Вопрос первый. Вопрос второй. Вопрос третий. Вопрос четвёртый. Вопрос пятый. Заключение

(С) Нил Постман (Neil Postman) Этот перевод и другие материалы опубликованы на сайте www. neilpostman. ru.

Пер. А. Т., 2003 При перепечатке и/или цитировании ссылка на указанный сайт обязательна.

Оригинал материала: http: //codesign. scu. edu/tshanks/pages/Comm12/12Postman. htm.

Пять вопросов, которые нам нужно знать о технологических переменах

Нил Постман

Денвер, штат Колорадо, 27 марта 1998 г.

Доброе утро, ваши преосвященства, превосходительства, дамы и господа.

Тема этой конференции, - «Новые технологии и человеческая личность: вопросы веры в новом тысячелетии», - предполагает, конечно, что вы обеспокоены тем, что может произойти с верой в новом тысячелетии, и так и должно быть. В дополнение к нашим компьютерам, у которых уже почти нервное расстройство в ожидании 2000-го года, имеется множество яростных разговоров о XXI веке и о том, как он поставит перед нами уникальные проблемы, о которых мы знаем очень мало, но к которым, однако, мы должны тщательно подготовиться. Похоже, это волнует всех – бизнесменов, политиков, преподавателей, так же как и теологов.

Рискуя показаться снисходительным, могу я попытаться вас успокоить? Я сомневаюсь, что XXI век поставит перед нами проблемы более ошеломляющие, дезориентирующие или сложные, чем те, что мы встречали в этом веке или в XIX, или в XVIII, или в XVII, или даже во многих веках до того. Но для тех, кто чересчур нервничает насчёт нового тысячелетия, я могу для начала дать хороший совет, как противостоять ему. Совет исходит от людей, которым можно доверять и чья мудрость, можно уверенно сказать, превосходит мудрость президента Клинтона, Ньюта Джингрича, и даже Билла Гейтса. Вот что сказал нам Генри Дэвид Тó ро: «Все наши изобретения – ничего кроме совершенных средств достижения бесславного конца». Вот что сказал нам Гёте: «Человек должен каждый день попытаться послушать небольшую песню, прочитать хорошее стихотворение, увидеть хорошую картину и, если возможно, сказать несколько разумных слов». Сократ сказал нам: «Непознанная жизнь не стоит того, чтобы жить». Раввин Хиллель сказал нам: «Что ненавистно тебе, того не делай другому». И вот пророк Михей: «О, человек! сказано тебе, что - добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим». И я бы мог рассказать вам, если бы у нас было время (хотя вы все это хорошо знаете), что сказали нам Иисус, Исайя, Мухаммед, Спиноза и Шекспир. Одно и то же: нельзя убежать от себя. Человеческая дилемма такая, как была всегда, и является заблуждением верить, что технологические перемены нашей эры сделали неуместными мудрость веков и мудрецов.

Однако, говоря это, я отлично знаю, что мы действительно живем в технологическом веке, у нас есть особые проблемы, о которых Иисус, Хиллель, Сократ и Михей не говорили и не могли говорить. У меня недостаточно мудрости, чтобы сказать что делать с этими проблемами, так что мой взнос должен самоограничиться до некоторых вопросов, которые нам нужно знать, чтобы обратиться к этим проблемам. Я назвал свою речь «Пять вопросов, которые нам нужно знать о технологических переменах». Я основываю эти идеи на своем тридцатилетнем опыте изучения истории технологических перемен, но я не думаю, что эти идеи академичны или эзотеричны. Это вопросы, которые должен знать любой, кого волнует культурная стабильность и баланс, и я предлагаю их вам в надежде, что вы найдете их полезными в размышлении о влиянии технологии на религиозную веру.

