Харуки Мураками 14 страница

Сжавшись в спальном мешке словно личинка цикады, Усикава поглядывал на темный потолок. От длительного пребывания в таком положении заболели суставы. Усикава вспоминал, как он сегодня, дрожа от холода, кусал холодную булку с бобовой начинкой на ужин, следил за дверью дешевого дома, обреченного на снос, украдкой снимал непривлекательных людей и производил малую нужду в ведро, которое оставил уборщик. Так это означало, что он начал все сначала?

При этом вспомнил, что забыл сделать одно дело. С трудом выбрался из мешка и, вылив мочу из ведра в унитаз, спустил воду. Вылезать из теплого мешка не хотелось, но он опасался ненароком споткнуться в темноте о ведро. После того опять залез в спальный мешок и некоторое время дрожал.

Неужели придется все начинать сначала?

Возможно, так и будет. Терять больше нечего. Кроме собственной жизни. Это легко понять.

В темноте на губах Усикавы появился улыбка, похожая на тонкое лезвие ножа.

Глава 14

_______________________

АОМАМЭ

Мое маленькое творение

В общем теперь Аомамэ жила в смятении и поиске. Она не могла предположить, что дальше с ней может случиться в мире 1Q84 года, в котором обычная логика и знания оказались почти непригодными. Как минимум, думала она, я проживу еще несколько месяцев и рожу ребенка. Она это чувствовала. Была в этом практически уверена. Потому что считала, что все будет продвигаться вперед с единственной целью — чтобы она родила ребенка. Она ощущала и видела все такие признаки.

Аомамэ вспомнила последние слова лидера секты «Сакигаке»: «Вам придется пройти тяжелые испытания. И после того, наверное, увидите все в соответствующем свете».

«Он что-то знал. Что-то очень важное. И туманными словами многозначительно пытался мне это передать, — вспоминала Аомамэ. — Возможно, это испытание действительно привело меня на порог смерти. Чтобы укоротить себе жизнь, я с пистолетом в руке поехала к рекламному щиту фирмы «Эссо». Но вернулась сюда живой. И узнала, что беременна. Может, и это заранее было определено».

В начале декабря несколько дней подряд ночью дул, резко завывая, сильный ветер и прибивал опавшие листья дзельква к пластиковым жалюзи на балконе. Пролетая между голыми ветвями деревьев, он предупреждал о наступлении холодов. Перекличка воронья стала еще более характерной и отточенной. Пришла зима.

Мысль о том, что, возможно, ребенок в ее чреве именно от Тэнго, с каждым днем набирала силы, а потому это стало восприниматься как факт. Однако эта мысль все еще не была столь логичной, чтобы кого-нибудь постороннего в ней убедить. А вот для Аомамэ она была ясной и вполне понятной.

«Если я забеременела без полового акта, то, собственно, от кого, как не от Тэнго? »

Как только наступил ноябрь, Аомамэ потяжелела. На улицу она не выходила, но каждый день выполняла много физических упражнений. Да и питание строго ограничила. После того, как ей исполнилось двадцать лет, ее вес стабилизировался, и не превышал пятидесяти двух килограммов. Но однажды стрелка напольных весов перешла за пятьдесят четыре килограмма и больше вниз не спускалась. Казалось, что и ее лицо стало круглее. «Наверное, это мое маленькое создание требует от материнского организма пищи для своего роста. »

Вместе с этим своим маленьким созданиям она и дальше наблюдала вечером за детской горкой. Искала на ней силуэт коренастого юноши. Поглядывая на две Луны в зимнем небе, легонько поглаживала низ живота под шерстяным одеялом. Иногда беспричинно пускала слезу, которая стекала по щекам и впитывалась в одеяло. Возможно, от одиночества. А может, от тревоги. Возможно, из-за беременности она стала уязвимой. А может, холодный ветер действовал на слезные железы и они слезоточили. Во всяком случае, она их не вытирала и не сдерживала.

В определенный момент слезы иссякли.

