Геродник Геннадий Иосифович 10 страница

Лица гвардейцев... Нелегко их описать! Вот уже полгода дивизия почти беспрерывно ведет тяжелые бои.

Здесь, на Волхове, гвардейцы третью неделю круглосуточно находятся под открытым небом, на свирепом морозе. Походы, стремительные броски, атаки... Бомбежки и артиллерийско-минометные обстрелы... Спят гвардейцы урывками: в наскоро сооруженных шалашах или дремлют на ходу, положив руку на плечо идущего впереди товарища.

Глаза у гвардейцев от длительного недосыпания воспаленные, лица от студеных ветров красновато-смуглые, как у северян-оленеводов, губы распухли, потрескались и кровоточат.

Впоследствии, уже после войны, я смотрел зарубежный документальный фильм об одной из попыток покорить величайшую горную вершину мира - Джомолунгму. Участникам экспедиции пришлось исключительно трудно: они карабкались на вертикальные обледенелые стены и перебирались через бездонные пропасти, на шести-семикилометровой высоте вслепую брели сквозь буран. Проводники-шерпы говорили, что злые духи, сторожащие Джомолунгму, на этот раз были настроены еще более свирепо, чем обычно.

К подножию горы вернулись не все. И когда я увидел на экране оставшихся в живых альпинистов, то память подсказала мне: вот так выглядели бойцы из 4-й гвардейской зимой 1942 года.

Вперемежку с мертвыми

Все то, что я рассказал о 4-й гвардейской, мы, разумеется, узнали не сразу, не в первый же вечер. После изнурительного перехода из Мясного Бора в Ольховку падали с ног от усталости и воспринимать что-либо могли с большим трудом. Всеми нашими помыслами владело одно: скорее бы куда-нибудь завалиться и уснуть. Завалиться где угодно и на что угодно: на голый пол, на снег, в конюшне или в хлеву рядом со скотиной.

А с местом ночлега - опять проблема. Уцелевшие ольховские избы и надворные постройки заняты штабами и различными службами. Десятки телефонных проводов идут от крылечек, от резных оконных наличников, подвешены на ветвях фруктовых деревьев.

Нас куда-то ведут. То ли это поиски на авось, то ли квартирмейстеры уже нашли что-то определенное - пока неизвестно. По пути то и дело попадаются свежие, еще чадящие пепелища.

Особенно запомнилось одно пожарище. Когда бушевал огонь, поблизости растаял снег. А затем лужи позамерзали. В лед вмерз распластанный труп немецкого офицера. Он напоминает доисторическое насекомое, утонувшее в наплыве третичного хвойного дерева и сохранившееся до наших времен в куске янтаря.

Идем, вернее, бредем без строя. Роты перемешались. Выставленный на перекрестке дорог " маяк" хриплым голосом направляет:

- Первая и вторая роты - прямо, в лес, третья - налево, к сараю!

Итак, нашей роте сегодня повезло. Первую и вторую вряд ли ждут в лесу шалаши, их придется еще строить. А мы идем на готовенькое.

Вот она, наша " ольховская гостиница". Высокий колхозный сарай для сена. Каркас из брусьев, обшитый досками. Зыбкий деревянный пол гулко скрипит под ногами. Приятно пахнет смолистым деревом и сеном. Вспомнились первые ночи в далеком Зауралье. Сено куда-то подевалось. Осталось чуть-чуть, и то примятое, стоптанное.

На дворе уже смеркается, а в сарае тем более темно. В разных местах вспыхивают огоньки спичек. Хотя доски обшивки пригнаны одна к другой неплотно и кое-где видны сквозные щели, после злого колючего ветра нам кажется, будто вошли в теплое помещение.

А где же мой напарник Фунин? Мы уже привыкли с ним спать спиной к спине. Так и не нашел Владимира. А пока искал, спрашивал, все лучшие места оказались занятыми. Еле разыскал свободный пятачок в самом дальнем углу. Прислонился спиной к незнакомой спине и стараюсь как можно скорее уснуть. Впрочем, особенно стараться не надо - сон сам быстренько одолевает меня...

