Ася. 1943 год

Дядька Федос пришел к ней той же ночью. Ася открыла глаза – а он стоит… Все такой же хмурый, все в той же белой рубахе, только чистой.

– Уйду скоро, – вздохнул он. – К Люське прощаться заходил, так не видит она меня, только плачет. Кто за ней теперь присмотрит, как не я?..

– Мы присмотрим. – Ася села в кровати, сама удивляясь своей смелости. – Мы с мамкой и другие.

– Вы уж присмотрите, – попросил дядька Федос. – Жалко ее, горемычную. Все из-за меня. – Он немного помолчал, а потом посмотрел на Асю блестящими, совсем не пустыми глазами, сказал просительно: – Я ж, Аська, к тебе не за тем пришел.

– А зачем? – спросила она, уже предчувствуя ответ.

– Из-за Алеся, младшенького моего. Заблукал он, я знаю.

– Заблукал?

– В дрыгве. Я к нему хотел, с собой думал забрать.

– Куда?

– Туда, девка, туда. – Пожелтевшим от табака пальцем дядька Федос указал вверх. – А она меня не пущает, Морочь. Меня туда не пущает, а Алеся оттудова. Плохо это, очень плохо.

– А я чем же могу помочь? – От мертвого дядьки Федоса волнами шел холод. Или это не от него, а от приоткрытой двери?

– Можешь! – На рябом лице гостя появилась и тут же исчезла просительная улыбка. – Ты ее попроси, Хранительницу. Она все сделает как надо. Ты только попроси. Плохо ему там, я знаю. Другим тоже плохо, но Алесь же сын…

Хранительница? Вот, значит, кто старуха на самом деле – Хранительница. Хранить – хоронить…

– Что попросить? – Ася покосилась на спящую на соседней кровати маму.

– Нехай с Морочью поговорит. Я готов замест Алеся…

– Дядька Федос…

– Эх, молодая ты, Аська, глупая. Все мы глупые, пока живые. Ты просто попроси, а я подожду. Я могу еще трошки^[8] подождать.

– Не знаю. Я дорогу не найду.

– Найдешь. Ты особенная, дорога тебя сама найдет. Попросишь?

– Попрошу! – решилась она. – Только и ты мне помоги.

– Как же я тебе помогу? – усмехнулся ночной гость. – Нет меня больше. Был Федос да весь вышел.

– Как с партизанами связаться, скажешь? – Ася зябко поежилась, обхватила себя руками за голые плечи. – Мне донесение нужно передать очень важное.

– Значит, это ты сбитого летчика нашла? Ждали в отряде донесения. Ох как ждали. – Дядька Федос нахмурился, точно и теперь, будучи уже мертвым, осуждал Асино стремление помочь своим. – Живой хоть летчик-то?

– Живой. – Она кивнула. – Только раненый. На болоте он, у ста… у Хранительницы.

– Так она, выходит, не только мертвых, но и живых приваживает… – Дядька Федос задумчиво подергал себя за ус, а потом сказал: – Ну что с тобой станешь делать?! Слухай! Помнишь, где в лесу до войны Кондрата Лешнева пасека была?

– Помню. – Ася снова кивнула.

– А березу вывороченную помнишь? Ну ту, что в сороковом ураганом повалило прямо на Кондратову хату.

– И березу помню.

– Между корнями той березы – тайник. Так сразу и не увидишь, он дерном привален. Но если знать, что искать… Был он у меня для экстренной связи, когда самому в отряд никак нельзя. Раз в неделю его проверяют, по воскресеньям. У тебя пять дней еще, если успеешь…

– Я успею! – сказала Ася решительно. – Мне очень нужно.

– Ох, егоза, – вздохнул дядька Федос, а потом сказал: – Пойду я, Аська, а ты не забудь просьбу мою. Ты ж с Алесем в школе дружила, пожалей хлопца…

Прежде чем ответить, Ася крепко-крепко зажмурилась, а потом сказала:

– Хорошо, дядя Федос, я попробую.

