Николай Гаврилович Чернышевский 5 страница

Но Федя скоро кончил чай и отправился учиться. Таким образом важнейший результат вечера был только тот, что Марья Алексевна составила себе выгодное мнение об учителе, видя, что ее сахарница, вероятно, не будет терпеть большого ущерба от перенесения уроков с утра на вечер.

Через два дня учитель опять нашел семейство за чаем и опять отказался от чаю и тем окончательно успокоил Марью Алексевну. Но в этот раз он увидел за столом еще новое лицо - офицера, перед которым лебезила Марья Алексевна. "А, жених!"

А жених, сообразно своему мундиру и дому, почел нужным не просто увидеть учителя, а, увидев, смерить его с головы до ног небрежным, медленным взглядом, принятым в хорошем обществе. Но едва он начал снимать мерку, кaк почувствовал, что учитель - не то, чтобы снимает тоже с него самого мерку, а даже хуже: смотрит ему прямо в глаза, да так прилежно, что, вместо продолжения мерки, жених сказал:

- А трудная ваша часть, мсье Лопухов, - я говорю, докторская часть.

- Да, трудная. - И все продолжает смотреть прямо в глаза.

Жених почувствовал, что левою рукою, неизвестно зачем, перебирает вторую и третью сверху пуговицы своего виц-мундира, ну, если дело дошло до пуговиц, значит, уже нет иного спасения, как поскорее допивать стакан, чтобы спросить у Марьи Алексевны другой.

- На вас, если не ошибаюсь, мундир такого-то полка?

- Да, я служу в таком-то полку, - отвечает Михаил Иваныч.

- И давно служите?

- Девять лет.

- Прямо поступили на службу в этот полк?

- Прямо.

- Имеете роту или еще нет?

- Нет, еще не имею. (Да он меня допрашивает, точно я к нему ординарцем явился.)

- Скоро надеетесь получить?

- Нет еще.

- Гм. - Учитель почел достаточным и прекратил допрос, еще раз пристально посмотревши в глаза воображаемому ординарцу.

"Однако же - однако же", - думает Верочка, - что такое "однако же"? Наконец нашла, что такое это "однако же" - "однако же он держит себя так, как держал бы Серж, который тогда приезжал с доброю Жюли. Какой же он дикарь? Но почему же он так странно говорит о девушках, о том, что красавиц любят глупые и - и - что такое "и" - нашла что такое "и" - и почему же он не хотел ничего слушать обо мне, сказал, что это не любопытно?

- Верочка, ты сыграла бы что-нибудь на фортепьянах, мы с Михаилом Иванычем послушали бы! - говорит Марья Алексевна, когда Верочка ставит на стол вторую чашку.

- Пожалуй.

- И если бы вы спели что-нибудь, Вера Павловна, - прибавляет заискивающим тоном Михаил Иваныч.

- Пожалуй.

Однако ж это "пожалуй" звучит похоже на тo, что "я готова, чтобы только отвязаться", - думает учитель. И ведь вот уже минут пять он сидит тут и хоть на нее не смотрел, но знает, что она ни разу не взглянула на жениха, кроме того, когда теперь вот отвечала ему. А тут посмотрела на него точно так, как смотрела на мать и отца, - холодно и вовсе не любезно. Тут что-то не так, как рассказывал Федя. Впрочем, скорее всего, действительно, девушка гордая, холодная, которая хочет войти в большой свет, чтобы господствовать и блистать, ей неприятно, что не нашелся для этого жених получше; но презирая жениха, она принимает его руку, потому что нет другой руки, которая ввела бы ее туда, куда хочется войти. А впрочем, это несколько интересно.

- Федя, а ты допивай поскорее, - заметила мать.

- Не торопите его, Марья Алексевна, я хочу послушать, если Вера Павловна позволит.

