Геродник Геннадий Иосифович 9 страница

Науменко и Гилев повели кавалериста в штаб батальона, чтобы он изложил свои соображения комбату и комиссару.

Комроты и политрук скоро вернулись с такими новостями. Остаемся на месте. Из роты в роту, из шалаша в шалаш за новостями не бродить. Спать! Отбой! Много ли убитых и раненых? Немного, тех и других по нескольку человек. В первой роте. Подробности - после подъема. Прекратить разговоры!

Постепенно угомонились... Но кто когда уснул и как каждому из нас после такой нервной встряски спалось - это уже другой вопрос. Кавалерист оказался прав: немец нас больше не потревожил.

Утром проводили в последний путь убитых. Их оказалось пять. Семерых раненых еще ночью отправили в тыл. Возможно, они попали в уже знакомый нам госпиталь в Селищенском Поселке.

Итак, на пути к фронту у 172-го ОЛБ выросла вторая братская могила. Первую мы оставили в Малой Вишере.

В эту ночь неожиданно для всех " прорезался" скрытый талант Саши Вахонина. Он по своей инициативе оказался рядом с ранеными, умело помогал медикам, собирал по шалашам остатки кипяченой воды. Когда раненых уложили в двое розвальней, Вахонина назначили в число провожающих.

Конечно, в каждой роте уже имелись санитары. Их подобрали еще в запасном. Однако само собой подразумевалось, что санитар прежде всего должен быть дюжим парнем, а все остальное приложится. Это, мол, должен быть крепыш, который сможет вытащить раненого из любого места, а если потребуется, то и пронести на своем горбу пяти-шестипудового детину. Своим поведением Вахонин навел на мысль: " Для хорошего санитара одной физической силы совершенно недостаточно. Прежде всего у него должна быть душевная склонность к этому делу".

После этого Вахоню включили в группу санитаров.

Как я стал архангелом Гавриилом

Начальство лыжбата установило контакты со штабом 111-й стрелковой дивизии и 24-й отдельной стрелковой бригады (ОСБ), которые вместе с другими частями вели бой у Мясного Бора. В политотделе 111-й нашему комиссару рекомендовали организовать выступление рупориста. Наиболее подходящим для этой цели оказался я. Дивизионные политотдельцы снабдили меня необходимым для этой цели оснащением.

Во-первых, окрашенным в белый цвет жестяным рупором. Такие рупоры-мегафоны я когда-то видел у синеблузников, у распорядителей на массовых народных гуляниях, у администраторов на речных пристанях и пароходах. Впоследствии их сменят микрофоны.

Во-вторых, комиссар вручил мне карманного формата тоненькую книжицу. В ней я обнаружил с полсотни самостоятельных, обособленных фраз - обращений, лозунгов и призывов, предназначенных для передачи при помощи рупора немецким солдатам и офицерам. Каждое предложение напечатано трижды: по-немецки латинскими буквами, еще раз по-немецки, но русскими буквами с детальной расстановкой ударений и перевод на русский язык. Например: " Rettet euer Leben! Gebt euch gefangen! Рттет ойер Лбен! Гебт ойхь гефанген! Спасайте свою жизнь! Сдавайтесь в плен! " Или: " Зачем стреляете в нас? Мы такие же крестьяне и рабочие, как вы", " Зачем умирать за Гитлера? Переходите к нам! Мы пленных не расстреливаем".

Комиссар Емельянов с пропагандой среди войск противника столкнулся впервые. Но все же дал мне кой-какие дельные советы. Возможно, своим опытом с ним поделились политотдельцы из 111-й. Передачу вести, приблизившись к передним немецким траншеям примерно на сто метров. Расположиться в яме, канаве, за камнем, среди занесенных снегом развалин. Ни в коем случае не прятаться за стволом дерева - минометчики могут использовать его в качестве ориентира. Место для передачи выбрать вне сектора, в котором снежные траншеи роют лыжбатовцы или наши соседи. За рупористом, скорее всего, будут охотиться вражеские минометчики, и поэтому нежелательно, чтобы обстрел помешал подготовительным работам штурмовых групп. Выступая же в сторонке и отвлекая на себя внимание противника, я окажу содействие этим работам.

