ГЛАВА XVII

«Жизнь идет, я каждый день становлюсь старше, но все мои знания были приобретены в прошлом людьми, которые умерли. Они определили мое будущее, и оно такое, что его можно назвать бессмысленным. Пытался ли я заработать на жизнь? Да, черт возьми, и не раз. У меня это получалось, но жизнь устроена так, что сколько раз получалось, столько же раз этот успешный период и заканчивался. Я не могу просто взять и не пойти на работу – мне нужны деньги, чтобы не умереть с голоду, я обязан работать; я не могу нормально отправиться в отпуск – потому, что у меня пациенты и подменить меня некем. На меня наложили ответственность. Мы породили безумие и назвали его разумом. Знания многих людей упираются только в человеческое сосуществование и умение лгать. Предметы искусства смешны: мы покупаем сюрреализм и пытаемся в этих картинах что-то увидеть, хотя могли бы на эти деньги отстроить хороший участок дороги. Мы не прагматичны и живем в ценностях, которые уничтожают нас самих. Все еще кормим истеблишмент, подчиняемся ему – и говорим о свободе. Громкие крики о демократии заглушает саму демократию. Разве можно жить в мире, где счастьем называется возможность стать первым и унижать этим других; где люди смеются над болью другого, а увидев, что сломалась дорогая вещь, переживают; где школа учит правилам поведения и знаниям, которые не пригодятся в жизни; где все кругом пишут о том, как все плохо, но никто не предлагает, как сделать хорошо? Мы боимся сказать, что эра власти себя изжила, что спорт порождает агрессию и его не должно существовать в соревновательной форме, что мы загрязняем планету, когда есть экологические источники ресурсов. Мы мерим всех одной линейкой, но говорим, что все люди разные. Мы нарушаем логику, строя крепкие дамбы убеждений, что иначе невозможно жить, что без власти наступит анархия и общество погибнет, но закрываем глаза на то, что власть на нас паразитирует. Мы не строим будущее, мы строим тюрьму для самих же себя с патриотическими словами о том, что кусок земли и тряпка с какими-то знаком – наша родина, забывая о том, что Земля – наша родина, а не территориальные границы, которые можно изменить.

Нет смысла жить потребительством, которое нас развращает. У нас нет инстинкта эгоизма, но есть инстинкт выживания, который в неэгоистичном обществе не нужен и легко контролируется сознанием. Мы с рождения не умеем врать, этому мы учимся в период формирования сознания. Мы изначально воспитаны неправильно, на гиблых ценностях, и говорим о вещах, которых из-за эгоизма априори для нас не существует. Спорт создает одного лучшего, но делает тысячи худших, и после этого эти тысячи должны быть отзывчивыми? До тех пор, пока мы не избавимся от эгоистичных устоев, не создадим менталитет единства и направленности на рациональное использование ресурсов для всех, без командиров и власти, мы, и наши дети, и дети наших детей будут всего лишь рабами иллюзии свободного общества. Нас ограничивает закон, потому что мы неправильно себя ведем, и это главный аргумент того, что живем мы неправильно! »

Эти листы мне принес санитар, он нашел их у нашего грибника. Было удивительно читать это: шизофрения не расщепляла его «я», у него было что-то похожее на резонерство, и текст был вполне осознанным. Я решил навестить Александра.

– Мне довелось прочитать, что ты написал, – сказал я. – Ты правда, считаешь, что существование законов говорит о неэффективности ценностей общества?

– Да, – спокойно ответил он. – Человек – это открытая книга, в него можно записать все, что угодно, и он будет следовать этому сценарию. Запиши эгоизм – и он будет эгоистичным на протяжении жизни. Запиши добродетель – и он будет всеми силами стараться сохранить ее.

– Но в детстве обман – это развитие воображения. Впоследствии, когда человек вырастает, обман преобразуется в психологическую защиту, и, таким образом, человек продолжает жить во лжи.

– Каковы причины лжи? – спокойно спросил он, развалившись на кровати.

– Личная выгода любого характера, – ответил я.

