в " долине смерти". Собрали их всех в Мостки, положили в несколько больших гробов. Приехали из Новгорода ветераны войны, прибыл оркестр, собрались местные жители - устроили траурный митинг.

... Вот уже более тридцати прошло после окончания войны, а братские могилы вдоль железной дороги все растут и растут. И будут еще и еще расти. Те солдаты, что остались в болотах, что еще не понахожены, зовут живых, просят: перенесите и нас к нашим друзьям-однополчанам.

... На том же горбыле, недалеко от братской могилы, стоит бывшая штабная землянка. Накаты сгнили и провалились, в яме молодые деревца выросли. А что это штабная землянка, я вот по какой примете определил: под соседним деревом нашел около сотни пустых медальонов. Их приносили в штаб, вынимали из них бумажки с фамилиями и адресами, а пустышки под дерево...

Я обратил внимание на слова Леши: "... зовут живых, просят". Их смысл стал мне еще более понятен после очередной истории, рассказанной проводником по этому необычному некрополю.

Баллада о неизвестном капитане

Когда болотная жижа угрожает перехлестнуть через голенища, у Леши находится в запасе обход. Я вновь и вновь убеждаюсь, что пускаться в эту дорогу одному нечего было и думать.

Во время одного из таких обходов путь нам преградила исполинская, поваленная бурей ель. Она походила на дальнобойное орудие. Красновато-бронзовый ствол был направлен косо вверх, бронещитом служил вывернутый из земли огромный круг корневой системы. Оказывается, поверженная грозной стихией великанша долго хранила одну из многих тайн этого леса-некрополя. Делаем привал, и я опять слушаю Лешу.

- Несколько назад из-за этого елового выворотня натерпелся я беспокойства и страху. Весной дело выло, случилась сильная буря. Дали мне в лесничестве задание: обойти свой участок и примерно подсчитать, сколько ураган беды натворил, где особенно много дерев наветровалил. Добрался я до этого самого выворотня, он тогда еще свеженький был. И вижу, на корнях висит облепленный грязью валенок. Будто дед-лесовик для просушки повесил. Эге, понял я, выворотень чью-то могилу потревожил.

... И всамделе, когда я соскреб финкой верхний, уже протаявший слой земли, показался облепленный истлевшим обмундированием ске. Но мерзлынь еще крепко его держит. А у меня с собой, окромя финки, ничего нет. Поковырял, подолбал финкой - две проржавевшие шпалы нашел. Значит, капитан, не меньше.

Нет, думаю, без кирки и лопаты дело не пойдет. Выполню задание лесничества, позову на помощь следопытов, возьмем инструменты, брезентовый мешок - и доставим капитана в Мостки.

... Однако пока я справлял неотложные дела, круто на тепло повернуло. Снег начал ходко таять даже в самой лесной густерне, болота еще более поднялись. Пошел я было к этому горбылю на разведку, а к нему уже не подступиться. Ладно, думаю, пущай полая вода немного схлынет - тогда и договорюсь с ребятами.

... Ладно, да не совсем. Стал мне сниться и видеться этот капитан. Слышу средь ночи: тук-тук-тук в окно. Да так гулко, четко, будто наяву. Бывает, Семенов Толик в это окно тукает, на рыбалку или на охоту в петушиную рань меня подымает. Подошел я к окну и... прямо обомлел: нет, не Толик, а капитан стоит. Ужасть какой страшный! Какой лежал под выворотнем, такой и заявился ко мне.