Бельц Вячеслав

Бельц Вячеслав

Церковно–государственные отношения

во времена СССР

С лета 1918 года начинается неприкрытый террор против церкви под видом борьбы с контрреволюцией. Но с особой силой он разгорелся после декрета 1919 года о насильственном вскрытии мощей и передачи их в музей, хотя он противоречил декрету 1918 года о невмешательстве правительства во внутренние дела церкви. В 1921 году начался следующий этап борьбы с церковью. Поводом к нему послужил голод. Церковь немедленно отозвалась на нужды народа. 6 февраля 1922 года патриарх направил во все приходы письмо с просьбой жертвовать все, в том числе украшения и имущества церквей, на спасение нуждающихся, в августе 1921 года был создан всероссийский церковный комитет, но такая помощь не входила в планы Советского правительства. Комитет был закрыт, собранные средства реквизированы и направлены на государственные нужды, и в первую очередь — на выплату Германии по Брестскому договору настолько больших сумм, что весь реквизированный банковский капитал России (1064, 3 млн. золотых рублей) не мог покрыть эти расходы.

Таким образом, голод 1921 года использовался правительством как повод к изъятию церковных ценностей. Об этом красноречиво свидетельствует процесс в г. Шуе и секретное письмо В. И. Ленина В. М. Молотову от 19 марта 1922 года, написанное по этому поводу Ленин пишет (со строгим предупреждением не делать с этого документа копии и не разглашать его содержание): «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления... Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство, в частности, и никакое отставание своей позиции в Генуе, в особенности, совершенно немыслимы... Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смогли и думать».

Распоряжение вождя выполнялось в точности. По оценкам историков, общая численность жертв среди духовенства и мирян с октября 1917 по конец 1921 годы составила 10-14 тысяч человек. В это число не входят священники, погибшие на фронтах гражданской войны и участвовавшие в белом движении.

Из текста письма видно, что Советское правительство заботилось совсем не о голодающих, а о достижении собственных целей. Именно поэтому ЛД. Троцкий предложил хорошо продуманную акцию. ГПУ предложило правительству внести церковный раскол в православие. В 60-е годы эту блестящую оправдавшую себя тактику применили и в евангельско-баптистском братстве.

В записке Троцкого для Политбюро от 30 марта 1922 года, то есть за полтора месяца до открытого появления обновленческого движения, предлагалось заключить временный союз с обновленцами, с тем чтобы направить их энергию на изъятие церковных ценностей, но при этом не дать им сформироваться как современному религиозному движению, пользующемуся поддержкой населения. Чтобы этого не случилось, предлагалось через определенное время созвать совместный собор всех православных течений, на котором «они передерутся». Троцкий писал, что обновленцы нужны партии сегодня, но в будущем они могут стать ее опасными врагами. 30 мая 1922 года оргбюро ЦК РКП(б) все дела раскола церкви поручило ГПУ, зампред которого пишет в ответ: «Колоссальная работа по созданию раскола среди духовенства в республике, кроме затраты энергии, требует крупных денежных средств». И самое поразительное, что решением секретариата ЦК от 13 июня 1922 года средства на создание раскола (обращает на себя внимание слово «создание») были выделены комиссией при ВЦИК по изъятию церковных ценностей. Иными словами, церковные святыни, в буквальном смысле слова «с кровью» отобранные у церкви под предлогом спасения голодающих, на самом деле шли на уничтожение самой церкви.

План ГПУ удался. В своем «Докладе о тихоновщине» начальник шестого отделения Секретного отдела ГПУ тов. Е. Тучков писал: «Для осуществления задачи борьбы с тихоновщиной, в первую очередь с епископатом, была образована группа, так называемая «живая церковь», преимущественно из белых попов, что дало возможность поссорить попов с епископатом. Изгнание тихоновцев идет натравливанием одних членов на других, образованием мирянских групп ревнителей обновленчества».