Вопрос первый

Первый вопрос состоит в том, что технологическая перемена это всегда обмен. Я люблю называть это фаустовой сделкой. Технология даёт и технология забирает. Это означает, что на каждое преимущество, предлагаемое новой технологией, всегда есть соответствующий ущерб. Ущерб может превышать важность преимущества, или преимущество может быть вполне достойным цены. Может показаться, что это довольно очевидный вопрос, но вы бы удивились количеству верующих в то, что технологии это всегда сплошное благо. Стоит только подумать о том энтузиазме, с которым большинство людей воспринимают компьютеры. Спросите о компьютерах у кого-нибудь, кто знает их, и обнаружите, что они начнут, не смущаясь и не останавливаясь, восхвалять чудеса компьютеров. Вы также обнаружите, что в большинстве случаев они совершенно проигнорируют упомянуть недостатки компьютеров. Это опасный дисбаланс, поскольку, чем чудеснее технология, тем больше будут негативные последствия.

Подумайте об автомобиле, который в обмен за все его преимущества отравил наш воздух, удушил наши города и разрушил красоту природного ландшафта. Или можете обратиться к парадоксу медицинской технологии, которая приносит чудесные исцеления, но в то же время является доказуемой причиной некоторых заболеваний и инвалидностей, и сыграла значительную роль в понижении диагностических навыков терапевтов. Также неплохо вспомнить все интеллектуальные и социальные преимущества печатного пресса – его цена также была грандиозна. Печатная пресса дала прозу западного мира, но сделала поэзию экзотичной и элитарной формой выражения. Она дала нам индуктивную науку, но уменьшила религиозную чувствительность до формы причудливого суеверия. Печать дала нам современную концепцию государственности, но этим самым превратила патриотизм в грязную, если не смертельную эмоцию. Мы можем даже сказать, что печать Библии на местных языках привела к впечатлению, что Бог был англичанином или немцем или французом – т. е. печать уменьшила Бога до размеров местного владыки.

Возможно лучший способ выражения этой идеи – сказать, что вопрос «Что будет делать новая технология? » не важнее вопроса «Что новая технология разрушит? » В самом деле, второй вопрос важнее, и именно потому, что его так редко задают. Можно сказать, что правильный взгляд на перспективу технологических перемен должен быть скептичен насчёт утопических и мессианских взглядов тех, у кого нет чувства истории и тонкого баланса, от которого история зависит. На самом деле, если бы я мог решать, я бы запретил кому бы то ни было говорить о новых информационных технологиях, если человек не может продемонстрировать свои знания о социальном и психическом эффекте алфавита, механических часов, печатного пресса и телеграфии. Другими словами, что он знает о цене великих технологий.

Вопрос №1, таким образом, в том, что культура всегда платит цену за технологию.

Вопрос второй

Отсюда вытекает вторая идея – что преимущества и ущерб от новых технологий никогда не распределяются между людьми равномерно. Это означает, что каждая новая технология выгодна одним и вредит другим. Есть даже те, кого она вообще не задевает. Вспомните опять про печатный пресс в XVI веке, о котором Мартин Лютер сказал, что она есть «величайшее благоволение Бога, посредством которого дело Евангелия движется вперёд». Положив Слово Божие на кухонный стол каждого христианина, массовая печать подорвала авторитет церковной иерархии и ускорила распад папского престола. Протестанты того времени приветствовали это нововведение. Католики же были в ярости и без ума от горя. Поскольку я еврей, если бы я жил в то время, мне было бы всё равно, поскольку не было бы разницы, инспирирован ли погром Мартином Лютером или Папой Лео X. Кто-то приобретает, кто-то теряет, немногие остаются как были.

Давайте возьмем другой пример - телевидение, хотя здесь я должен заметить, что в случае телевидения в самом деле очень немного людей, не задетых так или иначе. В Америке, которую телевидение охватило сильнее, чем кого-либо ещё, множество людей находят его благом, и не в последнюю очередь те, кто сделал высокооплачиваемую, притягательную карьеру на телевидении среди управляющих, техников, режиссёров, дикторов новостей и артистов. С другой стороны, в долгосрочной перспективе телевидение завершит карьеры школьных учителей, поскольку школа была изобретением печатного пресса и должна выстоять или пасть в зависимости от того, какова будет важность печатного слова в будущем. Конечно нет шансов, что телевидение уйдёт, но школьные учителя, которые с энтузиазмом смотрят на телевидение, напоминают мне кузнецов на пороге столетия, которые не только воспевали хвалу автомобилю, но также и верили, что он расширит их бизнес. Теперь мы знаем, что их бизнес не был расширен; он был сделан ненужным, как мог бы догадаться сообразительный кузнец.