Верочка взяла первые ноты, какие попались, даже не посмотрев, что это такое, раскрыла тетрадь опять, где попалось, и стала играть машинально, все равно, что бы ни сыграть, лишь бы поскорее отделаться. Но пьеса попалась со смыслом, что-то из какой-то порядочной оперы, и скоро игра девушки одушевилась. Кончив, она хотела встать.

- Но вы обещались спеть, Вера Павловна: если бы я смел, я попросил бы вас пропеть из Риголетто 25 (в ту зиму "La donna e mobile" Женщина изменчива (итал.), - Ред. была модною ариею).

- Извольте, - Верочка пропела "La donna e mobile", встала и ушла в свою комнату.

"Нет, она не холодная девушка без души. Это интересно".

- Не правда ли, хорошо? - сказал Михаил Иваныч учителю уже простым голосом и без снимания мерки; ведь не нужно быть в дурных отношениях с такими людьми, которые допрашивают ординарцев, - почему ж не заговорить без претензий с учителем, чтобы он не сердился?

- Да, хорошо.

- А вы знаток в музыке?

- Так себе.

- И сами музыкант?

- Несколько.

У Марьи Алексевны, слушавшей разговор, блеснула счастливая мысль.

- А на чем вы играете, Дмитрий Сергеич? - спросила она.

- На фортепьяно.

- Можно ли попросить вас доставить нам удовольствие?

- Очень рад.

Он сыграл какую-то пьесу. Играл он не бог знает как, но так себе, пожалуй, и недурно.

Когда он оканчивал урок, Марья Алексевна подошла к нему и сказала, что завтра у них маленький вечер - день рожденья дочери, и что она просит его пожаловать.

Понятно, в кавалерах недостаток, по обычаю всех таких вечеров; но ничего, он посмотрит поближе на эту девушку, - в ней или с ней есть что-то интересное. - "Очень благодарен, буду". - Но учитель ошибся: Марья Алексевна имела цель гораздо более важную для нее, чем для танцующих девиц.

Читатель, ты, конечно, знаешь вперед, что на этом вечере будет объяснение, что Верочка и Лопухов полюбят друг друга? - разумеется, так.

Марья Алексевна хотела сделать большой вечер в день рождения Верочки, а Верочка упрашивала, чтобы не звали никаких гостей; одной хотелось устроить выставку жениха, другой выставка была тяжела. Поладили на том, чтоб сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых. Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех девушек, которые были короче других с Верочкой.

Осматривая собравшихся гостей, Лопухов увидел, что в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат в женихи или и вовсе жених. Стало быть, Лопухова пригласили не в качестве кавалера; зачем же? Подумавши, он вспомнил, что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно. Стало быть, он позван для сокращения расходов, чтобы не брать тапера. "Хорошо, - подумал он: - извините, Марья Алексевна", и подошел к Павлу Константинычу.

- А что, Павел Константиныч, пора бы устроить вист: видите, старички-то скучают?

- А вы по какой играете?

- По всякой.

Тотчас же составилась партия, и Лопухов уселся играть. Академия на Выборгской стороне - классическое учреждение по части карт. Там не редкость, что в каком-нибудь нумере (т, е. в комнате казенных студентов) играют полтора суток сряду. Надобно признаться, что суммы, находящиеся в обороте на карточных столах, там гораздо меньше, чем в английском клубе, но уровень искусства игроков выше. Сильно игрывал в свое - то есть в безденежное время и Лопухов.

- Mesdames, как же быть? - играть поочередно, это так; но ведь нас остается только семь; будет недоставать кавалера или дамы для кадрили.

Первый роббер 26 оканчивался, когда одна из девиц, самая бойкая, подлетела к Лопухову.

- Мсье Лопухов, вы должны танцовать.

- С одним условием, - сказал он, вставая и кланяясь.

- Каким?

- Я прошу у вас первую кадриль.

- Ах, боже мой, я на первую ангажирована; вторую - извольте.

