ГЛАВА XIII

Рабочий день изначально был необычным. Утром Арина сказала, что любит меня, хотя раньше такого не говорила. Анна тоже утром сказала, что любит, когда будила. А еще кошка принесла мышь к моей кровати. Затем клиент поблагодарил за помощь и рассказал, что у них с женой наладились отношения. Все это удивляло, поскольку все шло слишком хорошо. Я было начал беспокоиться, что мир сошел с ума, но тут в дверь постучалась неожиданность.

– Можно? – приоткрыв дверь, спросила женщина в черных очках и шикарной шляпе.

– Проходите, – сказал я, указывая жестом на кресло.

– Здравствуйте. Дело в том, что однажды я совершила ошибку. Она стоила мне десятка лет жизни, но я сумела ее исправить, и сейчас не знаю, что делать, – говорила она знакомым голосом, но я никак не мог вспомнить, чьим. – Может, неправильно вмешиваться в жизнь человека, который наверняка меня уже забыл.

– Как бы ни распорядилась судьба, вы имеете право претендовать на человека, что бы за этим ни крылось. Жизнь непредсказуема, и иногда люди ошибаются. Это нормально. Человек учится опытным путем, – говорил я в непривычном для меня духе. Я даже сам удивился, что не расспросил о ситуации, в которой она оказалась, а сразу начал давать советы. Женщина очаровывала, и я не мог этому сопротивляться. Что-то знакомое тянуло меня к ней, и это сбивало с толку.

– Вы считаете, что можно вламываться в жизнь человека?

– Я считаю, что нельзя отказываться от мечты.

– Но ведь мечта должна тянуть к небу, чтобы был смысл просыпаться.

– Да. Но разве где-то сказано, что мечта не должна сбываться?

– А если она может навредить другому человеку?

– Человеку появление другого человека не может навредить, если с ним уже покончено. И если появление не вредит, то почему нужно отказываться от мечты? А если вредит, то есть все шансы осуществить мечту. Говоря о мечте, нужно быть эгоистичнее, иначе в рамках морали можно потонуть в личном несчастье. А это уже пахнет неврозом, что может пагубно отразиться на здоровье. Не наполняйте себя стрессом. Каждая дурная ситуация копится в вас по капле, и если сосуд переполнится, что с вами будет? Сначала нужно подумать о себе и только потом стараться не навредить другому человеку.

– Вы используете непривычные методы, – удивленно сказала она.

– Нельзя стать счастливым, забыв о себе. Сначала есть вы, и только потом – общество. Многие стараются навязать бихевиоризм, это стереотип поведения, но счастья он не дает, а только упрощает жизнь в обществе. Не могу сказать по вам, что вы нуждаетесь в социальной роли.

– Вы поспешно делаете выводы. Вы ведь не знаете, кто я, правда?

– Что мне даст отрывок из вашей биографии? Я не работаю с прошлым, как Фрейд, я работаю с будущим, придерживаясь точки зрения А. Адлера. Неумение сочинять свое будущее рушит судьбы. Не нужно бороться с прошлым, потому что иначе не будет будущего.

– А как же настоящее? Здесь и сейчас? Что вы о нем скажете?

– Гештальт-терапия, то есть терапия происходящего здесь и сейчас, не подействует, если у вас не будет мечты. Именно мечта зажигает человека и дает смысл просыпаться, отрывая голову от подушки.

– А у вас есть мечта?

– Разумеется. Но мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне.

– Вы правы. Но я не знаю, стоит ли нарушать жизнь другого человека.

– Согласитесь, вы уже здесь, а значит, имеете притязания на мечту. Не так ли? – спросил я. Она на секунду задумалась.

– А если я плохой человек?

– Это уже пусть решает тот, другой.

– Я не уверена.

– Тогда уйдите ни с чем и живите не так, как вам хочется. Вы этого хотите? Прожить жизнь и жалеть о несовершенном поступке?

Она аккуратно сняла шляпу, а затем очки. И тут я начал распознавать знакомые черты лица. Она была похожа на Таню, но выглядела преображенной, живой. Я не верил своим глазам, полагая, что она уже мертва. Немного помедлив, Таня заговорила:

– Я прокручивала момент нашей встречи сотни раз и не знала, что сказать. Думала, ты сразу меня узнаешь и выпроводишь за дверь. К такому я была готова, скорее, даже ожидала этого, но ты остался хладнокровен. Ты действительно безразличен ко мне? Скажи что-нибудь, не молчи, твое молчание меня убивает! – нервничая, говорила она. Ее руки подрагивали, дыхание было прерывистым, без очков она не была такой защищенной и потому не находила себе места, не зная, куда деть глаза, и все бегала взглядом повсюду, пытаясь за что-нибудь уцепиться.

– Мне казалось, что тебя уже нет, – с горечью произнес я.

