Жарковский Сергей 9 страница

– Если системы жизнеобеспечения шести секций объединить в один контур – один человек мог продержаться без возобновления припасов в течение полутора лет, – прорывается, булькая, Дёготь. – Даже дольше. Но если обитатель один. И если не было отказов по СОЖ – никаких.

– А статистика отказов и замечаний по этому типу балка есть у нас? – интересуюсь я.

– Есть, Марк, – отвечает Кирилл. – С неё раздел и начинается. Не очень хорошая статистика. Мы сейчас говорили только по атмосфере. А водоснабжение? А пища, элементарно? Свет – пусть его, хоть один генератор да работает, но еда?..

Возникает пауза. Мы все думаем с таким напором, что в эфире фонит. Шансы есть, подвожу про себя итог я.

– Возможно, там и есть люди. Но вряд ли живые, – говорит Дёготь.

– Пять из ста, – говорит Кирилл.

– Живой шанс, – говорю я.

– Соператор намерена сказать умное слово.

– Ну давай, соператор, – предлагаю я.

Настроение у меня неостановимо к чёрту идёт. В чём смысл-то происходящего? Спасти возможного (возможных) обитателя(-лей)? Пять из ста, сказал Кирилл. Я бы даже дал меньше, хотя на Трассе и один шанс из ста считается шансом львиным… Или мы, всё-таки, работаем по первоначальному полётному заданию? Нас ведь и самих неплохо бы уже кому спасать. Центр управления стройкой может быть внутри балка, а может и не быть. Базировался он, например, на грузовоз, или на самый " Форвард". Хотя нет, вряд ли. Тогда балок не ставили бы вообще, жили бы в корабле… Тьфу! Чем мы вообще занимаемся?

– Марк, я Мелани-По, ты уверен, что антенн на балке нет?

– Разумеется, я не уверен. Но я вообще ни в чём пока не уверен. Как я могу быть уверен? Я не был наверху, я не был сзади, я не лазал на рэк.

– Дайте мне хотя бы одну набортную магистраль связи или передачи данных, любую. И я определю, жив пациент или мёртв, по косвенным. Даже если света на объекте нет никакого своего. Активно прозвоню. У меня всё необходимое в рабочем состоянии.

– На виду нет ничего. И не похоже, что они тут хоть что-то прокладывали. Если бы прокладывали, то поверх экрана, согласны?

– А стандартные?

– Кирилл, Вилен Фёдорович? – зову я.

Пауза.

– Смотрим… Ага, Байно, я Дёготь. Ну, чтоб далеко тебе не ходить… Вот где ты, прямо тут, метром выше, то есть вертикально примись, на уровне груди у тебя будет… должен, то есть, быть, оптоволоконный телеметрический кабель. Скафандровый контроль. Старая песня. Если он есть и конфигурация подключений не изменялась, то к внутреннему БЦ этой секции он доступ имеет. Так по схеме.

Я уже четвёртый час падаю свободно, я устал, и я не медлю: изменяю положение тела, достаю стропорез и фиксирую его на перчатке. Я чувствую, что уже здорово натёр перчатками руки, а по кончикам пальцев словно молоточком прошлись. Мне не раз приходилось резать эрэсэмку, технология мне знакома, я быстро прорываюсь к тусклому фарфору внешней обшивки. Разрез я делаю по вертикали, сразу метра на полтора, сколько руки хватает. Ровно посередине разреза, в жёлобе действительно лежит чёрный кабель сечением где-то 3. 8-3. 9.

– Есть такое дело, – сообщаю я.

И поворачиваюсь так, чтобы плечевая камера кабель показала.

– Подключайся! – решительно говорит Нота.

– Роджер. Делаю.

Только на выковыривание кабелька из жёлоба я трачу минут двенадцать. Треугольный лоскут экрана слева мне мешает, приходится прерваться и устранить помеху – отрезаю и выбрасываю. Кирилл некоторое время меня подбадривает и даёт советы, потом вдруг просит гальюнного времени и срывает, подбадриванием и советской деятельностью занимается Нота. Я заканчиваю.