Она и дальше в одиночестве сидела на балконе и следила за детской горкой. «Ну нет, я уже не одинока! — вдруг подумала она. — У меня есть мое маленькое создание. Теперь нас двое. Смотрим на две Луны и ждем появления Тэнго». Иногда Аомамэ брала в руки бинокль и фокусировала его на безлюдной детской горке. Иногда брала в руки пистолет, чтобы почувствовать его вес. «Защитить себя, искать Тэнго и давать пищу будущему ребенку — вот какие обязанности поручено мне теперь выполнять», — рассуждала Аомамэ.

Однажды, под холодным ветром, наблюдая за парком, Аомамэ почувствовала, что верит в Бога. Внезапно открыла для себя этот факт. Будто на дне топкого болота ногами почувствовала твердую почву. Такое ощущение было необъяснимым и неожиданным. С тех пор как она себя помнила — она ненавидела Бога. Точнее говоря, отвергла систему и людей, которые были посредниками между Богом и ею. Долгое время такая система и люди были для нее синонимом слова «Бог». Ненависть к ним была ненавистью к Богу.

С самого рождения они ее окружали. От имени Бога ею управляли, командовали и загоняли в тупик. От его имени забирали у нее все время и свободу, а на душу навесили тяжелые оковы. Они проповедовали его доброту, а еще больше — его гнев и нетерпимость. В одиннадцатилетнем возрасте Аомамэ, набравшись храбрости, наконец смогла сбежать из такого мира. Но из-за этого была вынуждена многим пожертвовать.

«Если бы в этом мире Бог не существовал, то моя жизнь, наверное, было бы намного светлее, естественнее и полнокровнее, — часто думала она. — Я могла бы сохранить много прекрасных детских воспоминаний, не страдая от непрерывного состояния и страха. И тогда бы моя жизнь стала бы намного оптимистичнее, спокойнее и более полной».

Однако, приложив ладонь к низу живота и поглядывая на безлюдный парк сквозь щель пластиковых жалюзи, в глубине души она внезапно невольно почувствовала, что верит в Бога. Когда машинально повторяла слова молитвы и составляла вместе ладони, то, оказывается, подсознательно верила в него. Такое чувство проникло в нее до самых костей настолько, что никакая логика не могла его искоренить. Так же, как ненависть и гнев. «Но это — не их бог, а мой, — рассуждала Аомамэ. — Я поняла это потому, что стала жертвой их бога, с разодранным телом, ободранной кожей, высосанной кровью, вырванными ногтями, лишенной времени, надежд и воспоминаний. Мой бог не имеет конкретного вида воплощения. Не одет в белое. Не имеет длинной бороды. Ничего не дает и ничего не отбирает. Не обещает Царствия Небесного и не пугает адом. И в жару, и в мороз он просто где-то там есть».

Иногда Аомамэ вспоминала слова, которые произнес лидер секты «Сакигаке» перед самой смертью. Она не могла забыть его густого баритона. Так же, как и иглы, которой уколола заднюю часть его шеи.

Там, где есть свет, должна быть и тень, а там, где есть тень, — свет. Нет тени без света и света без тени. Неизвестно, LittlePeople добрые или злые. В определенном смысле это выходит за пределы нашего понимания и словесного формулирования. Мы издавна живем вместе с ними. Никогда добро и зло отдельно не существовали. С тех самых времен, когда человеческое сознание только-только зарождалась.

Аомамэ не знала, противостоят друг другу Бог и LittlePeople или же они являются разными сторонами чего-то одного целого? Но понимала, что обязательно должна защитить свое маленькое творение, находящееся в ней, и ради этого должна верить в Бога. Или же должна признать тот факт, что сама верит в него.

Она начала размышлять о Боге. Он не имеет конкретного облика, но одновременно может принимать любое обличие. Как, например, та женщина из ее сна. — Перед ее глазами опять появился обтекаемой формы образ автомобиля «Mercedes-Benz coupe». Новенького автомобиля, только что приобретенного. Из него спустилась изящная женщина средних лет. И на столичной скоростной автостраде сняла с себя и передала голой Аомамэ замечательное весеннее пальто. Тем самым защитила ее от холодного ветра и назойливых человеческих взглядов. После того вернулась в свою серебристую автомашину. Она знала, чтоб Аомамэ несет в себе эмбриона и что та должна его защищать.

