Методом исключения

Методом исключения

http://ficbook.net/readfic/1387416

Автор: Гражданин Мира (http://ficbook.net/authors/495617)
Беты (редакторы): kodomo_no_tsuki (http://ficbook.net/authors/22570)
Фэндом: EXO - K/M
Персонажи: Лухан/Исин, Лухан/Кай, намек на Крис/Чанёль
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Повседневность

Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Лухан влюбился. И все бы ничего, но он не знает, в кого.

'''

Лухан влюбился. Это он мог сказать наверняка, ибо ничем другим состояние, в котором он находился последние несколько недель, объяснить было невозможно. Проблема заключалась в том, что он не знал, в кого именно влюблен. Каждый день он встречался с десятками, сотнями, тысячами людей, они, словно флажки на празднично украшенной улице, окружали его со всех сторон, но сколько бы он ни вглядывался, рассмотреть тот, единственный, не удавалось. Лухан решил положиться на логику и прибегнул к методу исключения. Он составил список тех, с кем общался достаточно часто, и начал следить за своей реакцией, а в конце дня вычеркивал из блокнота неподходящие кандидатуры.
В итоге на клетчатом листке осталось с десяток имен, затем их число сократилось до полудюжины, и в конце концов на руках, дрожащих от волнения, лежало одно имя. Джонин. То, что это был он, удивило: кто-кто, а уж он никак не вязался с понятием «любовь». Не потому даже, что его было невозможно полюбить, — наоборот. Джонин был сотворен кем-то на небесах для того, чтобы его обожали, носили на руках, осыпали драгоценными подарками и исполняли любое его желание. Дело было в Лухане. Он никак не мог увязать его образ с собственным. Они были частичками разных головоломок. У них не было мест соединения. Они прилегали друг к другу плотно, но не цеплялись. Противоположности притягиваются, пытался убедить себя Лухан, но это действовало лишь до тех пор, пока эти самые противоположности не соприкасались друг с другом. Но, как бы неестественно это все не выглядело, Лухан понимал — другого варианта нет. Любовь — странная штука, искать ей объяснения не имело смысла. И Лухан перестал. Закрыл глаза на расхождения в теории и практике и принялся присматриваться, принюхиваться и прищупываться.
Это точно был Джонин. Как еще объяснить то, что сердце билось сильнее, когда Исин возвращался в комнату и начинал рассказывать об очередной тренировке, где Джонин показал такой класс, что за ним теперь точно никто не угонится; как объяснить то, что дыхание срывалось, когда происходило нечто волнительное, и сосед по комнате принимался увлеченно описывать то-то и то-то, рисуя макнэ такими красками, что внутри что-то замирало и ломалось, крошилось и рассыпалось в пыль? Как еще объяснить то неприятное и горьковатое чувство — ревность — которое охватывало Лухана, сжимало в кольце своих сильных рук, когда на репетициях рядом с Джонином снова ставили Исина, когда они прикасались друг к другу, поддерживали, о чем-то перешептывались, и их лица в этот миг находились так возмутительно-близко, что Лухан не выдерживал. Он тут же оказывался между ними и под каким-то предлогом уводил Лэя в другой конец зала, а то и за его пределы. Мог бы — запер в какой-нибудь подсобке, чтобы денек-другой посидел там, подальше от Джонина: его идеально сложенного тела, его горячих черных глаз...
Боги, Лухан сходил с ума и ничего не мог с этим поделать! Каждый день начинался с мысли о том, что сегодня его место рядом с Каем займет Исин, что снова будут шуточки, понятные лишь им, взгляды и жесты, которые значат для них двоих больше, чем способны понять остальные. Лухан тянул время, задерживал Исина, перепрятывал его вещи, терял ключи от комнаты, и они искали их по часу, опаздывали на тренировки, выслушивали нравоучения от Криса, а затем получали по голове от Джунмёна. Исину всегда доставалось меньше: стоило ему смущенно улыбнуться, продемонстрировать чертову ямочку на щеке — и лидеры мгновенно прощали ему все проступки, и волна праведного гнева обрушивалась на Лухана. Он выслушивал за двоих: как причина и главный зачинщик. Поджав губы, он принимал все, что говорилось, кричалось и плевалось в лицо. Потому что Исин действительно был не виноват. Виноват был Джонин! Который такой... такой... такой... Лухан готов был разрыдаться от отчаяния — так ему хотелось узнать, а что же стоит за этим неопределенным «такой».