– Если у тебя ничего не выйдет, Нота, я тебя убью, и меня оправдают при большом стечении народа, – предупреждаю я. – Обоснование убийства интуитивно понятно.

Климатизатор у меня в шлеме работает на полную. Мёртвый я там или нет, но потею я почище живого. Впервые в жизни… впервые в смерти я осознаю, какую энергию тратит организм, набирая внутрь себя воздуха, достаточного для питания произнесения простейшей короткой фразы.

Нота принимает администрирование на мой унимодуль и просит помолчать под руку: " Не мешайте спать, пока люди работают". Я-то помолчу, тем более что чувствую усталость и не прочь поразмыслить, не впервые ли это за пять суток, но на связь выходит в пару к Дёгтю Мьюком, авторитетно требует отчёта, а капитана не заткнёшь, хотя он и говорит женским голосом. И Нота начинает вслух сквозь зубы комментировать свои действия:

– Активную прозвонку сети делать не нужно. Кабель под светом. Параметры кабеля приличные, довольно скоростной. С одного конца он заварен, там, видимо, набортное подключение, есть отметка " абонент гость". Иду внутрь. Так, вижу предварительный порт. Сканирую. Открываю. Прохожу дальше. Свет есть. Ой… О! Оп-са!

– Что у тебя там? – Все, в один голос.

– Файл-привет выставлен, прочитался. Подтверждаю наличие БВС! Сеть единая на всю группу балка, вижу все шесть секций на схеме опроса. Хорошая стационарная сеть, под авторитарным администрированием. Но, по-моему, вот прямо сейчас, с сетью кто-то работает.

– Кто-то или что-то? – спрашивает вернувшийся облегчённым Кирилл.

Я пытаюсь следить за работой Ноты по монитору унимо-дуля, но осознаю и понимаю её действия с пятого на десятое. Нота работает очень быстро, тридцатибитную команду набивает за четыре секунды максимум. Просто монстров я каких-то отобрал на операцию. Любопытно, что ни я, ни Нота, ни Кирилл, – мы ни разу не спали часы подряд в системе ЕН-5355. Ну хорошо, мёртвые устают. А спят? Я стряхиваю эту мысль.

– Кто-то или что-то? – повторяет тише Кирилл.

Но ответа так и не получает. И не настаивает больше.

– Всё, я в прихожей DMS, – спустя девять мегабайт переданных туда-обратно говорит Нота. – Свет есть, связь трёх-поточная, до пятидесяти на секунду в потоке, в обе стороны… Меня опрашивают на получение визы в центральную руму… Да, ребята, это центр управления стройкой. Мы совершенно по адресу. Вижу все маяки в пассиве, на паузе.

– По одиннадцатому каналу? – Кирилл.

– Да.

– Нота, ты доступилась? – спрашиваю я.

– Куда мне идти, на стройку или в СУБК? – сквозь зубы спрашивает Нота.

– В СУБК сначала! – выпаливаю я. Наконец-то.

– И осторожнее! – выпаливает Кирилл. – Если там есть живые! Осторожнее, не нарушь ничего в настройках! И вообще, Мрия, пусти меня за программер!.. СУБК же!

Я замечаю резкие движения на мониторе. Нота даже не успевает ответить Кириллу подобающим образом. Сначала вход в руму под грифом " Система Управления Бортовым Комплексом" сворачивается. Нота, видимо, автоматически реоткрывает его, но он сворачивается опять и выбрасывает закладку с требованием ввести пароль. Я вижу, как Нота подставляет к закладке окно дешифратора, начинается подбор, но едва процесс превосходит отметку 51 % – через весь монитор протягивается лента с чёрным по жёлтому знаком!!

! JAMMED!!!, унимодуль спикает мне в уши, и происходит системный сбой: цветовые атрибуты экрана начинают каждые полсекунды менять значения на единицу.