Аомамэ начал сниться новый сон. Во сне ее держали под арестом в маленькой белой кубической комнате без окон, с одной дверью. Она лежала навзничь на простенькой постели. Лампа, подвешенная над ним, освещала ее раздутый, словно гора, живот, который, казалось, не был частью ее тела. Но она заблуждалась. Это была она, ее живот, и приближалось время ее родов.

Номер стерегли Лысый и Хвостатый. Эти два типа решили не повторять вторично своей ошибки. Должны были отвоевать потерянное доверие. Им поручили не выпускать Аомамэ из комнаты и никого туда не впускать. Они ожидали рождения ее маленького создания. Видимо, собирались забрать его от Аомамэ, как только оно появится на свет.

Аомамэ попыталась закричать. Отчаянно пыталась просить о помощи. Однако комната была построена из особого материала. Стены, пол и потолок моментально поглощали все звуки. Ее крик даже не доходил до собственных ушей. Аомамэ хотела, чтобы пришла женщина из серебристого автомобиля и спасла ее. Ее саму и ее маленькое творение. Однако голос Аомамэ глушили стены белой комнаты.

А маленькое создание, получая пищу через пуповину, поминутно росло. Желая вырваться из тьмы, билось ножками о стенки живота. Хотело света и свободы.

У дверей сидел долговязый Хвостатый, положив руки на колени и уставившись в одну точку пространства. Возможно, там висело маленькое твердое облачко. Рядом с кроватью стоял Лысый. Как и в прошлый раз, оба были в черных костюмах. То и дело Лысый поднимал руку и поглядывал на часы — так, будто ожидал с минуты на минуту прибытие на станцию важного поезда.

Аомамэ не могла шевельнуть ни руками, ни ногами. Хотя, кажется, никто ее не связыал веревкой. Кончики пальцев онемели. Она предчувствовала родовые потуги, которые безошибочно приближались, как неминуемо приближается мчащийся поезд. И Аомамэ уже слышала, как легонько вздрагивают рельсы.

И именно тогда она проснулась.

Аомамэ смыла под душем неприятный липкий пот и переоделась в новое, а влажное от пота белье бросила в стиральную машину. Конечно, она не хотела видеть такой сон. Однако этот сон постоянно к ней возвращался. С каждым разом его течение понемножку отличалось. Но место и конец оставались одинаковыми. Белая кубическая комната. Приближение родовых потуг. Два типа в безликих черных костюмах.

Они знают, чтоб Аомамэ носит это маленькое создание в себе. А может, потом узнают. И Аомамэ готова, если потребуется, без всяких колебаний всадить свинцовую пулю калибра девять миллиметров в головы Хвостатого и Лысого. Иногда Бог, который защищает ее, обливается кровью.

Раздался стук в дверь. Сидя на стуле в кухне, Аомамэ сжала правой рукой пистолет со спущенным предохранителем. На улице с самого утра падал холодный дождь, который своим зимним запахом окутывал весь мир.

— Господин Такая, добрый день! — сказал человек за дверью, перестав стучать. — Я — знакомый вам служащий из «NHK». Извините за возможные хлопоты, но я снова пришел за абонентской платой. Господин Такая, вы дома, не так ли?

Аомамэ молча стала ему отвечать. Мол, мы звонили в «NHK» и нам сказали, что вы притворяетесь сборщиком платы. Собственно, кто вы такой? И чего вы хотите?

— Человек обязан платить за то, чем пользуется и что получает. Такой общественный закон. Вы получаете электромагнитные волны, а потому должны за это платить. Несправедливо, когда вы что-то получаете, а взамен ничего не платите. Как вор.

Его голос, хрипло, но достаточно четко, разносился по всему коридору.

— Я не руководствуюсь никакими личными мотивами. Не ненавижу вас и не собираюсь наказывать. Просто от рождения не переношу несправедливости. Человек обязан платить за то, что получил. Господин Такая, пока вы не откроете двери, я буду приходить и стучать. Наверное, вы этого не хотите, но этого стука в дверь и не требуется. Я не какой-то полоумный дядька. Если бы мы поговорили, то, наверное, достигли бы какого-то компромисса. Господин Такая, так вы не хотите открыть двери?

На время стук возобновился.