Уже сквозь дремоту слышу, что неподалеку от меня ужинают Нургалиев и Воскобойников. Грызут что-то неподатливое - мерзлый хлеб и сушеную рыбу, что ли? - и вполголоса переговариваются между собой.

Муса. Однако пока тепло. Может, до утра своим нутряным жаром дотянем.

Философ. Погоди радоваться, Муса. К утру тебя до самых печенок-селезенок проберет. Ты рассуждаешь, как тот цыган... Изорвался у него шатер, так он в самый сильный мороз старую рыбачью сеть на колья натянул - и сидит довольный. Просунул палец в дырку и говорит: " Ой, как на дворе холодно! "

" Ну и молодцы! - с завистью подумал я, засыпая. - У них еще хватает сил не только на ужин, но и на анекдоты".

Философ оказался прав: к подъему меня пробрало " до самых печенок-селезенок". Дело усугубилось еще тем, что спина моего незнакомого напарника абсолютно не грела. Не то что фунинская!

Вскочил, встряхнулся. Б-р-р-р... как холодно! Не надо по-цыгански высовывать палец наружу - всем телом ощущаю, что и внутри сарая мороз под тридцать.

Но почему на меня уставились ребята? Почему собрались вокруг и хохочут? Да еще какие-то шуточки отпускают. Спросонья не сразу соображаю, в чем дело.

- А наш архангел Гавриил совсем с фрицами сдружился!

- Под Мясным Бором этак задушевно беседовал с ними...

- А тут всю ночь с рыжим фрицем в обнимку проспал!

С фрицем в обнимку? Что за ерунда! На дворе уже утро, свет сквозь щели частично проникает внутрь сарая. Всматриваюсь в моего, лежащего в неизменной позе, напарника... И наконец соображаю: мертвый немец! Шинель не наша длиннополая, темно-мышиного цвета. Босой и без шапки. Лицо заросло густой рыжей щетиной.

А дальше, в самом углу сарая, еще несколько десятков мертвых немцев. Лежат навалом. Видимо, как и в Земтицах, трупы собрали в одно место, чтобы затем эвакуировать в тыл. Но вывезти не успели.

" Мой" немец лежал немного в стороне от штабеля. К нему-то я и " пришвартовался" в темноте.

Глядя на груду мертвых гитлеровцев, Философ рассуждает:

- Так вот какие вы, фашисты! Моему деду Ерофею довелось еще с турками воевать. Бывало, читает, читает Библию, затем прикроет книгу и вслух беседует сам с собой: " Осподи, сколько разных чудных народов во время оно на свете жило! Моавитяне, египтяне, израилитяне, филистимляне, амалекитяне, вавилоняне... Разве упомнишь всех. Свой глаз - алмаз: поглядеть бы, какие они из себя были? Мне сдается, все они на турок смахивали... " А на кого вы смахиваете, фашисты-разбойники? Пожалуй, похожих на вас быть не может.

Закончив свой монолог, адресованный ко всем лежащим в углу сарая мертвым гитлеровцам, Философ обратился персонально к " моему" немцу. Даже присел перед ним на корточки.

- И зачем же ты, рыжий фриц, послухался своего сумасшедшего фюрера? За какой надобностью полез в Россию, добрался до самого Волхова? Видишь, как хреново получилось! Закопают тебя в мерзлое болото, ом вырастет над тобой багульник или болиголов - и никто из твоих родных не узнает, где ты сгинул, куда твои косточки подевались...

Бритье по-ольховски

После утренней поверки и завтрака в приказном порядке: бриться. И не только побриться - сменить подворотнички и вообще привести себя в гвардейский вид. Ожидается дивизионное и полковое начальство, оно устроит нашему лыжбату смотр.