– (…)

note 15

! – спокойно говорит Нота. – Отказ. Сбросили меня. С-сука.

– Доклад по ситуации, соператор, здесь капитан!

– Система отказала мне в доступе, капитан. Дайте минуту – определиться…

– Ясно. Слушать меня, " ОК"!! Мелани-По – руки с такты, связь прервать! Байно, возвращайся на грузовоз.

– Капитан, в балке есть живые, – говорю я. Я опомнился вот только что. – Команда на отказ подана под ключом " Администратор". Вручную. Я совершенно уверен, капитан.

– Я согласна с Марком.

– Вы, реябтки, вообще-то пробовали вызывать балок? По радио, например? А? Байно? Не БВС, а людей. Не пробовали?

Пот на мне леденеет, словно спецкостюм раскрылся. Такого стыда я не упомню, когда испытывал. Мне не остаётся ничего, как признать наш космический гений:

– Ответ отрицательный, капитан.

Мьюком начинает критический комментарий наших действий – в очень хорошем темпе, и женский войс нам правильно воспринимать критику не мешает. Обстановка на " Сердечнике", безусловно, накалилась за крайние сутки, капитан Мьюком – космач очень серьёзный, но он не отдыхал вообще, и выступление его в нашу честь непечатно настолько, что целомудренный макрософтовский синтезатор, не успевая подбирать замены в реальном времени, через тридцать секунд просто включает в эфир сплошной спик, что немедленно у Мьюкома отображается на пульте. Он останавливается. Да, он останавливается, подбирает другие слова, выражающие те же мысли. Подобрав – продолжает, то есть повторяет:

– Байно, возвращайся на грузовоз. Операцию спасения проводить по тяжёлому варианту. Собирай катер, наводи к стыковочному узлу катера адаптер. Будешь брать балок взасос. Матулин, кибер-пасс готовить для горячего абордажа из адаптера. Мелани-По, снотворный газ готовить. При малейшем неадеквате предполагаемых бенганнов нейтрализовывать с любой степенью жёсткости. Как поняли, " ОК"?

– Но мы хоть попытаемся вызвать балок по радио? – спрашивает Нота. – Товарищ капитан? Или нет? Не попытаемся?

– (…), – вежливо и утвердительно говорит Мьюком.

– А воздух, капитан? – спрашиваю я. – Трое суток у нас.

– Разберёмся, – говорит Мьюком.

– ОК, понял вас. Кирилл, прямо сейчас, выкрути из синтезатора мозги, – приказываю я. – Достал он голосить по-женски.

– И это важно… – поддерживает меня наш капитан.

end of file

ввести код

40808?

код принят

file 1. 5

created: 16. 09. 124 UTC

current music: Badfinger: " Wish You Were Here"; Badfinger: " Ass"

txt: выживание – основная работа на Трассе. Чаще, чем хотелось бы, то там, то сям, то потому, то поэтому, космачи попадают в ситуации, когда их необходимо спасать. Отсюда пошло, что на Трассе есть особенно любимые сказки. Все мы, без исключения, знаем наизусть и любим сказку про Бена Ганна, как его бросили на острове в океане, и он там выжил четыре года, и как его спасли, и как был он своим спасителям благодарен: все мы всегда надеемся на лучшее, и сказка про Бена Ганна – любима нами. Есть сказка менее любимая, но гораздо более популярная. Дело там в следующем. Волшебное существо джинна запечатывают в ёмкость " кувшин" и топят в море. Внутренняя эволюция духа несчастного в ожидании спасения (самостоятельно он выбраться не может) очень показательна и психологически достоверна – о чём свидетельствует опыт Трассы. Там так: первая тысяча лет: все сокровища царей земных спаситель имеет получить от джинна, явившись на помощь. Вторая тысяча: кризис, вероятный спаситель приобретает в воображении джинна признаки божества, джинн готов безоговорочно признать за спасителем навечно права сюзерена и выполнять любые его желания. Третья тысяча и далее: кризис, и спаситель становится врагом, самым главным врагом, самым желанным врагом, мучителем, и благодарность – отныне – смерть.