…В комнате не было никого. От протопленной на ночь печи жаркими волнами разливалось тепло, мама постанывала и бормотала что-то во сне, мерно тикали настенные часы. Привиделось? Так же как тогда, на болоте?..

Утро выдалось зябкое и промозглое, совсем не весеннее, зато под стать сумбуру, творящемуся у Аси в душе. Мама ни о чем не расспрашивала, молча накрывала на стол, лишь изредка испуганно поглядывала на Асю да вздыхала украдкой. Она заговорила только после завтрака, села напротив, положила руки ладонями на стол, посмотрела виновато и просительно одновременно.

– Мам, ты чего?

– Доча, я поговорить. Нужно об этом поговорить, никуда не деться.

– Если про болото, то все равно ничего не расскажу, – сказала Ася решительно, а потом добавила уже ласковее: – Мам, тебе же спокойнее будет.

– Я не про болото. – Мама покачала головой. – Я про этого ирода, про Захара.

– Захара? – Горло снова сдавило холодными пальцами, дышать стало тяжело.

– Я сегодня в Васьковку схожу к бабе Малаше.

– Зачем?

– Баба Малаша травки всякие знает… – Мама покраснела. – Те, что по нашей женской части. Асенька, – она накрыла ее ладонь своей, – а вдруг, не дай Господь, ты забеременеешь? Лучше заранее, пока не поздно.

– Забеременею? – Смысл маминых слов дошел до нее не сразу, а когда дошел, Асю вдруг замутило. – Я не забеременею, – сказала она и заглянула в заплаканные мамины глаза. – Не было ничего. Ясно?

– А как же?.. А одежа твоя?..

– Не было! – с нажимом повторила она. – Не нужно травок.

Она так и не поняла, поверила ей мама или нет, встала из-за стола, вышла во двор. Со стороны Сивого леса на деревню наползал туман, тяжелый, густой – гадючий. Значит, нельзя сегодня на болото, опасно. Надо ждать, когда туман спадет, а ждать мочи никакой нет.

– Опять туман. – Мама вышла следом, зябко поежилась. – Зачастил он что-то в последнее время. Раньше не было такого.

Раньше не умирало в Сивом лесу и на Гадючьем болоте столько народу, не было где развернуться. От мысли этой, равнодушной и отстраненной, по позвоночнику пополз холодок. Ася подхватила стоящие у крыльца пустые ведра.

– Куда?! – Мама поймала ее за руку.

– К колодцу за водой.

– Не ходи. Не нужно тебе пока.

– Почему не нужно? Из-за фашистов или из-за Захара Прицепина?

– Дома побудь, – сказала мама неожиданно решительно. – Пусть утрясется все, забудется.

– Что забудется? Как эти гады дядьку Федоса на глазах у всех расстреляли? Или как Захар меня позорил? – Она вырвала руку. – Не бойся, мама, я уже взрослая. Сама разберусь.

– Взрослая, а дурная еще совсем. Что ж ты лезешь в самое пекло, донька?!

– Я не в пекло, я в туман. – Ася перебросила через плечо коромысло, выбежала со двора.

Колодец стоял в низине, на дно которой стекал и оседал туман. Ася сдернула с крюка ведро, крутанула до блеска отполированный людскими ладонями ворот, прислушалась сначала к громкому бряцанию разматывающейся цепи, а потом к гулкому булькающему звуку. Захотелось вдруг перегнуться через бревенчатый край, заглянуть в колодец. Она бы, наверное, так и сделала, если бы не вибрирующий от злости голос.

– Довольная? – Из тумана, теперь уже совсем густого, непроглядного, выплыла статная женская фигура. – Свела мужика с ума и радуешься!

Ганна, жена этого гада Захара Прицепина, несчастная жена.

– Я довольная? Что ты такое говоришь? – Ася вцепилась в холодный и скользкий от тумана ворот, потянула на себя.