Лопухов снова сделал глубокий поклон. Двое из кавалеров поочередно играли. На третью кадриль Лопухов просил Верочку, - первую она танцовала с Михайлом Иванычем, вторую он с бойкой девицею.

Лопухов наблюдал Верочку и окончательно убедился в ошибочности своего прежнего понятия о ней, как о бездушной девушке, холодно выходящей по расчету за человека, которого презирает: он видел перед собою обыкновенную молоденькую девушку, которая от души танцует, хохочет; да, к стыду Верочки, надобно сказать, что она была обыкновенная девушка, любившая танцовать. Она настаивала, чтобы вечера вовсе не было, но вечер устроился, маленький, без выставки, стало быть, неотяготительный для нее, и она, - чего никак не ожидала, - забыла свое горе: в эти годы горевать так не хочется, бегать, хохотать и веселиться так хочется, что малейшая возможность забыть заставляет забыть на время горе. Лопухов был расположен теперь в ее пользу, но ему все еще было непонятно многое.

Он был заинтересован странностью положения Верочки.

- Мсье Лопухов, я никак не ожидала видеть вас танцующим, - начала она.

- Почему же? разве это так трудно, танцовать?

- Вообще-конечно, нет; для вас - разумеется, да.

- Почему ж для меня?

- Потому что я знаю вашу тайну, - вашу и федину: вы пренебрегаете женщинами.

- Федя не совсем верно понял мою тайну: я не пренебрегаю женщинами, но я избегаю их, - и знаете, почему? у меня есть невеста, очень ревнивая, которая, чтоб заставить меня избегать их, рассказала мне их тайну.

- У вас есть невеста 27?

- Да.

- Вот неожиданность! студент - и уж обручен! Она хороша собою, вы влюблены в нее?

- Да, она красавица, и я очень люблю ее.

- Она брюнетка или блондинка?

- Этого я не могу сказать. Это тайна.

- Ну, бог с нею, когда тайна. Но какую же тайну женщин она открыла вам, чтобы заставить вас избегать их общества?

- Она заметила, что я не люблю быть в дурном расположении духа, и шепнула мне такую их тайну, что я не могу видеть женщину без того, чтобы не прийти в дурное расположение, - и потому я избегаю женщин.

- Вы не можете видеть женщину без того, чтобы не прийти в дурное расположение духа? Однако вы не мастер говорить комплименты.

- Кaк же сказать иначе? Жалеть - значит быть в дурном расположении духа.

- Разве мы так жалки?

- Да разве вы не женщина? Мне стоит только сказать вам самое задушевное ваше желание - и вы согласитесь со мною. Это общее желание всех женщин.

- Скажите, скажите.

- Вот оно: "ах, как бы мне хотелось быть мужчиною!" Я не встречал женщины, у которой бы нельзя было найти эту задушевную тайну. А большею частью нечего и доискиваться ее - она прямо высказывается, даже без всякого вызова, как только женщина чем-нибудь расстроена, - тотчас же слышишь что-нибудь такое: "Бедные мы существа, женщины!" или: "мужчина совсем не то, что женщина", или даже и так, прямыми словами: "Ах, зачем я не мужчина!".

Верочка улыбнулась: правда, это можно слышать от всякой женщины.

- Вот видите, как жалки женщины, что если бы исполнилось задушевное желание каждой из них, то на свете не осталось бы ни одной женщины.

- Да, кажется так, - сказала Верочка.

- Все равно, как не осталось бы на свете ни одного бедного, если б исполнилось задушевное желание каждого бедного. Видите, как же не жалки женщины! Столько же жалки, как и бедные. Кому приятно видеть бедных? Вот точно так же неприятно мне видеть женщин с той поры, как я узнал их тайну. А она была мне открыта моею ревнивою невестою в самый день обручения. До той поры я очень любил бывать в обществе женщин; после того, - как рукою сняло. Невеста вылечила.

- Добрая и умная девушка ваша невеста; да, мы, женщины, - жалкие существа, бедные мы! - сказала Верочка: - только, кто же ваша невеста? вы говорите так загадочно.