Вопросы, которые всегда должен держать в голове человек, знающий о технологических переменах, таковы: Кто выигрывает от введения новой технологии? Какие группы, какой тип личности, какая индустрия будет пользоваться преимуществом? И конечно, какие группы людей будут, таким образом, в убытке?

Эти вопросы обязательно должны быть у нас в голове когда мы думаем о компьютерных технологиях. Нет сомнения, что компьютер был и будет преимуществом для больших организаций, таких как военные ведомства, авиакомпании, банки и налоговые службы. Также ясно, что без него теперь не обойтись исследователям на переднем крае физики и других естественных наук. Но насколько компьютерные технологии были полезны массам? Сталелитейщикам, владельцам овощных лавок, автомеханикам, музыкантам, булочникам, каменщикам, дантистам, да, теологам, и большей части других, в чью жизнь проникает компьютер? Частная жизнь этих людей стала более доступной властным институтам. За ними легче следить и контролировать; их больше исследуют и все больше окружают таинственными решениями на их счёт. Они более чем когда-либо редуцируются к простым числовым объектам. Их закапывают в ненужной почте. Они – лёгкие цели для рекламных агенств и политических организаций.

Одним словом, эти люди – проигравшие в великой компьютерной революции. Выигравшие, среди которых компьютерные компании, мультинациональные корпорации и государство, будут, конечно, стараться внушить про-игравшим энтузиазм насчет компьютерных технологий. Так и должны поступать выиг-равшие, и поэтому они для начала рассказывают проигравшим, что с персональным компьютером средний человек может аккуратнее вести чековую книжку, лучше вести список рецептов, и делать более логичные списки на покупку. Затем говорят, что с компьютером можно голосовать дома, ходить по магазинам дома, развлекаться дома, и таким образом делать общественную жизнь излишней. И теперь, конечно, выигравшие постоянно говорят об Информационном Веке, всегда подразумевая, что чем больше информации у нас есть, тем лучше мы сможем решить значительные проблемы – не только личные, но также и большие общественные проблемы. Но насколько это правда? Если на Земле есть голодающие дети – а они есть – это не из-за недостатка информации. Мы уже давно знаем, как произвести достаточно еды для того, чтобы накормить всех детей на планете. Как получается, что мы позволяем столь многим из них голодать? Если на наших улицах насилие, это не из-за недостатка информации. Если с женщинами жестоко обращаются, если количество разводов и порнографии и душевных расстройств увеличивается, это все не имеет отношения к недостатку информации. Осмелюсь сказать, что это из-за того, что не хватает кое-чего другого, и не думаю, что мне нужно объяснять этой аудитории, чего именно. Кто знает? Этот Информационный Век может обернуться проклятием, если мы ослеплены им так, что не видим своих истинных проблем. Именно поэтому всегда необходимо спрашивать у тех, кто с энтузиазмом говорит о компьютерных технологиях: Почему вы это делаете? Какие интересы вы представляете? Кому вы надеетесь дать власть? У кого вы власть заберёте?

Не хочу обращаться к отвратительному, оставим зловещие мотивы. Скажу только, что поскольку технология помогает одним и вредит другим, эти вопросы всегда нужно задавать. И таким образом, то, что в технологических переменах всегда есть выигравшие и проигравшие, и есть вопрос №2.

Вопрос третий

Теперь третий. В каждой технологии внедрена мощная идея, иногда две или три идеи. Эти идеи часто скрыты от взора, поскольку они имеют довольно абстрактную природу. Но это не надо понимать так, что они не имеют практических последствий.

