Превращение пола

Превращение пола

Уже первый исследователь инородцев крайнего северо-востока Сибири, Крашенинников, нашёл у них любопытный институт превращения пола. У камчадалов он встретил так называемых коекчучей, «которые в женском платье ходят, всю женскую работу справляют и с мужчинами не имеют никакого обхождения, будто бы гнушаясь делами их или зазираясь вступать не в своё дело» (Крашенинников, 1755, т. 2, с. 24). В числе прочих обязанностей, кои эти коекчучи выполняли также и роль наложниц, и Крашенинников с некоторым удивлением говорит: «неревнивы же бабы их, что можно видеть из того, что не токмо две или три жены одного мужа живут между собою согласно, но сносят ещё и коекчучей, коих многие держат заместо наложниц» (там же, с. 125). Можно думать, что таких коекчучей на Камчатке было немало, потому что камчадалы были готовы легко заподозрить в принадлежности к коекчучам казаков, которые почему-либо делали что-нибудь такое, что по мнению камчадалов, мужчинам делать не подобает: стоило казакам пролезть в юрту не через верхнее дымовое отверстие, а через жупан или взяться за иглу или шило, и было достаточно, чтобы быть принятым за коекчуча (там же, с. 125). Кроме камчадалов, Крашенинников встретил коекчучей у курилов, а также коряков, но последние содержали коекчучей, «кои по их, кеиев называются, однако не в чести, как камчадалы, но в презрении» (там же, с. 125-183).

Несколько подробнее говорит о том же современник Крашенинникова Штеллер. В одном месте своей книги он сообщает, что на Камчатке «женщины творят блуд с женщинами посредством клитора» и что «есть также шапуны, коих мужчины наряду со своими жёнами, без всякой ревности со стороны последних, употребляют per posteriora» (Штеллер, 1774, с. 289). В другом месте он приводит дополнительные сведения и здесь, согласно с Крашенинниковым, указывает, что коекчучи одевались в женское платье, жили среди женщин, выполняли женские работы и во всём вели себя как женщины. Число их в древние времена было столь значительно, что почти каждый мужчина имел кроме жены ещё и коекчуча, чем женщины были очень довольны и обходились с коекчучами вполне дружественно. Первые пришедшие на Камчатку казаки с трудом отличали коекчучей от настоящих женщин. В заключении Штеллер сообщает, что он сам видел многих из числа «этих бесстыдных и противоестественных лиц» (там же, с. 351).

В немного более позднем источнике, в ответах на вопросы сената, присланных иркутским губернатором Бриллем в 1770 г. в камер-коллегию, мы находим нечто новое. Здесь говорится про чукоч и коряков вместе: «А прочие, мужеска пола через волшебство обращаются в образ женский и меж собою мужеложествуют и выходят друг за друга замуж.» Здесь мы не только встречаем первое упоминание о чукчах, но и находим первое указание на «волшебство», которое, как видно будет дальше, играет в данном случае ключевую роль.

Следующим автором, оставившим уже более подробные сведения о чукчах, был Врангель. «В заключение, — говорит он, — я должен упомянуть ещё одно явление, которое казалось нам в высшей степени поразительным у этих первобытных людей. Педерастия у чукоч нечто совсем обычное и нисколько не скрывается и не держится в тайне. Здесь есть молодые благообразные парни, которые служат для удовлетворения этой противоестестественной похоти. Они одеваются с известной тщательностью, обвешивают себя всяческими женскими украшениями, бусами и т. п., шумят и кокетничают со своими поклонниками столь же свободно, как какая-нибудь молоденькая девица со своим женихом. Мы не могли удержаться, чтобы не выразить своего отвращения, но люди этого не понимали и выражали мнение, что в том нет ничего постыдного и что каждый следует своему вкусу. Непонятно, — заканчивает Врангель, — как этот совершенно противоестественный порок мог возникнуть и существовать среди первобытных людей, где нет недостатка в женщинах, где брак не затруднён уплатой калыма, как у якутов и юкагиров, а заключается без всяких трудностей и столь же легко расторгается» (Врангель, 1885, т. 2, с. 227). Наблюдавший чукоч несколькими годами позже Литке тоже касается этого вопроса. Ему пришлось видеть мужчину, превращённого в женщину, и по этому поводу он замечает: «Пристрастие своё к известному противоестественному пороку чукчи приписывают наущению дьявола» (Литке, 1831-1836, ч. 2, с. 143).
В таком же примерно объёме оставались сведения о превращённых мужчинах до последнего времени. Они не давали отчётливой картины, но содержали в себе намёк на нечто очень интересное, во всяком случае, не покрываемое обычными представлениями о гомосексуальных отношениях. Самая распространённость этого явления, полнота, так сказать превращения, отнюдь не ограничивающаяся известным противоестественным участием в половом акте, и, наконец, глухие указания на «волшебство», на «наущения дьявола» — всё это способно было придать описываемым фактам особую важность, но не давало достаточных материалов для выяснения их значения. Равным образом, способно было заинтриговать, более чем решить вопрос, краткое сообщение Н. Л. Гондатти, в рассказе которого мимоходом упоминаются «эрккальяольтэ» — мужчины, ходящие в женской одежде и исполняющие большей частью женские обязанности и имеющие здесь большое значение: их боятся гораздо больше шаманов и заговорщиков (Гондатти, 1898, с. 23). Действительно, полную картину дали только В. Г. Богораз относительно чукоч и В. И. Иохельсон относительно коряков, и к изложению их наблюдений я теперь перейду.

