Жарковский Сергей 35 страница

…

put-out (attmpt 3)

Аб жалел об этом безмерно.

ПРИЛОЖЕНИЯ К 5. х

file 5a:

created: unknown

subject: unknown

author: unknown

txt: ходовые огни – в положении " капитан на мостике", а я полулежу напротив огней в " капюшоне". Девять лет назад я покинул подсудную мне планету. " Капюшон" отстоит от капитанской приборной колонки так, что голые ноги мои с полным удобством располагаются на подлокотнике правого сегмента пилотской консоли (градусов на тридцать севернее оси хода), а голой спине, голой заднице и мытой шее упруго и плотно – " капюшон" у меня всегда надут на полный ход; я на мостике, я капитан, и я курю, пуская дым поверх висящей у подбородка чашки, на треть наполненной степлившимся кофе со льдом; на животе у меня текст-программер, я бог всех волшебных ламп. Я мог бы диктовать, но спешить мне никогда некуда, и я печатаю пальцами.

Мне, пожалуй, хорошо. Разве что локти упираются в над-локотники – из-за клавиатуры, – а регулировать " капюшон" девятый год уж как мне лень. Вероятно, именно такое времяпрепровождение и расположение голых и мытых членов в пространстве наиболее мне эндемично, и, выходит, желать превосходящего – означает – единственно и только – гневить бога всех миров. Мне действительно хорошо. Только локти упираются.

Слева от меня звезды, а правый экран я давно отключил от внешней оптики и смотрю по нему то кино, то старые телевизионные программы, а сейчас на нем белые на синем буквы, происходящие от текст-программера в старой доброй редакторской среде WORD-7. Помню, когда я регулировал комфорт рубки, оказалось, к моему удивлению, что ходовые экраны имеют жесткие прямые подключения, без возможности дистанционного редактирования, два раза я выходил наружу с ключами, лазерными паяльниками и мотками световодов, и, как матрос с кистями и ведёрками, свисал с кран-мачты над вскрытым пакетником, путаясь в схемах… Додумался неведомый конструктор неведомого КБ, как проводить провода… Поскольку удовольствия от ползания по борту звездолета в спецкостюме, да еще при постоянном ускорении ноль один один, я не получаю давным-давно (я, прямо скажем, не Юрковский Владимир Сергеевич покойный) – правый экран вряд ли в обозримом будущем заработает обратно, как ему по штатному расписанию полагается – вовне корпуса… Впрочем, я тут и расписание, и штатное, и я именно тот, кто его, расписание, расписывает, штатит и расчерчивает в таблицу на два листочка… Один я среди звёзд, Великий и Ужасный, и мне всё еще, девятый год как, хорошо. Звездолёт идёт себе, стелется мантией, ветрила давно остыли, рулевые пакеты приморозило к корме… когда там осенит меня ускориться или свернуть? – даже я сам не знаю… И по оси хода у меня хорошо – пусто, года на четыре вперёд пусто… покой и скорость, я иду без ста единица в направлении Краба, занимаю себя чтением, здоровьем и той сладчайшей жутью одиночества, что привлекает меня в мире пуще всего самого остального – стократно. Сегодня среда, ноябрь. Моя жизнь покойна и бессмысленна.

Осознание и полное приятие бессмысленности моей жизни – лучшее, что могло со мной произойти за все времена. " Люблю, ибо бессмысленно! " – старикашка, конечно, был прав; да чтоб я сдох, если есть и нужно нечто более того. Люблю – зачем? Но однажды я вдруг ответил на этот вопрос – хорошо ли, плохо, долго ли, коротко, – но ответил раз и надолго (уж не зарекусь – что навеки); не вижу, почему благородный дон не может совершать в покое и одиночестве творческий процесс низачем, не задумываясь, ни для кого, – в конце концов о людях пусть думают люди – от любви к, без зачем.

А у меня здесь и некому со мной спорить. Разве только ки-берпилот разговаривает, но он мой друг. Разве что призраки моих друзей и женщин, но им меня на спор не подбить, ибо каждому свое, " вы выбрали сытый бунт, благо вам, чего на меня-то набрасываться? " Да плевать мне! – эта змея иссохла: моё честолюбие, сколько бы его ни было, удовлетворено вполне и, похоже, на ближайшие века.

Ах ты, блин-малина-водолаз, что за хвилософ средь Млечного пути! Вот тебе кофе глоточек. Вот тебе свежая сигаретка. " Красиво, правда, Джо-Джим? " – " Что " красиво? " – " Звезды… Конечно. На душе от них лучше становится…"

Вот суточный отчёт прошёл на штурманский стол. Сутки у меня земные, средние. Я ни пса не понимаю в математике, но киберпилот у меня отменный, терпеливый и приучен настройкой показывать мне ситуацию на квадратной голограмме, то есть буквально как бы на пальцах… Впрочем, в ближайшие года два отчёт останется неизменным; впрочем, хватит уже Йона Тихого из себя строить… впрочем, почему – нет? раз пустой бочонок из-под кислорода – под рукой, и к тому же я очень люблю рассказывать всякие истории?