Нелегкая это задача в такой обстановке приводить себя в божеский, то бишь гвардейский вид! На сильном морозе куда легче работать ломом и пешней, чем иглой и бритвой. Процедура бритья осложняется еще тем, что лица у всех у нас сильно обветрены, у иных даже слегка обморожены, кожа воспалена и шелушится.

Со скрежетом зубовным бреемся. И вдруг тах-тах-тах - зачастили зенитки. И где-то неподалеку послышались разрывы падающих бомб. Пока длился на, одни в суматохе поразливали теплую воду, у других она остыла. На недобритых щеках и подбородках засохло мыло.

Опять греем воду, опять намыливаем щеки и подбородки. Костер горит внутри сарая. Чтобы не загорелся дощатый пол, посреди насыпан толстый слой песку и сверху положено несколько листов гофрированной жести. Это сделали постояльцы ольховских апартаментов, ночевавшие здесь до нас.

Вовсю торопимся. Вот-вот опять наят " юнкерсы". Вот-вот нагрянет начальство, а мы не готовы.

Но начальство нас врасплох не застало. Мы успели-таки привести себя в гвардейский вид. Выстроились на опушке леса. И с большим удовворением, даже с гордостью обнаружили: а ведь, несмотря на потери под Мясным Бором, наш лыжбат еще имеет вид. Особенно внушительно выглядит строй после выполнения команды: " Лыжи на плечо! "

- Вот теперь бы показать нас прикамцам! - горделиво говорит Итальянец. - А то все зубоскалили: чалдонбат да чалдонбат...

- Р-разговорчики! - одергивает нарушителя старшина Кокоулин.

Общая команда: " Кру-у-гом! " Оказывается, начальство появилось совсем не с той стороны, откуда его ждали. Наш комбат отдает рапорт комдиву. Генерал-майора Андреева сопровождают командир 8-го гвардейского полка - уже довольно пожилой подполковник - Никитин, комиссар полка Филиппов и еще несколько старших офицеров.

Начальство идет вдоль строя. К выправке не придирается. Выборочно осматривает лыжи, автоматы, обмундирование. Комдив задержался напротив Авенира. Ростом генерал не высок, на нашего правофлангового ему приходится смотреть снизу вверх.

- Как звать, товарищ боец?

- Рядовой Гаренских, товарищ гвардии генерал-майор!

Десятки раз наш великан принимал рапорты, условно изображая из себя больших начальников, вплоть до генералов. А сегодня впервые довелось самому рапортовать генералу. Не условному, а самому настоящему.

- Вот это гвардеец! - с восхищением сказал своим спутникам генерал и опять обратился к Авениру: - Откуда родом? В каких краях русские матери производят на свет этаких богатырей?

- Из Нижнего Тагила, товарищ гвардии генерал-майор.

- Значит, уралец. Тогда все понятно! А почему такой огромный вещмешок? В нем ничего лишнего нет?

- Да как будто ничего лишнего, товарищ гвардии генерал-майор. Сухой паек, запасные портянки и белье, запасные диски к ручному пулемету. Да еще пара сапог. А они у меня не маленькие - сорок восьмой номер...

- И валенки и сапоги? Богато живете! У остальных лыжников тоже так?

- Весь батальон еще в запасном получил и валенки и сапоги.

- А ну-ка, покажите ваши чудо-сапоги.

Авенир поставил перед собой свой " сидор", вынул из него сапоги и протянул генералу. Показав гигантское кирзовое изделие своим спутникам, комдив отошел шагов на тридцать из строя, высоко поднял Авенирову обувь и обратился к лыжбату с такими словами:

- Товарищи лыжники! Берегите, ни в коем случае не теряйте это добро. Уже через месяц, когда начнет пригревать весеннее солнце, сапоги понадобятся вам.

Закончив беглый осмотр нашего обмундирования и вооружения, комдив, комиссар и комполка обратились к нам с краткими речами. Все трое говорили об одном и том же. Ленинградцам очень трудно. Ленинградцы в огненном кольце. Ленинградцы на голодном пайке. Ленинградцы ежедневно умирают сотнями и тысячами. Но держатся, героически сражаются. Наша задача - как можно скорее перерезать смертельную петлю, которой фашисты пытаются удушить Ленинград.