Переломный момент наступил ближе к середине безумия. Тогда его степень уже отмечалась трехзначным числом и все еще продолжала расти. Исин давно вошел в список персон нон грата. Лухан по-тихому его ненавидел, и это начали замечать остальные ребята. Тао и Крис недоуменно переглядывались, Сехун возводил проведению рукотворный памятник и с фанфарами встречал каждое недовольное слово, брошенное Луханом в адрес Лэя. Чанёль и Бэкхён поспорили на деньги о том, когда именно Лухан попросит себе другого соседа по комнате; Кенсу и Джунмён подумывали вызвать экзорциста, ибо ничем, кроме одержимости, объяснить вдруг проснувшуюся в Лухане неприязнь к лучшему другу они не могли. Минсок и Джонин притворялись слепо-глухонемыми, и только Исин с Ченом ничего не замечали. Джондэ с головой ушел в учебники по китайскому языку, видел и слышал лишь иероглифы и транскрипции, а Исин... Исин был слишком Исин, чтобы замечать то, что творится у него под носом!
Лухан бился головой о стену, сто раз на день призывал дьявола, чтобы поторговаться за душу или, на худой конец, сбыть соседа по комнате, но ничего не помогало. Против лома нет приема, а Исин неожиданно этим самым ломом и оказался. Его было невозможно сломать! Да даже с места сдвинуть, разлепить его наивные добрые глазенки и вытащить из ушей весь запас китайского воска и то стало задачей непосильной. Он не видел и не слышал. Не видел яростных взглядов, не слышал едких фраз. Он не чувствовал, как температура воздуха поднимается до отметки кипения, когда он оказывался слишком близко от Джонина. Слишком. Близко. От. Его. Джонина!
Лухан закипел и взорвался в выпавший на начало октября выходной. Сехун и Тао уговорили хёнов сходить с ними в парк. Там проводилась осенняя ярмарка, а ребятам хотелось отвлечься чем-то необычным и ярким. Яблоки на пластиковых палочках, укрытые липко-золотой карамелью, безделушки за бесценок, воздушные шары, завязанные причудливыми цветами, жутко-веселые клоуны и грохот аттракционов — звучало заманчиво, и когда Джонин, улыбаясь от уха до уха, завопил, что тоже хочет пойти, хоть еще с утра жаловался на головную боль, Лухан поменял гнев на милость. Но лишь до тех пор, пока к компании, состоявшей из младших и провожатых в лице лидера и Лухана с Кенсу, не решили присоединиться Исин с Чанёлем. Против последнего, который чудом (нытьем, улыбками и на ухо нашептанными посулами) уговорил еще и Ифаня оторвать ленивую задницу от кресла, Лухан ничего не имел, а вот присутствие на празднике жизни Лэя стало той ложкой дегтя, которая в сотый раз окунулась в бочку меда со сладчайшим названием «Джонин».
Лухан игнорировал Исина весь путь до парка и после того, как они вошли в его ворота. Ярморочный гул тут же наполнил головы, а слюноотделительные запахи — грудь. Младшие мгновенно рассорились, решая, куда пойти в первую очередь, остальные же слушали молча. Затея принадлежала им — им и выбирать. Спорили долго, а когда наконец-то решили, что хотят посмотреть торговые ряды, Крис с Чанёлем куда-то завеялись и на телефонные позывные не откликались. Джунмён махнул на них рукой и потащил свою мелочь в самый цветастый ряд. Кенсу двинул авангардом, а Лухан, занося и его в черный список, пристроился в конце. Исин вышагивал рядом и что-то радостно-воодушевленно ему рассказывал. Лухан кусал кончик языка и слишком часто моргал. Ярость душила слезами. А когда Исин, услышав что-то, сказанное впереди, очутился за спиной Джонина и нежно тронул его за локоть, Лухан вспомнил все христианские заповеди, чтобы отговорить себя от убийства. Переломать пианисту пальцы было самым невинным из числа членовредительских желаний, которые переполнили его в ту секунду. Самым же сильным и назойливым оказалось желание стереть добродушную улыбку со сладко-милого лица рубанком.
