Жарковский Сергей 6 страница

Я только собой и занимался, совершенно забыв про " Будапешт", копытцами лязгающий подо мной от нетерпения поскорей ожить. Я сидел, тупо не дышал, у меня не работало сердце. Я был, на хрен, в панике, вот что могу вам сообщить по данному поводу.

Так что Шкаба впервые в жизни я был очень не рад видеть. Особенно, если учесть, что всего несколько дней назад (по моему личному времени) мы с ним уже крайне попрощались, практически на вечность. Шкаб не входил в состав экспедиции, что-то изменилось, когда мы были уже убиты. Все заветы, какие мог дать исповедник послушнику, он мне дал. Он мне отдал свой корабль – не бог весть что, грузовоз, но тем не менее. Мы даже обнимались на прощание. Если кто-нибудь когда-нибудь не знал, как себя вести, то это был я и здесь.

end of file

ввести код

46577?

код принят

file 1. 3

created: 16. 09. 124 UTC

current music: Gugo " Bell Ringer" Stalbridge & " Bagels": " The Whole My Jazz"

txt: он поставил подковки в настил и уставился на меня.

Шкаб – низкорослый, массивный мужчина, очень созвучный своему позывному. Обычно румяный, полнокровный. Любит есть свежие лимоны со шкуркой. Постоянно таскает на себе мундир со всеми знаками различия, хотя мало кто Шкаба не знает в лицо. Никогда не забывает нацепить подворотничок исповедника. Он сказал совсем не то, что я ожидал, но то, на что я надеялся.

– Марк, мне, наверное, придётся какое-то время покомандовать " Будапештом" обратно. Возможно недолго. Хотя и боюсь соврать. Но возможно, напрасно боюсь. Наверняка совру. Корабль мой, первый – я.

Я вдохнул.

– Старый экипаж, старые ребята, – сказал я.

– Не утешает?

– Чересчур нештата, Шкаб.

– Это наша работа.
– Шкаб, зачем вы оправдываетесь? – спросил я. – Как есть – то есть. Ваш есть долгий спик, я вас не понимаю.

Он заплёлся руками вокруг туловища, поджал ноги и повис передо мной в своей любимой позе, капельку дрейфуя от меня, но продолжая глядеть мне в лицо.

– Чем ты был занят? – спросил он. – И как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, Шкаб. Я себя чувствую. Я был занят… Поверите – я бездельничал.

– Мне бы твои годы, – сказал Шкаб с пониманием. – Но ты можешь себе это позволить?

– Подождите, Шкаб. Дьяк жив?

– Дьяков жив. Кома. Неопасно. Несколько дней, не месяцев. Но ответь мне, младой, не разочаровывай меня.

– Никто не может себе позволить бездельничать, – сказал я. – Не то что здесь, а и вообще. Сам не знаю, как так вышло. Сел посидеть. Опомнился – давно бездельничаю. Прямо диву дался, но было поздно.

– Так вот хотел и об этом я тебя спросить, – поддержал меня Шкаб. – Но теперь ты мне всё объяснил. Сняли. Слушай меня здесь, младой. Твоя группа мертвецов (меня едва не передёрнуло) справилась с миссией… слов нет, как справилась. Вдобавок, без потерь. Круглые косточки, Марк, такое повезло-приехало на Трассе не всем, а далеко, давно и не бывает. Браво, Вселенная – ну и все имена бога браво. Ну а Дьяков как был торопыгой, так газку и хлебнул. Но справились вы отменно. Дистанция целиком ваша, без яких. У меня нет выбора, кроме как вас всех за серьёзов почесть. Кроме пострадавшего. Но, Марк. Что дальше получается. Я, штурман-раз Первой вахты, прошусь в гальюн, до совета чуть час, нет, думаю, не выдержу, посмотрю, как браво мой второй пилот решает поставленные ему первопростатной… первостепенной важности задачи. На благо ситуации. А борт пустой. А борт холодный. А ты сидишь… – Он запнулся и посмотрел на мой нос. – У тебя их что – запас, что ли? – спросил он удивлённо.

– Кого? – изумился я.