Спасаемые бывают живые и мёртвые. И те и другие бывают активные и пассивные. (Мёртвые бывают активными реже, чем живые, но бывают. ) А живых мы делим на бенганнов и джиннов. Бенганн, пассивен он или активен, для спасителя безопасен. Джинн пассивным не бывает, и он опасен всегда. (Третья категория спасённых – называемая " гнор" – в жизни не встречалась ни разу. Ну, помните: " Вы могли встретить труп, идиота и человека. Я не труп и не идиот", – отсюда название. )

Мьюком прав. Спасаемых необходимо нейтрализовывать сразу, а при сопротивлении – или любой другой экзотической реакции на спасение – с какой угодно степенью жёсткости, вплоть до огня на поражение. Разбираться, кто спасённый – джинн или бенганн, – лучше после, в спокойной обстановке.

Бенганн, информационно изолированный более пятидесяти суток, превращается в джинна со степенью вероятности близкой к единице, независимо одиночка бенганн или их группа (группа джиннится даже с более высокой отчётливостью). На Трассе известны несколько десятков случаев долговременного выживания. Выживали и одиночки, и группы. Их эпопеи длились от среднего месяца полной изоляции до четырёх средних лет. Самый старый и знаменитый случай – как раз четырёхлетний. В анналы Трассы он вписан как " ПП", или " Пётр Полотно", или, соответственно, " Полный (…)

note 16".

Сколь бы ни маловероятно было событие, оно произойдёт, если в сознании достаточно массивного социума относится к ряду катастрофических. Чего боялись, того и наглотались – космическая мудрость прямого действия. Дистанция II, ЕН-5016, проксима Корабля. Век с четвертью назад. Форвард " Ключ-1", сходя в риман системы, врезался в мирно дрейфующий на эллиптической скорости сорокатрёхкилометровый астероид-шатун с наклоном орбиты в 54 градуса. Столкновение было лобовое, а " Ключи" тогда строили монокорпусными. Погибла Первая вахта. Астероид подхватил звездолёт и понёс, так " удачно" получилось. Ведомый, " Ключ-3", провёл спасательную операцию на поверхности астероида, продолжавшуюся – месяц. Без вести пропавшими были сочтены тридцать человек. Затем руину звездолёта обозначили на будущее " факелами", рассчитали орбиту шатуна, а сами благополучно отступили, следуя инструкции, в стартовую систему. Такие были вегетарианские порядки сто двадцать пять лет назад. Повторно Дистанцию взяли через год – большой группой, ажнак в три форварда. Ещё год конкиста осваивала Первую Площадь. Только когда закончилась стройка Порта-Финиш, то есть ещё через два года, дошли руки до обследования погибшего в целях положительной утилизации: формированный металл, оборудование, припасы, етс… Грузовоз, подошедший к астероиду и готовивший приняться к грунту вблизи руины, внезапно получил в скулу заряд тяжёлого света – из тьмы развалин. Это старший техник Пётр Полотно выжил на " Ключе" и вступил в бой. История выживания и диагноз его агрессии были реконструированы и стали широко известны, вошли частями своими в инструкции и учебники по самоспасению и достойны отдельного рассказа, здесь же важно, с каким трудом (и с какими человеческими жертвами! ) удалось джинна Полотно… нет, не спасти, слово не подходит… захватить! Джинн астероида Полотно решительно отказался от переговоров. Джинн астероида Полотно бился с инопланетными захватчиками свирепо и остроумно, а также – мистически и фантастически. Некоторые версии устных преданий повествуют об оживших беспощадных мумиях, ползущих в тенях между скалами к грузовозам, о невесть откуда взявшихся у джинна ракетах с ядерными боеголовками, о беспилотных ботах-камикадзе, о каких-то замёрзших цветах… В конце концов, джинн Полотно потерпел поражение – ресурсы были неравными… Его спасли. То есть захватили, усыпили, привезли в госпиталь и принялись лечить. Он умер (впав в жестокий кафар) спустя несколько недель. Особое мнение члена имярек комиссии по расследованию вошло в официальный отчёт и потом приобрело статус закона. " Отныне мы обязаны относиться к попавшим в изоляцию космачам с предельным недоверием по умолчанию". Устные предания продолжают: " Мы совершили глупость, если не сказать подлость. Ничего не было на " Ключе", ради чего стоило терять одиннадцать человек, грузовоз и самого спасаемого. Нам следовало, сообразив ситуацию, оставить его в покое: он создал себе мир, он защитил его, и он заслужил его". Устные предания – значимая в Космосе штука. Мы им доверяем часто и больше, чем меморандумам администраций и методологической литературе, издаваемой в метрополии курам на смех (куры – это носители яиц).