– Опозорила на всю деревню, – шипела Ганна. – Его опозорила, сама опозорилась. Бесстыдница!

– Думаешь, мне понравилось?! – Ася выпустила ворот, и полное ведро с громким всхлипом рухнуло обратно в колодец. – Думаешь, мне вот это понравилось? – Она коснулась разбитой и распухшей губы. – Не нужен мне твой Захар, забирай!

– Забирай?! – Ганна с неожиданной силой дернула ее за рукав телогрейки. – Он муж мне! Он и так мой, навошта^[9] мне его забирать? Это ты на чужое не зарься, воровка!

– Я не зарюсь. – Ася высвободила руку из цепких пальцев Ганны. – Что за счастье с таким, как он?..

– Счастье? А что ты вообще знаешь про счастье? Что ты про нас с Захаром знаешь? – Ганна зло всхлипнула, а потом добавила приглушенным шепотом: – Ты у меня на дороге не становись, я за Захара глотку перегрызу любому. А ты ведьма! Приворожила чужого мужика, гадина!

Она ведьма? Не видела Ганна настоящих ведьм. Ася потянула на себя колодезную цепь, ворот пронзительно заскрипел.

– Слышала меня?! – Ганна стояла в стороне, из тумана до Аси доносился теперь только ее голос. – Не подходи к моему мужику, даже в сторону его не гляди, ведьма.

А ведь ее можно пожалеть, ведь она несчастная женщина, она знает, что ее муж законченный мерзавец, и все равно любит, да так, что готова ему все на свете простить, даже измену и предательство. Сама бы Ася так не смогла, наверное. Не ее это удел – такая шальная и слепая любовь.

– Не погляжу, – пообещала она, вытаскивая ведро из колодца.

– Побожись, – донеслось из тумана.

Она уже хотела сказать, что не верит в бога и все эти суеверия, а потом вдруг вспомнила затянутые бельмами, но все равно зрячие глаза бабки Шептухи и сказала:

– Не люблю я твоего мужа, Ганна. Не нужно мне на него глядеть. Уходи.

Ганна ушла не сразу, Ася слышала ее частое, со свистом дыхание и думала только об одном – чтобы туман поскорее исчез, потому что на затерянном в болоте острове ее ждет раненый летчик. Пусть он без сознания, но она точно знает, что он ее ждет…

* * *

Это и в самом деле было похоже на чудо. То, что случилось с пациенткой из палаты номер четырнадцать. Пусть девочка еще не до конца адекватна, но на внешний мир уже реагирует, волосы на себе не рвет, стены не разрисовывает и даже хочет поговорить с лечащим врачом. Прогресс!

Матвей вышел на свежий воздух, опустился на скамейку под яблоней, щелкнул зажигалкой, прикуривая. Это очень хорошо, что все так удачно складывается. Получается, и овцы целы, и волки сыты.

Волки сыты, а она голодная, у нее какая-то там гипогликемия. Матвей сделал глубокую затяжку, посмотрел на наручные часы. Время обеденное, в запасе целых полчаса, как раз успеет сбегать в ближайший магазин за шоколадками. Ей, похоже, нравятся шоколадки.

В магазине было малолюдно, Матвей купил пару плиток для Алены и одну для себя – как-никак, а обед он из-за нее пропустил, – вышел на улицу, остановился в тени старого клена, прикуривая. Что-то в последнее время он стал много курить, а ведь уже почти бросил.

– А ты, я гляжу, не торопишься, братишка, – послышалось над ухом, и Матвей, вздрогнув от неожиданности, чертыхнулся.

– Обед у меня, – сказал, мрачно глядя на коренастого мужика, привалившегося плечом к шершавому кленовому стволу. – Куда торопиться?

– Да я не о том. – Мужик миролюбиво усмехнулся, но взгляд карих глаз так и остался холодно-настороженным. – Ты же не забыл про договор? Ты делаешь то, что обещал?

