Жарковский Сергей 4 страница

Они отфлажились. Я заполнил формуляр на метке 29. 02. 01. 01 МТС, отметил изменение процедуры. Всё шло нормально. Наступило время врача.

– Врач ко всем. Пауза операции. Контроль. Датчики ОФО, датчики АСИУ, датчики ГРОА на спецкостюмах последовательно запитать, к отчёту. Готов к приёму данных, канал " доктор".

И вот, 02. 13. 03. 04. 121 UTC – 30. 02. 01. 01 МTC я приблизил к шлему правое предплечье с панелькой управления меддат-чиков, включил питание группы ОФО, подождал, глубоко вдыхая и полно выдыхая, съёма данных по ОФО, сдал отчёт по АСИУ (я его и не использовал – нечего сливать в штаны, отчёт, состоящий из одних нулей, ушёл меньше чем за секунду), перебросил батарейку на группу ГРОА, взял, сбросил, принял подтверждение. Кто из нас любит медосмотры? Впрочем, я сконцентрировался и прочитал себе в манере Шкаба нотацию на тему: твоё здоровье – жизнь товарища…

– Врач к первому: у тебя нули по ОФО, отчитайся по новой, – вдруг сказал Дьяк, – всем остальным: норма, начинайте продолжение выполнения задания.

Я удивился, повторил процедуру, отослал данные.

Прошла, наверное, минута.

– Врач к первому, проверь устройство.

– Как? – ядовито спросил я.

– Ну постучи по нему хотя бы.

Я повиновался, не скрывая смешка. Повторил процедуру. Отослал данные.

– Врач к первому, голосовой отчёт по первой форме.

– Опять нули пришли?

– Повторяю, врач к первому. Голосовой отчёт по первой форме, первый.

– Дышу тепло. – Я помолчал. – На мне спецкостюм, сердечный ритм отследить не могу.

– Висок в стекло, посчитай толчки.

Стекло было холодное. Я помедлил, прислушиваясь.

– Первый – к врачу, не могу я определить пульс.

– Врач – всем, прекращаю выполнение задания, в паузу не вставать; иду к первому. Марк, ты в рубке?

– Дьяк, отставить, продолжай выполнять задание. Со мной порядок.

– Врач – всем, прекращаю полномочия первого, иду к первому, соператор Мелани-По, принять командование группой. Марк, повторяю вопрос, ты в рубке?

– Я в рубке, – сказал я. – Самочувствие отличное, прошу врача отменить предыдущий приказ.

– Я врач, приказ не отменяю, иду к тебе, требую подчинения от пилота Байно.

– Я пилот, сдаю командование. Подчиняюсь.

– Я соператор, командование приняла. ЭТО-первый, ЭТО-второй, отчёты…

Они заговорили, я слушал уже краем уха. Я отдраивал внутренний рубочный, стараясь не вслух выражать свои мысли. Я чувствовал себя просто превосходно и разозлился на Дьяка очень, он был прав – формально, и он знал, что я не стал бы скрывать недомогание. У нас в Космосе не врут.

Дьяк мне не сказал ни слова, когда появился. Спецкостюм его был весь в клочьях и полосах пены, они тянулись за ним, словно он через мусоропровод шёл. Мы взялись подошвами к настилу, он потянул меня за руку, очень ловко вскрыл панель меддатчика, подсоединился к инауту линькой напрямую, несколько минут играл набором тестов, негромко мне приказывая то дышать, то нет, то выдохнуть и быть так. Я в точности мгновенно выполнял его распоряжения и молчал. Я был зайчик. Я очень не люблю Дьяка, а он очень не любит меня. Однажды он разбил мне нос, а я однажды надорвал ему ухо. Мы враги, в общем-то. Но он врач, а я пилот, и мы оба космачи на работе, в Новой земле, и нас никто тут не встретил. Я был зайчик. Он был врач, и я был зайчик.

– Девайс в порядке, – объявил как-то преувеличенно отчётливо Дьяк и сделал мне пальцами знак: переключись в " приват".

– Как ты себя чувствуешь вот прямо сейчас? – спросил он с невиданной по отношению ко мне озабоченностью.