- Это моя тайна, которой Федя не расскажет вам. Я совершенно разделяю желание бедных, чтоб их не было, и когда-нибудь это желание исполнится: ведь раньше или позже мы сумеем же устроить жизнь так, что не будет бедных 28; но...

- Не будет? - перебила Верочка: - я сама думала, что их не будет: но как их не будет, этого я не умела придумать - скажите, как?

- Этого я один не умею сказать; это умеет рассказывать только моя невеста; я здесь один, без нее, могу сказать только: она заботится об этом, а она очень сильная, она сильнее всех на свете. Но мы говорим не об ней, а об женщинах. Я совершенно согласен с желанием бедных, чтоб их не было на свете, потому что это и сделает моя невеста. Но я не согласен с желанием женщин, чтобы женщин не было на свете, потому что этому желанию нельзя исполниться: с тем, чему быть нельзя, я не соглашаюсь. Но у меня есть другое - желание: мне хотелось бы, чтобы женщины подружились с моею невестою, - она и о них заботится, как заботится о многом, обо всем. Если бы они подружились с нею, и у меня не было бы причины жалеть их, и у них исчезло бы желание: "Ах, зачем я не родилась мужчиною!". При знакомстве с нею и женщинам было бы не хуже, чем мужчинам.

- Мсье Лопухов! еще одну кадриль! непременно!

- Похвалю вас за это! - Он пожал ее руку, да так спокойно и серьезно, как будто он ее подруга или она его товарищ. - Которую же?

- Последнюю.

- Хорошо.

Марья Алексевна несколько раз шмыгала мимо них во время этой кадрили.

Что подумала Марья Алексевна о таком разговоре, если подслушала его? Мы, слышавшие его весь, с начала до конца, все скажем, что такой разговор во время кадрили - очень странен.

Пришла последняя кадриль.

- Мы все говорили обо мне, - начал Лопухов: - а ведь это очень нелюбезно с моей стороны, что я все говорил о себе. Теперь я хочу быть любезным, - говорить о вас! Вера Павловна. Знаете, я был о вас еще гораздо худшего мнения, чем вы обо мне. А теперь... ну, да это после. Но все-таки, я не умею отвечать себе на одно. Отвечайте вы мне. Скоро будет ваша свадьба?

- Никогда.

- Я так и думал, - в последние три часа, с той поры как вышел сюда из-за карточного стола. Но зачем же он считается женихом?

- Зачем он считается женихом? - зачем! - одного я не могу сказать вам, мне тяжело. А другое могу сказать: мне жаль его. Он так любит меня. Вы скажете: надобно высказать ему прямо, что я думаю о нашей свадьбе - я говорила; он отвечает: не говорите, это убивает меня, молчите.

- Это вторая причина, а первую, которую вы не можете сказать мне, я могу сказать вам: ваше положение в семействе ужасно.

- Теперь оно сносно. Теперь меня никто не мучит, - ждут и оставляют или почти оставляют одну.

- Но ведь это не может так продолжаться много времени. К вам начнут приставать. Что тогда?

- Ничего. Я думала об этом и решилась. Я тогда не останусь здесь. Я могу быть актрисою. Какая это завидная жизнь! Независимость! Независимость!

- И аплодисменты.

- Да, и это приятно. Но главное - независимость! Делать, что хочу, жить, как хочу, никого не спрашиваясь, ничего ни от кого не требовать, ни в ком, ни в ком не нуждаться! Я так хочу жить!

- Это так, это хорошо! Теперь у меня к вам просьба: я узнаю, как это сделать, к кому надобно обратиться, - да?

