ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Хмурый осенний день. Большой зал яснополянского дома. Время обеда. Входит уставший от литературных занятий Толстой. Хозяйка усаживает его на обычное место, во главе стола.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Левочка, познакомься, пожалуйста. Профессор медицины Григорий Иванович Россолимо был настолько любезен, что согласился приехать к нам из Петербурга.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Весьма рад знакомству. Надеюсь, дорога вас не очень утомила?

Р о с с о л и м о. Да нет же — в дороге я лучше всего и отдыхаю.

Л е в Н и к о л а е в и ч (усевшись, после небольшой паузы). Если позволите, хотел бы узнать, какую медицинскую дисциплину практикуете?

Р о с с о л и м о (несколько смутившись). С вашего позволения, моя область не совсем точно называется психопатологическая…

Л е в Н и к о л а е в и ч. Это, вероятно, та самая область, которая призвана определить, до каких пор человек находится в здравом уме и когда он из него начинает выживать?

Р о с с о л и м о (улыбаясь). Не смею с вами спорить по этому вопросу.

Наступила неловкая пауза, Софья Андреевна старается быстро переменить тему разговора.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Как хотите, а я человек городской. И прожив почти всю жизнь в Ясной, я все еще тоскую по городу. В городском укладе все-таки больше порядка.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Нет, городская жизнь не по мне. Жить в Москве или в Петербурге — это все равно, что жить в вагоне. Можно занимать одно купе, можно иметь пять, можно занимать целый вагон, и все-таки под тобой крутятся, громыхают на стыках колеса, и все несется навстречу, через тебя и мимо тебя, поля, леса, деревни… Жизнь меняется на видимость жизни. Я этого не приемлю. Я люблю первобытную неподвижность сельской местности.

С о ф ь я А н д р е е в н а. А что толку в этой неподвижности, в которой развелось столько воров, нищих и бродяг, что смотреть на них и то неприятно! Сегодня утром выхожу и вижу под Деревом бедных мальчика с удивительно нехорошим лицом.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Хуже, чем наши с тобой лица?

С о ф ь я А н д р е е в н а (улыбаясь). Хуже.

Пауза. Едят.

Т о л с т о й, р а з м ы ш л я ю щ и й п р о с е б я. Сегодня у нас опять блины. Дети думают, что блины — это кушанье так себе, а между тем многие люди не могут их иметь.

Т а т ь я н а Л ь в о в н а. Господин профессор, расскажите, пожалуйста, какие новости в столице?

Р о с с о л и м о. Да новостей особых нету. А может, они до меня не дошли. Единственная новость — это португальская революция, да вы, вероятно, уже знаете об этом.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Мне вчера под вечер сообщили и я искренне обрадовался.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Не понимаю, чему тут радоваться!

Л е в Н и к о л а е в и ч. Как же, все-таки есть движение! В современных государствах революции неизбежны, и эти короли и диктаторы, помяните мое слово, еще насидятся по тюрьмам.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Не все так думают. Вот у Достоевского, например, в его «Бесах», эти самые революционеры...

Л е в Н и к о л а е в и ч. Достоевский не совсем прав. Его нападки на революционеров нехороши. Он судит о них по внешности, не входя в их настроение.

Молчавший до тех пор Лев Львович решил вступить в беседу.

Л е в Л ь в о в и ч. Настроение — дело случая, а внешность отличается наибольшим постоянством. Я даже думаю, что характер человека больше проявляется во внешности, чем в его настроениях.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Что касается вас, то это именно так.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Левочка, ты сегодня особенно желчный. После пеших прогулок ты всегда возвращаешься желчным. А Дэлир тем временем несется по полям и ищет тебя на всех тропинках…

Л е в Н и к о л а е в и ч. Еще бы! Пахать тяжело, то ли дело носить старого графа на прогулку…

С о ф ь я А н д р е е в н а. Вот и Дэлиру досталось…

То л с т о й, р а з м ы ш л я ю щ и й п р о с е б я. На прошлой неделе тоже обжирались блинами. Человек пять или шесть, сбиваясь с ног, жарили их, человек пятнадцать тут за столом жрали, а я сидел и слушал, как они чавкают, и мне было стыдно видеть перед собой их ублаженные, масляные лица.