– ОК, Яллан. Я не шучу, – сказал я.

– Я вижу, не шутишь, – сказал Дьяк. – Но и ОФО не шутит. Хотя я – пытаюсь.

– Что не так?

– Повременю пока. Открой реанимационный клапан, Марк.

– (…)

note 3

! – сказал я. – Ты спятил?

– Заткнись, Байно, – сказал Дьяк. – Хватит болтать. Открой клапан.

Да прав он был, прав. Я, первый группы, порвал бы любого подчинённого за пререкания с врачом в поле – на части, пригодные к работе. Мне надлежало заткнуться. И подчиниться. Я подчинился. И заткнулся.

– Я делаю только диагностический отбор, – предупредил Дьяк, наблюдая, как я свинчиваю на кирасе заглушку реанимационного клапана. В голосе у него появились искренние озабоченность и забота. Он уже держал наготове свой прибор, чрезвычайно напоминающий короткоствольный флинт. – По уколу отмахни мне.

В микропору, заполняющую трубку клапана, он осторожно ввёл иглу диагноста. Под микропорой был я.

– Уколол, – сказал я.

– Спокойнее, Марк. Всё хорошо.

Лицо у него под колпаком шлема оставалось непроницаемым. Я полагаю, врачей этому учат, и они тренируются перед зеркалом. Забавно, но я был спокоен абсолютно. Ну вылетел девайс.

– Самочувствие, – сказал Дьяк.

– Тепло дышу. Что у тебя там?

– Заткнись. Вдохни и задержи дыхание, пока я не отменю.

– Как скажешь. А-ап…

– Внимание, группа, здесь врач! – сказал вдруг Дьяк по общей. – Провожу обследование, всё нормально. Работаем с первым в " привате", никуда мы не делись. – Нота приняла, Дьяк отключился. – Марк, у меня кое-что вызывает удивление, я прогоню тебя по полной.

– Как скажешь, – повторил я. – А-ап…

– Не дыши, пожалуйста.

Обычно во время медосмотра я читаю про себя стихи. Я тщательно, припомнив решительно все слова, прочитал себе " Бремя Белого Человека" и " Песнь крыла", и " Зелёные холмы Земли". И тут я понял. Прошло больше десяти минут.

– Дьяк, я всё ещё не дышу.

– Вот это меня, (…)

note 4

, и заботит! – сквозь зубы сказал Дьяк. – Десять три ты не дышал, пока не опомнился. Рекорд космический, коллега Байно.

Что сказать, что сделать: я не знал решительно.

– Если бы я осматривал тебя час назад, я бы не удивился. Щ-11. А датчики мало ли, сбоят. Но, Марк. Два с половиной часа как ты очнулся, – сказал Дьяк. – Я не слышал, чтобы период распада колонии Щ-11 в организме носителя продолжался более семидесяти минут.

– Многое впервые, – сказал я. – Хватит тягать, Дьяк. Что случилось?

– Согласен. Проблема в другом. Датчик исправен. Щ-11 у тебя не распадается, Марк.

– А что делает?

– Живёт, – сказал Дьяк. – Жива-здорова.

– Но ведь я в сознании.

– Верное наблюдение, Байно.

– Ничего не понимаю.

– Коротко говоря, Байно, в доступной для тебя форме, вот что я вижу. Дышишь ты рефлекторно. Можешь не дышать, если понадобится. Энергобаланс твой поддерживает симбионт. В крови у тебя до ста тысяч особей на миллилитр… Как и полагается, если Щ-11 взрослая. У тебя не определяется статус SOC. То есть, по ГРОА, ты пребываешь без сознания, кома самой высокой степени. Но энцефалограмма свидетельствует обратное, мои глаза, кстати, тоже. Ты в сознании, ты адекватен и коммуникабелен. Я верю и ГРОА, и анализу крови, но я верю и своим глазам. И когда культура умрёт, я не знаю. Но она умрёт. Иначе не бывает.

– Оп-са! – сказал я.