Для практической реализации этих планов использовалось чистое по своему замыслу и цели движение обновления православия, пытавшееся сохранить лучшие православные традиции и при этом осовременить его, сделать понятным, приблизить к народу и возродить духовную жизнь у номинальных верующих. Такое движение открыто существовало, уже начиная с 1907 года, в виде лево-социалистических христианских групп: «Группа 32 священников», «Союз новых христиан-социалистов», «Всероссийский союз демократического православного духовенства» под председательством священника А. И. Введенского и другие. Именно группа Введенского сыграла роковую роль в церковном расколе 1922 года, хотя, безусловно, они и не подозревали, что являются слепым орудием антирелигиозной борьбы, которую вело Советское правительство. Они действительно хотели обновления церковной жизни, но оказались тонко и остроумно обманутыми и использованными ГПУ, которое незаметно «играло с ними в одной команде».

Сам Введенский, вдохновленный во время встречи в 1919 году лукавыми словами секретаря петроградского комитета РКП(б) Г. Зиновьева о том, что новая власть также заинтересована в обновлении духовной жизни народа, решил действовать самым активным образом. 6 мая 1922 года Тихона арестовали по ложному обвинению в сопротивлении изъятию церковных ценностей, а уже 12 мая заключенного патриарха посетила группа петербургских священников-обновленцев, которые убедили Тихона временно передать им канцелярию, чтобы не лишать церковь управления, так как скорое освобождение патриарха выглядело сомнительным. Тихон согласился, одновременно вызвав в Москву митрополита Агафангела из Ярославля, с тем, чтобы назначить его своим местоблюстителем. Но Тучков, курирующий раскол от ГПУ, узнал об этом и задержал приезд Агафангела. Таким образом, высшее церковное управление оказалось в руках обновленцев, хотя их отлучил Петербургский митрополит Вениамин, но после его ареста и расстрела новый епископ Петербургской епархии Алексий (Симанский), будущий патриарх Алексей I, снял с Введенского отлучение.

Власти сразу признали обновленческую церковь как единственно законную православную организацию, и 29 апреля 1923 года открылся собор обновленцев. Собор решил почти все вопросы, нерешенные собором 1917-1918 годов. Он ввел григорианский календарь, богослужение на русском языке, женатый епископат и другие новшества. Константинопольский и другие восточные патриархаты признали законность обновленчества, которое демонстрировало лояльность к новой власти, сняв все анафемы в адрес Советского правительства и его действий. Однако патриарх Тихон не признал законность этого собора, а вскоре его неожиданно освободили из-под стражи. Очевидно, ГПУ решило, что наступила пора приостановить развитие нового движения. Кроме того, сам Тихон, возможно под давлением, сделал заявление о своей лояльности к Советской власти, покаялся в своих проступках против государственного строя и призвал всех верных ему священнослужителей и мирян «являть примеры повиновения существующей гражданской власти, в соглашении с заповедями Божьими». Фактически обновленчество объединяло различные православные церковные группировки: «Живую церковь» священника Красницкого; «Союз общин древне-апостольской Церкви» протоиерея Введенского; «Союз церковного возрождения» монаха-нестяжателя Антонина Грановского и другие. Однако следует сказать, что прихожан у обновленцев насчитывалось значительно меньше, чем у тихоновцев, но зато органы власти часто силой отбирали храмы у тихоновцев, арестовывая непокорных священников и передавая их. обновленцам. Простой народ оказался явно не готовым принять столь радикальные церковные реформы. Люди не понимали богослужебные нововведения и не желали вникать в их суть, народ попросту отвергал их. Это обстоятельство, вероятно, учитывали Тучков, Красиков и другие организаторы раскола, желая не допустить слишком широкого распространения нового движения.