Возможно, вам знаком старый афоризм, говорящий, что «человеку с молотком все вокруг кажется гвоздями». Мы можем расширить эту мысль: человеку с карандашом все кажется предложением. Человеку с видеокамерой все кажется картинкой. Человеку с компьютером все кажется данными. Не думаю, что стоит воспринимать эти афоризмы буквально. Но они обращают наше внимание на то, что у каждой технологии есть предрассудок. Как и язык, он склоняет нас предпочитать и ценить определенные ракурсы и достижения. В культуре без письма человеческая память чрезвычайно важна, так же как пословицы, поговорки и песни, которые содержат накопленную устную мудрость веков. Именно поэтому Соломона считали мудрейшим из людей. В Первой Книге Царств сказано, что он знал 3000 пословиц. Но в культуре с письмом такие возможности памяти считаются потерей времени, а пословицы – всего лишь бесполезными выдумками. Пишущий человек предпочитает логическую организацию и системный анализ, а не поговорки. Человек телеграфа ценит скорость, а не самоанализ. Человек телевидения ценит непосредственное наблюдение, а не историю. Люди компьютеров, что о них сказать? Пожалуй то, что человек компьютера ценит информацию, а не знание, и уж точно не мудрость. На самом деле, в компьютерный век понятие мудрости может вовсе исчезнуть.

Третья идея, таким образом, в том, что каждая технология имеет философию, которая выражается в том, как технология заставляет людей использовать свой ум, что заставляет делать со своим телом, как она систематизирует мир, какие чувства усиливает и какими нашими эмоциональными и интеллектуальными склонностями она пренебрегает. Эта идея есть сумма и содержание того, что имел ввиду великий католический проповедник Маршал Маклахен, когда высказал знаменитую фразу «Средство есть послание» (‘The Medium is the Message’ – прим. пер. ).

Вопрос четвёртый

Вот четвертая идея: технологические перемены не аддитивны, они экологичны. Лучше всего объяснить на аналогии. Что произойдет, если мы поместим каплю красной краски в стакан чистой воды? Будет ли у нас чистая вода плюс красная капля? Очевидно, нет. У нас будет новая окраска каждой молекулы воды. Вот что я имею ввиду под экологической переменой. Новое средство не добавляет что-то; оно меняет всё. В 1500 году, после изобретения печатного пресса, уже не было старой Европы с печатным прессом. Была другая Европа. После телевидения, Америка не была Америкой с телевидением. Телевидение придало новую окраску каждой политической кампании, каждому дому, каждой школе, каждой церкви, каждой индустрии и т. д.

Именно поэтому мы должны быть очень осторожны насчет технологических инноваций. Последствия технологических перемен всегда огромны, часто непредсказуемы и большей частью необратимы. Поэтому мы также должны относиться с подозрением к капиталистам. Капиталисты по определению не только рискуют лично, но, что гораздо важнее, рискуют культурой. Самые творческие и смелые из них надеются использовать новые технологии на полную катушку, и их не сильно заботит, какие традиции уничтожаются по пути и готова ли культура жить без этих традиций. Капиталисты есть, одним словом, радикалы. В Америке, наши самые значительные радикалы всегда были капиталистами – такие люди как Белл, Эдисон, Форд, Карнеги, Сарноф, Голдвин. Эти люди вычеркнули XIX в. и создали XX в., поэтому для меня остаётся загадкой, почему капиталистов считают консерваторами. Может потому, что они склонны носить тёмные костюмы и серые галстуки.

Надеюсь, вы понимаете, что говоря об этом я не аргументирую за социализм. Я только говорю, что за капиталистами нужно тщательно следить и дисциплинировать. Они говорят о семье, браке, благочестии и чести, но если им позволить использовать новую технологию с полным экономическим потенциалом, они могут разрушить институты, которые делают такие идеи возможными. Здесь я могу дать вам всего пару примеров на эту тему, взятых из столкновений Америки с технологиями. Первый относится к образованию. Кто, хотелось бы спросить, сильнее всего повлиял на американское образование в этом веке? Если вы думаете о Джоне Дьюи или любом другом философе образования, должен сказать, что вы совершенно не правы. Сильнее всего повлияли тихие ребята в серых костюмах из пригорода Нью-Йорк Сити под названием Принстон, Нью-Джерси. Они разработали и продвинули технологию, известную как стандартизованный тест – такие как тест IQ, тест SAT и тест GRE. Эти тесты переопределили, что мы имеем ввиду под обучением, и в итоге реорганизовали учебный план под эти тесты.