Я задержался на балконе, не сразу начал отход. Не надо думать обо мне – тогдашнем – неправильно. Не играл я этакого индивидуала, озабоченного лишь претворением в жизнь высшего собственного мнения, искажаемого наличием недобросовестного к нему, мнению, отношения некомпетентных в ситуации окружающих. Провидение, в коее я теперь верю, безусловно, бросило свою дробинку на весы, но тогда-то я ничего такого и знать не мыслил. Я был космонавт на работе! Мьюком мало того что капитан, начальник экспедиции и будущий губернатор, так он ещё и прав был, и я намерен был подчиниться. Время операции резко увеличивалось, но риск, который возможно свести к стандартному значению, сводится неукоснительно и безоговорочно, иначе совершается преступление. Универсальный стыковочный агрегат бота позволял прямую стыковку " на корпус". Взять балок " на корпус", " обсосав" шлюзовую камеру целиком, не торопясь, под давлением вскрыть люк – для того механизмов у нас достаточно… Затем впрыскиваем в балок наркотик, и – в масках – вперёд. Классический абордаж. Почти безопасный – и для спасаемых, и для спасателей.

Причина моей задержки на балконе была весьма конкретная.

– Я Байно. Прими мой кривой автофайл 10. 23. 04. 01 МТС, Кирилл. Я задерживаюсь. Для стыковки по предложенному варианту необходимо произвести расчистку на корпусе балка. Нужно срезать до десяти метров балконных конструкций и удалить РСМ-экран с корпуса.

– Чего два раза ходить? – спрашивает Кирилл понимающе.

– Вот именно.

– А как ты себя вообще чувствуешь, Марк? – спрашивает Кирилл. – Четыре часа тридцать две минуты на выходе ты.

– И мне предстоит ещё часов десять работ по расконсервации катера, – подхватываю я. – А шлюз никто за меня не расчистит. Значит, опять мне потом выходить, плавать, резать, толкать. Не отдохнув, не поспав даже для приличия. Смысл? Мы повторяемся, Кирилл.

– Да, раньше завтра внутрь не проникнуть… – говорит Кирилл несколько невпопад. Старший на борту в моё отсутствие, он не хотел брать на себя сверхмерной ответственности. Ему нужно было всё это тщательно проговорить в эфир под запись. Я его понимаю, но мне становится неприятно. Люди разные, но я никогда так не поступал.

– Будет плохо, если как раз на эти часы мы опоздаем. Правда? – заканчивает Кирилл.

– Злое шесть всем выпадает по-разному, – говорит Нота. – Но если они – или он – продержались столько…

– Флейм, – говорю я наконец. – Небесполезный для некоторых, но флейм. Как командир и серьёз я вас грубо прерываю. Нота, ты там как?

– А в чём дело?

– Я проголодался. Займись. Кирилл меня поводит один.

– А сколько тебе надо на расчистку?

– Час ориентировочно. Не больше. Беречь железо или электричество я не намерен. Я имею в виду – через час я уже буду дома.

– Стучу по крестику, – сообщает Кирилл. – А ты сплюнь.