21 марта 1924 года сняли судимость с патриарха, и он постановил принимать обновленческое духовенство назад в церковь только через покаяние и запретил все нововведения в богослужебной практике, называя их самочинными. С этого времени власти стали «играть против обновленцев». Так, если к концу 1922 года у обновленцев насчитывалось около 66 % всех действующих в России храмов, то к концу 1924 года их осталось не более 30 %

С 1925 года началась полоса смут и расколов в патриаршей (тихоновской) церкви. Можно только удивляться мастерству Тучкова и других сотрудников ГПУ, которые с поразительной находчивостью и неослабевающим усердием применяли к церкви принцип «разделяй и властвуй». Советская власть умело играла на человеческих слабостях (властолюбие, зависть) митрополитов и епископов, на их наивности и доверчивости, на их неопытности в политических интригах.

Митрополита Петра в декабре 1925 года арестовали и двенадцать лет содержали в самых ужасных условиях, пока не расстреляли в 1937 году за антисоветскую агитацию. Доказательством его агитации на так называемом суде стали его слова, сказанные заместителю начальника тюрьмы, что он местоблюститель патриарха и сидит только за то, что не согласился отречься от своей должности.

Пока Петр находился в тюрьме, местоблюстительство самовольно принял на себя архиепископ Григорий (Яцковский), в то время как Петр назначил вместо себя митрополита Сергия (Старгородского). Вскоре освободили митрополита

Агафангела, которого Тихон также назвал своим возможным местоблюстителем, и он стал претендовать на управление. Все это создавало нестабильность в церковной жизни и облегчало антирелигиозную кампанию. Все претенденты на патриаршество то попадали в тюрьму, то внезапно получали свободу. В этой ситуации наиболее здраво действовал Сергий, последовательно добиваясь от государства легализации и регистрации православной церкви.

После многочисленных арестов митрополита Сергия и «обработки» его лично Тучковым, он оказался перед выбором: спасти церковь от раскола и полного разобщения или продолжать борьбу. Тучков обещал в случае подписания Сергием «Декларации о лояльности Советской власти» созыв поместного собора и легализацию поместных приходов. В случае отказа все находящиеся в лагерях епископы и в первую очередь соловецкие узники, которые составляли цвет православного духовенства, подлежали расстрелу (более 100 человек). Итак, от решения Сергия весной 1927 года зависело спокойствие приходов и жизнь многих его братьев.

Например, «Декларация» без всяких оговорок перекладывала всю вину за столкновения между церковью и государством на контрреволюционные настроения клира, хотя за все годы репрессий не состоялось ни одного публичного судебного процесса, на котором были бы доказаны политические преступления духовенства. «Декларация» приносила правительству «всенародную благодарность за внимание к духовным нуждам православного населения», что звучало вопиющим лицемерием; церковь принимала на себя обязательства считать «все радости и успехи государства своими успехами, а все его неудачи своими неудачами». Это написано в то время, когда государство законодательно и на практике достигло больших успехов в деле полного искоренения религии. Такой ценой Сергий, наконец, смог собрать Синод и зарегистрировать его в законном порядке.

Конечно, расколы в русском православии 20-х годов на этом не прекратились. Декларация не только не примирила старые расколы, но даже вызвала новые, но Сергий имел убедительные аргументы поддержку своих действий. Он надеялся добиться освобождения арестованного духовенства, восстановления богословских школ, церковной периодики и т. д. На деле достижения оказались более скромными: были освобождены некоторые арестованные архиереи, в Ленинграде открылся Богословский институт, который, правда, просуществовал всего три года, в 1931-1935 годах выходил «Журнал Московской патриархии» тиражом 3000 экз. Но и это следует признать значительными событиями для того времени.

Возможно, Сергий оказался единственно приемлемой фигурой, который устраивал государство, так как умел представлять дела так, чтобы хотя бы формально правительство не выглядело слишком реакционным и кровожадным, и в то же время он устраивал церковь, ибо умел добиваться хотя бы некоторого облегчения для верующих в обмен на свои пропагандистские заявления. Как и руководители всех церквей того времени, митрополит Сергий (Старгородский) был жертвой и палачом, героем и предателем одновременно.