И еще: одному на сеанс не выходить. Задача боевая, всякое может случиться! Пусть комроты выделит на помощь расторопного автоматчика, у которого нервы покрепче...

Комиссар отметил мне " птичкой" двенадцать предложений, которые следует прочитать, вернее, прокричать во время первого сеанса. Если будет возможность, каждое по три раза. И для начала - хватит.

Возвращаясь к себе в роту, к Земтицам, думаю: вот так номер! Предстоит экзамен еще более трудный, чем тот, которого я боялся. Комиссар намекнул, что у моего помощника должны быть крепкие нервы. Значит, у меня - и подавно. А достаточно ли они крепкие для боевого задания, которое надо выполнить? Этого я даже сам не знаю. Выяснится в ближайшие часы...

Увидав трубу, ребята засыпали меня вопросами. Что за штуковина? Что я намереваюсь с ней делать? Философ сказал, что именно с такой трубой ает посланник господа бога архангел Гавриил и передает народам благословение всевышнего или, наоборот, предупреждает о карах божьих.

Тут меня ребята с ходу и прозвали архангелом Гавриилом. О полученном задании докладываю комроты Науменко и политруку Гилеву. Прошу выделить мне помощника. А они отвечают: выбирай сам.

- Василий Воскобойников прозвал меня архангелом Гавриилом, - немного подумав, ответил я. - Пусть он и будет помощником архангела.

Мы прошли вдвоем метров двести к Любцам. Здесь никто не работает, траншеи уже готовы. Ползем по одной из них в сторону немцев. Чтобы пустая труба не бренчала, Воскобойников затолкал в нее попавшийся под руку растерзанный рукав ватника. Его, видимо, бросили здесь санитары, перевязывая раненого.

Натыкаемся на занесенные снегом остатки деревянной постройки, сохранилось всего три-четыре венца. Забираемся внутрь, и по развалинам печки с каменкой определяем: была крестьянская баня. Труба повалилась и служить ориентиром не может, полог снега выше верхнего венца... Пожалуй, лучшей " трибуны" для выступления не найти.

Вырыли мы в снегу глубокие ячейки. Я - в одном углу бани, Воскобойников в другом. В ожидании минометного обстрела хоть немного рассредоточились.

- Смотри, Вася, в оба! - шепотом говорю своему напарнику. - Я могу увлечься, как глухарь на току, и не заметить, если в нашу сторону поползут немцы.

На левом фланге, у Любцов, перестрелка приутихла. Выгодно это мне или нет, пока оценить не могу. Слышимость передачи будет лучше. А хуже то, что немецкие пулеметчики и минометчики смогут уделить мне больше внимания.

Впереди на пугающе близком расстоянии взают осветительные ракеты. Отчетливо слышны выстрелы из ракетниц. Пора! Команду мне никто не подаст, надо начинать самому. Извлекаю из зева мегафона тряпичный кляп, поудобнее кладу трубу на верхнее бревно... И вдруг с досадой замечаю: дрожат руки. Этого еще не хватало! Может, и в голосе будет чувствоваться дрожь?

Почему дрожат? Неужели от страха? Сам себе нахожу оправдание: нет, не от страха, от волнения. Шутка ли сказать, впервые вступаю в контакты с немцами!

Уже хотел было приложиться к трубе, но вовремя спохватился. Сообразил, что на тридцатиградусной стуже губы вмиг примерзнут к жести. Сбросив варежки и перчатки, погрел между ладонями суженный конец трубы.

Наконец-то - окончательно готово! Начинаю!

- Ахтунг! Ахтунг! Ахтунг! Внимание! Внимание! Внимание! Солдаты и офицеры 126-й пехотной дивизии!