... И мы близки к цели. Передовые части 2-й ударной подходят к Любани. Они уже недалеко от пробивающихся навстречу дивизий Ленфронта. Еще несколько усилий - и мы соединимся с ленинградцами.

... Очень ответственные задачи поставлены и перед 4-й гвардейской дивизией. Но чтобы выполнить их, надо в ближайшее время прорвать сильно укрепленный рубеж немцев в районе Ольховских Хуторов. Командование дивизии возлагает большие надежны на прибывшее пополнение - уральских лыжников.

Эти воодушевляющие слова навели меня на раздумья вот о чем. Об отчаянном положении ленинградцев нам говорили уже не раз. И провожая на фронт, в запасном, и в Рыбинске, и Малой Вишере. С тех пор как мы сели в эшелон, прошло пять недель. Сколько же тысяч ленинградцев умерло за это время! И хотелось верить, что оптимистические прогнозы командования дивизии скоро сбудутся: в кольце блокады будет пробита спасительная для ленинградцев брешь.

" А как сейчас чувствует себя старшина первой роты Боруля? " - вдруг подумал я и стал искать его глазами на правом фланге батальона.

Мы бились с врагами у стен Ленинграда,

Во мгле новгородских болот,

Под нами шаталась земля от снарядов

И плавился волховский лед.

Павел Шубин

Часть 4. Гажьи Сопки

На помощь гвардейцам

Итак, мы в Ольховке. Но где эта затерянная среди волховских болот и лесов деревня, представляю себе очень смутно. Единственная карта местности имеется в штабе батальона. Лейтенант Науменко от руки, очень приблизительно, начертил нужные нам на ближайшее время квадраты. Разрешил мне и Фунину заглянуть в свою схему.

Зажатая с запада и востока болотами Ольховка раскинулась на берегах Керести. Река эта течет с юго-юго-запада на северо-северо-восток и впадает в Волхов. На Керести - Чудово. До него от Ольховки чуть побольше двадцати километров, на пути к нему два сильно укрепленных узла сопротивления немцев Ольховские Хутора и Сенная Кересть.

Оперативная группа Андреева вышла далеко в тыл немецкой группировки, засевшей в Спасской Полисти. Ольховка западнее этой железнодорожной станции на целых пятнадцать километров...

И еще на схеме бросается в глаза вот что: масса болот. Собственно, болота занимают даже значительно большую площадь, чем земная твердь. Леса, рощи и деревушки разбросаны среди мшистых зыбунов и бездонных хлябей отдельными островками.

Рачительные хозяева своего края, новгородцы не обошли вниманием это труднодоступное царство леших, шишиг и кикимор. Они взяли на учет и нарекли каждое болото и болотце. Прошкино болото, Ольховское, Замошское, Нижнее болото... Михайловский Мох, Дубровский, Апалеевский, Грядовский, Кривинский Мох... Болота Отхожий Лес, Глажевник, Гажьи Сопки...

Я уже писал, что названия новгородских рек, селений и урочищ показались мне очень благозвучными. Одну из главок я даже назвал " Топонимической симфонией". А вот о " болотной топонимике" этого сказать никак не могу. Кривинский Мох или Гажьи Сопки никак не впаются в симфонию.

- Допустим на минуту, что в этих гиблых местах мы застрянем до весны... глядя на схему, задумчиво говорит Владимир. - Болота сомкнутся друг с другом и поглотят все живое.

- Да, - соглашаюсь я. - Тут даже на Ноевом ковчеге не спасешься.

- К весеннему половодью мы будем далеко от этих мест, - успокаивает нас лейтенант Науменко.

Но куда военные смерчи забросят наш лыжбат к весеннему половодью - это узнают счастливчики, оставшиеся в живых. А пока что мы в Ольховке - столице огромнейшего болотного края - и идем занимать позиции на болоте с самым зловещим названием - Гажьи Сопки.