– А как по-твоему? – Матвей щелкнул зажигалкой. – Ты же видишь, где я работаю. – Он небрежно кивнул в сторону больничного забора. – Все как договаривались.

– Долго, – собеседник покачал головой и сунул руки в карман камуфляжной куртки. – У меня столько времени нет.

Вот не нравился Матвею этот тип! Хоть убей, не нравился. Было в его повадках что-то звериное, да и манеры… Про манеры – это вообще отдельный разговор. Не окажись они с Галкой в таких стесненных финансовых обстоятельствах, Матвей послал бы этого клиента куда подальше, но финансы решали все…

…В тот день Матвей как раз собирался на перекус в кафешку, ту, что напротив офиса, стоял у приоткрытого окна и размышлял над тем, что вот уже и весна, времени совсем чуть, а нужной суммы они с Галкой так и не собрали. Все, что можно было продать, продали, даже мамины фамильные драгоценности, даже папину коллекцию холодного оружия, но этого все равно оказалось мало. На саму операцию, возможно, и хватило бы, но ведь это Германия, там не только медицина платная, там еще и цены европейские. А маму непременно должен кто-то сопровождать, одна в чужой стране она не справится. Они уже решили, что поедет Галка сразу, как только отыщется необходимая сумма. А она вот все никак не отыскивается. Галка на двух работах пашет, он сам берется за такое, за что раньше не взялся бы никогда, квартиру свою заложил, в офисе теперь и работает, и ночует. Да как ночует? Иногда появляется, чтобы перекемарить в перерывах между разгрузкой товарных вагонов. Это еще благо, что вокзал неподалеку, а в офисе есть душ. Черт, где ж их взять-то, такие деньжищи?!

От нерадостных мыслей его отвлек шорох за спиной. Матвей обернулся и ошалел. Да, надо спать побольше, потому что реакция стала совсем хреновая, не услышал даже, как в кабинет вошел посторонний.

Клиент, если, конечно, этого небрежно одетого типа, вальяжно развалившегося в кресле для посетителей, можно назвать клиентом, задумчиво почесывал заросший многодневной щетиной подбородок и поглядывал на Матвея с насмешливой внимательностью. Лицо его казалось смутно знакомым. Может, виделись раньше, а может, тоже от недосыпа.

– Ничего, что я без стука?

У него был низкий, довольно приятный голос, но даже это не могло исправить общее крайне негативное впечатление. Пришлось вспомнить про стесненные финансовые условия, сделать над собой усилие и даже улыбнуться.

– Чем могу быть полезен? – От окна потянуло холодной сыростью, и Матвей аккуратно прикрыл створку. Про перекус, похоже, придется забыть. Этот быстро не уйдет.

Интуиция не подвела.

– Можешь, братишка. – Мужик растянул губы в неприятной усмешке. – Ты даже не представляешь, как я рад, что тебя нашел.

Да уж, в их пусть и довольно крупном городе частных детективов раз-два и обчелся. Но зачем же сразу так фамильярно – на «ты»?!

– Я вас слушаю. – В нынешних обстоятельствах гордость лучше засунуть подальше. Конечно, клиент не выглядит перспективным, но на безрыбье…

– За человечком одним нужно присмотреть. – Значит, все-таки потенциальный клиент, раз просит о помощи.

– Человечком? – Матвей уселся за стол.

– Дамочкой. Дамочка немного того… – Мужик многозначительно повертел указательным пальцем у виска.

– Не в себе? – осторожно уточнил Матвей. Похоже, сейчас последует уже оскомину набившая просьба нарыть компромат на опостылевшую женушку. Раньше Матвей за такие мутные дела не брался, берег реноме, но обстоятельства изменились.

– Ага, я же говорю – ку-ку! – Клиент радостно улыбнулся, точно факт этот казался ему забавным. – В дурку ее заперли. Ничего серьезного – глюки…

Значит, глюки! Очень интересное начало, только вот сумасшедшие – это не его профиль.