Вступление согласовано с комиссаром. Это он сообщил мне, какая немецкая часть засела на мясноборском участке фронта. К счастью, я знал, как по-немецки " пехотная дивизия" - " инфантердивизин". Это слово нашлось в моем куцем словарике. Вспомнилось мне, что когда-то в русской армии было воинское звание - генерал от инфантерии.

Прокричал предложений семь-восемь... Как странно звучит мой голос! Вряд ли его узнали бы мои родные и самые близкие знакомые. И вдруг впереди: та-та-та, та-та-та! Над головой просвистели пули. Значит, пулеметные очереди адресованы нам. Но затем наступила пауза - и я благополучно закончил первый круг " земтицких чтений".

Начинаю еще раз. Ахтунг! Ахтунг! - и так далее. Где-то за передними траншеями немцев раздался хлопок - глухой, но более сильный, чем выстрел из ракетницы. Тотчас же над нами пронеслась мина и с переом в десятка полтора метров бессильно чавкнула в глубоком снегу. И еще несколько мин - туда же.

А как там мой напарник? Какие мудрые мысли приходят ему на ум в такой необычайной обстановке? Быть может, струсил, растерялся?

- Вася! Как ты там? Живой?

- Покеда - живой, - слышу ответный довольно бодрый шепот. - А что дальше будет - у ротного писаря узнаем.

Ротная мина по сравнению с крупнокалиберной полковой выглядит игрушечной хлопушкой. Но все же, если такая " безделушка" угодит в мое снежное лежбище, мне, как говорится, придется переместиться в мир иной и выполнять свои архангельские обязанности в надзвездных эмпиреях.

Воспользовавшись еще одной паузой, заканчиваю повторное чтение текста и с ходу начинаю в третий и последний раз:

- Ахтунг! Ахтунг! Ах...

Опять шмякнулась мина. На этот раз впереди и очень близко от нашего убежища. Меня даже осыпало ошметками снега. Последующие мины этой серии тоже легли с недоом. Пере, недо - теперь надо ждать " вилки". Взмахом руки подаю сигнал Василию, переваливаюсь через бревна и по траншее быстро уползаю в тыл. Слышно, как позади чавкают мины третьей серии. Очень возможно, они и угодили в наше " четырехугольное яблочко".

Третья рота уже волновалась за нашу судьбу. Лейтенант Науменко хотел было послать вслед за нами двух-трех автоматчиков. Когда наши ребята увидели, что мы целы и невредимы, вовсю посыпались шуточки. Опять стали склонять на все лады архангела Гавриила и его адъютанта Васю. А мы, естественно, отшучиваемся. Я рассказал, с какой площадки вел беседу с гитлеровцами, и добавил:

- Никогда не думал, что в бане без печки и крыши может быть так жарко!

А Философ пришел к следующему глубокомысленному выводу:

- Во время оно начинающих проповедников забрасывали камнями. А ныне слушатели шпуляют в них минами.

Впоследствии, когда я стал более или менее опытным рупористом и радиосолдатом, обнаружил в моем первом сеансе у Земтиц две грубые методические ошибки.

Первая. Время от времени надо поворачивать мегафон вправо-влево. Эти простые манипуляции вводят вражеских минометчиков, артиллеристов, пулеметчиков в заблуждение: им кажется, будто источник звука перемещается.

Вторая, еще более существенная, ошибка. Рупорист или диктор радиоустановки ни в коем случае не должен обнаруживать своего волнения или испуга. Пусть над самой головой свистят пули, пусть рядом рвутся мины - ты не подавай виду, что тебе страшно, продолжай читать текст спокойно и уверенно. Срывы в голосе, заминки, несвоевременные паузы помогают опытным вражеским пулеметчикам и минометчикам корректировать огонь.

Конечно, одного знания этого правила совершенно недостаточно. Чтобы стать полным хозяином своих нервов, необходима практика, тренировка.