– Масок кислородных! Чем ты дышишь, уродец? – спросил он. – Ты тут почти пять часов с малым прибором! Через двадцать минут на заправку плаваешь? Спасибо, хоть робу натянул! Нас сейчас на весь видимый Космос, считай, два пилота! Паяндин в блэкауте! – Он чуть не сплюнул в маску, а я уже сидел весь по стойке смирно, даже нога перестала болеть, а в груди потеплело. Я даже притворяться дышать перестал, задышал всамделе. О, вот был тот Шкаб, которого стоило кинографировать в назидание потомкам. – Привести себя в порядок, второй! – тяня слоги, сказал он. – Обеспечить борт в предстарт. Быстро! В четыре среднего явить себя целиком в клуб, разыскать меня, доложить положительный результат лично, браво! Пол, младой?!

– Понял, шкип, – сказал я. – Выполняется, шкип.

Шкаба отнесло уже к соператорской консоли. Не глядя – каждый кубический сантиметр рубки знали мы на ощупь, – он пихнулся ногой назад, придался, поймал леер на потолке, дёрнулся и уплыл вон.

Безусловно, визит Шкаба придал мне достаточный заряд жизненных сил, чтобы я приступил к работе. Поганая мысль о Дьяке (Дьяк повреждён и недоступен для общения, таким образом, я если сейчас и мёртв, то – инкогнито) ушла на второй, потом на третий план, а потом, когда, при загрузке, базовый банк памяти БВС-ВТОРОЙ вышел на осевой экран текстом, а не комнатой, я и вовсе позабыл про себя, про Дьяка, про то, что могу забыть дышать и мне ничего не будет, про живой яд Щ-11, исполняющий меня целиком до единой клеточки, кормящий меня странными продуктами и двигающий моё мёртвое сердце непонятно мне зачем… Старичина Шкаб потянул на меня слоги!

Сводный экран нарисовал готовность ровно в четыре часа. Я оставил всё как есть и побежал в клуб.

Я очень любил и люблю Шкаба. Больше, чем все остальные, и меня он любит больше, чем их. Я помню это всегда. Всегда буду помнить и далее.

ГЛАВА 4. ВСЕРЬЁЗ ПОГОВОРИЛИ

Под клуб ещё в Касабланке договорились отдать резервную диспетчерскую – ту, что на два поста. Убрали аппаратуру, размонтировали подиумы, построили стол с креслами, подвесили к потолку проектор, обрубили магистрали связи. Кухонный автомат, шкаф с посудой. Музыкальный процессор. Картина " Вне Земли" Соколова – талисман Трассы, однажды потерянный (с тех пор на " Форварды" её не дают). Губернатор Кафу выделил из спецфонда (от сердца оторвал) достат. кол. Шпон под дерево, шпонами оклеили фальшь-панели и потолок, и вышло уютно. Совет начался не в ноль четыре среднего, но в сорок пять третьего: все собрались, и чего было тянуть. Шкаб пришёл крайним из приглашённых. Он спешил в рубку за новостями, но, заглянув по пути в клуб, подчинился приказу председателя и закрыл за собой дверь с этой стороны. Пролетая над пустым столом к своему месту, он вызвал по телефону Мучася и спросил шёпотом, как дела. Новости были, были поразительные, поступали прямо сейчас, и Шкаб узнавал их в реальном времени, вися над своим креслом и привлекая к себе всё внимание совета. Мьюком его окликнул, Шкаб погрозил ему, не мешай, мол, и всем пришлось ждать, пока Шкаб обрёл всеоружие и, выключив телефон, рапортовал с бодростью:

– Хорошие новости, товарищи. Только что установлен контакт с Тройкой. Откликнулся один маяк с грунта. Есть причина поберечь " зеркало", Пол.

– Вот так вот! – сказал Мьюком и обхватил себя за плечи, что свидетельствовало о душевном смятении, охватившем капитана.

– Да, Пол, – твёрдо сказал Шкаб, усаживаясь. – Не очень плохо у нас тут.

– Это бройлеры отозвались? – спросил Иянго.

Совет зашевелился, загудел. Мьюком постучал по столу портсигаром.