Матвей так и сказал. Вернее, попытался, но несостоявшийся клиент не дал ему договорить:

– Сразу предупреждаю, братишка, работенка тебе предстоит хлопотная, но и оплата будет достойной.

Про достойную оплату, конечно, интересно, но суть вещей, увы, не меняет. Свихнувшиеся дамочки – не его конек, уж лучше неверные жены, честное слово.

– Дамочку нужно из дурки вытащить и отвезти в одно местечко. – Мужик забросил ноги на стол.

Матвей с отвращением покосился на комья грязи, налипшие на рифленую подошву массивных ботинок, и сказал с многозначительной вежливостью:

– Во-первых, уберите ноги со стола, а во-вторых, ваше предложение меня не заинтересовало.

– Не заинтересовало? – посетовал мужик, послушно опуская ноги обратно на пол. – Так это потому, что я еще не озвучил сумму твоего гонорара. Или как это у вас там называется… Ты не думай, я тебя облагодетельствую по полной программе.

– Слушай, благодетель, шел бы ты отсюда. – Матвей устало потер виски. И обед пропал, и настроение окончательно испорчено. Что же за работа у него такая сволочная, что приходится общаться с такими вот неадекватными?! – Я же уже ясно дал понять, что не возьмусь за это дело.

– Ай как плохо! – совершенно неискренне огорчился мужик и снова поскреб подбородок. – И даже за тридцать пять штук зеленых не возьмешься? Ты подумай, братишка, хорошо подумай. Тридцать пять штук бакинских – это только аванс. Как сделаешь дело, получишь еще сотку.

Матвей отрицательно покачал головой. Ни один частный детектив в мире не стоит таких денег, а по мужику, похоже, тоже плачет психушка. Эх, пирожка бы сейчас съесть, с повидлом…

– Не веришь, братишка? Ну, я тебя не виню. Я бы и сам не поверил. А давай, знаешь что, давай я тебе сейчас назову номер электронного кошелька, где часть денюжек лежит, пароли, явки – все расскажу. Видишь, как я тебе доверяю! Ты просто компьютер свой включишь, денежки проверишь, а уже потом дашь добро.

– Не надо мне пароли и явки, – отмахнулся Матвей. – Иди ты уже, братишка.

– Память хорошая? – вдруг спросил мужик и, не дожидаясь ответа, велел: – Лучше возьми ручку и запиши для надежности.

Наверное, это была самая большая глупость в его жизни, но Матвей взялся за карандаш, послушно переписал в блокнот цифры.

– Не боись, братишка, я тебя не кину. Если бы ты знал, как ты мне нужен, то не сомневался бы во мне ни секунды. Ты проверь-проверь, а я завтра загляну.

– Ну допустим. – Матвей отложил карандаш. – А почему такой странный способ оплаты? У меня есть счет, деньги можно и на него перевести.

– Не люблю лишней мороки. Да ты не парься, все по-честному будет. Ставр свое слово держит.

– Ставр – это имя или фамилия?

– Ставр – это кликуха.

– А что-нибудь более официальное?

– А вот за то, чтобы ты лишних вопросов не задавал, я и предлагаю тебе такие нешуточные бабки!

Ни ответить, ни возразить Матвей не успел: в кармане пиджака ожил мобильник. Звонила Галка, сегодня была ее очередь разговаривать с маминым лечащим врачом, в который уже раз узнавать про анализы и перспективы. Анализы всегда были плохими, а перспективы туманными. Если продолжить лечение дома, если не использовать новаторские методы и последние достижения мировой медицины… А тридцать пять тысяч долларов, которые предлагает ему этот загадочный Ставр, превратили бы туманные перспективы в реальные…

– Я на секунду. – Матвей виновато улыбнулся теперь уже почти состоявшемуся клиенту, отошел к окну.