– Какую-то глупость ты сказал, извини, Марк, – говорит Нота недоумённо. – Разогреть стандарт для тебя я успею ровно сорок три раза за час. Даже если ты захочешь съесть сразу сорок три порции, мне потребуется одиннадцать минут. С транспортировкой из ящика к автомату. И сервировкой на столике. Я тебя не поняла.

– Мрия, по-моему, он пошутил, – говорит Кирилл. Я ухмыляюсь. Он знает, что я знаю, что он знает, что я знаю… В сём трёпе демонстрируя свою проницательность, я успел наметить себе порядок работ. Универсальный пистолет у меня полностью заряжен, в ранце достаточно тридцатиграммовых бустерков, чтобы потом элементы разрезанных конструкций от поля операции отдалить… Но прежде, пока балкон под ногами, надо срезать экран. Стропорез я уже сегодня благословил подобной работой.

– Начинаю резать эрэсэмку, – говорю я. – Ну, что же вы там замолчали, реябтки?

– А, – говорит Нота. – Байно в своём репертуаре. Я всё поняла. Знаешь, Кирилл, что имелось в виду? Не сидел бы ты над диспетчерской сиднем, а начинал бы ты пока осмотр адаптера. А я, увечная, останусь на связи. Понимаешь?

– Вот так вот, да? Слишком сложно для меня, – замечает Матулин. – Марк, она права? Тогда бы я попросил тебя: попроще ты со мной как-нибудь, Марк.

– Мне Нота всегда казалась сложной в общении, – говорю я. – Но на сей раз некое рацио она привнести пытается… Прорезал вертикальный правый. Дальше роста не хватает. Перехожу левей. А " Сердечник" как, на связи у нас, Нота?

– Да, а что?

– Молчаливые они какие-то… Опа-на!

– Что такое, не поняла?

– Спокойнее. Подожди. А!

– Отчёт к " ОК", Байно.

– Я снял ткань с обода шлюза, и под ней обнаружил пакетик аварийного сигнала. Впервые вижу такой. – Я поправляю камеру на плече и освещаю объект фонариком, поскольку он в моей тени. – Разглядели? Кирилл в рубке?

– Звать его?.. А зачем это?

– Позови его, да. Значит, я Байно, докладываю. Это аварийный сигнал, Нота. На отказ радио, например. Вот кнопка. Я её нажимаю, в балке спичит; кто-то выходит и спасает меня, обессиленного. – Я вспомнил слова. – Дверной звонок! – И я нажимаю на кнопку. Нажимаю, и всё. А блок управления – левее сигнального пакетика – вспыхивает всеми индикаторными пластинами, перезагружаясь, в несколько коротких строк проводит тестинг, зеленеет, показывая полную готовность к работе.

– Внимание, всем, я Байно! – говорю я почти шёпотом. – После подачи аварийного сигнала с обнаруженного мной пакетика блок управления шлюзом проявил активность, перезагрузился и подал сигнал полной готовности.

– А-ам… а-ан… немедленно отступай, Марк! Здесь Матулин, немедленно отступай!

– Спокойнее, Матулин, – сказал я. – Глотни релаксанчика и Мьюкома мне вызови…

На большом дисплее блока управления включается режим оповещения и на него построчно выскакивает следующее:

приветхяхедухх

нахземлюхххххх

неподброситех

меняхвопросххх

мнехоченьххххх

нужнохбыстро

– Внимание, " ОК", " Сердечник", – говорю я. – Кто-то изнутри пытается связаться с нами через дисплей блока управления. Текст: " Привет, я еду на Землю, не подбросите меня? Мне очень нужно быстро". Я Байно, у шлюза балка, приём.

– Здесь капитан, повтори, Марк.

Я прилежно, с расстановкой, повторяю.

Я спокоен. Я никуда не спешу, ничего не предпринимаю, я готов к " немедленному отступлению", мне кажется, что я готов даже к стрельбе на поражение. Я инструмент, эффектор, робот БТ, если хотите…

– Жди, Марк, – сказал Мьюком.