Трехтонный граммофон

Спустя часа два после моего выступления в районе Земтиц появилась необычного вида машина: грузовик Зис-101, переоборудованный в крытый, обитый жестью фургон. Наверху два нацеленных вперед рупора. Скоро выяснилось, что это приехала из Малой Вишеры агитмашина политотдела 2-й ударной армии. Ее обслуживает команда из трех человек: начальник, он же диктор, - молоденький лейтенант в новеньком кремово-белом полушубке, радиотехник и шофер.

Лейтенант разъяснил нам, что агитмашина называется мощной говорящей установкой, короче - МГУ. Есть еще окопные говорящие установки - ОГУ. Их носят в заплечных ранцах.

Лейтенант облюбовал было опушку рощи в секторе, где лыжники рыли снежные траншеи. Однако наше командование не разрешило. Дескать, огонь противника, может сорвать подготовительные работы штурмовых групп. Машина переехала влево и заняла рабочую позицию на стыке между Земтицами и Любцами. Примерно. в километре от передовых немецких траншей. Ее мощные рупоры обеспечивали слышимость до пяти километров.

Передача началась с информации о позорном бегстве гитлеровских полчищ из-под Москвы, о провале блицкрига. Затем диктор рассказал о положении на Волховском фронте. Советские кавалеристы, танкисты, лыжники уже в 60-70 километрах западнее Волхова. Любино Поле, Земтицы, Любцы - в глубоком тылу. Сопротивление бесполезно, сдавайтесь в плен. Мы не расстреливаем пленных, геббельсовская пропаганда - наглая клевета...

Поначалу фрицы огрызались пулеметными очередями. Видимо, для того чтобы заглушить передачу. Затем начали обстрел из батальонных минометов. Однако диктор мужественно закончил чтение текста и " на закуску" включил музыку. Под аккомпанемент разрывов мин зазвучали штраусовские вальсы.

Наконец машина, целая и невредимая, укатила в сторону Мясного Бора. Я с восхищением смотрел ей вслед. Вот это - да! Не то, что моя жестянка. Действительно - мощная установка. Лейтенант еще с гордостью говорил о ней: моя звуковка. Мне бы на такой поработать!

Однако многие лыжбатовцы, а также соседи-пехотинцы моих восторгов не разделили. Попытки взывать к рассудку и совести заклятых врагов они расценили как явно безнадежное дело. Машину с рупорами прозвали " кричалкой", " трехтонным граммофоном", а мой мегафон - " пустоговорильной трубой". Когда политработники употребляли выражение " проводить работу по разложению войск противника", некоторые скептики язвительно шутили:

- И рупористы, и те, что на машине с громкоговорителями разъезжают, все это артель " Напрасный труд". Мы-то на практике убедились, что гитлеровцы разлагаются только в земле.

Да, в феврале сорок второго еще рановато было ждать от нашей пропаганды сиюминутной отдачи. У гитлеровцев еще не прошло опьянение от успехов первых месяцев войны, отдельные неудачи они считали временной заминкой. Добровольные сдачи в плен были еще большой редкостью.

И все же поставим себя на место солдат и офицеров вермахта, окруженных в приволховских деревушках. Получив от нас правдивую информацию о положении на фронтах и сопоставив ее со своим отчаянным положением, они не могли не задуматься. Наши передачи приучали их критически относиться к геббельсовской пропаганде.

И еще. Любое большое дело обычно начинается с чего-то малоприметного, на первый взгляд, незначительного. Теперь вряд ли кто станет оспаривать тот факт, что наша пропаганда среди войск противника внесла весомый вклад в дело победы над гитлеризмом. Но эта большая, сложная и кропотливая работа требовала опыта, материальной базы. Нужно было воспитать кадры, обеспечить спецподразделения радиоаппаратурой и транспортом...

С этой точки зрения мое выступление с рупором у Мясного Бора и сеанс машины МГУ в морозную февральскую ночь сорок второго года представляются мне событиями весьма значительными. Это были первые робкие шаги новой разновидности политработников нашей армии. Их впоследствии назовут " радиосолдатами".