– …Матюша! – Голос сестры звенел от возбуждения. – Матюша, они говорят, что нужно поторопиться. Матюша, может, мы еще какой кредит возьмем, а? Или я еще раз попробую у Ваньки Кротова одолжить? Ну надо же что-то делать, нельзя же вот так, сложа руки…

– Галка, тихо! Успокойся и не реви. Давай вечером с тобой встретимся и все обсудим. У меня клиент сейчас, я говорить не могу.

– А мамка сока апельсинового попросила, – вдруг невпопад сказала сестра. – Это же хорошо, правда, что ей соку хочется?

– Хорошо. – Матвей даже кивнул, подтверждая свои слова. – Галка, я к тебе сегодня подскочу. Все, целуй маму, мне пора.

Рука, сжимающая мобильник, сделалась мокрой от пота. Прежде чем обернуться, Матвей украдкой вытер ее о штанину.

– Прошу прощения… – Он так и не договорил, кресло, в котором всего пару минут назад восседал Ставр, опустело, а за дверью в глубине гулкого офисного коридора слышались удаляющиеся шаги.

…Когда Матвей подключал Интернет, руки дрожали. Он не верил в чудеса, но если надеяться остается лишь на чудо…

Ставр не обманул. Тридцать пять тысяч долларов, даже с какой-то мелочью, ждали своего часа. Он мог снять эти деньги прямо сегодня, но решил сначала поговорить с Галкой. Вообще-то решение уже было принято, но с раннего детства у них с сестрой не имелось секретов друг от друга. Галке совсем необязательно знать, что Матвей собирается влезть во что-то криминальное, но ведь и объяснить внезапное появление такой немалой суммы как-то нужно.

Галка все поняла правильно и лишних вопросов задавать не стала. Только спросила, не опасное ли это дело. Матвей почти с чистой совестью соврал, что совсем неопасное. Что может быть опасного в общении с душевнобольной тетечкой?! Им же там лекарства всякие колют, они же не буйные совсем.

Утром следующего дня Ставр уже ждал его возле офиса, стоял в темной подворотне на пронизывающем апрельском ветру, подняв ворот куртки и засунув руки глубоко в карманы.

– Убедился? – спросил вместо приветствия.

– Убедился. – Матвей протянул ему руку для рукопожатия, но ответного жеста так и не дождался. Ну и черт с ним! Он не гордый, особенно когда речь идет о тридцати пяти тысячах долларов…

…Деньги он перевел на свой счет в тот же день. А уже на следующий договорился с немецкими врачами о маминой госпитализации. Мама с Галкой улетели в Берлин ровно через неделю, а еще через пару дней Матвей устроился санитаром в лучшую в области частную психиатрическую лечебницу…

– …Слушай, ей сегодня лучше стало. – Матвей посмотрел на Ставра сквозь облако сигаретного дыма. – Она людей узнавать начала. Волосы уже на себе не рвет и вообще…

– Что вообще, братишка? – Ставр недобро сощурился.

– Может, ее уже скоро и так выпишут. Давай еще немного подождем, а? Я присмотрю за ней, обещаю. Никто ее не обидит.

– Неделя, – сказал Ставр, не глядя в его сторону. – У тебя есть неделя, чтобы вытащить ее из психушки. И мне неважно, как ты это сделаешь, я буду ждать вас ровно через неделю в одном месте.

– В каком месте? – спросил Матвей.

Да, глупо было надеяться, что такой человек, как Ставр, станет дожидаться какого-то там терапевтического эффекта. Да он вообще ни разу не спросил, как девчонка себя чувствует. Даже странно, за работу платит такие бабки, а не переживает совсем. Или переживает, просто вида не показывает? Да по его морде вообще хрен поймешь, о чем он думает, конспиратор чертов… Его, Матвея, вина и серьезная профессиональная оплошность, что он не пробил этого Ставра по своим каналам. Надо бы поинтересоваться, отчего такая спешка и такая секретность.