– Если все дать в изобилии, то зачем врать изначально? Ребенок в таком обществе перестанет лгать, а все его вопросы должны быть удовлетворены и объяснены родителями. Если ребенок знает, что и почему, разве он станет исследовать? Бить, грызть и т. д.? Он будет удовлетворен этим.

– А как же воспоминания, которые с годами будут искажаться?

– Если человек будет знать это, то он не будет настаивать на чем-то другом.

– Утопия, не считаете? – спросил я.

– Отчего же? – удивился он. – Все реально, если этим займется государство, вынужденно или само по себе.

– Но это же орган власти. Как чиновники откажутся от нее? Придется же работать и заниматься прочей ерундой.

– В мире хватает ресурсов, а машины вполне могут заменять человека во многих отраслях, от приготовления пищи до сложных задач разных масштабов. Это было возможно еще в начале 2000-х. А люди никак не могут отказаться от власти. Она рудимент. Даже не то, что рудимент, а паразит.

– Это сложно представить, – сказал я, думая о том, что он не подает признаков шизофрении.

– Разумеется, это сложно представить человеку, прожившему почти целую жизнь. И чем старше человек, тем закоренелей его представление о том, что власть должна быть.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Замечательно, – ответил он.

– Галлюцинации беспокоят?

– Наверное. Я не знаю, сложно понять, где правда, а где вымысел.

– Опиши, что ты чувствуешь, – попросил я.

– Серега, ну зачем тебе это? Ты ведь не доктор, – ответил он.

– Мне интересно, – ответил я, понимая, что он лишь частично находится в здравом уме. Где-то на границе фантазии с реальностью.

– Ну, если тебе так интересно... Я вижу мир, словно в тумане, реагирую на все так, словно это не я управляю телом, а оно само движется. Я думаю, а губы сами шевелятся, и я озвучиваю мысли. Это как игра, только тут можно чувствовать боль и радость, но они затуманенные. А еще ты, Серега, какой-то странный: не молодой и не старый, никак не могу понять, сколько тебе лет. Мне легко философствовать, меня увлекает этот процесс, но как-то сложно думать о чем-то одном. С трудом, но мне удается. Записывать мысли получается лучше.

– А чем ты занимался до того, как попал сюда?

– Писательским делом.

– Ты писатель? – удивился я.

– Да. Косачев, можешь поискать, как выйдешь отсюда.

– Но это моя фамилия! – возразил я.

– Нет-нет, это моя фамилия, а ты найди себе другую.

Продолжать беседу я не стал. То, что мне показалось нормальным, оказалось бредом. В форме философии это выглядело разумным рассуждением, но когда я копнул чуть глубже, стало ясно, что я ошибся. Типичная шизофрения. Только мысли на листках были уж больно складно изложены. Это отвлекало, но я решил не заострять на этом внимание.

Александр подошел к окну, и, стоило мне только встать, он спросил:

– Кто эта девушка?

– Сюзанна, – ответил я, вспомнив, что она должна быть во дворе. И солгал, заметив, что он проявил интерес: – Это моя сестра.

Мне пришла в голову одна идея. Я хотел разыграть его галлюцинацию, чтобы попытаться выйти через чувства. Я направился к выходу, а он, будто назло, спросил:

– Симпатичная. У нее есть кто-нибудь?

Я повернулся, хотел было ответить, но Александр, видимо, уже успел получить ответ.

– Это хорошо. Познакомишь? – спросил он.

– Конечно, – ответил я и отправился к Сюзанне. Но стоило мне выйти из палаты, как в глазах помутнело и снова послышался женский голос: «Я принесла кое-что интересное посмотреть». Встречу с Сюзанной я отложил. Решил, что нужно полежать и немного отдохнуть. Как только лег, я начал думать над словами, которые звучали в голове. Посмотреть? Что посмотреть? И тут я вспомнил про флэшку, на которой хранилось видео, где Анну насиловали. Подумав, я решил, что, возможно, это мое подсознание намекает на что-то важное, и включил ноутбук.