– Извини, Марк, но, по-моему, злое шесть на финише выпало тебе. Просто как-то в очень извращённой форме. Утешить тебя? Ты попал в учебники, Марк, у меня три свидетеля. Ты завещаешь мне своё тело? Я с удовольствием тебя вскрою.

– Это шутка, – сказал я, набрав в лёгкие воздуха.

– Это-то шутка, – подтвердил он. – Но только это – шутка. Остальное вполне нет. – Он помедлил. – Комментарии невнятны. Н-ну-с, Байно: истерика будет?

– Не дождёшься. – Я и вправду не собирался. Мало ли что. Подумаешь… Я плавал в поту. Мёртвые потеют? Неизвестно.

– Ты потеешь, – сказал он. – Замечательно… Ладно, извлекаю иглу, закрывайся.

– Главное для врача, чтобы больной пропотел, – сказал я. – Это как-то вас всегда оправдывает. Ладно, Дьяк, не время, не дело. Я весь твой: вердикт.

Он молчал. Принимал решение. Смотрел мне прямо в глаза. Мы почти касались стёклами. Больные часто потеют перед смертью. Старая истина.

– Я не стану тебя отстранять от работы, Марк. Но каждые пять минут жду отзыва. Говори просто: я здесь, порядок, мол. Полномочия тебе я возвращаю, но сам следи за собой – только на подхвате, никаких самостоятельных действий. Без обид, Марк, я боюсь, ты можешь выключиться в любую минуту. Как понял?

– Понял так, – сказал я сквозь зубы. Всё было сказано, не понято вполне, но принято во внимание. Я вышел из " привата".

– Здесь пилот. Врач возвращает мне полномочия первого.

– Здесь врач, подтверждаю. Ошибка удалённого диагностирования. Доверие к первому полное, участие в конкретных работах ограничиваю – на всякий.

Он снова показал мне пальцами " приват". Я щёлкнул.

– Марк, – сказал он. – Как там с тобой дальше будет – не знаю. Но как бы ни было – мне жаль. Безотносительно. Я бы поменялся с тобой.

– А я бы с тобой, наверно, нет, – сказал я то, что думал.

end of file

ввести код

23405?

код принят

file 1. 2

txt: – понял тебя, принято, – сказал я. – Без спа, не спа, но. Надо работать, Дьяк, двигай.

16. 13. 03. 04. 121 UTC – 20. 03. 01. 01 МTC он повернулся, прошёл ограничник, я задраил за ним люк.

– Штаб снова в рубке, контроль работ, группа, отчёт к первому, – сказал, возвращаясь к диспетчерской и принимаясь за работу.

35. 15. 03. 04. 121 UTC – 03. 04. 01. 01 МTC к моменту через четыре часа средних по воскрешению " квинты бозе" минимум света звездолёт имел, а конкретные обстоятельства обстояли следующим образом:

Купышта: разэкранил батареи кольца " 6" на освещённом альфой борту титана, заклеммил магистраль и прозвонил её, вернулся на борт, завёл успешно стартовавшие преобразователи приёмных аккумуляторных станций 4, 4-1 и 4-2, скинул возникший минимум Ноте на пост контроля для запуска обоймы БВС-011 (испросив разрешения, Нота туда отправилась в 44. 14. 03. 04. 121 UTC – 12. 04. 01. 01 МTC) и теперь проводил активный тестинг пас-схемы на энерговоде по штирборту – первый свет уже шёл на пусковую будку ноль третьего " токамака";

Нота: получив свой свет, запустила три из шести колонок; зарядила, активировала и отправила на корпус два кибер-пасса;

Голя Астрицкий: работал с " токамаком-03", готовя его к пуску;

Дьяк: загрузил очередь воздушных брикетов в обменник, доступные ему из поста " воздух" кулера и шторы на главной трассе системы климатизации отграниченного объёма Первой вахты проверил и теперь, как и я, просто сидел-ждал света;

а я: не напрягал врача, каждые божьи пять-шесть минут рапортуя, как оно со мной у меня, не помер ли я, и вообще. Ну и помечал промежуточные на диспетчерской.