– Естественно, бройлеры, – сказал Шкаб. – О Кигориу они ничего не знают. Потеряли с ней связь полтора средних назад. На Тройке два нормально развившихся гнезда. Рады нас слышать. Башня на ходу, в порядке. Десять тонн твёрдого в хранилище. Подходи и загружайся. Связь непрямая, запаздывание пять минут. Нужно НРС запитывать, товарищи, вот так.

– Вот так вот… – повторил Мьюком.

– Да. Без дышать не будем, космачи. Это ясно.

– Так, Шкаб. Хорошие новости. Слов нет. Что с грузовозом?

– Байно работает.

– И готовность?..

– К четырём тридцати.

– ОК, – сказал Мьюком и задумался.

Новость резко изменила настроение совета. " Без дышать не останемся", но " не маловато ли дышать? ". Расслабился лишь расчётчик и начальник СИЖ Фахта, откинулся в кресле, явно решив ни в какие дискуссии здесь не вступать, потому что то, что его мучило, ему успокоили, а большим, чем уже узнал, он пока не интересовался. Хаим Лен-Макаб, главный системный администратор, радостно засмеялся и предложил всё допивать и двигать к Тройке, а обсуждать нечего. Главный инженер Ви-лен Дёготь, в чудовищно шуршащей защитной рясе (он явился на собрание прямо из двигателя), обратился к Мьюкому за разрешением прервать своё присутствие на совете, бо раз уж так пояснело, а дел в машине много, выслушал раздражённый отказ, пожал плечами, хмыкнул и, открыв персонал, начал делать в нём пометки. Лен-Макаб начал громко рассказывать сидевшему рядом Фахте что-то, не относящееся к делу. А Мьюком, отказав Дёгтю уйти, открыл свой портсигар. Ну что ж ты, Пол, подумал Шкаб. Сейчас ведь кто-нибудь закатит истерику. Веди собрание. Но Мьюком курил молча, слушая галдёж и больше не прерывая его. Любопытно, сказал себе Шкаб.

– Так, товарищи, погодите, – сказал Иянго, перебив всех. – А что, так сказать, изменилось-то? Одна хорошая новость, вторая хорошая новость… Даже если их и перемножить, что меняется? В нашем положении? А оно явно катастрофическое! С бедной Мартой пропала половина бюджета конкисты! Бройлеры – бройлерами, а каждый космач доброй мысли должен понять всем сердцем, что мы попали в беду, и стыдно вам, товарищ Дёготь, и вам, товарищ Фахта, так сзаначала занимать позиции наблюдателей, как будто вы сепаратно можете избежать грозящих нам всем бед… Товарищи, может, вы ещё не проснулись? Мы по минному полю слепые гуляем, а вы бройлерам радуетесь!..

– Товарищ Иянго, – перебил Шкаб удивившего всех и словом " сепаратно" и общей образностью выступления па-рацельса. – Пол, я скажу? Спасибо. Товарищ Иянго! Женя, дох вы наш. Вы всё не о том. Начните ещё раз. Обрисуйте нам ситуацию с медициной на " Сердечнике". Мы очень благодарные слушатели.

Иянго поёрзал в кресле.

– Слушайте, Шкаб, вы меня не одёргивайте, вот так. Мы с вами товарищи, так сказать, но…

– Товарищ Иянго, – сказал Мьюком. – Заткнитесь, помедлите и сделайте кроткий… простите, краткий доклад. Прошу вас.

– У меня всё штатно, – сказал Иянго, затоптав каблуками острую неприязнь к Шкабу. – Пока. Аберрации сознания у проснувшейся части экипажа в пределах допустимого, динамика положительна. Что ещё? Коррекций имеющихся отклонений никому не проводилось, естественно, раз имеет место… э… аврал. Больше мне, пока, так сказать, в общем, нечего. По пострадавшим. Пострадавшие: восемь человек. Кафар разных степеней тяжести, у Хилла лёгкая фрагментация близкой памяти – куриная. Разберусь быстро. С этими восьмью – обратимо. Пилоты: старший пилот Паяндин, паразитная контузия, обратимое смещение SOC, нетрудоспособен, состояние тяжёлое, прогноз выздоровления многодневный. По " жибе" – Дьяков в коме, отравление Е-11. Со времени моего последнего неофициального доклада товарищу Ошевэ – без изменений. Остальные – Мелани-По, Купышта, Астрицкий и Байно – сколько могу судить, в порядке.