Смотреть было больно, но на какой-то момент я отвлекся от того, что испытывала Анна, и внимательнее рассмотрел насильников. Один из них был тем, кого я выгнал, когда вернулся домой, а у второго подергивался уголок губ. На память мне пришел отец Сюзанны. Когда я сказал, что это он изнасиловал свою дочь, он занервничал и у него начался тик. Я сделал снимок экрана с его лицом, а затем скинул изображение на телефон. Качество видео было отличным, можно было отчетливо разглядеть каждый изгиб кожи. Раньше я думал, что пленка даст мне лишь понимание того, что съемка велась на очень дорогую камеру, а это означало финансовую независимость насильников. Но в свете новых событий я понял, что, возможно, нашел косвенного убийцу жены. Третий мужчина был довольно неприметным. Всех найти я не надеялся, но, по крайней мере, до одного мог добраться.

После того, как я поговорил с Сюзанной, ко мне пришла Анжелика, жена моего друга.

– Саш, мне нужна твоя помощь. Вася ко мне совсем охладел, – расстроенно сказала она. – Я по-разному пробовала до него достучаться, но он ведет себя так, будто мы не муж и жена, а просто сожители.

– Как в постели дела? – задал я обычный для подобных ситуаций вопрос.

– Нормально. Но редко, – коротко ответила она.

– Каким образом ты пробовала ему показать, что ты ему не сожительница, а жена?

– Говорила, показывала, кричала, игнорировала, менялась, критиковала.
Эх, – выдохнула она, – в основном, только крики и ругань.

– Женщины! – улыбнулся я. – Если тебе сказать, чтобы ты полюбила какого-то определенного человека, ты будешь к нему испытывать любовь?

– Нет. Нельзя так просто полюбить, – уверенно ответила она.

– А если на тебя накричать, ты полюбишь его?

– Нет, – уже расстроено ответила она, понимая, что попытки были безнадежными изначально. – Я уже вижу, что толку от этого нет. А что делать-то? Он не реагирует не на что!

– Не капай ему на мозги, это не поможет. Не нарушай его личное пространство без нужды. Начни вести себя так, как ведет себя он. Васе об этом не говори. Он, конечно, начнет беситься, а ты чередуй: то игнорируй, то люби его в ответ. И относись проще – я знаю, что тебе это не нравится, но нужно потерпеть. Он же с тобой, хотя мог бы быть с другой, правильно?

– Но меня раздражает его поведение!

– Я знаю, как это бывает. Человек вроде ничего не сделал, обычная фраза или просьба, а тебя это ужасно злит. Это из-за нервозности. Ты пьешь Персен или Ново-Пассит?

– Нет, перестала.

– А нужно! Разница огромная! Вот представь: ты просишь стул, а в ответ тебя им ударяют. Это без таблеток. А если с таблетками – ты просишь стул, и тебе его аккуратно подают. Это инверсионное олицетворение твоей реакции на ситуацию. Контролировать себя сложно: откуда-то появляется раздражительность, это все ухудшает твое состояние и без Васиного безразличного отношения. Так что не пренебрегай антидепрессантами. И когда он начнет проявлять к тебе чувства, не нужно сразу все бросать и повторять ситуацию снова. Этот метод тебе на всю жизнь.

Анжелика ушла, а я снова задумался. Я мог отомстить за смерть жены предполагаемому обидчику. Мой выбор мог решить дальнейшую судьбу, и не только мою: один неверный шаг – и была бы сломана целая жизнь. Конечно, опыт мне подсказывал, что лучше не нужно этого делать. Но как же справедливость? Ведь ее существование – наших рук дело и доверяться суждениям религии на этот счет не приходится. Любой адекватный человек, разбирающийся в психике, скажет, что дело не в карме или суде божьем, а в том, что человек, игнорируя опасность, привыкает идти по краю и сам зарабатывает последствия. Жизнь вполне последовательная штука, если знать начало поступков. Было бы логично бить в самое начало, но родители этого садиста уже сделали свое дело. Делать что-то с ним бесполезно, он уже подавлен смертью жены и состоянием дочери. Но вспоминая, как он всегда трясся за свою прелестную дочь, можно было бы реально ему насолить. Вопрос был в другом: заслуживает ли это Сюзанна? И буду ли я лучше него? Но Анна тоже не заслуживала того, что с ней случилось, и понятие «лучшее» – всего лишь иллюзия, если это касается морали и человеческих ценностей.