Слушайте, вот что раз было: (…)

конец цитаты

put-out (attmpt 4)

– Капитан! – услышал Аб. Аб выключил " персонал". Блэк-Блэк не входил в палатку, заглядывал в щёлочку, оттянув край мягкого люка.

– Капитан? – повторил он зов.

– Я с вами, мистер Хендс, – ответил Аб. – У вас всё в порядке? У Мегасопелла?

– ОК, капитан. Вы надолго ещё заняты?

– Нет. Я закончил. Следует провести рекогносцировку, мистер Хендс.

– Прикажете мне?..

– Разумеется пойдём все, мистер Хендс. " Чайковский" – большой корабль.

– Я снаружи, капитан.

– Подождите, мистер Хендс. Скоро будет тяга. Приготовьтесь. Момент на полчаса.

– Aye, капитан.

Через полчаса, в вернувшейся невесомости, Аб протёр тело несколькими салфетками, надел новое бельё, вскрыв пакет, и надел мундир. Мундир хранился все годы под спальным мешком. Сохранились даже строчки на рукавах кителя. Только дурацкая эполетина на левом плече почти оторвалась. Но сохранить её стоило и здесь, под проксимой Центавра, хотя бы в память о Расе. Аб подклеил эполетину скотчем – на какое-то время. Влез в портупею, проверил флинт. А где пилотка? Он не помнил. Пилотка отыскалась в сундуке, под первой пачкой рукописей Судьи. На правое плечо пилотку, под погончик. Аб достал из сундука кофр с мечами. Открыл его. Огладил рукояти. Бархат внутренней обивки кофра совсем уже истёрся, надо бы заменить… – не впервые подумал Аб. Утро Аб подвесил к поясному ремню, как всегда. Ночь осмотрел тщательней, попробовал пальцем предохранитель. К сердцу Ночь, под мундир. Потом Аб повесил на шею печать, к голой коже, под мундир же, печать коснулась шрама против сердца, почувствовала Ночь – и запела. Камень. Аб сунул указательный палец в оправу, поглядел сквозь камень на догорающий люминофор, вставил камень его в оправу. Закрыл сундук, запер его и выбрался из плащ-палатки в наркобокс.

Блэк-Блэк занимался Мегасопеллом. Мегасопелл весело сопротивлялся. Аб поспешил на помощь и силы сравнялись: на стороне Мегасопелла была невесомость. Наконец удалось вставить контакты в затылочные клеммы. Блэк-Блэк держал Лема, облапив его, как паук муху, а Аб включил оконечник. Мегасопелл начал сопротивляться невесело, всерьёз. Но две минуты настройки кончились, пришедший в себя лейтенант сам помог повесить оконечник в сумке к себе за спину, а " звучки" – прикрепить к нагрудному карману.

– Привет всем, – сказал он детским голоском, опробуя войс. – Привет, Хендс, старина, здравия желаю, сэр! – сказал он воркующим женским голосом.

– Мы тоже рады вас видеть, мистер Мегасопелл, – сказал Аб, вытирая пот. – Сегодня ваш мертвец был в ударе.

– Он соскучился по игре, – сказал Мегасопелл. – Хендс, он тебе нос разбил.

Блэк-Блэк как раз закончил затыкать себе ноздрю одним тампоном и тыкал другим в пульсирующие в воздухе капельки крови, собирая их.

– Иди ты… в неё… – сказал он. – Оба вы.

– Не примет ли капитан твои слова на свой счёт! – с укоризной проговорил Мегасопелл.

– Посерьёзней, лейтенант, – сказал Аб. – Посерьёзней. Нас ждёт не очень приятная работа. Вы нам поможете? Или лучше…

– С вашего позволения, сэр, – " или лучше", – сказал Мегасопелл. – Понимаете…

– Мистер Хендс, – сказал Аб, кивнув Мегасопеллу: " ОК, лейтенант". – Надо идти.

– Сэр, – попросил Мегасопелл. – На " Чайковском" сейчас почти три тысячи тел. Многие – активны. Не лучше ли будет… э-э… проветрить шипоносец. Мы легко можем потратить пару танков аргона. Наддуем до без четверти один и разинем ограничники – хотя бы в жилом корпусе.

– С удовольствием согласился бы с вами, – сказал Аб. – Но, во-первых, мы теряем уже имеющуюся атмосферу, и, во-вторых, процедура есть процедура. Поверьте… поверьте нам с Блэк-Блэком: нам видней.

– Что ж… – сказал Мегасопелл. – Тогда я вам посвечу. – И он поплыл к унимодулю, завис над ним, бросил с пояса к пайоле стропу, пулемётно затарахтел тактой. – Готов сопровождать вас, капитан, Хендс.