– После нашей встречи я нашла в себе силы начать менять жизнь. Поставила цель предстать пред тобой другой и вся этому отдалась. В моем случае это слово звучит двусмысленно, но фактически это так, – пытаясь за шуткой скрыть боль, проговорила она. – Затем – операции, психиатр, меня лечили от зависимости в Германии. Там это было более возможно, чем здесь. Родители сильно потратились на меня. А еще я была у себя на могиле. И знаешь, что там написано? «Мечтательница с безумной целью». Цель у меня и правда безумная. А еще помнишь песню: «Что происходит, друг, ты спрятался от мира и не звонишь», – начала она петь, и в этот момент слеза скатилась по ее щеке. Я не выдержал, тоже тихонько запел, и мы продолжили вместе: – «И кто же теперь нас так рассмешит, как ты? Ты мой супергерой, не погибай в сюжете своих страниц. Мне без тебя здесь мир не победить…»

Я взял отгул, и мы отправились в кафе. Там она рассказала, как выбралась. Когда их в очередной раз повезли на вызов, она ударила ножом по горлу сутенера. Затем в панике убежала, не имея ни копейки денег, да еще и в вульгарном наряде. Побродив по улице в поисках неизвестно чего, наткнулась на таксиста, который предложил ей деньги за секс. Она согласилась. Но денег было мало, и ей пришлось пройти еще по двум. Так она сменила наряд, позвонила родным, спряталась в каком-то жалком отеле и дождалась, пока ее не забрали. Затем – психотерапевт, хирург, психотерапевт, хирург, и так до тех пор, пока она не пришла в себя.

Я слушал ее и был в шоке от того, что она перенесла и при этом не сломалась.

– После нашей встречи я стала сама себе противна. Попытка самоубийства сорвалась, меня избили, – рассказала она. – После, когда я очнулась, поняла, что нужно не убивать себя, а спасаться. Поначалу это показалось бредом, но потом эта мысль не давала мне покоя. И я сбежала, ты уже знаешь, как.

– Даже не знаю, что сказать, – удивленно произнес я.

– Ничего не говори. Вот, – она положила на стол конверт, затем расплатилась за чай одной купюрой. – Прочти это, а там решишь.

После этих слов она спешно ушла, а я остался наедине с белым конвертом. Я не знал, что делать, и чувствовал пустоту в сердце, словно в мой сад забрались хулиганы и оборвали все яблоки с дерева, которое я растил и лелеял все эти годы. Томиться я не стал, питая воображение мыслями о том, что внутри, и открыл конверт.

«Если ты читаешь это письмо, значит, я тебе рассказала почти все. Умолчала только об одном: врачи обнаружили у меня рак поджелудочной железы. Когда ты меня видел, он прогрессировал, и мне повезло, что я вовремя сбежала: врачи смогли хоть как-то вмешаться. Мне дали время, удалив пораженный участок, и теперь у меня впереди пара лет, пока не начнется рецидив с жуткими соматическими проявлениями.

Я не хочу много писать о болезни и говорить на эту тему. Для тебя все равно это не имеет значения, мы оба знаем, кто я, и что я это заслужила. Знаешь, я даже рада, что все скоро закончится. Все, что меня держало раньше, это желание предстать пред тобой другой. Я не хотела, чтобы ты запомнил меня измученной пленницей, и я выполнила то, к чему стремилась. Я освободилась! Теперь мой путь свободен. Можно спокойно уйти в тень и навсегда исчезнуть из твоей жизни еще живой и красивой. Прости, что помешала спокойному течению твоих дней, но для меня это было важно.

И не забывай нашу песню: «Что происходит, друг, как будто ты не видишь больше в небе звезд. И я совру, я вру тебе, что их там просто нет…»

Снизу был написан номер телефона и никакой подписи к нему.

Таким образом, события взбаламутили ил в моем водоеме жизни. Дома меня встретила жена, и с виду все вроде было хорошо, но это все теперь, казалось, было пропитано серой скукой. Анна заметила, что я какой-то задумчивый.

– Что-то случилось на работе? – спросила она.

– Я тебе не говорил раньше, – начал я, – но у нас есть сбережения с рекламного бизнеса, который у меня был до тех пор, пока не сошел на нет. Там было пятьсот тысяч, сейчас с процентами должно быть больше.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Ты должна знать на случай, если вдруг что-то произойдет.

– Саш, ты меня пугаешь. Говори немедленно, что случилось? – Анна начала впадать в истерику. Я подошел к ней, сказал, что все хорошо, обратил ее к чувствам и оставил наедине с мыслями, а сам пошел к Арине. Она рисовала семейный портрет на альбомном листе фломастерами, которые сильно пахли краской. На рисунке я был поодаль от дочери с женой.

– Это мы? – спросил я дочку, показывая пальцем на портрет. – Арина? – повторил я, глядя на нее. Она не реагировала, только начала нервно водить фломастером по бумаге. Я подхватил ее на руки, поцеловал и вынес на свежий воздух. Она, придя в себя, начала оправдываться:

– Я только рисовала, пап, только рисовала! – Арина заплакала. Конечно, я начал ее успокаивать, а сам думал над рисунком. То ли она чувствовала какую-то холодность, то ли ей казалось, что они меня теряют. Рисунок я спрятал в портфель. Ночью, когда жена и дочь легли спать, я выпил виски, посмотрел на них спящих, затем взял письмо и перечитал его. Вспомнил пару забавных моментов с Таней из детства, затем набрал ее номер и, выйдя на улицу, позвонил.