8-й гвардейский понес сильные потери. Подполковник Никитин решил за счет прибывшего пополнения уплотнить слишком уж редкую линию обороны. Снял на правом фланге полка один стрелковый батальон и освободившийся участок передал нашему лыжбату.

Прошли на север около четырех километров. Вот они, Гажьи Сопки. Вот он, наш участок обороны. Торфяное болото, не замерзшее под толстым покровом снега. Земляных окопов нет. Глубокая снежная траншея почти полного профиля, дно ее выстлано хворостом и ольховыми жердочками. Под настилом - ломкий рыжевато-бурый ледок.

Нейтральная полоса представляет собой бугристую снежную целину. Если и были на ней проложенные человеком или зверем тропы, их занесло вчерашней метелью. Чахлые ольшины и осины, группы низкорослых елочек, примятый толщей снега и согнутый в дугу лозняк, кое-где торчат осыпавшиеся зонтики прошлогоднего дудника и болиголова. На той стороне нейтральной полосы начинается густой низкорослый ельник, переходящий в высокоствольный хвойный лес. Там - немцы.

Примерно так же выглядит и наша сторона: хвойный лес, отороченный подростом и кустами. Мы и немцы противостоим друг другу на двух соседних сопках.

Нейтральная полоса - одно из ответвлений огромного болота, которое простирается на много километров к северу и вправо, на восток.

Следует оговориться, что приволховские сопки мало похожи на сопки дальневосточные. Здесь они возвышаются над поверхностью окружающих болот всего на каких-нибудь полтора-два метра. Но и этого достаточно, чтобы на относительно сухих островках вырастали не чахлые деревца, а нормальные сосны и ели.

Линия обороны на этом участке и у нас, и у немцев не сплошная, а очаговая. Траншея тянется метров на триста, затем на километр-полтора идет снежная целина. Напротив соседней сопки - опять примерно такая же траншея и, наконец, еще одна. По траншее на роту. Наша третья рота оказалась на самом правом фланге лыжбата и всего полка.

На сопках, в лесу, шалаши и землянки. Их оставили нам в наследство наши предшественники. Снежные траншеи служат в основном для патрулирования дозоров. Постоянные огневые точки оборудованы не в траншее, а на опушке леса. Роты соединены между собой очень глубокими пешеходными тропами, проложенными в лесу или в зарослях кустарника.

На лошадях подъехать можно только к штабной землянке лыжбата, которая расположена в полукилометре от переднего края. Доставка продуктов и боеприпасов от штабной землянки в роты и транспортировка в тыл раненых возможны только на волокушах или на солдатском горбу.

Днем немцы только изредка постреливали, а с вечера активизировались. Над их сопками пышно расцвели десятки разноцветных ракет, и затем иллюминация продолжалась всю ночь. Усилилась пулеметная стрельба. Время от времени в нашу сторону с визгом ят мины. Правда, пока мелкого калибра. Но мина есть мина, даже самая крохотная, ротная, может убить, искалечить нескольких человек.

Пулеметную стрельбу немцы ведут беспорядочно, неприцельно. Видимо, для острастки. Причем у них большой процент разрывных пуль. Об этом можно судить по характерным звонким щелчкам, которые то и дело раздаются вверху, в кронах сосен и елей.

Вот такое неуютное и беспокойное хозяйство мы приняли на Гажьих Сопках.

Слоеный пирог

Лыжбатовцы недовольны, лыжбатовцы ворчат. Так догоняли свое " прославленное соединение", такие надежды возлагали на него! И дивизионное начальство приняло нас как будто радушно, пообещало использовать лыжников по назначению. А что же получилось на деле? Нас загнали в болото и дали участок обороны, как обычной пехоте. Чего доброго, опять прикажут штурмовать немецкие укрепления, как это случилось под Мясным Бором! А что же делать с лыжами? На кострах их палить, что ли?!