– Отчётливо, товарищ Иянго, – сказал Мьюком, преувеличенно внимательно выслушав врача. Он утвердил Иянго в своей команде под давлением губернатора. Кафу просто не дал выбора. Новая конкиста организовывалась стремительно, неожиданно, словно потолок рушился, в ритме стихийного бедствия. Самые большие сложности на предстарте были с комплектованием личного состава. Делалось без времени, в ничем не компенсируемой спешке, и теперь, как и естественно, та спешка, те компромиссы и те ошибки гукали-аукали печёными яблочными рожами Мьюкому прямо в лицо. Мью-ком знал раньше теоретически, а теперь видел и воочию, что стратегов у него в совете навалом. Сиречь паникёров. А вот тактиков – сиречь спокойных менеджеров…

Шкаб, понимавший сложную административную обстановку на борту так же хорошо, как и Мьюком, тем не менее, позволил себе и здесь абстрагироваться и немного понаблюдать за капитаном, не очень уверенно противостоящим ситуации, – и, отдельно, за теми, кто, собственно, и был причинами сложностей. Владимир Кафу, губернатор стартовой системы Преторнианская Касабланка, комплектуя административную группу экспедиции, оказался – во имя себя – прав на все сто процентов, избавился от действительно ненужных людей. Вдобавок Иянго, Лен-Макаб, Ёлковский, Фахта и прочие подобные, коим Кафу щедрой рукой разбросал высокие должности в новой колонии, послужили Кафу великолепным прикрытием. Землянам – членам прибывшей для смотра готовности " Сердечника" комиссии Управления Колоний, проверявшим командный состав " Сердечника" на предмет лояльности, придраться к кадровым решениям, продавленным Кафу, не удалось. Комиссия поддержала – практически безоговорочно – все креатуры губернатора, хотя въедливости комиссарам метрополии было не занимать, равно как и энтузиазма в препарации личных дел заявленных на участие в исторической миссии космачей… Шкаб знал, как скандалил с Кафу Мьюком, добиваясь утверждения Вербы Мелани-По на должность главного врача… Зачем Земле лояльность и любовь космачей, в тысячный раз подумал Шкаб. Как будто они станут хуже делать свою работу без любви и лояльности… Глупость – истинно космическая. Мы же тут не живём, а выживаем, у нас нет времени на революционные настроения… И оружия, кстати, нет.

Кафу, конечно, тоже был в сложной ситуации. Но он вышел из неё – далеко и уже давно. Сбросил проблему в надриман, передал эстафету. Благо ему. Но нам-то теперь что делать? Наверное, Иянго был хорош в Касабланке, на своём посту заместителя главного врача Города по оборудованию… Наверное, был хорош, с ним было приятно общаться, на него, скорей всего, можно было положиться без оглядки. В Касабланке. В развитой колонии. Но не в Новой земле. Ещё безымянной. Здесь. Ныне – и надолго. Ближайшие двадцать лет…