– Привет, Таня. Спишь? – спросил я, нисколько не сомневаясь, что это ее номер телефона.

– Привет, – нежно ответила она. – Никак не могу уснуть. А ты-то чего не спишь?

– Мысль о тебе покоя не дает.

– Я тоже о тебе думаю, хотя знаю, что зря, – с сожалением ответила она.

– Может, не зря, – проговорил я. – Мне бы хотелось с тобой увидеться.

– Ты действительно этого хочешь, несмотря на то, кто я? – удивилась она.

– Тань, я проработал лет сорок психотерапевтом и живу уже вторую жизнь. Я многое видел и имею право жить так, как считаю нужным. Для тебя я не был ребенком в нашем детстве, и все было по-настоящему.

– Я долго не проживу, – скорбно заметила она.

– Нам хотя бы это время нужно побыть вместе, – ответил я.

После мы договорись о встрече вечером следующего дня. На работе я взял отпуск, Анне сказал, что еду делиться опытом с коллегами из других регионов. Вечером, как и договаривались, мы с Таней встретились возле отеля, где она остановилась. Пить не стали, дабы не осложнять Танину болезнь: мы оба прекрасно знали, что алкоголь не то что вреден при раке, а, более того, может являться причиной, вызывающей его. Сошлись на зеленом чае и стали говорить на разные темы. В том числе и об эстетике человеческого тела.

– Да что там пенис, – смеясь, говорил я, – вид вульвы довольно жуткий! Разве нельзя было этот орган создать более симпатичным? В детстве я впал в глубокое разочарование, узнав, что женщины, носительницы нежности и красоты, обладают таким безобразным органом.

– А ты не смотри, – шутливо подкалывала меня Таня.

– Да как-то стараюсь избегать визуальных контактов. Ох, бедные гинекологи! – иронично заметил я. – Они же почти каждый день это жуткое зрелище видят!

Вечером мы вышли на балкон, чтобы наблюдать закат. Нам хотелось попробовать вместе все то, что банально проделывают влюбленные. Однако ощущалась разница между Таней прошлой и настоящей: ей было очень тяжело придерживаться той роли, что определили для нее психологи. Годы в сексуальном рабстве сделали ее другой, какую-то часть в ней больше нельзя было изменить, не было столько времени на психотерапию. Сексом мы не занимались, хотя она хотела и даже настаивала. Ее поведение больше напоминало поднятие самооценки через секс: ощущение того, что она красива, что ее хотят. За прошедшие годы она создала такой идентификатор своей привлекательности и старалась его не потерять. Когда я отказал, она обиделась, ушла в ванную, а через несколько минут вернулась, как ни в чем не бывало.

– Может, выпьем? – предложила она, не оставляя попыток соблазнить меня.

– Нет, – ответил я, – давай прогуляемся. Нам свежего воздуха не хватает.

– А что, здесь плохой воздух?

– Да, плохой. Нужно проветриться.

– А мне он кажется свежим...

– Ты прекратишь или нет?

– Что прекращу? – удивилась она.

– Так, ясно. Мне лучше уйти, – ответил я, поднимаясь с кровати.

– Нет, Саш, не уходи! Прости, – взяв меня за руку, произнесла она. – Не знаю, что со мной происходит, никак не могу войти обратно в прежнюю колею. Мне все еще очень тяжело. Не оставляй меня одну, лучше помоги, помоги начать жить нормально. Прошу тебя…

Я остался с ней на полгода. У нее прослеживалась позитивная динамика, а потом в один из дней она исчезла, оставив на столе записку, в которой говорилось, что у нее начал обостряться рак и она не хотела бы, чтобы я видел ее больной. Ей было важно остаться для меня красивой. Это было и в школьные годы, и в годы ее сексуального рабства, и в период, когда она уже вышла из него. Мы провели вместе чудесное время, но оно было абсолютно другим и совершенно не таким, какое было когда-то в детстве. В том, что с ней случилось, я винил себя, и это заставило меня бросить семью на полгода; я уделял Тане двадцать четыре часа в сутки, чтобы искупить свою вину, но ни успокоения для себя, ни другого будущего для нее я не нашел. Периодически я смотрел на рисунок, оставленный дочерью. Поначалу мне казалось, что там нарисованы я, Анна, Арина и мой уход. Но со временем я разглядел в нем Таню, которую видел в прошлой жизни маленькой девочкой, и ее взрослую, которую видел перед исчезновением. Я же был поодаль, тем самым олицетворяя отдельность нашего существования. Так, в зависимости от ситуации, я наделял смыслом картинку, которая по сути ничего не значила. Перед тем, как вернуться к жене и дочери, я вновь посмотрел на рисунок. В нем я увидел одиночество, открывшееся мне первый раз за все время. Затем собрал вещи и отправился домой, испытывая душераздирающую пустоту...