Лейтенанту Науменко и политруку Гилеву стало известно об этих настроениях. На следующий день они провели во взводах " разъяснительно-успокоительные" беседы.

Почему наш лыжбат спешился? И надолго ли?

Спешились не только лыжники. Заняли оборону в траншеях и многие эскадроны из кавкорпуса Гусева. Надо преградить путь противнику, напирающему с севера и юга. Иначе немцы отрежут 2-ю ударную от остальных армий Волховского фронта. И как только собьем немцев с Ольховского рубежа - кавалеристы опять сядут на коней, а мы станем на лыжи.

Как это получилось: справа у нас нет никаких соседей? Открытый фланг, что ли?

Это очень сложный вопрос. У нас не хватает сил, чтобы организовать сплошную оборону. Одна дивизия ведет бои у Спасской Полисти, другая - у Мясного Бора, третья - здесь, у Ольховских Хуторов... А ведь боевые дивизии нужны главным образом на острие прорыва, чтобы прорубаться вперед, к Любани.

... Так что от нашей третьей роты и до Спасской Полисти - это более десяти километров - никаких наших укреплений и постоянных частей нет. Это " окно" стерегут подвижные лыжные отряды из других ОЛБ. Очень возможно, что такой отряд потребуется и от нашего лыжбата.

А вдруг немцы попрут от Чудова в это десятикилометровое " окно"? Зачем им лезть напролом через Ольховку, которую обороняет целая гвардейская дивизия, если рядом свободный проход?

Этот проход только с виду свободный. Там такие незамерзающие под снегом болота, что напрямик по ним ни танкам, ни артиллерии, ни обозам не пройти. Пока что немцам удается засылать через это " окно" к нам в тыл только лыжные разведотряды.

... Более или менее надежная дорога от Ольховки к Чудову идет по правому берегу Керести через Ольховские Хутора и Сенную Кересть. Вот почему в этом месте немцы перегородили нам путь сильными укреплениями, вот почему на этом направлении с обеих сторон столкнулись крупные силы.

Оказывается, и у немцев есть лыжники?

Да, лыжники есть и у них. Скоро мы познакомимся с ними и померимся силами.

Науменко и Гилев перешли в соседнюю землянку. Первый взвод переваривает полученную информацию, дополняя ее и достоверными сообщениями, и непроверенными слухами, полученными по " солдатскому радио".

Беседа комроты и политрука в общем-то подбодрила нас. Есть надежда, что в Гажьих Сопках проторчим недолго. И в пехоту нас превращать никто не собирается. Даже имея наравне со " славянами" постоянный участок обороны, будем одновременно получать задания как настоящие лыжники.

И все же на душе у всех очень тревожно. Эту тревогу порождает чрезвычайно запутанная и опасная конфигурация этого участка фронта. В самом деле, вот какая картина вырисовывается, если местонахождение нашего лыжбата принять за начало координат.

Напротив нас, на сопке - немцы. Вправо - открытый фланг, через " окно" с севера на юг и обратно снуют немецкие лыжники. Далее на восток, по ту сторону " окна", - узкая полоса наших частей, штурмующих Спасскую Полисть с запада. На станции и пристанционном поселке засели немцы. С востока Спасскую Полисть опять блокируют наши.

Левее нас - стрелковые батальоны подполковника Никитина. А дальше на запад, на левом берегу Керести - опять немцы, они вклинились в нашу оборону с севера. За немецким клином - опять наши. Пехота и гусевские конники ведут бой за Красную Горку. Наконец последняя перемычка из фашистских дивизий, отделяющая нас от ленинградцев.

Вот какой получается слоеный пирог!

Разговоры в первом взводе о необычайно запутанной конфигурации линии фронта на нашем участке подытожил Философ:

- Во всей этой неразберихе одно ясно. Местные гады на Гажьих Сопках теперь спят крепким сном, забившись в мох, в торф и под коряги. А пришлые, фашистские, гады поверху ползают. Так надо двуногих гадов покрепче оглоушить и на веки вечные закопать в волховское торфяное болото рядом с гадами безногими.