- Благодарю, - Верочка пожала ему руку. - Делайте это скорее: мне так хочется поскорее вырваться из этого гадкого, несносного, унизительного положения! Я говорю: "я спокойна, мне сносно" - разве это в самом деле так? Разве я не вижу, что делается моим именем? Разве я не знаю, как думают обо мне все, кто здесь есть? Интриганка, хитрит, хочет быть богата, хочет войти в светское общество, блистать, будет держать мужа под башмаком, вертеть им, обманывать его, - разве я не знаю, что все обо мне так думают? Не хочу так жить, не хочу! - Вдруг она задумалась. - Не смейтесь тому, что я скажу: ведь мне жаль его, - он так меня любит!

- Он вас любит? Так он на вас смотрит, как вот я, или нет? Такой у него взгляд?

- Вы смотрите прямо, просто. Нет, ваш взгляд меня не обижает.

- Видите, Вера Павловна, это оттого... Но все равно. А он так смотрит?

Верочка покраснела и молчала.

- Значит, он вас не любит. Это не любовь, Вера Павловна.

- Но... - Верочка не договорила и остановилась.

- Вы хотели сказать: но что ж это, если не любовь? Это пусть будет все равно. Но что это не любовь, вы сами скажете. Кого вы больше всех любите? я говорю не про эту любовь, - но из родных, из подруг?

- Кажется, никого особенно. Из них никого сильно. Но нет, недавно мне встретилась одна очень странная женщина. Она очень дурно говорила мне о себе, запретила мне продолжать знакомство с нею, - мы виделись по совершенно особенному случаю - сказала, что когда мне будет крайность, но такая, что оставалось бы только умереть, чтобы тогда я обратилась к ней, но иначе никак. Ее я очень полюбила. .

- Вы желаете, чтоб она сделала для вас что-нибудь такое, что ей неприятно или вредно?

Верочка улыбнулась.

- Как же это можно?

- Но нет, представьте, что вам очень, очень нужно было бы, чтоб она сделала для вас что-нибудь, и она сказала бы вам: "если я это сделаю, это будет мучить меня", - повторили бы вы ваше требование, стали ли бы настаивать?

- Скорее умерла бы.

- Вот, вы сами говорите, что это - любовь. Только эта любовь - просто чувство, а не страсть. А что же такое любовь-страсть? Чем отличается страсть от простого чувства? Силою. Значат, если при простом чувстве, слабом, слишком слабом перед страстью, любовь ставит вас в такое отношение к человеку, что вы говорите: "лучше умереть, чем быть причиною мученья для него"; если простое чувство так говорит, что же скажет страсть, которая в тысячу раз сильнее? Она скажет: "скорее умру, чем - не то что потребую, не то что попрошу, - а скорее, чем допущу, чтобы этот человек сделал для меня что-нибудь, кроме того, что ему самому приятно; умру скорее, чем допущу, чтобы он для меня стал к чему-нибудь принуждать себя, в чем-нибудь стеснять себя". Вот такая страсть, которая говорит так, это - любовь. А если страсть не такая, то она страсть, но вовсе не любовь. Я сейчас ухожу отсюда. Я все сказал, Вера Павловна.

Верочка пожала ему руку.

- До свиданья. Что ж вы не поздравите меня? Ведь нынче день моего рожденья.

Лопухов посмотрел на нее.

- Может быть... может быть! Если вы не ошиблись, хорошо для меня.

"Как это так скоро, как это так неожиданно, - думает Верочка, одна в своей комнате, по окончании вечера: - в первый раз говорили и стали так близки! за полчаса вовсе не знать друг друга и через час видеть, что стали так близки! как это странно!"

Нет, это вовсе не странно, Верочка. У этих людей, как Лопухов, есть магические слова, привлекающие к ним всякое огорченное, обижаемое существо. Это их невеста подсказывает им такие слова. А вот что в самом деле странно, Верочка, - только не нам с тобою, - что ты так спокойна. Ведь думают, что любовь - тревожное чувство. А ты заснешь так тихо, как ребенок, и не будут ни смущать, ни волновать тебя никакие сны, - разве приснятся веселые детские игры, фанты, горелки или, может быть, танцы, только тоже веселые, беззаботные. Это другим странно, а ты не знаешь, что это странно, а я знаю, что это не странно. Тревога в любви - не самая любовь, - тревога в ней что-нибудь не так, как следует быть, а сама она весела и беззаботна.