Аомамэ сжимала обеими руками пистолет. «Возможно, этот человек знает, что я забеременела, — подумала она. Ее подмышки и кончик носа вспотели. — Я ни за что не открою двери. Если он попытается открыть ее силой, используя дубликат ключа, отмычку или какой-то инструмент, я выпущу ему в живот все пули, что есть в пистолете».

Ну нет, этого не произойдет. Она это знала. Никто извне не сможет открыть двери. Ибо они отпирались только изнутри. Вот почему этот человек сердится и разглагольствует. Думает, словами испортить ей нервы.

Минут через десять человек ушел. После того, как громко грозил, хитро уговаривал, а напоследок, сердито ругаясь, предупредил, что вновь придет.

— Господин Такая, вы не сможете убежать. Пока вы получаете электромагнитные волны, я обязательно буду приходить. Я так просто не сдаюсь. Такой у меня характер. Ну, до следующей встречи!

Его шаги Аомамэ не услышала. Но за дверью его не было. В этом она убедилась, заглянув в глазок. Поставив пистолет на предохранитель, она пошла в ванную комнату и ополоснула лицо. Рубашка под мышками опять пропиталась потом. Переодеваясь в новую рубашку, Аомамэ стала голой перед зеркалом разглядывать себя. Живот еще не распух настолько, чтобы привлекать человеческое внимание. Но в его глубине скрывалась важная тайна.

С хозяйкой усадьбы в Адзабу Аомамэ все же поговорила. В тот день Тамару, обсудив с Аомамэ несколько дел, передал трубку хозяйке. Разговор, по крайней мере сначала, не касался непосредственно положения Аомамэ и обходился общими словами.

— Новое место для вас уже приготовлено, — сказала хозяйка. — Там вы сделаете то, что наметили. В безопасности регулярно будете получить консультации специалистов. Если захотите, то можете немедленно туда переселиться.

Может быть нужно рассказать старой хозяйке, что люди нацелились на ее маленькое создание? То, что во сне два типа из секты «Сакигаке» пытаются отобрать у нее ребенка? И то, что, возможно, у фальшивого сборщика платы «NHK», требующего открыть дверь ее квартиры, была такая же цель? Однакоб Аомамэ передумала. Она доверяла старой госпоже. Любила и уважала ее. Но сейчас главная проблема в другом: на какой стороне мира она живет?

— Как себя чувствуете? — спросила хозяйка усадьбы из Адзабу.

Аомамэ ответила, что все идет хорошо, без проблем.

— Это самое важное, — сказала хозяйка. — Но ваш голос звучит как будто немного по-другому, чем всегда. Может, мне так кажется, но в нем чувствуется какая-то твердая настороженность. Если вас что-то, даже самое малейшее, беспокоит, смело нам сообщайте. Думаю, мы сможем чем-то помочь.

— Возможно, из-за пребывания на одном месте, незаметно для меня, нервы все таки стали пошаливать, — спокойным тоном ответила Аомамэ. — Но не обращайте на это внимание, я все свободное время посвящаю сохранению здоровья. Ведь это, как-никак, моя профессия.

— Конечно, — согласилась старая хозяйка и сделала короткую паузу. — Недавно в течение нескольких дней вокруг нашей усадьбы вертелся какой-то подозрительный человек. Особенно интересовался, вроде бы, убежищем для женщин. Те три женщины, видевшие его изображения на мониторе следящей видеокамеры, с ним никогда не сталкивались. Возможно, он разыскивает вас?

Аомамэ слегка нахмурилась.

— Получается, что связь между нами стало известна?

— Не знаю. Но и такая возможность не исключена. У этого человека довольно странная внешность. Большая деформированная голова. Сплюснутая и почти лысая. Невысокого роста, коренастый, с короткими ногами. Не помните такого? Сплюснутую лысую голову?

— С балкона моей квартиры я часто наблюдаю за людьми, проходящими по улице. Но никого, похожего на такого мужчину, не замечала. Говорите, что его внешний вид привлекает к себе внимание?

— Очень. Он напоминает рыжего клоуна, который выступает в цирке. Если они прислали его следить за нашей усадьбой, то их выбор следует назвать странным.