... В.Г.Богораз во многих своих произведениях говорит о превращении пола у чукоч [В.Б., 1898, с. 12—13, 20—21; Богораз, 1899, с. 30—32; 1900а, ч. I, с. XVII—XVIII; 1907, с. 448—457], а подробнее всего в своей работе, напечатанной в трудах Джезуповской экспедиции, и потому мы ею будем преимущественно пользоваться. У чукоч имеется как превращение мужчин в женщин, так и обратное превращение женщин в мужчин; последнее, впрочем, встречается несравненно реже, и сам В.Г.Богораз не видел лично ни одной женщины, превращенной в мужчину, а знает про них только из рассказов чукоч. Превращение пола всегда происходит по приказанию духов — кэлэ и обыкновенно в тот критический период пробуждения половой зрелости, когда вообще появляются впервые позывы шаманистического вдохновения. Молодые адепты относятся с большим страхом к требованию превращения пола, и те случаи, когда молодые шаманы предпочитают смерть повиновению голосу духов, связаны обыкновенно с этим требованием. Само превращение пола имеет различные степени. Самой скромной формой является простая перемена прически на женский образец, что не только широко распространено среди шаманов по требованию кэлэ, но практикуется по указаниям шаманов и больными с целью сделать переменой наружности больного неузнаваемым для духов.
Следующей ступенью является перемена мужской одежды на женскую, что опять-таки делается как в шаманистических, так и в медицинско-магических целях. Перемена платья не предполагает непременно перемены пола, и В. Г. Богораз описывает одного чукчу, который еще в молодости надел женскую одежду, чтобы избавиться от какой-то болезни, и это не помешало ему иметь жену и четырех детей, из которых один был грудной ребенок. Щеки этого чукчи были покрыты короткой черной бородой, и вообще наружность его не давала места каким бы ни было сомнениям относительно пола. Третья ступень — это полное превращение пола.

Молодой человек, подвергшийся такому превращению, покидает все занятия и обычаи своего пола и усваивает женские. Он бросает ружье и копье, лассо оленьего пастуха и гарпун охотника за тюленями, а вместо того берется за иглу и за скребок для чистки шкур. Употреблению их он научивается очень быстро, потому что ему всегда помогают духи. Даже его произношение меняется с мужского на женское. Изменяется в то же время и его тело, если не по внешнему виду, то, по крайней мере, по своим способностям и силам. Превращенный утрачивает мужскую силу, быстроту ног, выносливость и становится беспомощным, как женщина. Его психические свойства тоже меняются; он утрачивает грубое мужество и боевой дух, начинает бояться чужих, получает охоту к женской болтовне, любит маленьких грудных детей. Одним словом, он становится женщиной с видом мужчины. В. Г. Богораз оставляет, впрочем, вопрос, насколько такие перемены можно приписать самовнушению и насколько они просто сочиняются превращенными, чтобы произвести большее впечатление на умы народа. Самая важная из перемен состоит, однако, в перемене пола. Превращенный начинает чувствовать, как женщина. Он стремится снискать расположение мужчин и легко успевает в этом с помощью духов. Он легко покоряет сердца молодых парней, которые ему нравятся, и выбирает из их числа любовника, а впоследствии и мужа.