– Запоминай адрес, братишка. – Ставр взъерошил и без того дыбом стоящие волосы, подмигнул Матвею цыганским глазом. – И про сто тысяч зеленых не забывай. Ты их еще не отработал…

* * *

Он принес ей еще шоколадок, этот сердобольный санитар по имени Матвей. А ей уже не нужно ничего, прошла гипогликемия, и зверский голод тоже пропал, но все равно приятно, что хоть кто-то в этом мире о ней заботится.

– Ну ты как, отдохнула немного? – Парень присел на стул, посмотрел на Алену внимательным взглядом. И это доверительное «ты»… Может, еще раз попробовать с ним договориться?

– Мне уже лучше. – Она даже улыбнулась.

– Это хорошо. – Матвей улыбнулся в ответ. – Значит, ты идешь на поправку.

Да, ей очень хотелось в это верить. А еще хотелось оказаться как можно дальше от этой палаты-клетки и Егора с его новаторскими методами лечения.

– Матвей, – Алена осторожно, боясь спугнуть, коснулась рукава его халата, – ты не мог бы мне помочь?

– Ну, это зависит от того, о чем ты хочешь меня попросить. – Он пожал плечами, а взгляд его сделался настороженным.

– Мне нужно позвонить. Пожалуйста!

– Кому?

– Моему шефу. Он не знает…

– Алена, – теперь санитар Матвей смотрел на нее с жалостью, – Алена, ты здесь уже не первый месяц. Твои коллеги, и шеф в том числе, давно все знают. Он даже навещал тебя. Он такой немолодой уже, с седыми усами.

– Когда? – Сердце забилось часто и испуганно.

– Недели две назад.

Две недели назад. В то самое время, когда бал правил серый мир, а ее, Алены, еще не существовало. Но сейчас-то она есть! И нашла она себя именно после того, как перестала принимать лекарства. Антон Карпович должен об этом знать, он поможет обязательно, нужно только подобрать правильные слова. Не на кого ей больше надеяться…

– Матвей, две недели назад меня здесь не было. Понимаешь?

Вместо ответа он только кивнул.

– А сейчас я есть, и мне нужно с ним поговорить.

Он долго думал, и Алена уже начала надеяться, что все в ее жизни будет хорошо. Зря надеялась…

– Завтра после осмотра, если главврач разрешит. – Вот и конец надеждам. С виду добрый и приятный парень Матвей на поверку оказался равнодушным подлецом. – Да ты не переживай, все в порядке будет, это ведь всего лишь телефонный разговор.

Не будет у нее никакого телефонного разговора, потому что главврачом в этой больнице работает Егор Стешко…

– Тогда, может быть, записку? – Она все еще хваталась за соломинку. – Я записку напишу, а ты ему передашь. Я адрес знаю…

– Записку? – Матвей нахмурился, а потом кивнул: – Ну давай, пиши свою записку. Только ответ я тебе смогу передать не скоро, у меня в восемь вечера смена заканчивается, а следующее дежурство только через сутки. Ты, наверное, до своего шефа быстрее дозвонишься.

– Ничего, – ей хотелось плакать от радости, от подаренной хоть крошечной, но надежды, – пускай и записка будет, на всякий случай. Спасибо!

– Ладно, ты пиши, а я пока выйду. У меня еще дела. – Матвей придвинул ей стопку бумаги, потом озадаченно взъерошил волосы. – А ручки-то у тебя нет.

– А у тебя? – спросила Алена с мольбой. – Мне же ненадолго, всего на пару секунд.

Он колебался, по глазам было видно, а потом вытащил из нагрудного халата авторучку.

– На, – сказал не особо радостно, – только, ты уж извини, писать при мне будешь. Я из-за тебя и так кучу инструкций нарушил.

– Только не смотри, пожалуйста, – попросила она. – И не читай, там личное.

– Ага, личное. – Он кивнул и отошел к окну.