"Как это странно, - думает Верочка: - ведь я сама все это передумала, перечувствовала, что он говорит и о бедных, и о женщинах, и о том, как надобно любить, - откуда я это взяла? Или это было в книгах, которые я читала? Нет, там не то: там все это или с сомнениями, или с такими оговорками, и все это как будто что-то необыкновенное, невероятное. Как будто мечты, которые хороши, да только не сбудутся! А мне казалось, что это просто, проще всего, что это самое обыкновенное, без чего нельзя быть, что это верно все так будет, что это вернее всего! А ведь я думала, что это самые лучшие книги. Ведь вот Жорж Занд - такая добрая, благонравная, - а у ней все это только мечты! Или наши - нет, у наших уж вовсе ничего этого нет. Или у Диккенса 29 - у него это есть, только он как будто этого не надеется; только желает, потому что добрый, а сам знает, что этому нельзя быть. Как же они не знают, что без этого нельзя, что это в самом деле надобно так сделать и что это непременно сделается, чтобы вовсе никто не был ни беден, ни несчастен. Да разве они этого не говорят? Нет, им только жалко, а они думают, что в самом деле так и останется, как теперь, - немного получше будет, а все так же. А того они не говорят, что я думала. Если бы они это говорили, я бы знала, что умные и добрые люди так думают; а то ведь мне все казалось, что это только я так думаю, потому что я глупенькая девочка, что кроме меня, глупенькой, никто так не думает, никто этого в самом деле не ждет. А вот он говорит, что его невеста растолковала всем, кто ее любит, что это именно все так будет, как мне казалось, и растолковала так понятно, что все они стали заботиться, чтоб это поскорее так было. Какая его невеста умная! Только, кто ж это она? Я узнаю, непременно узнаю. Да, вот хорошо будет, когда бедных не будет, никто никого принуждать не будет, все будут веселые, добрые, счастливые..."

И с этим Верочка заснула, и спала крепко, и ничего не видела во сне.

Нет, Верочка, это не странно, что передумала и приняла к сердцу все это ты, простенькая девочка, не слышавшая и фамилий-то тех людей, которые стали этому учить и доказали, что этому так надо быть, что это непременно так будет, что "того не может не быть; не странно, что ты поняла и приняла к сердцу эти мысли, которых не могли тебе ясно представить твои книги: твои книги писаны людьми, которые учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли казались удивительны, восхитительны, - и только. Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, - уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, - а она говорит все-таки: "и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны". Теперь, Верочка, нетрудно набраться таких мыслей, какие у тебя. Но другие не принимают их к сердцу, а ты приняла - это хорошо, но тоже не странно: что ж странного, что тебе хочется быть вольным и счастливым человеком! Ведь это желание - не бог знает какое головоломное открытие, не бог знает какой подвиг геройства.

А вот что странно, Верочка, что есть такие же люди, у которых нет этого желания, у которых совсем другие желания, и им, пожалуй, покажется странно, с какими мыслями ты, мой друг, засыпаешь в первый вечер твоей любви, что от мысли о себе, о своем милом, о своей любви, ты перешла к мыслям, что всем людям надобно быть счастливыми, и что надобно помогать этому скорее прийти. А ты не знаешь, что это странно, а я знаю, что это не странно, что это одно и натурально, одно и по-человечески; просто по-человечески; - "я чувствую радость и счастье" - значит "мне хочется, чтобы все люди стали радостны и счастливы" - по-человечески, Верочка, эти обе мысли одно. Ты добрая девушка: ты не глупая девушка; но ты меня извини, я ничего удивительного не нахожу в тебе; может быть, половина девушек, которых я знал и знаю, а может быть, и больше, чем половина, - я не считал, да и много их, что считать-то - не хуже тебя, а иные и лучше, ты меня прости.