На 30-е годы пришелся пик физических гонений на все религиозные группы и в первую очередь на русское православие. В это время личность и деятельность митрополита Сергия приобретает поистине трагическую окраску: он фактически в одиночку пытался спасти церковь от полного физического уничтожения. Это осложнялось не только репрессиями со стороны органов безопасности (НКВД), но и продолжающимися внутренними расколами. К 1930 году 37 архиереев отказались подчиняться Сергию, выступая против его компромиссов с властью, что облегчало действия партийных работников, перед которыми оказалась не сплоченная группа духовенства и мирян, а разрозненные церковные образования.

Постановление ВЦИК СССР «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 года и октябрьская (1929) инструкция НКВД открыли новый этап гонений на религию. Нововведением стала обязательная регистрация религиозных объединений, без которой их существование становилось незаконным, что позволяло органам власти «законно» применять к ним любые репрессивные меры. В то же время местные органы могли отказать в регистрации как религиозным объединениям, так и их членам без каких-либо на то объяснений.

Церковная жизнь в это время сводилась только к богослужениям в стенах храма (отправлениям культа), а деятельность духовенства ограничивалась лишь местом своей регистрации. Все представители духовенства либо полностью лишались избирательных прав, либо сильно в них ограничивались. Их считали «лишенцами», а следовательно, они платили подоходный налог, который составлял от 75 до 81 % их дохода, а также налог за неучастие в выборах, составляющий 50 % от подоходного, но не выше 20 % общего налога. Кроме того, налогом облагалась вся без исключения земля и квартира, включая церковные дома, из годового расчета 10 % стоимости дома, в то время как «трудящиеся» платили 1-2 % стоимости. Таким образом, складывая все эти налоги, священнослужитель должен был платить более 100 % своего дохода. Осенью 1929 года началась «антиколокольная кампания». Благовест запретили, колокола снимали и передавали на металлолом. По данным Рудметаллторга, за 1929-1930 годы, поступление колокольного лома составило 11 тысяч тонн. Для обработки такого количества металла в стране отсутствовали соответствующие мощности и технологии, и практически весь этот металл пропал на свалках.

С 1925 года началась широкая агитация за вступление граждан в Союз воинствующих безбожников, который в 30-е годы насчитывал 96 тысяч первичных ячеек и в 1932 году достиг максимума своей численности - 5 млн. 670 тысяч человек Руководил этим союзом Емельян Ярославский (Миней Израилевич Губельман), воспитанник В. И. Ленина, отличавшийся особо кощунственным отношением к религиозным чувствам верующих. Именно его российские литераторы конца XX века метко окрестили «комиссаром дьявола». Он активно и последовательно продолжал политику вождя мирового пролетариата, который в своем философском завещании «Под знамением марксизма» назвал борьбу с религией «нашей государственной работой».

Союз воинствующих безбожников задумывался как организация антирелигиозных хулиганов. Они должны были громить церкви, жечь иконы, устраивать антирелигиозные парады (так называемые комсомольские «пасхи» и «рождества»), и все это делать от имени общественности. Государство при этом формально не несло ответственности за их максимализм.

С 1929 года была введена шестидневная неделя вместо семидневной (пять дней рабочих и шестой выходной) и отменены все христианские праздники в ответ на «многочисленные просьбы советских трудящихся». Неделя без воскресенья просуществовала до 1942 года.

В 30-е годы митрополит Сергий неоднократно направлял в Комиссию по делам религиозных культов свои протесты и требования удовлетворить нужды церквей и добивался снижения непосильных налогов, временного прекращения гонений и восстановления некоторых прав священнослужителей, например права детей священников оканчивать государственную школу и обучаться в ВУЗах. Но в обмен на некоторые уступки власти потребовали от Сергия сделать заявление об отсутствии гонений за веру в СССР.