Не скажу, не помню, как мне удалось тогда с самим собой договориться, с какими аргументами. События помню поминутно. Мыслей своих и ощущений (после медосмотра) не помню начисто. Не настолько я уж хорош, чтобы так довлело меня к долгу перед Трассой и Императором, что, даже мёртвый по диагнозу врача группы, я исполнял свой космический долг как человек и звездолёт. Товарищество? Да. Аргумент. Но единственный…

Всё это особенно приметно в том свете, что в принципе я бездельничал, координируя и размещая поступающую отчётность да напоминая группе расписание работ по пунктам и периодам.

15. 05. 01. 01 МTC Голя Астрицкий осведомился у Купышты о состоянии работ по распасовке, Купышта заявил готовность, тогда Голя Астрицкий без обиняков вызвал его к " токамаку 03" непосредственно. Несколькими минутами позже служба ЭТО официально доложила командованию о готовности запуска реактора. Я приказал им держать готовность, вызвал Ноту и спросил, как там с готовностью средств контроля рабочей обстановки в пределах указанного поля операции. Нота слышалась уставшей, но у неё всё работало. Первичный визуальный осмотр внешнего корпуса киберы почти закончили, явных изъянов не обнаружили. Я выразил ей душевное моё удовольствие, вернулся к Купыште и к Голе Астрицкому и повелел пускать родимого.

Реакция началась в 18. 05, к 13. 16 UTC " ноль третий" вышел на минимум, а в 28. 05. 01. 01 МTC Купышта испросил у меня разрешения на освещение " Сердечника-16" в отграниченном объёме по распределителю масс первому. ЭТО-второй поддерживал Ивана безоговорочно. Я перевёл врача к ним на пост и дал добро.

В 18. 06 у меня в рубке вспыхнуло дежурное освещение. Командирская колонка повела себя очень хорошо, стартовав автоматически. Я устроился за ней, вызвал на монитор пароль-комнату, достал из кармана справа на подушке " капюшона" пакет с набором диск-хранов, выбрал диск-хран с ключом А, вставил его в приёмник и задвинул приёмник в панель. Оборудование рубки погруппно включилось. На стены пароль-комнаты пошли первые данные. Я приказал всем ждать дальнейших, специально для Дьяка отрекомендовался жив-здоровым, просмотрел скопившуюся сводку по энергии и по доступам, удалённо прогрузил пару заевших кранов, сообщил всем моим, что " Сердечник-16" к реанимации интеллектроники готов, вывел в центр экрана Большую Зелёную Кнопку (я всегда делаю так, ритуально у меня так) и большим пальцем правой руки (а я левша) нежно на эту Кнопку надавил.

45. 05. 01. 01 МTC " Сердечник-16" включился (такой толчок; корпус вроде не дрогнул, но толчок явственно ощутился, не знаю уж, каким чувством; толчок, и корабль как бы чуть увеличился, раздался) и мощно заработал на 12 процентов от единицы, то есть загрузка светом отграниченного объёма рабочего для Первой вахты стала у нас стопроцентной. Можно было поднимать давление, греть атмосферу, будить наших.

– Ураретру, девочки! – воркующе произнесла Нота.

– Мы хорошие и добрые космачи, – сказал я по традиции. – Мы любим себя, никогда не сидим без света и тепла.

– Правильно и вовремя сказано! – традиционную же ответку произнёс Дьяк. – И ты, наверное, веришь в сказанное?

– Ну, с теплом пока не горячись, – заметил Голя Астрицкий. – Рано в коридорах греться. Минус восемьдесят на борту, в среднем.

– ЭТО, подстанции на автоконтроль, – сказал я. – Соператор, в рубку, определение места и предварительный опрос пространства на встречных частотах.

– Есть, иду, здесь соператор.

– По расписанию продолжаем работу, здесь Купышта. Я – штирборт и центр, Голя – бакборт.

– ОК. Дьяк, я к тебе на подхват. Задавим коридоры атмосферкой, – сказал я.

– Понял, здесь врач. Обжидаюсь, – ответил Дьяк.

– Какие они сегодня вежливые, – произнесла Нота. – Друг с другом.