Тем временем встал на подковках и в паре тысяч слов обрисовал состояние титана Дёготь, космач в своём Космосе. Титан внешне походил на разборную детскую игрушку " пирамида". На центральный осевой семисотметровый " ствол" были надеты четыре кольцекорпуса, сейчас закрытые, запененные, мёртвые. Трём из них предназначалось после установки " ствола" в рэк стать жилыми секциями Города с центробежной гравитацией, а четвёртое кольцо, громадное, диаметром в километр, было фокус-датчиком, основной деталью сетевого узла " Старт-Финиш". Трассу Земля – Дальний Космос образовывали двенадцать таких узлов (полуофициально – Колодцев). Главной целью конкисты Кигориу – Мьюкома было строительство и запуск в системе альфы Перстня Короля тринадцатого. Собственный римановый ход титан мог сделать небольшой – в двадцать световых минут, после чего ресурс ядерных двигателей исчерпывался навсегда. В своей речи Дёготь уверил собрание, что эти двадцать минут у экспедиции есть, до секунды. Он проверил, прозвонил, убедился. Гарантирует. Осмотр внешней обшивки завершён. Повреждений нет, фарфор чистый. Следы возгораний воздушных карманов во время прохождения зенита обнаружены в обитаемых объёмах секций таких-то, таких-то и таких-то, всего восемьдесят одно возгорание, ущерб косметический, а также в подпалубе подстанции 16-01 крупное возгорание привело к разрыву переборок и погибели (Дёготь так и сказал: " погибели" ) комплекта оборудования подстанции. Подстанцию исключили из контура, обойдя её временной магистралью по техническим стволам таким-то и таким-то. Перехожу плавно к свету. (На Дёгте был и свет титана. ) Светом титан (а впоследствии и Город и Порт) обеспечивали два малых " токамака" и основной, гигаваттник. Один из малышей (" токамак-02" ) через три часа после запуска пришлось остановить. Дёготь долго рассказывал, почему пришлось. Прерывать его было бессмысленно. Все слушали. Шкаб поймал себя на возникшем желании кое-что законспектировать. Плавно от траблов " ноль-второго" Дёготь перешёл к гигаваттнику. Несмотря на отказ ноль-второго малыша, он, Дёготь, счастлив объявить, что все дефициты энергоснабжения титана ликвидированы с 15. 21. 02. 01 МТС. Поведением токамака-большого он, Дёготь, доволен. Забор света с солнечных батарей прекращён, сейчас их консервируют и прибирают. Пожалуйте бриться и жарить тосты, сказал в заключение Дёготь. Когда он сел в кресло, все зааплодировали. Дёготь был космач в своём Космосе, но Шкаб посмотрел на часы и заметил, что Мьюком сделал это тоже.

Очередь была Фахты, но Шкаб, извинившись перед ним, попросил слова.

– Товарищи коллеги, – сказал он. – У меня есть предложение. Капитан Мьюком полтора часа назад официально объявил на финише нештат, ввёл коллегиальное управление. Со светом у нас порядок, но как у нас с воздухом, знают все. Время у нас – воздух. Как самый здесь серьёзный серьёз – по возрасту и опыту – я предлагаю провести совет по клубному протоколу. Как положено у нас на Трассе, я имею в виду, если кто не понял. Доклады – докладами, но флейм сегодня у нас уже мелькнул, и я предлагаю избежать его в дальнейшем. Аргумент: разве что-то изменит выяснение и демонстрация, сколь угодно эффектная, человеческого и даже служебного отношения каждого из нас к создавшейся ситуации? Это несерьёзно на Трассе, серьёзы. Это на потом, у меня в часовне или у Игоря Спасского в его часовне. Администрирование, товарищи! И планирование. А с администрированием и планированием у нас… пока неважно. Пора гасить эмоции и заняться делом сообща. Нуивот. Я сказал правду. Далее?

Мьюком молчал.

– Шкаб сказал правду, – произнёс из угла доселе молчавший Карен Ёлковский. – Как серьёз в серьёзе я принимаю сказанное.

– Товарищ капитан? – спросил Шкаб. Ёлковский его удивил.

– Ты сказал правду, – признал Мьюком. – Моя репутация не страдает, да и страдала бы – невелика важность. Я озабочен. Но не растерян, Шкаб. Ты ошибаешься. У меня есть предложения по спасению экспедиции. Я готов их представить на обсуждение. ОК, все согласны? – Никто не возразил. – Шкаб, веди клуб.

– ОК. По представлению капитана звездолёта начинаю клубный совет, – сказал Шкаб. – Присутствующие, самоидентифицируйтесь.

– Евгений Иянго, серьёз, принятый давно.

– Лен-Макаб, здесь.

– Фахта, принятый недавно, но не без оснований.

– Ёлковский, старый серьёз.

– Туман Мьюком, старый серьёз, две Дистанции.

Дёготь просто поднял руку.

– Шкаб Ошевэ, две Дистанции серьёз. Я предлагаю собранию позвать Френча и позвать ещё Кислятину.

– Господи, Кислятина-то тебе зачем? – изумился Лен-Макаб.

– Для кворума, – сказали Шкаб и Ёлковский вместе, переглянулись и фыркнули.

– Предложение? – спросил Шкаб затем.