15 февраля 1930 года в Москве состоялась пресс-конференция советских и иностранных журналистов, на которой Сергий зачитал составленное в ОГПУ под руководством того же ЕА Тучкова (в это время начальника III отделения секретно-политического отдела ОГПУ) заявление в виде вопросов и ответов, подтверждающее свободу религий в СССР. И в это же время в Российской Академии наук была проведена «чистка», в ходе которой все «идеалисты», то есть более 100 верующих академиков, лучших представителей российской науки, были осуждены на длительные сроки заключения (15-20 лет), либо расстреляны.

К 1940 году количество действующих православных храмов по всему Советскому Союзу (исключая новые аннексированные территории) сократилось от тридцати с лишним тысяч в 1929 году до менее двухсот. Число епископов за это же время сократилось с почти двухсот до четырех. В 1938 году в СССР не осталось ни одного действующего монастыря. Верующие в это время обслуживались тайными бродячими священниками, принадлежащими к разным православным группам (катакомбники, непоминающие, сергияне и другие). Общая беда объединила православие и заставила забыть об амбициях и расколах.

В начале 40-х годов последние обновленческие приходы перешли в ведение Сергия. Фактически образовалось всеобщее религиозное подполье. Церковное единство русского православия восстановилось. Вновь возродилась Московская патриархия, хотя и без патриарха. Существовали даже своеобразные подпольные братства, целью которых служило посещение мест ссылок, больниц, тюрем и т. п.

Трудно оценить эффективность «Декларации» Сергия и его политики компромиссов. К началу 40-х годов казалось, что все его усилия оказались напрасными, но благодаря ему церкви уничтожались не так быстро, преемственность рукоположения и русской православной традиции не прекратилась и, когда начался период некоторой свободы, сохранилась основа для восстановления православия.

С началом Великой Отечественной войны 1941 года положение православия резко изменилось. Сталину понадобилась поддержка народа, а митрополит Сергий сразу же занял патриотическую позицию, понимая, что появилась возможность для некоторого оздоровления ситуации. Через четыре дня после начала войны Сергий произнес проповедь, в которой заметил:

«Пусть грянет буря. Мы знаем, что она принесет не только несчастье, но и облегчение; она очистит воздух и унесет ядовитые испарения... »

Митрополит Сергий и его помощник Алексий сразу организовали сбор пожертвований, на которые впоследствии оснастили танковую бригаду и эскадру истребителей, а также стали распространять патриотические воззвания. Сергий воспользовался сбором средств для некоторой легализации церкви, добившись открытия счета в банке, а также впервые за много лет в 1942 году в Москве на Пасху был разрешен крестный ход с зажженными свечами. Но Сталин, очевидно, не доверял Сергию и с начала войны отправил митрополита в Ульяновск,

Перелом во взаимоотношениях церкви и государства произошел 4 сентября 1943 года после личной и, очевидно, первой встречи И. В. Сталина с Сергием и двумя его помощниками -митрополитами Алексием и Николаем. Встреча произошла накануне первого официального визита в СССР делегации англиканской церкви во главе с очень влиятельным в Англии архиепископом Йоркским и, вероятно, была вызвана необходимостью создать у союзников накануне Тегеранской конференции впечатление о религиозной свободе в СССР.

На этой встрече патриархии удалось заключить со Сталиным устное соглашение: Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) обещал определенную религиозную свободу внутрицерковной жизни и прекращение физических гонений, а митрополиты обязывались поддерживать государство и особенно его внешнюю политику.

По воспоминаниям митрополита Николая, Сталин предложил Сергию назвать главные проблемы церкви. Сергий ответил, что более всего церковь нуждается в созыве собора и избрании патриарха, и на это потребуется не менее месяца. Сталин сказал, что собор должен быть созван немедленно, и предоставил на сборы четыре дня и самолеты НКВД. Второй проблемой Сергий назвал нехватку духовенства: следовало открыть семинарии. При этом, вспоминает Николай, Сталин лукаво спросил: «А почему у вас нет кадров? Куда они делись? » Митрополит не растерялся и ответил: «Мы готовим семинариста, а он становится маршалом Советского Союза». Усмешка тронула уста Сталина: «Да, как же, я семинарист». Проблема открытия семинарий разрешилась.