Решение я уже принял, но мне нужно было подтверждение, и я попытался его найти в видео, оставшемся мне на память о любимой жене. Все, что я увидел – агрессию; все, что почерпнул – ненависть. До конца досмотреть я не смог, нервы не выдержали даже просмотра без звука.

Прошло несколько дней. За это время я успел рассказать Сюзанне, что отец ее отверг.

– Ну, как ты сегодня? – спросил я, придя узнать, как ее дела.

– Смирилась, – ответила она, сидя на кровати и опершись о стену.

– Я хочу показать тебе одно фото, – сказал я, доставая телефон. – Тебе случайно не знаком этот человек?

– Ммм… Похож на отца, но это не он, – ответила она, рассматривая фото.

– Ты уверена? – спросил я, пытаясь разобраться.

– Да, – утвердительно ответила она. – Посмотрите на зубы и залысины. У него всего этого нет, – глянув на меня, произнесла Сюзанна. – А почему вы спрашиваете? Это ваш знакомый?

– Да, что-то вроде того, – ответил я. – Должен ему кое-что. Хотелось бы вернуть, но никак не могу его найти.

– Кто ищет, то всегда найдет! – ответила она. Затем спросила, искоса глядя на меня: – Вы женаты?

– Вдовец, – ответил я.

– А что с ней случилось? – продолжала спрашивать она. В ответ я дал ей флэшку с видео и ушел, похлопав рукой по ее ноге.

Я знал, что это обойдется без последствий: ее отец не был тем, кем я его считал, а поделиться с кем-то из женщин мне нужно было. Женщины удивительно действуют на мужчин, и потому я решил сделать ее своим психотерапевтом. А что скрывать? Она прекрасна, и возраст для нее явно не помеха. Этика врача и пациента? Да кому она нужна, если чувства взаимны и не важно, намеренно их вызвали или нет? Видео, которое я ей дал, разумеется, нас сблизило: она увидела меня с другой стороны, и это не могло не привлечь ее ко мне.

Время шло. Общение с Александром укрепляло мою веру в то, что ничто не истинно и все нравственные нормы навязаны средой. Сюзанна с Александром периодически виделись, это помогало вытащить его из мира иллюзий, и он начинал идти на поправку. Затем в один из дней Сюзанна мне призналась, что начала что-то чувствовать к нему. Меня это, само собой, задело. Я не мог позволить им быть вместе, потому что сам хотел быть с Сюзанной и успел пропитаться чувствами к ней. Тогда я начал пичкать Александра психотомиметическими средствами, которые развивали психотические расстройства на фоне помраченного сознания. Сюзанна также принимала психотомиметические средства, но уже другого типа: они не изменяли ее сознание и были относительно безвредны. Это нужно было для того, чтобы после ей рассказать, что все, что с ней было, всего лишь иллюзия, и Александра на самом деле не существовало.

Когда я перевел Александра в другое отделение по причине тяжелого состояния, я мог бы перестать пичкать Сюзанну галлюциногенами, но не перестал, а наоборот, начал давать ей психотомиметические средства, которые развивали расстройство сознания, как у Александра. Я сделал это, потому что боялся, что она может меня не принять в нормальном состоянии. Так и получилось, что из-за собственного страха и боязни остаться без нее, я свел молодую девушку с ума.

– Все такое белое и мягкое – говорила она, щупая воздух руками. – Ой, и ты тоже словно бархатный! – сказала Сюзанна, дотрагиваясь до моего лица.

– Да, – довольно отвечал я, а сам разглядывал ее. И чем больше смотрел на нее, тем больше хотел в ней утопать.