Второй пример относится к нашей политике. Сейчас ясно, что люди, которые имели самое радикальное влияние на американскую политику нашего времени, не были политическими идеологами или протестующими студентами с длинными волосами и книгами Карла Маркса под мышкой. Радикалы, которые изменили природу политики в Америке – предприниматели в тёмных костюмах и серых галстуках, которые управляют большой телеиндустрией в Америке. Они не собирались превращать политический дискурс в форму развлечения. Они не собирались сделать невозможным участие в высокой политике людей с лишним весом. Они не собирались уменьшить политическую кампанию до 30-секундных рекламных видеороликов. Все, чего они хотели – это сделать телевидение огромной и безостановочной денежной машиной. То, что они по пути уничтожили реальный политический дискурс, их совершенно не волнует.

Вопрос пятый

Я подхожу к пятой и последней идее, которая состоит в том, что средство имеет тенденцию становиться мифическим. Я использую это слово в том смысле, в котором его использовал французский литературный критик Роланд Борхес. Он использовал слово «миф» для обозначения общей тенденции мышления о наших технологических созданиях как если бы они были даны Богом, как если бы они были частью естественного порядка вещей. Я как-то спрашивал своих студентов, знают ли они, когда был изобретён алфавит. Вопрос изумлял их, как если бы я спросил, когда были изобретены облака и деревья. Они считают, что алфавит это не что-то, что было изобретено. Что он просто есть. И так со многими продуктами человеческой культуры, но чаще всего с технологиями. Машины, самолеты, телевидение, кино, газеты – они получили мифический статус, потому что воспринимаются как подарки природы, а не как артефакты, произведённые в особенном политическом и историческом контексте.

Когда технология становится мифической, это всегда опасно, поскольку тогда она воспринимается как есть, и поэтому тяжело поддается модификации и контролю. Если вы предложите среднему американцу, что телевещание не должно начинаться раньше 17: 00 и должно прекращаться в 23: 00 или что не должно быть телерекламы, он сочтёт идею нелепой. Но это не потому, что он не согласен с вашей культурной позицией. Он сочтет это нелепым, поскольку считает, что вы предлагаете изменить что-то в природе; как если бы вы предложили, что солнце должно вставать в 10: 00 вместо 6: 00.

Как только я думаю о способности технологии становиться мифической, я вспоминаю замечание, сделанное Папой Иоаном Павлом II. Он сказал: «Наука может очистить религию от ошибки и суеверия. Религия может очистить науку от идолопоклонства и ложных абсолютов».

Я хочу сказать, что наш энтузиазм к технологии может обернуться формой идолопоклонства, и наша вера в ее благость может быть ложным абсолютом. Лучший способ взгляда на технологию – как на вторгающегося незнакомца, помня, что технология является не частью Промысла Божьего, а продуктом человеческого творчества и высокомерия, и ее добрые и злые возможности полностью зависят от внимания человека к тому, что она делает для нас и что она делает с нами.

Заключение

Итак, вот мои пять идей о технологических переменах. Первая – что мы всегда платим цену за технологии; чем больше технология, тем больше цена. Вторая – что всегда есть выигравшие и проигравшие, и что выигравшие всегда пытаются убедить проигравших, что они на самом деле выигравшие. Третья – что внутри каждой большой технологии есть эпистемологическое, политическое или социальное предубеждение. Иногда этот уклон помогает нам, иногда нет. Печатный пресс аннигилировал устную традицию; телеграфия аннигилировала пространство; телевидение унизило мир; компьютер, вероятно, разрушит общественную жизнь. И так далее. Четвёртая - технологические изменения не аддитивны; они экологичны, что означает, что они меняют всё, и поэтому они слишком важны, чтобы полностью быть в руках Билла Гейтса. И пятая – технология имеет тенденцию превращаться в миф; т. е. восприниматься как часть естественного порядка вещей, и поэтому пытается контролировать нашу жизнь больше, чем это нам полезно.

Если бы у меня было больше времени, я бы сообщил еще кое-что важное о технологических переменах, но на этом месте я закончу такой мыслью. В прошлом мы испытывали технологические перемены как лунатики. Наш немой слоган был «технология ü ber alles», и мы желали изменить нашу жизнь, чтобы соответствовать требованиям технологии, а не требованиям нашей культуры. Это форма глупости, особенно в век огромных технологических перемен. Нам нужно идти дальше с широко открытыми глазами, чтобы мы могли использовать технологию, вместо того, чтобы она использовала нас.