Надо! Но как это сделать? Хватит ли у нас для этого сил и умения?

Не будешь думать вновь и вновь,

Коль за атакой - вновь атака,

Про жизнь и первую любовь,

Когда устал ты как собака.

Сергей Орлов. Перед атакой

Ведь самый страшный час в бою

Час ожидания атаки.

Сейчас настанет мой черед.

За мной одним идет охота.

Семен Гудзенко. Перед атакой

Перед атакой

Пока дело дошло до обещанных дальних рейдов, мы получили приказ, для выполнения которого лыжи явились бы только помехой. Вместе с никитинцами будем штурмовать Ольховские Хутора.

Это не просто название местности, оставшееся от столыпинских времен. Ольховские Хутора - и поныне существующее селение, в котором, в отличие от соседней Ольховки, усадьбы отстоят далеко одна от другой.

Несмотря на явно " пехотный" характер задачи, на этот раз мы восприняли ее как свою, лыжбатовскую. Дескать, тут совсем другое дело, чем у Мясного Бора. Там помогали " чужой" части, а здесь - боевая операция 4-й гвардейской. И впереди ясная перспектива: как только отбросим немцев к Чудову - перед нами откроется оперативный простор. Тогда и лыжи в ход пойдут.

Наши ребята даже шуточки отпускают:

- Значит, получается так: немцы - за хуторскую систему, а мы - против. Вот и схватимся друг с другом, начнем доказывать автоматами и ручными гранатами.

- Я еще со школы помню: столыпинские хутора - большое зло.

- А ежели вдобавок промеж хуторами фашистских дотов и дзотов густо нагорожено - это уж совсем поганое место на земле советской...

Но шутки шутками, а на душе у лыжников тревожно. На легкую победу рассчитывать не приходится. Каждый из нас понимает, какой крепкий орешек предстоит разгрызть...

Судя по рассказам никитинцев, узел " Ольховские Хутора" укреплен немцами еще сильнее, чем Любцы, Любино Поле и Земтицы. Здесь все есть, что мы видели у Мясного Бора, - и минные поля, и проволочные заграждения, и несколько рядов траншей, и густая сеть дотов и дзотов, и укрепленные подвалы. Но, говорят, по сравнению с околомясноборскими деревушками имеется здесь и новинка: на подходах к хуторам возведены высокие снежные валы, облитые водой. Это очень серьезное препятствие!

Так что 8-му гвардейскому, который попытался было овладеть этим рубежом, после ожесточенных боев удалось захватить всего два хутора. У немцев пока остается в несколько раз больше.

Появилась новинка и у штурмующих укрепления: так называемые удлиненные заряды. Железную трубку длиной в два метра и диаметром около пяти сантиметров наполняют пятью килограммами взрывчатки. Общий вес получается десять килограммов. По примеру никитинцев мы называем эти штуковины " бешеными сосисками".

" Бешеные сосиски" выдвигают на минное поле, подсовывают под ряды колючей проволоки, всовывают между звеньями спирали Бруно. И в нужный момент взрывают.

Короче, удлиненные заряды намного облегчают прокладывание проходов в укрепленной полосе. Особенно они эффективны при обезвреживании мин. От взрыва спаренной " сосиски" мины детонируют на два-три метра по обе стороны трубок.

Но снежно-ледяной вал удлиненными зарядами не одоь. Тут надо или из орудий прямой наводкой палить, или подрывать крупными зарядами тола.

Наш комбат решил на этот раз обойтись без сборных штурмовых групп. Менее подходящих для предстоящей операции лыжников оставили на Гажьих Сопках охранять позиции лыжбата. А то, что осталось в каждой роте, и составило отдельную штурмовую группу. В атаку их поведут сами командиры рот.