Боевое крещение

По приказу из Малой Вишеры наш лыжбат на двое суток задержался у Мясного Бора. Помогал частям, ведущим бой, расширять участок прорыва, передвигать левую верею к югу.

Необстрелянных ополченцев, еще не побывавших в кровавых сечах ратников описцы времен Дмитрия Донского называли " небывальцами во бранях". Так вот мы, лыжбатовцы, до сих пор были такими " небывальцами". Наконец у Мясного Бора приняли боевое крещение.

Штурмуем полузанесенные снегом деревушки. С виду - пустяк, заурядные сельские избы, овладеть которыми как будто можно без особых усилий. Но внешнее впечатление очень и очень обманчиво.

Перед избами простирается абсолютно голая снежная полоса шириной в двести, триста и более метров. Все, что мешало обзору, немцы убрали. Деревья, в том числе и плодовые, спилили и использовали для укреплений. Бани, сараи и другие хозяйственные постройки разобрали, сожгли. Даже пней и заборов не оставили.

На подходе к избам - минные поля, обычные проволочные заграждения, спираль Бруно. За ними траншеи полного профиля. Они ходами соединены со вторыми и третьими рядами траншей. Между избами притаились доты и дзоты, пулеметные точки. Да и сами избы представляют собой серьезные узлы сопротивления. В этих краях во многих из них есть так называемые подызбицы. Что-то вроде нулевого этажа. В отличие от подвалов в них имеются расположенные над самой землей невысокие оконца. Немцы укрепили эти подызбицы, вместо оконцев устроили амбразуры. Пока тихо, находятся наверху, в комнатах. Спят на мягких перинах, жарят, варят, режутся в карты. А лишь почуют опасность - одни бегут по ходам сообщения в доты и дзоты, другие спускаются в подызбицы.

Надо бы хорошенько пробомбить засевшего в деревнях противника, но наши самоы здесь - редкие гости. Надо бы покрепче врезать по фрицам из артиллерии, из крупнокалиберных минометов. Но из-за ужасного бездорожья, из-за сильных снежных заносов артиллерийские и минометные подразделения и части застряли в пути. А те, которые уже здесь, на голодном пайке. Но ждать нельзя. Сверху нас подстегивают строгими и сверхстрогими приказами: давай, давай, давай! Мы и сами понимаем, что промедление грозит срывом всей операции.

Успех 172-го ОЛБ в первом бою, у Мясного Бора, оказался очень скромным: мы помогли " славянам" выбить немцев из половины деревеньки Земтицы. А потеряли десятка полтора убитыми и вдвое больше - ранеными. Скончался от тяжелой раны запевала третьей роты Саша Белов...

Очень скоро суровая фронтовая действительность заставит нас по-иному оценить наш первый бой. Мы поймем, что дорогая плата за земтицкие избы была вполне оправданной. Из Любиного Поля, Земтиц, Любцов, Крутика и других соседствующих с Мясным Бором селений засевших фашистов надо было выбивать во что бы то ни стало, любой ценой. Именно здесь гитлеровские дивизии захлопнут мясноборские ворота, и тогда в " Любанской бутыли", " долине смерти" счет наших погибших воинов пойдет не на десятки, а на сотни и тысячи.

На оси замерзает компас

Ногтем в стеклышко барабань!

Прорубается конный корпус

Из-под Вишеры на Любань.

Павел Шубин

От Мясного Бора к Ольховке

Вот тебе и на! То без 172-го никак не могли обойтись, то снимают с этого участка фронта не только наш лыжбат, но и 24-ю ОСБ. Но начальству виднее. Наше дело - выполнять приказ, который, кстати, очень устраивает нас.

Вышли под утро. Маршрут такой: Мясной Бор - Кречно - Новая Кересть Ольховка. На время перехода 172-й ОЛБ подчинен командованию 24-й ОСБ. Комбриг построил походную колонну таким образом: три роты нашего лыжбата использовал в качестве головного и боковых боевых охранений. Первая рота - впереди, вторая и третья - слева и справа на километровом удалении от головы колонны.