– Принимается, – сказал Мьюком. Набрал голосом номер. – Первый – к Мучасю. Подойди в клуб, Френч, даю тебе брейк. Вахту оставь Андрееву. А где Андреев? Тогда Грановскому. Андреев пусть поспешит. Первый – к Хладобойникову. Алло, Миша? Друг мой, брось там свою канализацию, прилети-ка ты в клуб. Знаешь, где у нас здесь клуб?

Мучась даже не переспросил капитана, зачем он, Мучась, понадобился, а Хладобойников, замечательный техник, но прозванный Кислятиной, по обыкновению своему потребовал объяснений. Общение с Кислятиной требовало громкой связи. Мьюком включил её.

– Миша, дорогой, – сказал Мьюком. – Как бы тебе поубедительнее… Нам плохо без тебя. Я как капитан тебя прошу – прилетай.

– Попозже нельзя?

– Тебе что, письменный приказ с курьером прислать? Вот что, Миша, давай я тебя со Шкабом свяжу, а?

– Со Шкабом – не надо! – сказал Кислятина смело и безапелляционно. – Я иду.

– Кофе согрею, – сказал Мьюком, отворачиваясь от собрания к кухонному автомату.

Пока ждали, успели отхлебать по полгруши. Френч Мучась вплыл, огляделся мимо людей, ища, где уместиться, сел на потолок в уголке. Хладобойников явился, принял из рук капитана грушу, сел за стол, но с расчётом, чтобы между ним и Шкабом располагалось не менее двух космачей.

– Прибывшие, – сказал Мьюком. – Отмахнитесь.

– Старый серьёз Мучась, – произнёс Френч. – Две Дистанции. Уважаю собрание.

– Серьёз по двум взятым, – сказал Кислятина. – Прибыл. Что стряслось? Чай плохо заварили?

– Свидетельствую кворум, – сказал Шкаб, не удержавшись. – Дело соображают все сами, или, может быть, Михаил Андриянович, до вас довести? Что-что?

– Благодарю вас, товарищ Ошевэ, – повторил Кислятина веско.

– Первый клуба я, – объявил Мьюком. – Без политики, не для прессы, определяю повестку в три вопроса. Два смертельных, один гордый.

Он огляделся. Клуб слушал прилежно и как подобает.

– Продолжай, Шкаб, – сказал Лен-Макаб. Эх, Навилона наша спит, подумал Шкаб тем временем. Он превосходно знал, почему женщин в состав Первой вахты стараются не включать, но на клубе мадам Макаровой, уважаемого товарища, не хватало.

– Вопрос первый, – продолжил Шкаб. – Атмосфера. Твёрдой смеси хватит по авральному варианту на две недели для. Если никого не будить. Марты Кигориу в обозримом Космосе нет, издали она молчит. Серьёзно предполагаю безвозвратную потерю Марты с экипажем и кораблём. Значит, мы одни, значит, атмосферу нам предстоит поднимать самим. Плюсы ситуации. Марта успела завесить над Тройкой Башню, впарить к Башне маяк-орбитер, каковой шлёт к нам зелень по всем параметрам, и успела уронить на грунт два маяка с гнёздами. Связь с ними установлена, гнёзда живы. Плюс два: оба грузовоза, имеющиеся у нас, по умолчанию адаптированы для транспортировки кислорода в твёрдом состоянии. Минусы. Грузовозов, слава Императору, только два. Для исполнения титана атмосферы под единицу для инициирования обрата требуется девять ходок в два борта. Минус два. В строю только два классных пилота, включая меня. Такая вот у нас байда серёдкою. Минус три. Я считаю, что на кислород мы можем сейчас отрядить ни одного грузовоза. И тут я, как выражается наш " Кукиш" Дёготь, плавно перетекаю мыслию к вопросу второму.

– Кислятина! – с напором сказал Карен Ёлковский. Кислятина с трудом, но загнал обратно тираду, уже пошедшую из него пополам с углекислотой, но вид с этого момента являл собой боеготовный для открытия дискуссии. Вообще считая, то, что обычно говорил Кислятина, стоило послушать. Если бы не манеры.