Б у л г а к о в (видя, что хозяин собирается уходить). Лев Николаевич, уже два дня не смотрели почту.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Занят, голубчик. Завершаю новый " Круг чтения". Есть что срочное?

Б у л г а к о в. Десятка два писем о религии, о Боге, о душе...

Л е в Н и к о л а е в и ч. Этим мы займемся завтра. Еще что?

Б у л г а к о в. Несколько писем из Англии, я их вам положил на стол. И, как всегда, очень много стихов.

Л е в Н и к о л а е в и ч (измученно). Валентин Федорович, голубчик, отпечатайте шапирографом несколько сот открыток с таким текстом: «Лев Николаевич прочел ваши стихи и нашел их очень плохими. Вообще он вам не советует заниматься этим делом». И как только по почте придут стихи, вы сразу же, не читая их, отправьте адресату такую открытку.

Б у л г а к о в. Неудобно как-то, Лев Николаевич. Вдруг попадутся хорошие стихи!

Л е в Н и к о л а е в и ч. Да откуда они возьмутся! Теперь одни безумства в литературе.

Б у л г а к о в. Ну, а вдруг! Открываем конверт, а там — преотличнейшие стихи!

Л е в Н и к о л а е в и ч (после паузы, поучительно). Преотличными они быть не могут уже по той простой причине, что я вообще стихов не люблю. Мне нравятся всего несколько стихотворений Пушкина и то главным образом потому, что Пушкин писал еще и прекрасную прозу.

Р о с с о л и м о (кончив есть, Софье Андреевне). Благодарю вас, я чудесно пообедал.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Чего-чего, а на отсутствие аппетита здесь, в Ясной, еще никто не жаловался. Если вы проживете у нас несколько дней, отлично отдохнете, наберетесь свежих сил...

Р о с с о л и м о. К сожалению, мои занятия в университете не дают мне такой возможности, и с вашего позволения я рассчитываю завтра, утренним поездом...

С о ф ь я А н д р е е в н а. Левочка, ты слышишь — господин профессор завтра же собирается уехать...

Л е в Н и к о л а е в и ч. Очень жаль, конечно, но чем могу в данном случае помочь?

С о ф ь я А н д р е е в н а. Мы хотели бы, чтобы он тебя проконсультировал.

Л е в Н и к о л а е в и ч (после паузы). Я к вашим услугам, господин профессор. Хотя, признаться, я рассчитывал, что сам факт нашего с вами общения за столом уже мог бы послужить достаточным материалом для той самой дисциплины...

Р о с с о л и м о. О, не беспокойтесь! Что касается моей специальности, то там мне все ясно. Моя просьба сугубо личного характера. Конечно, если она вас не затруднит.

Л е в Н и к о л а е в и ч. В моем положении меня уже ничто не может затруднить.

Р о с с о л и м о (после небольшой паузы). Я слышал, что вы хорошо играете в шахматы. Сам я, признаться, тоже люблю в минуты досуга...

Л е в Н и к о л а е в и ч. То, что я хорошо играю в шахматы, это для меня неожиданная и приятная новость. Я проигрываю. почти девять партий из десяти, но если это поможет вам скоротать нынешний вечер у нас...

Р о с с о л и м о. Премного благодарен.

Толстой встает, идет к выходу, но у дверей останавливается.

Л е в Н и к о л а е в и ч (грустно). Жить на свете стало тяжело.

С о ф ь я А н д р е е в н а (почувствовав себя задетой). Тебе-то почему тяжело? Все тебя любят.

Л е в Н и к о л а е в и ч. А отчего мне не тяжело-то может быть? Оттого, что поел блинов?