Лухан, тихо подвывая, заламывал руки, но от сиюминутного исполнения кровожадных порывов воздерживался. Но лишь пока Исин не пристал к нему с просьбой пойти в комнату смеха. Лухан три раза процедил, что не хочет, и Исин притих. Чтобы спустя десять минут снова возникнуть рядом и завести шарманку по-новому кругу. Он заглядывал в глаза, трогал Лухана за руку, обещался неделю стирать его вещи и больше ни о чем не просить. Последнее сломало пружину терпения, и Лухан прошипел сквозь плотно сжатые зубы:
— Хорошо.
Исин тут же расцвел в счастливейшей из своих улыбок и бросился к Джунмёну — предупредить. Тот отмахнулся от него, занятый стягиванием со своей шеи Тао. Сехун, стоявший неподалеку, видимо услышал слова Исина, потому что лицо его мгновенно приобрело нездоровый багряный оттенок, но от взрыва этого вулкана планету спасло вмешательство Джонина. Ухватив младшего за руку, он увлек его к одному из прилавков, обнял за плечи и начал что-то показывать. Имя «Сехун» тут же было выведено под именем Кенсу, и Лухан навсегда забыл о его существовании.
— Идем, — Исин был парнем отчаянным: подхватил Лухана под локоть и поволок в сторону желанного аттракциона. Лухан попытался — еще ненавязчиво — высвободиться, но Исин поймал его ладонь в свою и крепко переплел пальцы. Глаза Лухана тут же наполнились кровью, и он так сильно сжал ладонь Лэя в ответ, что тот дернулся и бросил на него удивленный взгляд. Лухан выдавил из себя улыбку, но хватку не ослабил. Теперь уже Исин пытался выдернуть плененную руку, но Лухан лишь сильнее впивался в тыльную сторону его ладони пальцами, вызывая боль, которую, он знал наверняка, терпеть было сложно. Но Исин, видимо, решил сегодня удивить его полным набором странностей, и смыкаться перестал. Поджал дрожащие губы и, казалось, забыл о руке. Лухан же, войдя во вкус, продолжал все глубже и глубже впиваться в тонкую кожу ногтями, испытывая сладчайшее из удовольствий.
Исин не выдержал у входа в комнату смеха. Оступился и упал на одно колено, с искаженным от боли лицом пытаясь высвободить руку. Видимо, Лухан перестарался: Исин едва не плакал и, дурея, так сильно дернул кистью, что та оказалась на свободе, а под ногти Лухана забились частички содранной кожи.
Сжимая оцарапанную руку, Исин поднялся и отступил от Лухана на шаг, но тот уже почуял запах крови. Бросив пару банкнот кассиру, он получил билеты и буквально затолкал Исина в фургончик. Черный полог опустился за их спинами, глаза на миг ослепли от яркого белого света, что лился со стен и потолка.
Исин замер посреди коридора: зеркала его больше не интересовали. Он смотрел на Лухана и так громко дышал, что эхо его вдохов стелилось по зеркальной комнате как по горному ущелью. В глазах Исина стоял страх и непролитые слезы. Недоумение и испуг смешивались и бурлили на дне расширенных зрачков.
— Ты с ума сошел? — прошептал он и чуть сильнее сжал покалеченную руку. Лухан опустил на нее взгляд, секунду смотрел, как сжимаются и разжимаются белые пальцы, а затем медленно поднял глаза и принялся изучать зеркала, толпящиеся по обе стороны от него. С ответом он не спешил. Думал, как бы тактичней сказать "Да, твою мать, сошел!".