Такой брак сопровождается обычными у чукоч обрядами и составляет вполне прочный союз, продолжающийся часто до смерти одного из участников. Супружеская чета живет совершенно так же, как все прочие люди. Муж пасет стада, ходит на охоту и рыбную ловлю, а «жена» заботится о доме и выполняет все домашние работы. Сожительствуют они Modo Socratis, причем превращенная «жена» всегда играет пассивную роль. Про некоторых из превращенных рассказывают, что они совершенно утрачивают мужское влечение и в конце концов даже приобретают органы женщины, про других же говорят, что они имеют на стороне тайных любовниц и имеют от них детей. Превращенные тем не менее удерживают прежние мужские имена, и только один из них звался «Кер-Амолен», т. е. «Одетый по-женски Амолен» (Амолен — мужское имя).

В противоположность этому некоторые из простых мужчин носят женские имена, данные им шаманами при рождении или позже. Соседи нередко сплетничают и шутят над превращенными, но делают это шепотом, потому что страшно боятся превращенных, гораздо больше, чем простых шаманов. Кроме естественного мужа каждый превращенный, предполагается, имеет специального покровителя среди духов, который большей частью играет роль сверхъестественного мужа превращенного, мужа-кэлэ. Этот духовный муж считается истинным главою семьи и сообщает свои приказания через посредство превращенной «жены», а человеческому мужу приходится беспрекословно исполнять приказания под угрозой быстрого наказания. Таким образом, голос «жены» имеет в подобной семье преобладающее значение, и муж часто присоединяет имя жены к своему собственному и именуется, например, Тылюви-Ятиргин, т. е. Ятиргин — муж Тылювии. Муж-кэлэ очень чувствителен к малейшей насмешке над его превращенной «женой». Относительно превращенных предполагают, что они в совершенстве владеют всеми отраслями шаманства и в том числе чревовещанием, хотя вообще шаманам-женщинам чревовещание недоступно, а превращенные считаются женщинами. Из-за сверхъестественных покровителей превращенных боятся даже обыкновенные шаманы, которые избегают всяких состязаний с ними, особенно с более молодыми, потому что последние чрезвычайно «стыдливы» и легко уступают притязаниям других людей, а впоследствии сверхъестественный муж отомстит за неуважение.

В. Г. Богораз знал лично пятерых превращенных и одного из них — Тылювию — он имел возможность наблюдать довольно близко, проведя в одном пологе с ним две ночи. Тылювия был сравнительно молодой человек, лет 35, высокого роста и хорошего сложения. Тело у Тылювии было, конечно, вполне мужское, но он упорно отказывался от полного освидетельствования. Его муж Ятиргин, соблазненный обещанными подарками, пытался убедить его, но он так зловеще взглянул на Ятиргина, что тот сразу замолчал. Пришлось поэтому довольствоваться описаниями Ятиргина, который предложил пользоваться «его глазами». Половые органы Тылювии оказались вполне мужскими и притом хорошо развитыми; Ятиргин был смущен этим, но выражал надежду, что с помощью своего кэлэ Тылювия будет способна сравняться с настоящими превращенными старого времени и совершенно переменит свои половые органы, что более соответствовало ее теперешнему положению. Несмотря на все это и несмотря на темный пушок, покрывающий верхнюю губу, лицо Тылювии, обрамленное косичками волос, убранными по-женски, было совершенно непохоже на мужские лица. В нем было нечто подобное женской трагической маске, прилаженной к телу великанши расы, отличной от нашей собственной. Все поведение этого странного создания было решительно женское.