– Совместное преодоление трудностей, как известно, облагораживает, – сказал Иван Купышта.

– Я читал, японцы на Земле в знак дружбы вместе мочились с обрыва, глядя на красное солнце в лиловых небесах, – сказал Голя Астрицкий.

– Ты – читал? – сказала Нота. – Где – ты – мог – что-то читать?

– Было дело, – произнёс Голя Астрицкий с некоторой важностью в голосе.

– И в чём мораль? Я имею в виду, проекция японского обычая на ставшие странными отношения наших дуэлянтов значит – что? – спросил Купышта.

– А не заткнуться ли вам, младые? – сказал Дьяк. – Обсудите позже. Хотя бы не под запись.

– Здесь первый, группа, сняли флейм с радио, – сказал я.

Я не стал дожидаться в рубке Ноту и, выйдя в коридор, тщательно задраил за собой люк. Давление на титане если и отличалось в плюс от нулевого, то на копейки, дежурный свет, однако, горел уже и в коридоре, и у шахт, и в распределителе. Только теперь, на свету, я обратил внимание на запыление в незапененных отсеках, довольно значительное. Сумка для " персонала" у меня была, естественно, пуста, и по пути я ловил и складывал в неё мелкий мусор: пластиковый стаканчик, вкладыш к диск-храну, вилку с последними двумя-тремя мотками световода калибром. 14… Я двигался короткими сильными рывками, по два-три рывка на ограничник, до агрегатного отсека, где меня ждал Дьяк, от рубки было прямиком по центру около двухсот метров, семь секций. Пятая по счёту секция была казарменной – номера для сменной вахты, здесь по расписанию и должна была первое время отдыхать моя " квинта". Я не испытал удивления, увидев на одной из дверей надпись маркером прямо по покрытию: " Байно". Так кириллическую Б расчерчивал вензелями только Шкаб. Я не стал задерживаться, расшпиливать дверь. Насколько я знал Шкаба, в номере меня ожидал сюрприз – недорогой, но радующий.

Предстартовые тренировки у нас проходили прямо на борту " Сердечника-16"; на два месяца нас тут поселили и гоняли с заклеенными стёклами шлемов по коридорам. Не зря – весь звездолёт слепо на ощупь я, конечно, не знал, но в пределах зоны ответственности " квинты бозе" – как любой из своих пальцев. Пригодилось: в секцию, примыкающую к площадке шлюза агрегатного отсека резерва освещение не поступало, а светильник я, конечно же, с собой не захватил. Но я, умелый, тренированный, да к тому же, вдобавок, почти мёртвый, преодолел препятствие шутя, за вполне штатные минуты. В камере адаптера ДК-9 я столкнулся с салазками, по верхнюю раму гружёнными этэошным барахлом. Салазки двигал сильно перепачканный какой-то сажей Иван.

– Привет, Марк, – сказал он. – Летаешь тут?

– Привет, Иван, – сказал я, принимая передок салазок и направляя его в шахту, которую только что прошёл. Иван громко дышал.

– Где тебя так почернело? – спросил я, сторонясь.

– Да глянул тут одну подпалубу, – ответил Иван, проплывая мимо.

– Порядок?

– Пока да.

– Проходи, я за тобой шлюзану.

– ОК.

– Марк, ты идёшь? – услышал я Дьяка.

– Через минуту.

– Иди прямо в пост " воздух".

– ОК. Нота, к связи.

– Соператор.

– В течение ближайших минут бросай там всё и приготовься к взаимодействию с постом " воздух".

– Есть.

– Что-нибудь положительное можешь нам всем сказать по обстановке?

– Мы там, куда шли. Дрейф незначительный, порядка восьми в секунду. Больше ничего, мальчики.

– И на том спасибо, что мальчики… – проворчал то ли Голя Астрицкий, то ли Дьяк.