— Это из-за Джонина, да?
Вопрос свалился на Лухана как снег на голову посреди Калахари.
Неужели это так очевидно?
Внутренний голос тут же активно закивал, но Лухан не был настроен спорить с собой и все внимание обратил на Исина. Тот молчал.
— С чего ты взял? — более шаблонного ответа придумать было сложно, но говорить прямо Лухан не хотел. Точнее, хотел, чтобы наконец-то понатыкать точек над «i», но что-то его удерживало, не давало языку бросаться словами, которые были способны погрести под собой не одного — целый выводок Исинов.
— Потому что другой причины я не вижу... — Лэй говорил возмутительно спокойно, невыносимо тихо и так мягко, что делалось больно. Глаза его посветлели и приобрели тот изумительный теплый оттенок, который всегда нравился Лухану. В них сквозняком гуляло понимание и нечто будоражаще-знакомое. Огромное, малиновое и пульсирующее жаром, как рассветное солнце.
Дыхание сбилось, и Лухан позволил себе судорожный вдох.
— Но мы же просто друзья, — тем временем продолжал Исин. — Мы вместе работаем, общаемся. У нас есть общие интересы и... ты же близок с Сехуном, и мы все понимаем это, не осуждаем. Почему ты не можешь понять, что у нас с Джонином все так же?
Лухан поджал губы и слушал. Ярость снова подняла голову и, на сей раз, опускать ее так скоро не собиралась.
— Хватит говорить о нем постоянно. Я только и слышу что «Джонин то, Джонин это». Джонин всюду. Словно нельзя больше ни о чем другом говорить! Смени пластинку, Исин! — Лухан сорвался. Слова полились из него селевым потоком, сметая на своем пути все: чувства, эмоции, сдерживающие ограждения, что были выстроены на границе между сердцем и разумом. Лухан взорвался — наконец-то — и заряд его оказался слишком велик, чтобы ничего не уничтожить.
— Ты ходишь за ним хвостиком, ты всегда рядом. Ты ешь, спишь и чистишь зубы с дурацкой улыбкой «Джонин» на лице!
— Неправда... — слабо шевеля губами, проговорил Исин, но его жалкая отговорка лишь подлила нефтесодержащего горючего в костер, что уже не первый день тлел в груди Лухана.
— Правда! Ты задолбал уже везде и всюду видеть Джонина. Ты даже во сне говоришь о нем! — это была неправда, но Лухана уже несло. — Если бы ты не был безвольной тряпкой, то уже выпросил бы себе в соседи по комнате его. Знаешь, я только «за». Давай поменяемся? Я буду жить с Сехуном, ты — с Джонином. Хочешь?
— Не хочу... — голос Исина становился все тише, все слабее сопротивлялся напору Лухана.
— Да неужели? Ты подумай — такое предложение, — Лухан же продолжал плеваться ядом, надеясь, что хоть одна его капля попадет в кровь Исина, и тот замертво рухнет у его ног.
— Я подумал, я не хочу, — жалобно отвечал Исин. — Мне нравится жить с тобой. Я привык жить с тобой, я люблю... жить... с тобой... — на последних словах его голос странно сломался. Исин запнулся и отвел взгляд, а Лухану показалось, что кто-то изо всех сил стегнул его по лодыжкам железным прутом. Он мотнул головой, пытаясь отделаться от мысли, которая промелькнула в голове вместе со звуками тихого признания, но она, липкая, пристала к нему и требовала обратить на нее внимание.
Лухан моргнул и скользнул взглядом по зеркалам. Те, призванные смешить, сейчас, как одно, показывали затравленного парнишку, которого Лухан знал так хорошо, что не нужно было на него смотреть, чтобы воссоздать в памяти его образ: черту за чертой, до самого последнего штришка. Сердце забилось быстрее, что-то взволнованно зашептало, и Лухан вдруг понял, что упрекал Исина не в том, что он отбил у него Джонина. Он обвинял его в том, что он забыл о нем. Что он думает и говорит о Джонине — не о Лухане, что всегда и всюду там, где Джонин — не Лухан. Что все его мысли обращены к Джонину. Не к Лухану.