Митрополит Алексий поднял вопрос о возвращении из ссылок некоторых оставшихся в живых архиереев, на что Сталин ответил: «Представьте нам список, мы его рассмотрим». Сталин даже предлагал субсидирование патриархии, но Сергий от этого категорически отказался, хотя и согласился на предложение Сталина обеспечивать их продуктами питания по государственным ценам. В заключение встречи Генсек представил митрополитам председателя Совета по делам религий православной церкви (СДРПЦ) генерал-майора НКВД Георгия Карпова, который, очевидно, ведал религиозными делами госбезопасности после Тучкова, а также предоставил для патриаршей резиденции здание бывшего немецкого посольства в Чистом переулке.

И. В. Сталин сдержал практически все свои обещания. Массовых гонений при его жизни на православие уже не допускалось, к 1947 году в Советском Союзе действовали 14092 православных храма, восстановились епархии, численность действующих епископов возросла до 46 человек, открылись семь семинарий и две академии. Как и обещал Сталин, через четыре дня после встречи, 8 сентября 1943 года в Москве состоялся собор, в котором участвовали 19 архиепископов всех рангов. По меньшей мере шесть из них были доставлены в Москву прямо из лагерей. На этом соборе Сергия единогласно избрали патриархом. Собор в своем обращении к советскому правительству благодарил Сталина «за сочувственное отношение к Церкви». Однако через восемь месяцев после интронизации Сергий умер, оставив в своем завещании рекомендацию об избрании новым патриархом Алексия.

В начале 1945 года в Москве состоялся новый собор, на котором, кроме архиереев, присутствовали также приходские священники и миряне и который избрал Алексия патриархом, а также принял Положение об управлении церковью, составленное, вероятно, в основном еще патриархом Сергием, но откорректированное в СДРПЦ. Это положение превращало православие из соборного сообщества в крайне централизованную структуру римско-католического типа, что оказалось строгой централизации советского государства. Священнослужитель становился хозяином прихода, епархии, а на уровне патриархии - всей поместной церкви, но при этом все его действия согласовывались с СДРПЦ, и таким образом государство могло контролировать жизнь церкви. Новый устав церкви противоречил законодательству 1929 года, которое вообще не признавало власти священнослужителей, а только двадцатки из мирян. Таким образом, становилось ясно, что жизнь по новому уставу может быть в любой момент приостановлена, как не соответствующая законодательству, что и произошло в 1961 году.

После войны Московская патриархия активно начала присоединять к себе приходы, находящиеся в землях, попавших под советское влияние, — в Венгрии, Эстонии, Латвии, Чехословакии и даже в Китае, хотя с «культурной революцией» в этой стране большинство китайских православных храмов исчезло. В 1946 году во Львове состоялся собор, на котором все греко-католические приходы Украины под давлением властей перешли в православие.

Вторая половина 40-х - 50-е годы стала периодом относительной либерализации для русского православия. Предельно большая численность открытых храмов на территории СССР была достигнута в 1949 году - 14479, а максимальная численность духовенства приходилась на 1950 год - 13483 человека. Затем снова началось ужесточение религиозной политики посредством налогового бремени, административных проволочек и идеологической обработки населения. Например, во времена оттепели, в 1956 году, в Одессе одну десятиклассницу исключили из школы за «аморальное поведение», которое выразилось в том, что она, будучи комсомолкой, вышла замуж за семинариста и обвенчалась в храме. Такие осуждения были не редки в то время.

Но настоящее ужесточение церковной политики началось с 1957 года, когда ввели обязательные курсы научного атеизма в ВУЗах, учредили институт научного атеизма и расширили так называемую «индивидуальную работу с верующими». В 1960 году начался новый виток преследований в ответ на несколько смелых заявлений патриарха Алексия и митрополита Николая о том, что надо твердо стоять в вере и не бояться гонений. Николая вынудили уйти в отставку, и менее чем через год он умер при весьма странных обстоятельствах, а от Алексия новый глава СДРПЦ Куроедов в категорической форме потребовал привести Положение об управлении церковью в соответствие с законодательством 1929 года.