Лопухову кажется, что ты удивительная девушка, это так; но это не удивительно, что это ему кажется, - ведь он полюбил тебя! И тут нет ничего удивительного, что полюбил: тебя можно полюбить: а если полюбил, так ему так и должно казаться.

Марья Алексевна шмыгала мимо дочери и учителя во время первой их кадрили; но во время второй она не показывалась подле них, и вся была погружена в хлопоты хозяйки по приготовлению закуски вроде ужина. Кончив эти заботы, она справилась об учителе - учителя уже не было.

Через два дня учитель пришел на урок. Подали самовар, - это всегда приходилось во время урока. Марья Алексевна вышла в комнату, где учитель занимался с Федею; прежде звала Федю Матрена: учитель хотел остаться на своем месте, потому что ведь он не пьет чаю, и просмотрит в это время федину тетрадь, но Марья Алексевна просила его пожаловать посидеть с ними, ей нужно поговорить с ним. Он пошел, сел за чайный стол.

Марья Алексевна начала расспрашивать его о способностях Феди, о том, какая гимназия лучше, не лучше ли будет поместить мальчика в гимназический пансион, - расспросы очень натуральные, только не рано ли немножко делаются? Во время этого разговора она так усердно и любезно просила учителя выкушать чаю, что Лопухов согласился отступить от своего правила, взял стакан. Верочка долго не выходила, - вышла; она и учитель обменялись поклонами, будто ничего между ними не было, а Марья Алексевна все еще продолжала беседовать о Феде. Потом вдруг круто поворотила разговор на самого учителя и стала расспрашивать, кто он, что он, какие у него родственники, имеют ли состояние, как он живет, как думает жить; учитель отвечал коротко и неопределенно, что родственники есть, живут в провинции, люди небогатые, он сам живет уроками, останется медиком в Петербурге; словом сказать, из всего этого не выходило ничего. Видя такое упорство, Марья Алексевна приступила к делу прямее:

- Вот вы говорите, что останетесь здесь доктором; а здешним докторам, слава богу, можно жить: еще не думаете о семейной жизни, или имеете девушку на примете?

Что это? учитель уж и позабыл было про свою фантастическую невесту, хотел было сказать "не имею на примете", но вспомнил: "ах, да ведь она подслушивала!" Ему стало смешно, - ведь какую глупость тогда придумал! Как это я сочинил такую аллегорию, да и вовсе не нужно было! Ну вот, подите же, говорят, пропаганда вредна - вон, как на нее подействовала пропаганда, когда у ней сердце чисто и не расположено к вредному; ну, подслушала и поняла, так мне какое дело?

- Как же, имею, - сказал Лопухов.

- И помолвлены или нет еще?

- Помолвлен.

- И формально помолвлены, или только так, между собою говорили?

- Формально помолвлен.

Бедная Марья Алексевна! Она слышала слова "моя невеста", - "ваша невеста" - "я ee очень люблю" - "она красавица", - и успокоилась насчет волокитства со стороны учителя; и вторую кадриль уже могла вполне отдать хлопотам о закуске вроде ужина. Но ей хотелось пообстоятельнее и поосновательнее узнать эту успокоительную историю. Она продолжала расспросы; ведь каждому приятны успокоительные разговоры, да и во всяком случае, любопытно, - ведь все любопытно. Учитель отвечал основательно, хотя, по своему правилу, кратко. - Хороша ли его невеста? - Необыкновенно. - Есть ли приданое? - теперь нет, но получает большое наследство. - Большое? - Очень большое. - Как велико? - Очень велико. - Тысяч до ста? - Гораздо больше. - А сколько же? - Да что об этом говорить, довольно того, что очень много. - В деньгах? - Есть и в деньгах. - Может быть, и в поместьях! - Да, есть и в поместьях. - Скоро? - Скоро. - А свадьба скоро ли? - Скоро. - Так и следует, Дмитрий Сергеич, покуда еще не получила наследства, а то ведь от женихов отбою не будет. - Совершенная правда. - Да как это бог послал ему такое счастье, да как это не перехватили другие. - Да так; почти еще никто не знает, что она должна получить наследство. - А он проведал? - Проведал. - Да как же? - Да он, признаться сказать, давно проведывал, ну, нашел. - И верно разузнал? - еще бы, документы сам проверял. - Сам? - Сам. С того и начал. С того и начал? - Разумеется, кто в своем уме, без документов шагу не делает. - Правда, Дмитрий Сергеич, не делает. Какое счастье-то! Верно за молитвы родительские! - Вероятно.

