Картина третья

Комната ПАВЛА в доме престарелых. Большое окно. У стены кровать. В изголовье кровати – тумбочка. В углу – шкаф для одежды, рядом с которым висит небольшое зеркало, возле окна столик и стул. ПАВЕЛ стоит перед зеркалом.

ПАВЕЛ (смотрится в него). Да… Всего год назад я выглядел куда лучше: высокий, подтянутый, с задорными улыбчивыми глазами, никто бы не сказал, что мне уже семьдесят лет. Но за короткое время я превратился в худого и сгорбленного больного старика. (Обречённо махнув на отражение рукой, отходит и ложится на кровать, засыпает. )

Дверь потихоньку отворяется, и входит БАБА ШУРА. Она в халате технички, со шваброй и ведром в руке.

БАБА ШУРА (сочувственно). Такой хороший человек, а никому не нужен.
Оставляет у двери швабру и ведро, тихонько подходит к спящему и накрывает его одеялом.

БАБА ШУРА. Холодно, заболеешь ещё, голубчик. Вот так-то лучше.

ПАВЕЛ (неожиданно открывает глаза). Спасибо вам, Александра Осиповна.

БАБА ШУРА. Не за что, голубчик ты мой. Поспи маленько, а я пока что приберу тут.

Она убирается, ПАВЕЛ садится на кровати и молча наблюдает за ней.

ПАВЕЛ. А что, Александра Осиповна, много сегодня посетителей?

БАБА ШУРА. Достаточно. К соседке твоей уже дважды за последнюю неделю приезжают. Говорят, внучка у неё на днях родилась, Наташей окрестили.

ПАВЕЛ. Наташей?

БАБА ШУРА. Ну да, Наташей. А что, имя хорошее. (Смотрит на него. ) Да что с тобой, Павел Иваныч? Лица на тебе нет!

ПАВЕЛ молчит, глядя прямо перед собой.

БАБА ШУРА. Ох, милок, как посмотришь на тебя, так сердце ноет. Что ж ты, Пашенька, такой несчастный, никто к тебе не ходит?

ПАВЕЛ вздрагивает от её слов, как от удара, сильно бледнеет.

ПАВЕЛ (поражённо). Что вы меня жалеете? Неужели я не вызываю у вас никаких других чувств? Да, у меня не осталось никого, кому я нужен – ни родных, ни знакомых, ни друзей. Но я уже привык к своему одиночеству. (Помолчав. ) В своё время я был неплохим артистом, люди восхищались моей игрой, считали, что я талантлив. А теперь я нахожусь здесь, в этом доме престарелых, куда меня сдал пасынок – сын женщины, с которой я прожил последние несколько лет. Сейчас мой удел – болезнь и одиночество. Знаю, что это Бог наказывает меня за неё, за её слёзы.

БАБА ШУРА (подходит, садится на стул). За чьи слёзы, голубчик?

ПАВЕЛ (не сразу). Когда-то, в молодости, меня полюбила одна девушка, Наташа… Она любила меня со всей страстью, на какую только была способна, отдавала любви всю себя, а я просто не умел любить. За всё время наших отношений я не слышал от неё ни слова упрёка, хотя часто бывал с ней груб. Наташа всё терпела, всё мне прощала. Только моих сказанных сгоряча необдуманных слов простить не смогла. Я сказал ей: «Если тебя не устраивают наши отношения, я тебя не держу! ». После этого, когда я пришёл к ней, мне сказали, что она уехала. Теперь я понимаю, что в ней совсем не было лжи, она не могла и не хотела никого обманывать, а я тогда не сумел оценить её по достоинству. Я ошибался, обвиняя Наташу в намерении привязать меня к себе ребёнком, которого она так от меня хотела… (Длинная пауза. ) Мне всё ещё вспоминается мой бенефис в честь семидесятилетия, после которого я принял решение уйти со сцены. До сих пор такое решение оставалось для всех загадкой, но вам я откроюсь: это всё моя Наташа. Она была здесь, рядом, а я упустил её во второй раз, и вот этого не смог простить себе. Когда дарили цветы, ко мне подошла молоденькая девушка в белом платье с золотистыми волосами, собранными в хвост. Я взглянул на неё и сразу вспомнил Наташу. Застенчиво улыбнувшись, эта девушка протянула мне букетик незабудок. В нём я заметил небольшой конверт и взял его, но открыть сразу не было возможности – собралось много поздравляющих. Улучив момент, я заглянул в него. Там лежал вчетверо сложенный лист с банальным поздравительным текстом. Но подпись меня потрясла. Я запомнил эту записку слово в слово: «От всей души поздравляем Вас с юбилеем. Желаем здоровья и долгих лет жизни. Алина, папа Павел и бабушка Наташа». А ещё в том конверте я обнаружил зелёную серёжку, мой единственный подарок Наташе. И при виде этой дешёвой вещицы на меня нахлынули воспоминания, от которых защемило сердце и кровь бросилась в голову. С тоской и надеждой я вглядывался в зал, но прекрасное создание в белом платье и с золотыми волосами исчезло…

Молчание. БАБА ШУРА тихонько всхлипывает.

ПАВЕЛ. Однажды я сильно обидел Наташу, унизил своей к ней жалостью, а теперь испытал то же чувство. Меня, когда-то почитаемого и любимого публикой, вы пожалели как самого последнего человека. Видно, правду люди говорят – Господь, Он всё видит. Важно беречь тех, кто тебя любит, и ценить то, что тебе дано. Ведь настоящая любовь – это тоже дар, который Бог посылает не каждому. Такое бывает только раз в жизни и другого шанса уже не будет никогда. Она даётся в награду за что-то, а я оказался недостоин её… (Встаёт. ) Вы, Александра Осиповна, идите, теперь я хочу побыть один. У меня так мало времени.

БАБА ШУРА. Ты, Павел Иваныч, хоть лекарства не забывай пить, а то на себя не похож.

ПАВЕЛ (с улыбкой). Хорошо, Александра Осиповна, идите…

БАБА ШУРА забирает швабру, ведро и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. ПАВЕЛ остаётся один. Достаёт из тумбочки толстую синюю тетрадь, садится за стол и торопливо записывает. Затемнение.