Двинулись. Задача у лыжников почетная, но очень трудная. Особенно достается боковым охранениям, которые по снежной целине продираются сквозь лесную чащобу, сквозь буреломы, напоминающие древние засеки, которые наши предки воздвигали для защиты от вражеских набегов. " Ведущие гуси" по возможности выбирают просеки, лесные тропы, поляны, но это удается далеко не всегда.

Идти лесом на лыжах очень тяжело. Рыхлый снег плохо держит, его метровая-полутораметровая толща таит немало неприятных для лыжника сюрпризов: согнутый в дугу мелкий кустарник, пни, валежины. Пожалуй, не меньше трети лыжников спешилось. У одного порвалось крепление, у другого сломалась лыжа. Запасные где-то везут хозвзводовцы, но под руками их нет. А иным лыжбатовцам, особенно менее опытным, недостаточно натренированным, брести по снегу пешком все же легче, чем управляться с лыжами в столь трудной обстановке. Одни из них несут лыжи на плече, другие, скрепив пару лыж вместе, тащат их за собой как саночки.

Иногда нас обстреливают. Но издалека: разрывные пули звучно щелкают в верхних ярусах ветвей. Перед началом марша нас предупредили, что мелкие группы противника просачиваются к главному стрежню прорыва и с юга - со стороны Новгорода, и с севера - через дорогу Спасская Полисть - Ольховка.

Отдельные рощи и разделенные открытыми местами участки леса уральцы называют колками, самые труднопроходимые, заваленные буреломом места в лесу храпами, открытые места между колками - еланями. Так и движемся мы вперед: вступаем в колок, продираемся сквозь храп, лесной тропой или просекой выходим из великолепного зимнего бора на унылую елань...

Но и главной колонне нелегко шагать по болотисто-лесному проселку, волей военной судьбы вдруг ставшему важной военной магистралью. Идет утомленная до предела пехота. Натужно гудят грузовики. Швыряясь ошметками снега, приглушенно лязгают на мягкой дороге гусеницы танков и тягачей-челябинцев.

В растянувшуюся на километры колонну 24-й ОСБ вкраплены подразделения из других частей 2-й ударной. Едут конники из кавполка полковника Сланова. У каждого за спиной косо висит карабин и сбоку - сабля. К седлу приторочены солдатский котелок и сплющенное брезентовое ведерко. По обе стороны седла симметрично свисают переметные сумы. В них - личные вещи всадника и его сухой паек, овес и прессованное сено для лошади. А иные кавалеристы, у которых лошади покрепче, везут еще и дополнительный груз: завернутые в портянки мины или снаряды.

Попадаются низкорослые косматые и мохноногие лошадки. Но не " сибирячки", как мы поначалу думали, а уроженки монгольских степей. Гусевцы рассказывают, что эти исключительно выносливые маломерки прибыли к нам прямо из табунов и объезжать их, полудиких, пришлось в запасном полку.

Конники одеты очень скромно, прозаически - как пехота. Только изредка попадаются командирские бурки, которые так любят выписывать наши художники-баталисты.

Из-за сильного мороза и отсутствия твердого дорожного полотна снег никак не уминается. Сколько его ни месят, он остается сыпучим. Но становится плотным и тяжелым, как песок. Поэтому трудно приходится и пехоте, и коням, и моторам.

Местами колеса машин и траки гусениц проминают толщу снега насквозь, и внизу оказывается незамерзшая болотная хлябь. От соприкосновения излучаемого торфяными недрами тепла с пронзительно холодным воздухом рождается густой белый туман. Он заволакивает отдельные участки дороги.

Так возникают ловушки, опасные для лошадей, машин и артиллерии. В таких коварных местах срочно настилают лежневку. Впоследствии, весной, 2-я ударная построит сплошные бревенчатые дороги и даже узкоколейки на десятки километров. Но пока что гатят выборочно, особо труднопроходимые участки пути.