– Роджер, – кротчайше ответил я.

– Здесь Иянго, – появился в эфире очередной женский голос. – Марк, оставайся на месте, ничего не предпринимай. Веди наблюдение. Мы анализируем ситуацию, вырабатываем рекомендации для тебя. Сообщай сразу, если что новое объявится.

– Я выполню ваш приказ неукоснительно и тотчас, – сказал я.

ктотампривет

яхедуназемлюхх

неподброситех

докуданибудьхх

мненадосрочнх

Я зачитываю в эфир и это.

– Марк, попробуй поговорить с ним, – выступает наконец вперёд Иянго. – Рекомендую представиться и вызвать его на ответное представление. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Предпринимаю попытку установления личности неизвестного бенганна, – говорю я. – Кирилл, прими автофайл 31. 23. 04 МТС. Открываю клавиатуру на блоке управления шлюзом.

Панель такты легко и штатно выдвигается за ушко. Я извлекаю из набора отвёртку, берусь за рукоять поудобнее и начинаю кончиком отвёртки нежно тыкать в клавиши.

приветххххххх

яххмаркхбайно

ххгрузовозхокхх

радхсхтобойх

поговоритьхх

кактебязовут

Ответ моментален – за две с половиной секунды набран!

приветмаркба

мнеоченьнужн

нахземлюххххх

неподбросишь

меняеслипопух

тиххххххххххх

Я зачитываю своё сообщение и ответ на него.

– Продолжай, Марк. Человек явно не в себе, но надо выяснить хоть, как его зовут, – говорит Иянго.

– Судя по показаниям прибора, я могу прямо сейчас запустить шлюзование и пройти в шлюз, – говорю я. – Имейте в виду.

– Понял тебя. Запрещаю. Нельзя, Байно. Человек не в себе, – говорит Мьюком. – Говори с ним.

Я бы пожал плечами, но не стал и пытаться: " Пеликан" на мне сидит правильно. Я повторяю:

яхмаркхбайнохх

Какхзватьхтебя

приёмххприёмхх

Он ответил, что ему нужно на Землю, и что был бы признателен, если бы я его подвёз хоть до поворота.

– Абонент некоммуникабелен, – говорю я. – И у меня нет воздуха на пинг-понг.

– Не понял тебя, – говорит Иянго.

– Мы теряем время, господин главный врач, – говорю я громко. – Абонент некоммуникабелен.

– Пробуй ещё!

– Пробую крайний раз.

– Решать будем мы, крайний раз, не закрайний. Набери следующий текст: сколько вас, как вас зовут, какая нужна помощь.

– Вызываю капитана Мьюкома, – говорю я, хотя Мьюком и так на связи.

– Марк, – говорит он. – Рискнём. Чую, это не джинн. Начинай шлюзование, парень. Господин главный врач отстранён от консультирования операции.

– Я пробую ещё раз задать вопрос, затем делаю попытку проникновения в балок, – говорю я. – " ОК", " Сердечник", подтвердите приём.

– Я Матулин, принял.

– Я Мьюком, принял, утверждаю решение Байно. Действуй, парень. Но осторожней. Считай операцию боевой. Оружие у тебя с собой? Мало ли что на уме у нашего бенганна.

– Обернётся джинном – рука не дрогнет, – говорю я, настукивая отвёрткой:

кактебязовут

давайхххххххх

поговоримхххх

с колькоутебях

кислородахххх

кактебязовут

Он повторяет, с каким-то бесконечным терпением, – но терпением ли? – что он направляется на Землю, что ему туда очень надо, дело у него там, важней не бывает, и если я, пилот грузовоза " ОК" Марк, кажется, Байно, буду так любезен взять в кабину хоть до поворота его, то это ОК.

Я закрываю панель такты, убираю в пояс отвёртку и запускаю первый цикл перепада. БУ реагирует на команды с запаздыванием, не переходящим границы приличий. Наверняка, он просто замёрз и заварился.