– Проверьте оружие, мистер Хендс.

– Готов, капитан.

– И всё же, – настойчиво повторил Аб, снова проверяя флинт, проверяя, как ходит в ножнах стропорез. Разбудил Утро. Меч запел. Мегасопелл сразу обернулся. Аб сделал салют, расслабил локоть, чтобы по отдаче от клинка почувствовать, насколько Утро сегодня жив. С благодарностью выключил светлый меч, разбудил Ночь. Ночь, хоть и была сыта, – но сразу же покосилась в сторону Блэк-Блэка. " Добрая Ночь, добрая! " – шептал Аб, прогуливая Ночь в салюте, промахивая Ночь начертанием Знака в пространстве, стиранием Знака – лаская Ночь…

– Мурашки по коже, – сказал Мегасопелл. Блэк-Блэк, держась от Ночи подальше, аж из-за купола дальней " кормушки" звучно на весь отсек сглотнул.

– Добрая Ночь, – сказал наконец Аб. Чёрный клинок погас. – Форвард, мистер Хендс?

– Форвард, сэр. Надеюсь, Ночь нам не понадобится.

– Кто знает.

Мегасопелл открыл им входной шлюз. Блэк-Блэк вышел в коридор, и тут же в грудь ему вцепилась обсля в форме младшего офицера. Аб заметил, что передние зубы у неё раздроблены – что-то стальное она пыталась перегрызть, какую-то магистраль, наверное. Дверь шлюза моментально завалилась: Мегасопелл, знавший многих и многих на " Чайковском", берёг нервы. Правильно, подумал Аб. Должен же быть у меня кто-то, никогда никому низачем не резавший головы. Блэк-Блэк тем временем переломил убитой руки, просунул их в ближайший поручень и оттянул, замыкая обслю в капкан.

– Чёрт возьми, мистер Хендс! – сказал Аб. – Этак все три тысячи побарывать…

– Не думаю, сэр. Тихо, тихо, моя, сейчас я тебе, голуба, помогу…. Шейку прямо держи… Не больно, не…

– Мистер Хендс! – сказал Аб резко.

– Я, сэр.

– Посерьёзней. Она была человек.

– Copy, sir.

– Мегасопелл.

– Здесь… Вы уже всё с Еленой?

– Вы знали её, да, лейтенант? Мне жаль. Держите себя в руках. Вы проверили датчики движения?

– Думаю, меньше пятой экипажа шевелится, сэр. В центральных диспетчерских – вообще никого, хотя тел много. Думаю, многие просыпались, сэр. Надеюсь.

– ОК, я тоже надеюсь. Нас не ждите, реанимируйте шипоносец. Когда-то я умел реанимировать звездолёты… И гляньте в Космос – вот сейчас – Форта не видно?

– Видно. Я не успел сказать. Две и одна единицы от нас.

– Холодный Форт?

– Не понял, сэр.

– Радио, теле, НРС?

– Извините, сэр, я так быстро не могу с унимодуля сделать всё на свете, – сказал Мегасопелл надменно. – Со всем уважением, но.

– ОК. На связи. Посвечивайте нам. Идём в центральные диспетчерские. Работайте. Простите, что напоминаю вам, Мегасопелл, – но не прикасайтесь к моему кресту и не заходите в плащ-палатку. Хоть вы и не женщина, но я – самый настоящий Синяя Борода.

– Капитан, я смещён, но не безумен. Вы мне сегодня уже показывали Ночь. Спасибо. Я совершенно проснулся.

– Рад за вас, лейтенант. Хендс, может, сразу запустим десятку БТ в отсеки? Пусть просыпавшихся собирают.

Хендс, привязывая ещё кривящую гримасы голову к поясу обезглавленного тела (чтобы не ловить её потом), пожал плечами.

– Я не возражаю. Хотя предпочёл бы лично и просыпавшихся потыкать.

– У вас будет возможность. Форвард, мистер Хендс.

И они отправились в страшную экспедицию по захваченному ими способом страшным (" ужасным" – сказал бы Мерсшайр) шипоносцу " Пётр Чайковский", меньше пяти средних часов назад сошедшему в риман системы проксимы Центавра – всего в четырёх световых годах от Солнца. Сегодня мы не закончили чтение мемуара капитана Хобо Аба вполне, но вы уже немного знаете меня, а я уже немного знаю вас, и я обязательно дам вам возможность закончить чтение истории, прерванную старшиной Блэк-Блэком точно на середине; теперь, когда мы познакомились, я не могу заставить вас ждать долго; поверьте, не успеют капитан Байно и старшина мистер Хендс очистить звездолёт от " посмертно активных", – мы снова встретимся с вами и побеседуем, и почитаем, как нестарые, но – знакомые.