Лухан глупо открыл и закрыл рот и невольно отступил на шаг.
Он ревновал не Джонина к Исину — он ревновал Исина к Джонину. Его сердце билось быстрее, потому что он видел Исина, который говорил о Джонине, на душе теплело не от рассказов о младшем, а от улыбки, которой они сопровождались.
Лухан отступил еще на шаг и зажал рот рукой. Исин стоял среди зеркал и смотрел на него с тем отчаянием, что сжигает сердце, неспособное достучаться до другого сердца.
Стало плохо. Так плохо, что казалось — весь мир сжался где-то под желудком, но вот-вот развернется, разорвет Лухана на куски, и так ему и надо. Заслужил. Потому что дурак. Потому что Исину больно. Потому что...
— Боже... — Лухан сорвался с места и за секунду уже прижимал Исина к себе. Так отчаянно и сильно, что еще немного — и задушит, раздавит, сольется с ним воедино. И Исин задыхался, но ничего не говорил. Не шевелился, боясь чего-то, или просто не хотел. Лухан не знал, не мог почувствовать, и поэтому прикрыл глаза, надеясь, что так хоть что-то прояснится. Но понятней не стало. Только сердце забилось отчетливей, сильнее. Не его даже. И Лухан хотел остановить этот миг, хотел разжать пальцы, которые судорожно сжимали ворот исиновой рубашки, но не мог. Хотел просить прощения и понимал, что этого мало. Безумно мало. Что виноват сильнее, чем Исин мог предположить. Хотел... хотел целовать его руки, стереть с кожи царапины, оставленные ненавистью, губами, хотел... Боже, он так много хотел, так отчаянно и так больно, что уже не мог дышать, и единственное, на что еще хватало сил, — обнимать Исина. Единственное, что казалось важным. Важнее, чем говорить, думать, дышать. Всего важнее. Вот только он, так близко. Такой теплый, такой родной. Такой понятный, знакомый до последней волосинки у виска. Которого коснуться бы губами. И Лухан касался. Осторожно — поначалу, а потом Исин прошептал невнятно несколько слов, пошевелился, приобнял Лухана за талию, и тот не выдержал. Принялся осыпать его лицо торопливыми, обжигающе-горячими поцелуями и отвечать таким же жарким шепотом, который и в слова-то не складывался. Касался, касался мягких щек и губ пальцами, запоминал, какие они, а Исин вдруг улыбался, и сердце окончательно дурело — останавливалось и больше не билось. Не хотело. Не нуждалось в воздухе, ведь Лухан дышал этой улыбкой, только ею. А все остальное — такое несущественное, такое... как зеркала вокруг: искривленное, ненастоящее, в чем-то лживое и до слез смешное.
— Время, — мягко напомнил Исин, когда Лухан немного успокоился и сипло дышал в теплую шею, прижавшись к ней носом и губами.
— Угу, — не открывая рта, ответил Лухан и закрыл глаза: к черту время!
— Сейчас нагрянут с вопросами, чем мы здесь уже час занимаемся.
— Угу.
— А я хотел посмотреть зеркала...
— Дурак, — ради этого Лухан даже оторвался от такого удобного плеча. — Ду-рак, — повторил он по слогам и заглянул Исину в лицо. Тот виновато закусил губу, и Лухан решил, что этот недостаток он ему готов простить. Пожалуй, как и многие другие, но об этом Исину знать не стоит.
— Пожалуйста... — губы разжались, принялись канючить.
Лухан закатил глаза, стараясь не улыбаться слишком уж счастливо.
— Хорошо. Но с тебя причитается, — и, сжав плечи, развернул Исина лицом к зеркальному коридору, — и да, теперь твоя очередь объяснять Джунмёну, почему мы постоянно опаздываем.
— Но мы не опаздываем, — Исин подозрительно покосился на Лухана.
— Поверь, теперь точно будем...

Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/1387416