Аомамэ с этим согласилась. Вряд ли секта «Сакигаке» умышленно выбрала человека с такой примечательной внешностью на роль детектива. Ведь они, наверное, не испытывали нехватки кадров. А может этот человек не имеет никакого отношения к секте и они еще не знают о связи между Аомамэ и старой хозяйкой? И все же, собственно, кто он такой и с какой целью следит за женским приютом? Возможно, он такой же, как фальшивый сборщик платы «NHK», который настойчиво стучится в дверь? Конечно, нет оснований считать, что это один и тот же человек. Лишь эксцентричность поведения фальшивого сборщика платы и странная внешность мужчины, слоняющегося возле усадьбы в Адзабу, указывают на какое-то их сходство.

— Как только заметите этого человека, дайте нам знать. Может, необходимо будет принять кое-какие мероприятия.

Аомамэ ответила, что сразу сообщит.

Старая дама снова замолчала. В общем, как-то неожиданно. Потому что во время телефонного разговора всегда вела себя по-деловому и никогда времени зря не теряла.

— А вы как себя чувствуете? — невзначай спросила Аомамэ.

— Как всегда, хорошо, — ответила старая дама. Но в ее голосе послышалось легкая неуверенность. Что тоже удивляло.

Аомамэ ждала продолжения разговора.

— Только вот в последнее время стала часто ощущать, что старею. Особенно после того, как вы исчезли, — сказала наконец, через силу, хозяйка.

— Я не исчезла. Я нахожусь здесь, — бодрым голосом сказала Аомамэ.

— Конечно, это правда. Вы там и я могу иногда с вами разговаривать. Но когда мы регулярно встречались и делали упражнения, я, кажется, заряжалась от вас жизненными силами.

— Вы сами имели в себе их естественный запас. Я только помогала вам их методически добывать. И без меня вы сами можете делать подобные упражнения.

— Признаюсь, еще недавно и я так думала, — задумчиво, медленно подбирая слова, сказала старая дама. — Я считала себя особым человеком. Однако время забирает понемногу жизнь у всех людей. Человек не умирает сразу в определенное время. А угасает медленно, изнутри. И только через какое-то время наступает час окончательной расплаты. Никто не может ее избежать. Человек обязан платить за то, что получил. Только теперь я осознала эту истину.

Человек обязан платить за то, чем пользовался. Аомамэ нахмурилась. То же самое сказал тот фальшивый сборщик платы «NHK».

— Я вдруг осознала это тем сентябрьским дождливым вечером, когда не унимался страшный гром, — сухим, бесцветным голосом продолжала хозяйка. — Сидя в своей гостиной и думая о вас, я смотрела, как по небу пробегают молнии. И именно тогда я поняла истину, которую они ярко осветили. В тот вечер я потеряла вас и вместе с этим что-то в себе. Возможно, даже не что-то одно, а многое. Нечто, что было моим стержнем и поддерживало меня как человека.

— Может, в том, что ушло, содержался и гнев? — решительно спросила Аомамэ.

Наступила тишина, похожая на дно высохшего озера.

— То есть, тогда среди всего прочего, что я потеряла, был и гнев? — переспросила старуха хозяйка. — Вы об этом спрашиваете?

— Да, именно так.

Старая дама слегка вздохнула.

— Ответ на ваш вопрос положительный. Там, среди непрестанной грозы я почему потеряла и страшный гнев. По крайней мере, он отступил куда-то далеко. Теперь во мне не осталось состояния, когда он некогда пылал. Взамен пришло нечто похожее на легкую грусть. Хотя я никогда не думала, что такой гнев когда-нибудь погаснет… А как вы об этом догадались?

— Потому, что примерно такое же случилось со мной в тот вечер во время непрерывной грозы.

— Вы имеете в виду свой собственный гнев?

— Именно так. Того страшного гнева теперь в себе я не нахожу. Это не значит, конечно, что он полностью исчез, а, как вы говорите, отступил куда-то далеко. Долгое время он занимал в моей душе много места и вовсю гнал меня.

— Как неутомимый жестокий извозчик, — сказала хозяйка. — Но сейчас он обессилел, а вы забеременели. Так сказать, взамен.

Аомамэ выровняла дыхание.

— Это правда. Взамен у меня есть что-то крохотное. Оно не имеет ничего общего с гневом. И с каждым днем оно становится больше.

— Безусловно, вы должны его оберегать как нечто драгоценное, — сказала хозяйка. — Ради этого вам надо как можно скорее перебраться в безопасное место.