Люк поста " воздух" был задраен без дожатия. Я не стал нудить: всё остальное, что тут можно было сделать в одиночку, Дьяк сделал отлично. Агрегат заряжен, пульты контроля системы вентиляции сияли чистой зеленью, а пена была убрана так, будто её здесь никогда и не водилось. Не один я знал, как заметать мусор под ковёр. Контролировать здесь мне было нечего, но я всё-таки проплыл над пультами, осмотрел агрегат, Дьяк сидел на " насесте", держась за луку.

– Всё ОК, – сказал я, подплывая к нему. – А куда ты дел пену?

– Убрал, – с интонацией, обычно сопровождающей пожатие плечами, ответил Дьяк. – Как ты?

– Нормально. Слушай, давай хватит пока, а? Давай подумаем об этом позже. – Выбора так и так нет. Ладно. Командуй.

Я примостился на вторую табуретку, завёл на бёдра скобы.

– Закрепись, – приказал я Дьяку, тот подчинился.

– Внимание, " Сердечник-16". Приготовиться к подаче атмосферы в отсеки. Соператор, доложи готовность к взаимодействию со мной.

– Готова, контроль полный.

– Пара ЭТО, определитесь по местоположению.

– Я ЭТО-один, камера контроля 35-11, центр, секция 11.

– Я ЭТО-второй, на бакборте, подпалуба секции 12а.

– Самочувствие?

Им было хорошо.

– Внимание, " Сердечник-16", обезопаситься от столкновения с незакреплённым оборудованием. Закрепиться всем на подачу давления в отсеки. Доклад по выполнению команды.

– Соператор, готова.

– Первый ЭТО, закинулся.

– Второй ЭТО, минуту… Я готов.

– Второй ЭТО, повтори, неотчётливо.

– Я ЭТО-второй, готов к подаче давления в отсеки.

– Внимание, " Сердечник-16". Старт операции – 05. 50. Исполнитель первый с поста " воздух" в паре с врачом при взаимодействии с соператором. Давление посекционно, до половины на секцию, начиная от носа, в отсеки – подать! Тепло подать!

– Первая пошла, – произнёс Дьяк.

– Вижу давление, – сообщила Нота. – Повышение температуры до минус пятьдесят.

– Медленнее с теплом, Дьяк, запаримся в отсеках, – посоветовал Купышта.

– Понял, медленнее с теплом. Поправил. Так, готов к передаче атмосферного контроля на автоматический робот-сервис первой секции.

– Соператор, разрешение, – сказал я.

– Первый сервис готов принять контроль.

– Марк?

– Давай.

– Передан контроль на робот-сервис первой секции.

– Взял атмосферу сервис-раз.

– Вторая пошла, – предупредил Дьяк.

– Не спеши, – сказал я. – Куда ты торопишься?

– Жить и, далее, чувствовать… – проворчал Дьяк.

Я промолчал.

– Даю вторую.

– Давай вторую. Нота?

– Поддерживаю. Сервисы два и три последовательно готовы перейти на контроль автоматически.

– Готов стартовать программу, – сказал Дьяк.

10. 06. 01. 01 MTC давление в секциях 1, 2 и 3 " ствола" титана достигло половины от нормы, температура подбиралась к нулю по Цельсию. Влажность беспокоила, конструкции кое-где пошли потеть. Справимся.

– Нота, ты как сама? – спросил Дьяк.

– Хорошо.

– Готовься к контакту с внешней средой.

– Готова.

– Я врач, оцениваю ситуацию в пределах первой секции как достаточную для поддержания метаболизма человека. Соператору, без поддержки, открыть шлем.

– Есть. Открываю шлем. – Тембр голоса Ноты изменился. – Открыла шлем. Дышу, греюсь. Парит в рубке незначительно.

– Отлично. Загерметизируйся, отмахни… (" Сделано, в шлеме соператор…" ) Марк, всё, ставлю атмосферу на автоматику, – сказал Дьяк.

– Не возражаю. Сиди тут, смотри, слушай. Сними с нас скафандры. Я иду в трюм, гляну, как там наши.

– Э-э…

– Что, Дьяк.

– Ничего. Понял тебя.