С о ф ь я А н д р е е в н а. Да нет, я говорю, что все тебя любят.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Любят, как же! Вон под Деревом бедных с каждым днем собирается все больше и больше нищих, так что и из дому не выйдешь и в дом не войдешь. К тому же и от верховых прогулок пришлось отказаться.

С о ф ь я А н д р е е в н а (запальчиво). Да какое тебе дело до этих бродяг! Твое имя на устах всей России, о тебе пишут все газеты мира, письма и телеграммы приходят прямо мешками! Вон и сегодня утром принесли две телеграммы из «Таймса» — просят срочно сообщить, как твое здоровье, как ты себя чувствуешь. Даже и не знаю, что ответить.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Надо писать правду. Пиши, что помер, и похоронен, и на его поминках пол-России напилось так, что мир в ее глазах качался.

Л е в Л ь в о в и ч. Мир в глазах России качается по совершенно другим мотивам.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Благодарю вас за пояснения, без которых, слава Богу, я так долго живу до сих пор.

Оставив залу, входит в кабинет, садится за письменный стол.

Т о л с т о й с о з и д а ю щ и й. Отыскав родник, волк опустился над ним и стал медленно лакать холодную, студеную воду. Пить не хотелось, но был час, когда его обычно настигала жажда, и хотя он был теперь голоден и измотан, он заставил себя опуститься над родником. Уже слышны были охотники, и лай гончих, но он должен был оставаться верным себе, владеть собой, и он медленно, ритмично перебирал тонким языком холодные капли. Он знал, что как только отойдет от родника, начнется облава. А жить ему все еще хотелось, ему нестерпимо хотелось жить. Возглавить стаю, выследить жертву, подраться из-за молодых волчиц, умножить свой род, но ничего этого уже не было и быть не могло. Оставалась одна холодная вода, и оголенный лес; охотники вдали, и сырая земля под ногами.

И опять яснополянский дом. Хороший осенний вечер. В большой зале за маленьким шахматным столиком сидят Л е в Н и к о л а е в и ч и приезжий п р о ф е с с о р-психиатр. Профессор играет увлеченно, а Лев Николаевич сидит весь съежившись. Игра не клеится, а домашние устроились вокруг столика и глядят во все глаза. Тихо. Слышен только мягкий бой часов в прихожей и движение фигур на доске. Игра была для Льва Николаевича в какой-то степени унизительной. В нее вкладывался не только спортивный, но и медицинский смысл. Пианисту Г о л ь д е н в е й з е р у, тоже

следившему за игрой, вдруг открылась подспудная сторона этой партии. Отошел, сел за фортепьяно, и зазвучали первые ноты прелюдииШопена.

Т о л с т о й, р а з м ы ш л я ю щ и й п р о с е б я. Вчера приснилось, что вальсировал на балу с той самой куколкой, что попросила волосок на память. Танцуя, уединились. Ах, до чего была хороша… дело налаживалось, как вдруг ворвалась Софья Андреевна… уж во сне она меня достает…

Настроившись решительно, Лев Николаевич сделал несколько ходов.

Р о с с о л и м о (изумленно). Вы собираетесь атаковать?

Л е в Н и к о л а е в и ч. А почему бы и нет?

Р о с с о л и м о. Вы меня извините, но в вашем положении...

Л е в Н и к о л а е в и ч. Ах, голубчик, я уже вижу, что партия проиграна. Так лучше проиграть, имея за собой по крайней мере несколько смелых атак, чем проиграть, все время защищаясь...

Р о с с о л и м о. В философском плане это, может быть, и так, но в данном, конкретном случае...

Л е в Н и к о л а е в и ч (деликатно). Если вы не возражаете, давайте послушаем эту пьеску Шопена...

Р о с с о л и м о. О, ради бога...

Гольденвейзер играет.