– Вопрос второй. Так или иначе, Марта, по всей видимости, успела определить необходимый зенит для установки Порта, обозначила его батареей маяков, построила рэк. Но. Эту конструкцию мы лишь видим. От неё ни звука, ни переменного блеска. Герметизированы ли объёмы батарей, на какой стадии прервана сборка – неизвестно. Поднимать " Сердечника" к зениту без точного знания обстановки считаю неприемлемым. Предлагаю первым делом произвести разведку зенита. Для этого нужны оба грузовоза. Абордажный и корабль поддержки. – Шкаб замолчал. – А воздух экономить.

– Ну? – сказал Фахта.

– Без подробностей я закончил по смертельным, – сказал Шкаб. – На время разведки зенита атмосферы у нас достанет. И на поднятие титана в зенит – тоже хватит. А там я привезу. Туда метнусь в полуримане, обратно – на пяти. Успею.

– Занять место и только потом решать с атмосферой ты предлагаешь? – уточнил Мьюком.

– Да.

Мьюком покивал и посмотрел время с таймера на руке.

– Товарищ Ошевэ – пилот, – сказал Иянго. – Я его понимаю. В Новой земле ходить на разведку одним бортом… помня о Кигориу… Кроме того, первоклассник у нас один – Ошевэ и есть. Байно вторпила, младой.

– Да, – сказал Шкаб твёрдо. – Не те яйца, не та корзина, не та ярмарка. И я рад, что никто из вас не поминает вариант идти к Тройке титаном. Надеюсь, и не помянёт.

Тут Мьюком закашлялся. На него посмотрели все, но он промолчал.

– Шкаб прав. Резкие движенья нам противопоказаны, – заявил Фахта. – Серьёзы! А что говорит инструкция? Туман, Френч, старики? Каков установленный регламент действий руководства экспедиции? То есть, я хочу сказать, описана ли конкретная нештатная ситуация в литературе? Выработаны ли авторитетные исторические рекомендации?

– Какие там исторические рекомендации… – проворчал Вилен Дёготь.

Шкаб покрутил головой и полез в карман за сигаретами. Он вспомнил о них только сейчас. Он закурил от зажигалки, поднесённой ему Лен-Макабом. Затянувшись и выдувая дым в сторону потолочного вентилятора, столкнулся взглядом с Френчем. Веко у Мучася дёргалось, словно он чего-то вдруг испугался. Столкновение взглядов длилось не больше секунды. Шкаб спрятал свой взгляд, отлепил от губы крошку табаку и стал её рассматривать. Здорово мне, наверное, шрама через щёку недостаёт, да и татуировку на груди стоит сделать, отвлекая себя, подумал он. Потом, когда-нибудь, когда – если – мы выживем…

– ОК, братья, первый клуба смертельные обрисовал и по ним высказался, – произнёс Мьюком. – Его, пилотское, понятно. Что кто ещё? Время воздух. Тут я за.

– А кто, собственно, останется пилотировать " Сердечник", если что не так в разведке? – осведомился Кислятина. – Тогда, возможно, имеет смысл реанимировать побольше пилотов?

– Ты, ЭТО-один, в грузовую декларацию заглядывал? – спросил Ёлковский. – На борту нет отдельного наркобокса для отдельно пилотов, спасибо Земле. Трёхкормушечные наркобоксы предусмотрены только для Первой вахты. Семь штук. Разбудим, например, тётку Тучу. Наркобокс 23/9. Реабилитируем. Есть у нас прекрасный пилот. А остальные сорок три человека потом – опять в наркаут? Или если Мэм будить. Там с ней человек тридцать, да? Иянго, что скажешь? Невозможно?

Иянго пожал плечами.

– Если прижмёт – куда денемся? Потеряем комой десяток человек, подумаешь. Кому, сами посудите, они нужны. Плакать по ним. Шкабу сердце не порвут. Космачом больше – космачом меньше. Словом, я категорически против даже обсуждения варианта с перебудкой. Сразу вечу.

– Ты настоящий врач, – заметил Лен-Макаб. Иянго ему не ответил.

– Френч может пилотировать, – сказал Фахта. Все, кроме Шкаба, подняли глаза к потолку.

– Френч, что скажешь? – спросил Лен-Макаб.