Я свёл с бёдер скобы, толкнулся к выходу. В коридоре парило. Сквозь пар я добрался до поворота на трюм. Шлюз блестел как новенький: пену убирал Дьяк. Трюм был кубов в четыреста, как раз на семиярусный рэк. К станине рэка дорога была убрана прилично. Семь блинов-контейнеров стояли в рэке, удобная лесенка вертикальным зигзагом проходила через шлюзы их. Трюм подсвечивали четыре рампы, светло было, как на солнце. Я и сам не знал, зачем я сюда пришёл, что означали мои слова " гляну, как там наши". Выведение из наркаута – штука сугубо автоматическая, внутрь контейнеров проникать без смертельной необходимости, да ещё не будучи лицензированным врачом, запрещено. Да не знал я, зачем сюда пришёл. Но я знал, что никто не должен узнать, что я этого не знаю. Я остановился у цоколя рэка. В трюм поступала атмосфера. Судя по моим приборам, дышать я уже мог бы и без шлема, а Цельсий был минус тринадцать, я слышал, как Нота, а затем и Иван Купышта потребовали от врача разрешения снять шлемы и перчатки, и разрешение Дьяк дал. Я стоял под рэком не менее двадцати минут, и меня никто не окликнул. 48. 06. 01. 01 МТС в носу, в центре (до распределителя объёмов Главного), по штирборту (до третьей секции включительно), по бакборту (до второй), установились: давление от пятисот семидесяти миллиметров и кое-где выше, температура одиннадцать тире шестнадцать тепла, приборы начали регулировку влажности, а в рубке даже включился ионизатор. Снял шлем Голя Астрицкий, застрявший над какой-то нестрашной утечкой в подпалубе. Я молчал, мне было нечего сказать, всё шло хорошо.

– Здесь первый, порядок в трюме, – сказал я вдруг.

– Я уже собирался тебя искать… – проворчал Дьяк. – Группа, самочувствие.

ОК.

– Ладно, – сказал Дьяк. – Шесть часов на ногах, четыре часа как мы живём на себе. У меня голова от слабости кружится. Предлагаю поесть и попить. То есть не предлагаю, а приказываю.

– Голя, как с водоснабжением? – тотчас спросила Нота.

– Почему все всегда считают, что женщины более чистоплотны, чем не женщины? – спросил Иван Купышта.

– Потому что от них (…)

note 5(…)

note 6(…)

note 7

, – сказал Голя Астрицкий. – Ноточечка, к рубке я водичку подам. Пары литров тебе хватит?

– Мне – хватит! – высокомерно сказала Нота. – А тебе и в ванне не отмыться!

– Что такое ванна? – спросил Голя. Мы все расхохотались, даже Дьяк. Даже я.

– ОК, группа, обед, гигиена, – сказал я. – Собираемся в комнате отдыха при рубке. Не бросайте всё как есть, всё доделайте. Кстати, дева наша, обойдётесь обтиранием. Пусть двух литров хватит на всех.

Я как-то и забыл: перед смертью нас побрили налысо. В подшлемниках и тем более шлемах все казались знакомыми и привычными, но во время обеда я всё время ловил себя на том, что, обращаясь к кому-нибудь, делаю маленькую паузу, проверяя про себя, действительно ли тот, к кому я обратиться хотел, им является. Даже бровей нам не оставили. Нота удивила меня – и не только меня – крупными шишками на голове.

Спецкостюмы и поддёвки 26. 06. 01. 01 MTC мы свалили в шкаф в шлюзовом тамбуре рубки, а предметы конфекции и по нескольку раз использованные АСИУ запихали в поганый мешок и затолкали в этот же шкаф – в низ. Обтирания выполнили с большой истовостью и удовольствием, но всё же воняло нами в комнате отдыха заметно. Молодые наши организмы, соскучившись по своему нормальному функционированию, метаболизировали с коэффициентом " три". (Отмечу, что в смысле плоховония от товарищей я не отличался. ) Космач редко обращает на миазмы внимание, однако комната отдыха была такая новая, такая чистая, столешница была такая неисцарапанная, а подносы и посуда были такими яркими и одноразовыми, что воняло просто по контрасту. Больших полотенец в туалетной оказалось навалом, сидя вокруг стола, мы напоминали литературные привидения, поскольку не подоткнутые концы полотенец развевались вокруг тел… и даже мешали питаться.