Т о л с т о й, р а з м ы ш л я ю щ и й п р о с е б я. Удивительный человек, этот наш Александр Борисович... Он, видимо, знает, как я опечален тем, что он завтра уезжает, что мне очень будет не хватать его дружбы, его игры на фортепьяно, и, каким-то образом почувствовав это, решил подарить нам еще немного радости и света, немного того, что мы называем Шопеном...

Музыка утихла.

С о ф ь я А н д р е е в н а (после небольшой паузы). Вчера с Чертковым куда-то выезжали. Хорошо погуляли?

Л е в Н и к о л а е в и ч. Чудесно.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Далеко ездили?

Л е в Н и к о л а е в и ч. Верст пятнадцать, должно, будет.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Чего понеслись в такую даль?

Л е в Н и к о л а е в и ч. Поехали, потому что в деревне Кузьминки, как нам рассказывали, у крестьянина Митрия большое горе — пала лошадь.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Стоило ли из-за того, что пала какая-то кляча, тащиться бог знает куда!

Л е в Н и к о л а е в и ч (опустив голову). Человеческое горе, если оно искренне и глубоко, заслуживает не то что пятнадцать верст в мягкой барской пролетке, а пятнадцать тысяч верст, босиком или в легких сандалиях, какие носили апостолы...

Л е в Л ь в о в и ч (выждав паузу). В экономическом плане горе этого самого Митрия измеряется всего тремя рублями, и незачем тащиться пятнадцать тысяч верст в сандалиях, вместо того чтобы отправить ему с посыльным три рубля для покупки другой лошади.

Толстой вернулся к шахматам, сделал ход.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Еще протопоп Аввакум знал, что рублями на Руси многого не достигнешь. И между прочим, раз зашел об этом разговор, Митрию не столько три рубля нужны были, сколько нужен был свежий, незнакомый человек, которому он мог бы еще раз излить свое горе и тем самым облегчить себя. И он рассказал нам медленно и обстоятельно все, что с ним произошло, и мы унесли часть его горя с собой, а этого, должен сказать, никакими рублями не измеришь.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Но, в таком случае, передай и ты нам часть того горя, которое вы унесли из Кузьминок, чтобы и мы облегчили вас!

Л е в Н и к о л а е в и ч (после некоторого колебания). Изволь... Крестьянина зовут Митрий Судариков. Лошадь у него пала позавчера, под самый закат, а сегодня, к нашему приезду, он сидел на завалинке, задавленный горем, и мы с трудом уговорили его рассказать нам все, как было. Итак, лошадь у него пала еще позавчера. А вчера встал он рано утром и с этим павшим мерином прохлопотал весь день. Первое дело сходил к врачу в Андреевку. Пока дождался, пока сошелся в цене, было уже к обеду. Потом выпросил у соседа лошадь, свезти мерина на погост. Нельзя закапывать лошадь там, где она пала. Сосед Степан пожалел. Дал лошадь, помог взвалить мерина на телегу. Ну, значит, стоит Митрий мой и смотрит. Отодрал подковы с передних ног, отдал бабе. От одной подковы осталась только половинка, а другая ничего, целая была. Хорошая подкова, он ее нам показал.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Левочка, я не могу больше этого слушать. Все они пьяницы, эти наши крестьяне.

Л е в Л ь в о в и ч. Русский мужик— трус. Я сам видел, как пятеро драгун выпороли целую деревню — каждый четвертый двор пороли, и что же? Они стояли, как стадо овец, — я даже думал, что пятеро драгун — это слишком много. Такая работа была под силу и трем, а то и двум драгунам.

Р о с с о л и м о. Положим, боялись они не самих драгун, а той силы, которая стояла по казармам и пряталась за драгунами...

Л е в Н и к о л а е в и ч. Благодарю вас, господин профессор... Я ему с малых лет стараюсь втолковать эту мысль, но безуспешно.

Наступила долгая и мучительная пауза.