– Прошла команда на уравнивание давления, – читаю я показания датчиков. – Подтверждается команда, открылся клапан на шлюзе, травит остатки. Датчик " давление" показывает ОК. В камере вакуум. Прошла команда на открытие люка. Подтверждается. Начинает открываться люк… Сообщение изнутри на большом дисплее. Повторяет предыдущие, отличия несущественны, вопросов по поводу начала шлюзования не задаёт.

– Слушаем тебя, Марк, – напоминает Кирилл. – Мы тут.

– Спасибо. Люк открыт наполовину. Теряю контакт с блоком управления. Камера шлюза замусорена, мусор выходит. Люк открыт полностью. Начинаю осмотр камеры.

Камера квадратного сечения, на одного проходящего, в пять кубов. Освещение действует, незначительно помаргивая, так что я даже выключаю свои фонари. Я на срезе люка, гляжу внутрь, отмахиваясь от медленно плывущих мне в лицо кусочков кабеля, клочков эрэсэмки; пластиковую папку с тиснённым на покоробленной обложке " GMG. Архитектурная и электрическая схема САП " Микробус" ловлю, отправляю обратно. Можно входить.

– Прохожу в камеру, – сообщаю я и берусь рукой за внутренний релинг шлюзового кольца.

– Осторожней, Марк, – хором говорят все. И вдруг у меня закладывает уши и нос. Я останавливаюсь, прислушиваюсь к себе. Пробую прочистить нос, резко выдыхая. В ушах свистит.

– Что у тебя? – спрашивает Нота. – Что за звук?

– Да ничего такого, – отвечаю я. Даже самому мне слышно, как вдруг изменился мой голос.

– Марк, у тебя искажения. Отчитайся, – предлагает Кирилл.

– У меня всё в порядке, – совершаю тягчайшее преступление я, крепко держа себя в руках. Что со мной?

" Ты забыл про Щ-11, космач. Но Щ-11 про тебя – нет! " – говорит мне… говорю себе…

Операцию надо прекратить. Доложить о себе. Немедленно. У меня начинает дёргаться лицо. Хватает сознания порадоваться, что спецкостюм у меня устарелый, без внутришлемной камеры. Но чему я радуюсь? – хватает сознания спросить себя. Назад, серьёз, иначе – какой же ты серьёз?

Полчаса. Не меньше. Полчаса сложнейших – сейчас – для меня – пространственных эволюций между исследуемым объектом и грузовозом. Что-то происходит со зрением. Всё, что находится у меня в шлеме: части воротникового фланца, датчики, гарнитуру, – я продолжаю видеть отчётливо. Но то, что за стеклом, смазывается, словно по стеклу начинает течь вода. Я хлопаю перчаткой по стеклу, пытаясь протереть его. Бесполезно. Я понимаю, что злое моё шесть настигает меня. Сколько у меня времени? Точно, что на отчёт его нет. Руки меня слушаются. Я нащупываю над собой и сбоку себя релинг, рву себя вперёд, в камеру. Я помню (уже ничего не видно за стеклом), где внутренний дублёр БУ шлюза. Кнопка " продолжить процесс" должна быть активна. Она в самом центре БУ, она большая и её можно опознать даже вслепую, даже в перчатке. Я определяю её и нажимаю. Я вижу красное пятно, мигает медленней, чем белое общее освещение: это подсветка кнопки. Ватная тишина окружает мою голову. Странное ощущение, потому что зубной скрип, подщёлкивание языком, мычание – всё, что происходит внутри головы, я слышу превосходно… Плевать! Я сосредоточиваюсь только на красном, всё шибче мигающем, пятне. Оно должно поменять цвет на зелёный. Зелёный цвет открывает мне дорогу. Пусть оно скорей поменяет цвет. Растущее давление я должен чувствовать. Спецкостюм должен сообщить мне. Датчики же я под подбородком вижу! Боковым зрением… О Господи, все Твои Имена, что со мной, я умираю. Зелёный