Лютый мороз щедро разукрашивает упревших людей и лошадей инеем. Кажется, сквозь первозданный бор потаенно пробирается сказочное воинство Снегурочки и Берендея. Поспешает, чтобы выручить попавших в большую беду друзей. А вверху, в темном небе, рыщут сеющие смерть посланники ненавистного Кащея. Пока не рассвело, " юнкерсы" бомбят лесную дорогу то наугад, то навешивая на парашютах " фонари".

И необычная для узкой лесной дороги перегрузка, и сооружение лежневок создают затяжные пробки. Чтобы прибыть в Ольховку в указанный приказом срок, комбриг-24 разделил колонну на две части. Артиллерию и обозы оставил на дороге, а стрелковые батальоны повел в обход лесными просеками.

И тут первой роте нашего лыжбата - головному боевому охранению - довелось выступить в роли, не предусмотренной боевыми наставлениями. Более сотни лыжников основательно приминают рыхлый снег. Идущим вслед за ними пехотинцам топать намного легче, чем брести по снежной целине.

Все больше " пешеходов" из третьей роты выбивается из сил. В их числе Итальянец. Устроив из лыж саночки, он приладил на них свой " сидор". Вид у Гриши Пьянкова далеко не итальянский. Даже на картинках я не видывал эскимосов, заиндевевших столь отчаянно. Мало того что от обильно выдыхаемого пара голова Итальянца покрылась толстым слоем инея - с краев его каски свисают солидные сосульки.

Посоветовавшись с Гилевым, лейтенант Науменко десятка полтора из наиболее отстающих, в том числе Пьянкова, отправил в главную колонну.

А наш Ускоренный Сережа знай шпарит самым выгодным при глубоком рыхлом снеге четырехшажным ходом. Конечно, сила воли, стремление во что бы то ни стало не уронить свой командирский авторитет известную роль играют. Но для столь трудного испытания одного этого мало. Вот теперь выясняется, что наш юный лейтенант имеет основательную лыжную подготовку. А о Гилеве и говорить не приходится: это испытанный фронтовой лыжник.

Я держусь на лыжах удовворительно. Но состояние у меня довольно странное. Не то чтобы изнемогаю от усталости, но что-то творится со мной необычное. Будто воспринимаю происходящее сквозь сон. Голоса товарищей, которые рядом со мной, доносятся как бы издалека; слышу гул немецких самоов " с подвывом" и тогда, когда никакого наа нет; освещение в лесу кажется загадочным, как в детской сказке, деревья выглядят непривычно высокими... Нить событий - откуда, куда и зачем - вырисовывается смутно. Движения руками и ногами делаю наполовину автоматически.

Разобраться в этом странном состоянии мне удалось впоследствии, наблюдая за своими товарищами, беседуя с ними. От нервного перенапряжения, от перемогания и, главное, от длительного недосыпания могут появиться легкие галлюцинации. В отдельных редких случаях они принимают острую форму и переходят в так называемый фронтовой психоз.

Помню, в художественной литературе о войне, особенно о первой мировой, встречались описания фронтовых психозов. Причиной тяжелых нервных срывов авторы считали затяжные бои, атаки и контратаки, артиллерийские и минометные обстрелы, вид убитых, страх смерти... По моим наблюдениям - повторяю опять, легкие галлюцинации или, говоря солдатским языком, очумелость, возникает прежде всего от невероятного физического перенапряжения и недосыпания.

Впоследствии на фронте мне еще не раз доводилось попадать в экстремальные, как сейчас принято говорить, условия. И я снова впадал в знакомое уже мне состояние " очумелости". Но дело ограничивалось легкими формами. То же могу сказать о своих однополчанах. Только в одном случае нашего лыжбатовца пришлось отправить в медсанбат с диагнозом: маленько свихнулся парень.