Ты меня извини, Сонечка, но я все-таки доскажу. Иначе мне перед самим собой совестно будет — взялся рассказать о человеческом горе, да так и не досказал до конца. Да... Ну, значит, погрузили они мерина и в полдень выехали со двора. К тому же уложили они его неловко—хвостом наперед. Лошадь оказалась длиннее телеги, голова мерина свисала до самой земли, и пока они везли его через всю деревню, он волочился мордой по земле…

С о ф ь я А н д р е е в н а (возбужденно). Если ты не перестанешь, я тотчас же выйду.

Л е в Л ь в о в и ч. Важно существо дела, а не подробности.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Нет, ты ошибаешься. Истина вне подробностей не стоит ломаного гроша. Библия бессмертна не своим замыслом, а своими подробностями. Попробуй в страданиях Иова отделить истину от подробностей, и посмотришь, что останется…

Т а т ь я н а Л ь в о в н а. Мне не хотелось бы с тобой спорить, папа, но ведь многое зависит еще и от состояния общества, от его духа и умонастроения. Я недавно вычитала у Лескова такую мысль: если бы Христос появился в наше время в России окровавленный, только что сошедший с креста, то у него при случае двое школьников попросили бы автограф, тем бы дело и кончилось.

Лев Николаевич быстро отодвинул стул, встал и вышел.

Р о с с о л и м о (встревожено). Что-нибудьпроизошло?

Т а т ь я н а Л ь в о в н а вышла следом за ним, потом вернулась.

Т а т ь я н а Л ь в о в н а (улыбаясь). Ну, конечно, я так и знала. У него глаза всегда были на мокром месте. Его в детстве так и прозвали — Левушка-ревушка.

Через некоторое время Лев Николаевич возвращается, с решительным видом садится за столик, машинально делает какой-то ход.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Это очень печальная истина еще и потому, что сегодня России, как никогда, нужна Религия. Я тянул эту песенку и буду ее тянуть, сколько мне еще осталось жить, потому что без Религии в России на сотни лет наступит царство денег, водки и разврата.

Гольденвейзер, слушавший молча весь этот спор, снова сел к фортепьяно. Нежная музыка Шопена опять наполнила весь дом. Когда последние звуки утихли, наступило долгое молчание.

Т а т ь я н а Л ь в о в н а. Ревность сделала Шопена гением. Эта вещь написана как раз той ночью, когда от него ушла Жорж Занд.

С о ф ь я А н д р е е в н а. Разве она ночью уходила?

Т а т ь я н а Л ь в о в н а. Ну как же, это описано десятки раз! Они премило поужинали, и пока сидели вдвоем, горничная собирала ее вещи. Бедный Шопен, он собирался сыграть ей свои лучшие вещи, а у подъезда уже ждала карета ее нового любовника. Говорят, после того как она ушла, он плакал, как малое дитя. Потом сел и той же ночью, за какие-нибудь полчаса...

Л е в Н и к о л а е в и ч. Танечка, ну зачем ты рассказываешь эти гадости? Творчество — это нечто духовное, божественное, а половая любовь — животное чувство. Но вот, поди ж ты, одно выводят из другого. Шопен-де оттого стал хорошо сочинять, что она ушла гулять с другим.

Т а т ь я н а Л ь в о в н а. Это говорю не я — есть целая литература на эту тему.

Т о л с т о й, р а з м ы ш л я ю щ и й п р о с е б я. А может, я и не прав. С похотью трудно бороться. Я сам каких-нибудь полтора года как избавился от этого соблазна, но даже и теперь, победив его, все еще не достиг полного покоя...

Чтобы вернуть вечер к изначальному замыслу Лев Львович взял стул, подсел к шахматному столику.

Л е в Л ь в о в и ч. Мне кажется, господин профессор, ваши шансы несколько предпочтительнее...

Р о с с о л и м о. Да нет, что вы! У нас шансы примерно равные, и я бы попросил графа, если, конечно, он согласится…

Л е в Н и к о л а е в и ч (сияя). То есть, ничья?