Алена взяла из стопки верхний лист. Взгляд застыл на исчерченной углем бумаге. Это она сделала?! Она рисовала их все это время? Углем на бумаге, чем-то острым на стенах, полупрозрачными крылышками мотыльков на окнах… Значит, Другие питали ее страхи и ее сумасшествие…

Даже если исключить эффект лекарств, с ее психикой и ее жизнью что-то не то. Почему она не помнит, что было до серого мира, до того, как она оказалась в этой запирающейся на ключ палате? Что она натворила? И что натворит еще, если не закончить лечение?..

Торопливо, боясь передумать, Алена написала записку, сложила листок вчетверо, протянула Матвею. Да, она нездорова, с ее психикой далеко не все в порядке, но пусть ее лечит кто-нибудь другой, а не Егор Стешко…

Глазам вдруг стало больно от слез, Алена потерла их руками.

– Эй, ты чего? – На плечи легли горячие ладони, а привычный уже аромат парфюма соскользнул с его запястий ей на волосы. – Ты плачешь, что ли? Не плачь. Теперь все хорошо будет.

– Не будет. – Алена вытерла мокрое от слез лицо рукавом халата.

– Почему?

– Потому что я сумасшедшая.

Слова дались легко. Эти страшные слова жили в Алениной голове так давно, что успели стать самостоятельными и независимыми от нее. Она сумасшедшая. Она совершила что-то до такой степени страшное, что тут же постаралась забыть. И уже почти забыла. Остались мелочи…

Чужая кровь на раскрытых ладонях… Собственный крик… Круговерть белых облаков над головой, и те же облака, отражающиеся в черной воде болотного «оконца»… А еще страх! Неконтролируемый, неизживный, пропитывающий ее от носков до макушки. Она что-то сделала. Что-то такое, после чего не захотела оставаться нормальной, обрекла себя на заточение в мутном сером мире. Может, все это неспроста? Может, это наказание?..

– Я, конечно, не психиатр, но мне кажется, что ни один псих не станет считать себя сумасшедшим. – Матвей хотел ее утешить, но в голосе его не было уверенности, только жалость.

– А нормальные люди станут рисовать такое? – Алена протянула ему исчерканный лист.

– Видал я рисунки и подиковиннее. – Он пожал плечами. – По сравнению с «Черным квадратом» твои художества очень даже вменяемые.

– А стены?

– А что стены? Если душа требовала, а карандаша под рукой не было, то можно и на стенах.

– Ты добрый. – Она улыбнулась сквозь слезы, заглянула в его ясно-серые глаза. – Почему ты работаешь в таком месте?

– Я здесь временно. – Он улыбнулся в ответ безмятежной улыбкой и после недолгого молчания сказал: – Все, мне пора. Но ты не унывай, меня сейчас сменит один хороший дядька, ты его должна помнить.

– Это вряд ли. – Алена отвернулась к окну, чтобы Матвей не заметил ее отчаяния.

Если бы не было тех обрывочных, но таких ярких и таких страшных воспоминаний, можно было бы попробовать побороться: уговорить Матвея или того хорошего дядьку, которого она отчего-то должна помнить, можно было бы попытаться связаться с Антоном Карповичем или дозвониться деду, но она не станет. Она совершила что-то страшное и должна понести за это наказание. Пусть это глупо и пафосно, зато честно. Себя не обманешь. Так любила повторять покойная бабушка. А бабушка была мудрой и никогда никому не врала…

– Ну, я пойду? – Матвей легонько коснулся ее плеча, и Алена вздрогнула. Он, фактически ее тюремщик, спрашивает у нее разрешения уйти. Как глупо…

– Да, конечно. И спасибо за шоколадку.

– На здоровье. – Он смущенно улыбнулся. – Спокойной ночи, Алена. Все будет хорошо.

– Да, все будет хорошо, – эхом повторила она, с холодеющим сердцем наблюдая за тем, как глупые ночные бабочки на полной скорости врезаются в окно ее палаты…