— Вы правы. Но прежде всего, я все-таки хочу закончить одно дело.

Положив трубку, Аомамэ вышла на балкон и сквозь щели в пластиковых жалюзи стала смотреть на улицу и детский парк. Приближался вечер. «Прежде чем кончится 1Q84 год и они меня заметят, я ддолжна во чтобы то ни стало найти Тэнго» — решила она.

Глава 15

_______________________

ТЭНГО

Тайна, которую нельзя открывать.

Выйдя из пивной «Мугиатама», Тэнго в задумчивости, бесцельно бродил какое-то время по улицам. Потом решил пойти в маленький детский парк. Туда, где впервые увидел на небе две Луны. Как и тогда, подняться на детскую горку и попытаться еще раз взглянуть на небо. Чтобы снова увидеть обе Луны, которые, возможно, что-то ему расскажут.

«Когда же в прошлый раз я заходил в тот парк? » — думал на ходу Тэнго. И не мог вспомнить. Время протекало неравномерно, и ощущение временного промежутка не было стабильным. «Видимо, в начале осени». Он вспомнил, что тогда был одет в тенниску с длинными рукавами. А сейчас декабрь.

Холодный ветер гнал стайку облаков в сторону Токийского залива. Словно сделанные из грязной темной ваты, они застыли в неопределенной форме. То и дело прячась за ними, виднелись две Луны: одна, привычная — желтая, а вторая, новая, маленькая — зеленая. Обе, после полнолуния, уменьшились на одну треть. Маленькая Луна походила на ребенка, который пытается спрятаться за мамину юбку. Две Луны находились почти на том же месте, что и в прошлый раз. Казалось, они терпеливо ожидали возвращения Тэнго.

В вечернем детском парке не было ни души. Уличный люминесцентный фонарь, белее, чем прежде, казался еще холоднее. Ветви дзельквы, совсем без листвы, походили на старые кости, побелевшие под дождем и ветром. В такой вечер могла кричать сова. Но, конечно, в городском парке ее не было. Накинув капюшон штурмовки на голову, Тэнго засунул обе руки в карманы кожаной куртки. Поднялся на детскую горку и, опершись на перила, посмотрел на две Луны, которые то появлялись, то исчезали в просветах облаков. За ними тихо мелькали звезды. Ветер разметал туманную грязь над городом и небо стала чистым-пречистым.

«Собственно говоря, кто сейчас так же, как я, смотрит на две Луны? » — подумал Тэнго. — «Ясное дело, Фукаэри о них знает. Ведь все это началось с нее. Возможно. Однако, кроме нее, никто из его окружения не обратил внимания, что число Лун увеличилось. Неужели этого еще никто не заметил? А может, и так это всем известно». Во всяком случае, Тэнго никого, кроме своего товарища, который заменял его в подготовительной школе, не спрашивал о Луне. Скорее из предосторожности старался не говорить об этом перед людьми. Словно разговор о Луне — тема, неприличная с моральной точки зрения.

Почему?

«Возможно, Луны этого не хотят? » — подумал Тэнго. Возможно, они доводят до Тэнго какое-то личное послание, и ему не разрешено делиться этой информацией с другим человеком.

Однако такое рассуждение выглядело странным. Почему количество Лун может стать личным посланием? Что они хотят ему передать? Все это казалось Тенго не посланием, а скорее сложной загадкой. Если это так, то кто ее загадывает? И, собственно, кто не позволяет?

Ветер с резким свистом проносился между ветвями дзельквы. Как яростное неровное дыхание, вырывающееся сквозь сжатые зубы человека, узнавшего отчаяние. Не глядя в небо, и невольно слушая свист ветра, Тэнго сидел так долго, что даже оцепенел от холода. Сидел минут пятнадцать? Нет, пожалуй, чуть дольше. Ощущение времени как-то исчезло. Организм, согретый ранее выпитым виски, окоченел, словно одинокий каменный булыжник на морском дне. Облака, одно за другим, неслись на юг. И не было им конца. Наверное, на дальнем севере был неисчерпаемый источник, который их поставлял. Упрямые люди в грубых серых униформах там с утра до вечера молча производили облака. Как пчелы — мед, пауки — паутину, а войны — вдов.