На внеочередном XXI съезде КПСС в 1959 году была принята программа перехода страны к коммунизму, а для этого требовалось «изжить религиозные предрассудки». Подписанная Н. С. Хрущевым инструкция Совмина от 16 марта 1961 года требовала немедленного восстановления в полной силе законодательства 1929 года. Так, под разными предлогами началось закрытие храмов и семинарий, ужесточился контроль над их деятельностью. Во многих местах представители власти не разрешали начинать богослужение, если в храме находились дети, ссылаясь на запрещение религиозного образования до 18-летнего возраста.

Началось сокращение количества монастырей, как центров паломничества и духовного общения. После войны в СССР насчитывался 101 монастырь, но только один из них был открыт с разрешения Советской власти. Остальные 100 находились на территориях, присоединенных в 1939-1945 годах, или на оккупированных территориях во время войны. К середине 60-х годов их осталось только семнадцать. Между 1959 и 1965 годами только в одной Одесской епархии насильственно закрыли 210 храмов из 400, а в самой Одессе в это время осталось лишь 9 из 23 приходов. Всего из 13400 православных храмов, действовавших на территории СССР в 1958 году, через 30 лет (к 1988 году) осталось только 6893.

В 1970 году скончался патриарх Алексий I, а в 1971 году на поместном соборе избрали нового патриарха Пимена (Извекова), монаха с 1927 года, пережившего лагеря и ссылки, но служившего во время войны в должности майора Советской армии шифровальщиком особого отдела. Собор также снял анафему со старообрядцев, что предполагалось сделать еще на незавершившемся соборе 1917-1918 годов. Таким образом, и старый, и новый обряд были признаны равно православными. Однако изменений в церковный устав и в организацию церковной жизни собор не внес.

Общее положение церкви в застойный брежневский период характеризовалось относительным спокойствием, а главный акцент атеистической работы в этот период сместился с борьбы с церковью на использование духовенства в строительстве социализма. Пользуясь терминологией нового председателя Совета по делам религии Харчева (выступление в ВПШ весной 1988 года), ставилась задача создать «попа-коммуниста» — новый тип священника, который бы служил одновременно и идеологическим работником. К сожалению, эта стратегия во многом удалась и дала свои всходы во времена перестройки.

Несмотря на развернувшуюся с 70-х годов деятельность религиозного самиздата, смелые выступления отдельных священников (Глеба Якунина, Николая Эшлимана), деятельность некоторых религиозных просветителей (Дмитрия Дудко, Александра Меня и других), основная масса духовенства подошла к 90-м годам с полной идейной дезориентацией. Это явно проявилось в начале послеперестроечного периода в шатании священнослужителей между монархией, фашизмом и коммунизмом.

Перелом во взаимоотношениях церкви и советского государства произошел в 1987-1988 годах и был связан с празднованием 1000-летия христианства на Руси. 6-9 июня 1988 года состоялся собор русской православной церкви, посвященный этому событию, который впервые с XVII века не был связан с избранием нового патриарха. Собор утвердил новый церковный устав, восстановивший положение священника как главы прихода, а в октябре 1990 года государство приняло новый, действительно демократический, закон СССР о свободе совести.

Празднование 1000-летия продемонстрировало полную лояльность советского руководства к православию и ввело моду на христианство. Храмы наполнились прихожанами, которые начали действовать в церкви с такой же активностью и теми же методами, как совсем недавно они действовали в комсомоле и партии.

В 1990 году состоялся новый поместный собор, избравший тайным голосованием нового патриарха Алексия II вместо скончавшегося Пимена.

В середине девяностых годов от 45 до 55 % опрошенных считали себя православными христианами, но только около 2 % посещали храм не реже одного раза в неделю.

Библиография: С. В. Санников «Двадцать веков христианства»

Одесса Санкт-Петербург 2001 г