– Френч не может ничего пилотировать, – ответил Лен-Макабу Мучась через тяжёлую паузу. – Френч штурман и фельдшер. Или грузчик. Десантник. Или что хотите. Но не пилот. Френч однажды пилотировал. Малый корабль. Вышло дорого. И мне, и людям. Френч больше не пилотирует.

– Я не понял, – сказал Лен-Макаб.

– И не надо тебе, – заметил Ёлковский.

– Но…

– Френч – штурман, – сказал Шкаб. – Он не пилот. Если прижмёт – но только если прижмёт, – он попробует. Сейчас оставьте его в покое.

– Мы можем себе позволить оставить кого-то в покое? – спросил Кислятина хищно. Шкаб медленно поглядел на него.

– Ты, Михаил Андриянович, прав, – сказал Шкаб. – И возразить-то нечего. Но я возражу тебе. Задрай бункер. Я же сказал: прижмёт тебя – Френч попробует. Но не раньше. ОК, Михаил Андриянович?

– Миша, мы тебя поняли, – сказал Мьюком. – Ты, как всегда, прав. Френч прав, Шкаб прав, но ты правее. На потом. Давайте дальше. Шкаб, твой гордый вопрос. Что за гордый?

– Гордый вопрос… – сказал Шкаб. – Извольте, братья. Мы боремся за амбаркацию или за Новую землю?

– Оп-са! – не удержался Фахта.

– Система негостеприимна, – продолжал Шкаб. – Мы к ней не готовы. Это очевидно. Нищета наша правая. Полбюджета конкисты было у Марты. Пасуем или блефуем? Стоит решить сейчас. Играем с Космосом. Даже в Космосе можно умереть медленно. Без достоинства.

– Шкаб, не мог бы ты выражаться не столь возвышенно? – сказал Ёлковский. – Я не ощущаю пафоса.

– А ты напрягись, Карен, – сказал Шкаб. – Скафандр у нас не лопнет? – затеваться с Первым Фортом с тем, что есть, и без того, чего нет? Пока мы ещё не так увязли. Спасти людей, вернуться в Касабланку – дело тугое, но знамое. Мы играли такой вариант на предстарте. Пол присутствовал, я, Навилона, Френч, Доктор покойный. Доктора план. Но начинать нужно быстро, и все зубы точить на это. Вправо, влево, в любопытство – и Чёрный Роджер, ресурсов не хватит ни на ни не. Остаёмся навсегда. Холий-посий. Мёртвый. Уясн?

– Ну, – сказал Фахта. – Ну-ну?

– Либо мы героически выполняем предначертания любимого Императора нашего. В поте лиц, на твёрдом кислороде, безнадежно, но гордо. Рискуя узнать в точности, что случилось с Мартой. Вот ты, Фахта, серьёз, желал бы узнать точно, что случилось с Мартой и братвой? Доподлинно, я имею в виду.

– Шкаб, ты раскаркался, – заметил Мьюком.

– Я раскаркался, – согласился Шкаб. – Может быть, ты, Пол, нечто ответственное произнесёшь для собрания? Тебе было бы к лицу.

– Флейм, – сказал в пространство неожиданно Кислятина. Тут дверь приоткрылась. Я заглянул внутрь. Серьёзы, как один, уставились на меня.

– А! – сказал Шкаб. – Марк! Вот и ты, парень. Уважаемый клуб, вот ещё кое-что хочу поставить на обсуждение. Не горит, но хотелось бы. Пока гордое решаете. Марк, зайди, присядь. – Он поманил меня рукой. – Присядь, присядь. Вот как раз свободная стенка.

– Я не понял, Ошевэ, мы закончили? – спросил Кислятина.

– Я предлагаю выразить командиру " похоронной команды" наше удовольствие, серьёзы, – сказал Шкаб.

Лен-Макаб засмеялся.

– Ты всегда, Шкаб, делаешь самое необходимое, и делаешь его кстати, – сказал Дёготь одобрительно.

Я висел тихо. Я охренел. Не чтобы я о себе думал недостойным образом, но не здесь, не сейчас и не между делом. Если бы я нуждался в кислороде, я бы задохнулся. Точно. Я имею в виду, что я действительно охренел. Не тусклей, чем когда умер.