Тэнго взглянул на часы. Было почти восемь. В парке — ни души. Иногда по ближайшей улице спешили люди. Окончив работу, по дороге домой они все шли одинаково. В половине окон нового шестиэтажного многоквартирного дома на той стороне улицы уже горел свет. Холодным зимним вечером освещенные окна согревали душу особенно приятным теплом. Тэнго поочередно прошелся по ним глазами. Как будто с маленькой рыбацкой лодки поглядывал на роскошный пассажирский лайнер, идущий в ночном море. Будто сговорившись, жители заслонили все окна шторами. С детской горки холодного вечернего парка этот дом казался иным миром. Миром, построенным на других принципах и управляемым другими законами. За теми шторами люди жили обычной, возможно, даже спокойной и счастливой жизнью.

Обычной жизнью?

Образ «обычной жизни» в воображении Тэнго был стереотипным, лишенным глубины и ярких красок. К примеру, родители, скажем, с двумя детьми. На матери фартук. Разговор за вечерним столом, на котором дымится горячее блюдо в кастрюле… И все. В этот момент фантазия Тэнго натыкалась на твердую стену. О чем, собственно, говорят члены обычной семьи за столом? Что касается его самого, то он не припоминал, чтобы когда-нибудь разговаривал о чем-то с отцом за столом. Каждый из них в удобное для него время просто молча набивал в себя еду. Поэтому такую процедуру трудно было назвать семейным ужином.

Закончив осмотр освещенных окон многоквартирного дома, Тэнго еще раз поднял глаза на Луны. Но сколько не ждал, ни один из месяцев не собирался ему что-то рассказывать. Обратив к нему свои равнодушные лица, они висели неразлучно в небе, как параллельные строки стихотворения, которые нуждались в исправлениях. Они сообщали ему только то, что сегодня никакого послания не будет. Стая облаков пересекало небо, неутомимо направляясь на юг. Разнообразной формы и размеров, они приплывали и уплывали. Среди них были и такие, которые имели интересный вид. Казалось, они имеют свои мысли. Маленькие, твердые, с четкими очертаниями. Однако Тэнго хотел знать, о чем думают Луны, а не облака.

Наконец он поднялся, расправил руки, ноги и волей-неволей спустился с детской горки. Решил удовлетвориться, по крайней мере тем, что количество Лун не изменилась. Не вынимая рук из карманов кожаной куртки, покинул парк и медленно, широкими шагами, отправился домой. По дороге вспомнил про Комацу. Надо с ним вскоре поговорить. Хоть немного уладить случившееся между ними. Да и Комацу хотел в ближайшее время о многом поговорить с Тэнго. Хотя по оставленному ему номеру в санатории в Тикури Комацу не позвонил. Тэнго решил, что попробует позвонить ему сам, завтра. Но прежде нужно сходить в подготовительную школу и прочитать письмо, которое Фукаэри передала товарищу.

Запечатанный лист Фукаэри лежал в ящике стола. По сравнению с прочным конвертом письмо оказалось коротким, написанным синей шариковой ручкой на половине листа знакомой клинописью, как на глиняных пластинах Месопотамии. Тэнго знал, что она потратила много времени, чтобы вывести на бумаге эти иероглифы.

Он несколько раз перечитал это письмо. Фукаэри написала, что должна уйти с его квартиры. Немедленно. Потому что, мол, за нами следят. Это слово она густо подчеркнула. Страшно красноречивое подчеркивание.

Она не объяснила, откуда узнала, что за «нами» кто-то следит. Похоже, в ее мире, скорее асего, не принято четко излагать факты, а принято пользоваться намеками и загадками, пробелами и искажениями, как во время поисков по карте сокровищ, спрятанных морскими пиратами. Так же, как в оригинале «Воздушного кокона».

Впрочем, вряд ли Фукаэри собиралась только намекать и говорить загадками. Для нее это был совершенно естественный способ выражения. Она могла передать человеку свои представления и мысли только с помощью подобного набора слов и грамматических правил. Чтобы объясняться с ней, надо было привыкнуть к такой грамматике. Чтобы воспринять ее послание, надо было мобилизовать все свои способности и дополнить всем, чего в письме не хватает.