Р о с с о л и м о (уклончиво). Не совсем так. Можно выиграть партию у Толстого, можно ему проиграть, можно свести вничью. Но иметь не сыгранную до конца с ним партию и говорить себе при каждом удобном случае: ах да, мне еще с Толстым надо доиграть — это, знаете ли, было бы большим счастьем для меня...

Л е в Н и к о л а е в и ч (отодвигая столик). Благодарю вас, господин профессор. Вы очень хороший человек.

Л е в Л ь в о в и ч (после небольшой заминки). Но, господин профессор, условия, на которых вы были сюда приглашены...

Р о с с о л и м о (застенчиво). Я не считаю для себя возможным ставить сомнительные диагнозы человеку, перед которым преклоняется мир. Именно поэтому я отказался и от гонорара и от расходов по поездке. Я вам чрезвычайно благодарен за очень лестное для меня знакомство.

И снова Гольденвейзер играет Шопена. Тихо играет.

Т о л с т о й, р а з м ы ш л я ю щ и й п р о с е б я. Как удивительно умирал Сократ! Он говорил своим ученикам, что ему неведомо, что будет после его смерти. Сам умылся, чтобы не заставить другого человека омывать его тело, расспросил, не остался ли кому что должен. Очень трогательно. Хотелось бы и мне строго и достойно покинуть этот мир и вернуться в мир сырой глины, вернуться, как говорит Библия, на круги своя...

Г о л ь д е н в е й з е р (закрывая клавиатуру фортепьяно). Ну как, Лев Николаевич? Выиграли?

Л е в Н и к о л а е в и ч. Ах, голубчик, разве я способен чем-либо заняться, когда исполняют Шопена!.. (Молча поцеловал его. После небольшой паузы. ) Я часто думаю по ночам, что будет с миром в этом трудном двадцатом веке. Иногда я вижу все в мрачном свете, другой раз как будто мрак рассеивается. Но основной вопрос — куда и зачем? — он так и висит, и, не вдаваясь в его существо, я должен сказать, что вся эта цивилизация, если к тому пойдет дело, пусть она летит к чертовой матери, только вот музыки жалко очень... (В глубоком волнении походил по комнате и снова стал перед пианистом. ) Голубчик, Александр Борисович, как вы думаете, способен ли простой рабочий получить наслаждение от этих пьес Шопена?

Г о л ь д е н в е й з е р (подумав). Да ведь на это так сразу не ответишь...

Л е в Н и к о л а е в и ч. Я потому так пристрастно спрашиваю, что очень уж хотелось бы получить утвердительный ответ. Поймет ли простой человек Шопена или не поймет, примет или отвергнет - здесь, на этом перекрестке, решится судьба века, а, может быть, и судьба цивилизации как таковой…

Поздняя ночь. Яснополянский дом погружен в темноту, остались только два светильника. Дежурный фонарь, освещающий лестницу, и зеленая лампа на письменном столе.

Т о л с т о й с о з и д а ю щ и й. Волка уже качало, но он все шел. И вдруг, перед самым концом, судьба улыбнулась — он наткнулся на большую, не до конца обглоданную кость. В другие времена, из-за такой кости он устроил бы невероятную свалку, провел бы ночь, ломая на ней зубы, и это была бы лучшая ночь в его жизни. Искушение было столь велико, что он не то, что лег, он упал на эту случайную добычу. Он лежал тихо, потому что волки крепнут не только от той пищи, которую едят, но и от той, которая находится в их власти. Он лежал, вдыхал в себя запах кости, а над ним уже кружило воронье, опускаясь все ниже и ниже. Им оттуда хорошо видны были и охотники, и гончие, и попрятавшаюся дичь. Волк лежал на своей кости, ждал когда прибавятся силы, а вороны уже касались вершин деревьев. Так вот и бывает. Волк отдыхал на чьей-то кости, вороны настроились расклевать его самого, но ничего, настанет и их час, у них ведь тоже есть кости… вот уж воистину — идите по нашим костям, и вы дойдете до своих собственных костей…

3 а н а в е с