– Нота, не плавай грудью, – проворчал из-за груши с кофе Купышта. – Запахнись. Мешаешь питаться.

– Поддерживаю, – сказал я. Я сидел ровно напротив Ноты. Овощное пюре, горячий сыр, красное вино со всем позитивизмом проникли в меня, тщательно прожёванные и разболтанные во рту. Мёртв я был или нет, но пообедал я без малого с жадностью. Кофейный автомат после настройки Купышты, кофемана и курильщика, сварил отличный кофе. Четверо из нас сейчас пили его, кроме Ноты, которая чистила набело вторую стандартную облегчённую (без твёрдых составляющих).

– Нота, а что у тебя с головой? – спросил Дьяк.

– Ты буквально прекратил мои мучения, – сказал Голя Астрицкий с энтузиазмом. – Ты натуральный дохтур.

Нота помедлила, сделала глоток.

– Форма черепа, – сказала она. – Вам бы такую. Это шишки женской мудрости. Они у меня с детства.

– На частоту овуляций не влияет? – спросил я. Нота объяснила мне жестами, что влияет на частоту овуляций.

– Надо же, форма черепа, – сказал Дьяк. Он потёр ладонью свой собственный череп, посмотрел на ладонь, посмотрел на Ноту и сказал: – А не лечится? Что говорили врачи?

Нота обратила пальцы к нему, поменяла три фигуры на них. Дьяк засмеялся. Я посмотрел на часы. Мы отдыхали почти двадцать минут. Я сплавал в рубку, к инженерному посту, вернулся.

– Атмосфера и тепло по объёму операции установлены, – доложил я своим. – Отклонения по влажности, но это чуть. Кислородные маски, тем не менее, приказываю держать на затылке. Теперь что. Дьяк, кого тебе надо в пару на реанимацию Первой вахты?

– Как кого – фельдшера, – сказал Дьяк, показывая на Ноту. – Рубкой и ты можешь заняться. Только очень осторожно, Марк, да? – Он многозначительно поднял бровь. – Мы все очень слабы… Жрите гематоген, ребята, побольше, всё, что на столе, надо сожрать.

– ОК, – сказал я. – Рубкой я и займусь. ЭТО, чем вы займётесь?

– Всякой (…) note 8

, – сказал Купышта. – По расписанию. С блокнотами наперевес.

– ОК. Но сначала " персоналы", отчёты составить. Они у нас, кажется, по каютам?.. модули?

– Да, – сказала Нота. – Должны быть.

– ОК. Нота, сколько чего ты успела в рубке?

– Практически ничего, только по давлению и теплу… А, ты про место-обстановку?

– Это должно нас интересовать, – сказал я кротко.

– Грубо говоря – мы в астрономической единице над северным полюсом системы. Система та, куда мы и хотели. Альфа очень красивая. Эфир пуст. Ни в пассиве, ни в активе. Автопоиск я оставила. Но ты не забывай, это всё очень грубо: вся посуда-то ещё под корпусом.

– ЭТО, что я могу выдвинуть прямо сейчас? – спросил я.

Купышта раскуривал сигарету, погрузив кончик картриджа в искрящийся мутный шарик огонька на головке газовой зажигалки. Глянул, прищурясь, на Голю Астрицкого. Голя Астрицкий покачал головой.

– Ничего не можешь, Марк, – сказал Купышта. – Официально не рекомендуем. Сначала надо всё провесить, обзвонить. Да и света у нас мало. Вдвоём мы большие токамаки пускать не будем. Не катастрофа уже, чать.

– Не факт, что не, – сказал я. – Видите, не встретили нас. Но я понял, принял. Согласен. Тогда я – что доступно, а вы – что доступно. Будим Первую вахту, товарищи разлюбезные.

– А больше от нас ничего и не требуется, – заметил Дьяк. – А любопытство, насколько я понимаю, в список командирских добродетелей не входит. Во всяком случае, в нашем случае. Хотя мы и оценили твою попытку.