Учитель и прежде понравился Марье Алексевне тем, что не пьет чаю; по всему было видно, что он человек солидный, основательный; говорил он мало тем лучше, не вертопрах; но что говорил, то говорил хорошо - особенно о деньгах; но с вечера третьего дня она увидела, что учитель даже очень хорошая находка, по совершенному препятствию к волокитству за девушками в семействах, где дает уроки: такое полное препятствие редко бывает у таких молодых людей. А теперь она была в полном удовольствии от него. В самом деле, какой солидный человек! И ведь не хвастался, что у него богатая невеста: каждое слово из него надобно было клещами вытягивать. И как пронюхивал-то - видно, давно уж думал подыскать богатую невесту, - и, поди, чать, как примазывался-то к ней! Ну, этот, можно сказать, умеет свои дела вести. И с документов прямо так и начал, да и говорит-то как! "без этого, говорит, нельзя, кто в своем уме" - редкой основательности молодой человек!

Верочка сначала едва удерживалась от слишком заметной улыбки, но постепенно ей стало казаться, - как это ей стало казаться? - нет, это не так, нет, это так! что Лопухов, хоть отвечал Марье Алексевне, но говорит не с Марьей Алексевною, а с нею, Верочкою, что над Марьей Алексевною он подшучивает, серьезно же и правду, и только правду, говорит одной ей, Верочке.

Казалось ли только так Верочке, или в самом деле так было, кто знает? Он знал, и она узнала; а нам, пожалуй, и не нужно знать; нам нужны только факты. А факт был тот, что Верочка, слушавшая Лопухова сначала улыбаясь, потом серьезно, думала, что он говорит не с Марьей Алексевною, а с нею, и не шутя, а правду, а Марья Алексевна, с самого начала слушавшая Лопухова серьезно, обратилась к Верочке и сказала: "друг мой, Верочка, что ты все такой букой сидишь? Ты теперь с Дмитрием Сергеичем знакома, попросила бы его сыграть тебе в аккомпанемент, а сама бы спела!", и смысл этих слов был: "мы вас очень уважаем, Дмитрий Сергеич, и желаем, чтобы вы были близким знакомым нашего семейства; а ты, Верочка, не дичись Дмитрия Сергеича, я скажу Михаилу Иванычу, что уж у него есть невеста, и Михаил Иваныч тебя к нему не будет ревновать". - Это было для Верочки и для Дмитрия Сергеича, - он теперь уж и в мыслях Марьи Алексевны был не "учитель", а "Дмитрий Сергеич"; - а для самой Марьи Алексевны слова ее имели третий, самый натуральный и настоящий смысл: "надо его приласкать; знакомство может впоследствии пригодиться, когда будет богат, шельма"; это был общий смысл слов Марьи Алексевны для Марьи Алексевны, а кроме общего, был в них для нее и частный смысл: "приласкавши, стану ему говорить, что мы люди небогатые, что нам тяжело платить по целковому за урок". Вот сколько смыслов имели слова Марьи Алексевны. Дмитрий Сергеич сказал, что теперь он кончит урок, а потом с удовольствием поиграет на фортепьяно.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