Вливаемся в гвардию

В Ольховку прибыли под вечер 11 февраля. Наконец-то догнали наше " прославленное соединение"! Это оказалась 4-я гвардейская стрелковая дивизия. От приданных частей она настолько разбухла, что ее именуют также " опергруппой Андреева". Генерал-майор Андреев - командир дивизии.

Я очень обрадовался, узнав в 4-й гвардейской свою близкую землячку. Перед войной в белорусском поселке Полыковичи - это всего в нескольких километрах от Могилева - постоянно дислоцировалась 161-я стрелковая дивизия. Я знал некоторых командиров этого соединения, их дети учились в средних школах Могилева, в том числе и в 8-й, где я учительствовал.

И вот, оказывается, моя землячка, соседка и хорошая знакомая стала первенцем советской гвардии Великой Отечественной. Четыре стрелковые дивизии, наиболее отличившиеся в сражениях в первые месяцы войны - 100-я, 127-я, 153-я и 161-я, - одним приказом 18 сентября 1941 года были преобразованы в гвардейские с порядковыми номерами: 1-я, 2-я, 3-я и 4-я.

4-я гвардейская завоевала свое звание в труднейших боях. А наш лыжбат стал гвардейским очень уж скоропалительно, без достаточных для этого оснований. Мы приняли этот щедрый дар военной судьбы как аванс, который ко многому обязывает.

Наш ОЛБ придали 8-му гвардейскому стрелковому полку. Ранее он имел номер 542. Командует полком-гвардии подполковник Никитин. Вместе с -гвардейцами 8-го будет пробиваться на север, к Чудову. На нашем пути два сильно укрепленных узла сопротивления немцев: Ольховские Хутора и Сенная Кересть.

Гвардия... Какая она? До встречи с живыми гвардейцами в Ольховке я представлял их себе в основном по историческим романам и картинам художников-баталистов. Понятие " гвардейцы" обязательно связывал с рослыми русскими богатырями-красавцами, одетыми в яркое, многоцветное обмундирование. Вспоминаются Семеновский, Преображенский, Павловский, Измайловский " его императорского величества лейб-гвардии" полки. Семеновцы щеголяли черными усами, павловцы - русыми, не то измайловцы, не то преображенцы - рыжими... Солдаты Московского лейб-гвардейского полка славились черными окладистыми бородами...

Гвардия... На моей родине, в белорусском местечке Освея, до глубокой старости дожил совхозный конюх Самодеенок. До революции он служил в гвардейском полку. Так вот, о бывшем гвардейце у нас рассказывали всевозможные были и небылицы. Дескать, какой это был в молодости силач, красавец, танцор и покоритель девичьих сердец!

Рассказывали еще о том, какой строгий отбор проходили новобранцы кандидаты в гвардейские части. В гвардию, мол, в старину не брали узкоплечих и конопатых, отсевали с кривыми зубами и оттопыренными ушами. А о росте уж и говорить нечего. У воинских начальников была якобы специальная " гвардейская мерка", и хорошо, если из сотни рекрутов хотя бы один доставал макушкой до заветной планки.

Освейские старики рассказывали о Самодеенке с чувством нескрываемой гордости. Дескать, вот какие мы, освейцы, молодцы! Один из наших парней даже в гвардию попал.

И вот передо мной советские гвардейцы. Есть среди них и рыжие, и курносые, и конопатые. В большинстве своем - среднего и выше среднего роста. Но попадаются также и долговязые, и коротышки. Ныне для присвоения гвардейского звания иные критерии: отвага, воинская доблесть, умение воевать и побеждать.

У гвардейцев 4-й нет ни белых панталон, ни лосин, ч у них такие же ватные брюки, как у нас. На головах не пышные кивера, а такие же, как у лыжбатовцев, шапки-ушанки и стальные каски. Серые шинели у многих гвардейцев пробиты пулями, покрыты желтовато-бурыми подпалинами, оставшимися на память от походных костров.