Близится утро... Третья рота сосредоточилась в редком ольшанике. Зимой это не ахти какое надежное укрытие, нас более устроил бы ельник. Но у природы свои законы, свои планы. Не ведая о предстоящих сражениях у Ольховских Хуторов, она вырастила в этой низинке несколько десятков никому не нужных ольшин.

В ожидании своей очереди наблюдаем, как в снежные траншеи ползком втягиваются дивизионные саперы. В 4-ю гвардейскую входит 154-й отдельный саперный батальон. По новой, гвардейской, нумерации он стал 14-м ОСБ. По просьбе командира группы саперов лейтенант Науменко выделяет десять лыжников они помогают тащить грузы по траншеям.

А рассвет все ближе и ближе... Нервозное напряжение нарастает. Руки заядлых курильщиков машинально тянутся к прорезям в маскировочных шароварах за табаком. Но повисают на полпути - курить здесь строжайше запрещено.

- Потерпим, ребята! - разгадав смысл этих непроизвольных жестов, полушепотом говорит старшина Кокоулин. - После атаки всласть накуримся. На отбитых у немцев хуторах.

В шепоте Кокоулина прорываются гортанно-хрипловатые нотки. Я уже давно заметил: в минуты сильного волнения у большинства людей голос сдвигается с обычной тональности. У одних он повышается, иногда вплоть до неприятной визгливости; у других, наоборот, понижается, бывает, до простудной хрипоты.

Какой-то зловредный суфлер подсказывает невеселую мысль: " Покурим, да не все. Кто-то из нас уже вы- -курил свою последнюю цигарку".

Чтобы отвлечься от навязчиво-тревожных мыслей, наблюдаю за товарищами.

Муса сидит на корточках. Удивительно, как долго он может пребывать в такой позе! Видимо, унаследовал эту способность от далеких предков.

Итальянца раньше всех донял мороз. Гриша то переступает с ноги на ногу, то прыганет на месте. Вытоптал в снегу большой пятачок.

Почему Науменко включил Пьянкова, одного из самых слабых солдат роты, в штурмовую группу? Его как будто в первую очередь стоило оставить на Гажьих Сопках. Видимо, лейтенант учел другие качества Пьянкова. Очень уж этот боец исполнительный и старательный.

Когда Гришу называют Итальянцем, он внешне не злится, не огрызается и только добродушно отшучивается. Но фактически очень переживает, что его считают неженкой, слабаком, и изо всех сил тянется за другими, старается доказать, что он не какой-нибудь " хлипкий итальянец", а настоящий двужильный уралец.

И Авенир здесь. А ведь уже не раз был разговор о том, что его " двухэтажность" для штурма укрепленного рубежа не столько преимущество, сколько помеха. И слишком заметная мишень; и в траншеях, в узких проходах, такому детинушке пролезать трудно. Но Авенир лучший в роте пулеметчик. Кроме того, если завяжется рукопашная, уральский великан уж покажет свою богатырскую силушку.

У нас все еще тихо, а западнее, на берегу Керести, и северо-восточнее, в районе так называемой Круглой рощи, началась какая-то заваруха. Вспыхнула интенсивная ружейно-пулеметная и минометная перестрелка, в серое предутреннее небо взают частые ракеты.

Опыт боев у Мясного Бора подсказывает догадки. Если это не " сабантуй", предпринятый немцами, то очень похоже на отвлекающую операцию. А может, наоборот: основной удар наносится там, со стороны Керести или у Круглой рощи? Дивизионное командование свои тайные намерения разглашать не станет.

Нет! Все-таки основной удар наносится отсюда, с юга. Для отвлекающей операции столько саперов и взрывчатки не понадобилось бы.

Пришла пора переходить на второй исходный рубеж, то есть ползти вперед по траншеям.

- Пошли, товарищи! - взмахнув рукой, шепчет комроты. По возрасту Науменко самый младший в роте и называть нас " ребятами" не решается. Такое обращение могут позволить себе политрук Гилев и старшина Кокоулин, которым уже за тридцать.