Тылювия был так стыдлив, что всякий раз, как задавался сколько-нибудь нескромный вопрос, можно было видеть, как румянец пробивается через слой лежащей на его лице грязи, и он закрывал глаза рукавом, как какая-нибудь шестнадцатилетняя девушка. В. Г. Богораз слышал, как он болтал с соседками самым бабьим образом, и даже видел, как он обнимал маленьких детей с явной завистью к радостям материнства. Человеческий муж Тылювии был невысокий парень, по крайней мере на полголовы ниже своей жены, но тем не менее здоровый и сильный, хороший борец и бегун и во всех отношениях нормальный, вполне уравновешенный человек. Он приходился двоюродным братом Тылювии, так как превращенные шаманы предпочитают выбирать мужей среди ближайших родственников. Разделение труда между ними следовало общим правилам. По вечерам Ятиргин сидел в безделии внутри полога, тогда как Тылювия хлопотал снаружи над очагом и ужином. Ятиргин получал лучшие куски мяса, а превращенная «жена», согласно обычаю, должна была довольствоваться объедками и костями. В более серьезных домашних делах голос «жены» был, однако, преобладающим. Соседи рассказывали курьезную историю, как однажды, когда Ятиргин за что-то рассердился и хотел наказать свою громадную жену, она неожиданно дала ему такой могучий пинок ногою, что он вылетел из полога головой вперед. Это доказывает, что женственность Тылювии была больше кажущейся, чем действительной. В детстве Тылювия рос вполне нормально, но при переходе в юношество заболел тяжелой и продолжительной болезнью, от которой избавился пением и игрою в бубен; тогда он впервые получил шаманское вдохновение и вместе приказание превратиться в женщину. В. Г. Богораз присутствовал при камлании Тылювии, но оно не представляло ничего особого, за исключением того, что в нем деятельную роль играл муж-кэлэ.

Другой шаман превращенного пола, которого встретил В. Г. Богораз, был Эчук, человек лет 40, высокий и сильный, довольно нескромный в обращении и не стесняющийся в выражениях. Он хвастался, что благодаря содействию кэлэ-покровителя может из собственного тела родить двух сыновей. Третий превращенный, которого видел В. Г. Богораз, Кеулин, был старик 60 лет, вдовец, жена которого родила ему нескольких детей. В то же время люди уверяли, что он имел мужского любовника, с которым прожил больше 20 лет и который теперь тоже умер, так что Кеулин был вдвойне вдовец. Он носил женское платье, но на щеках его пробивалась седоватая борода, а на голове было слишком мало волос, чтобы их можно было заплести в косичку. Кеулин был полный бедняк, и даже шаманская сила у него в значительной степени пропала. Тем не менее, он, как говорили, уже имел нового любовника, тоже старика, жившего с ним в одном доме. Два остальных превращенных, которых В. Г. Богораз знал лично, были молодые люди, жившие при родителях. Один из них был проворный молодой парень, очень ловкий олений пастух, но его обвиняли в том, что он развратил всех своих молодых товарищей, которые преследовали его своими ухаживаниями, к большому ущербу и обиде законных красавиц лагеря. Другой был болезненный человек, про которого, однако, говорили, что он серьезно высматривает себе мужа. Оба были так «стыдливы», что тщательно избегали каких бы то ни было расспросов. По рассказам, В. Г. Богоразу был известен еще один превращенный, имевший женственное лицо, с длинными волосами и вполне усвоивший женскую манеру говорить. Он совершенно переменил свой пол с самого начала шаманского призвания.

Женщин, превращенных в мужчин, В. Г. Богораз лично не наблюдал, но о двух из них он собрал довольно подробные сведения. Первая была вдова средних лет, имевшая трех детей-подростков. Сперва она получила «вдохновение» более обычного рода, а потом духи пожелали превратить ее в мужчину. Она тогда обрезала свои волосы, оделась в мужское платье, приняла мужское произношение и даже научилась в очень короткое время владеть копьем и стрелять из ружья. Наконец, она захотела жениться и легко нашла совершенно молоденькую девушку, которая согласилась сделаться ее женой. Превращенная обзавелась икрой (gastrocnemius) от оленьей ноги, прикрепляемой на широкой кожаной повязке к животу, и употребляла ее вместо мужского члена (оленьей икрой чукотские женщины пользуются для удовлетворения противоестественного порока). Спустя несколько времени превращенный муж, желая иметь детей от своей молодой жены, вступил в соглашение о «переменном браке» с одним молодым соседом, и в течение трех лет действительно родились два сына. Согласно чукотскому пониманию переменного брака, дети считались законными детьми превращенного мужа; и таким образом превращенная раньше была матерью, а потом стала отцом. Другая превращенная была молодая девушка, которая тоже одевалась по-мужски, носила копье и даже хотела принять участие в мужской борьбе. Пася стада, она пыталась убедить одну из молодых пастушек выйти за нее замуж. При более близком знакомстве она пыталась ввести тот же инструмент из оленьей икры, привязанной к повязке, но тогда была отвергнута своей, так сказать, невестой. Это случилось немного лет тому назад, и превращенная, как говорят, нашла потом другую невесту, с которой живет теперь в местности у верховьев Чауна.

У коряков превращение пола в настоящее время уже не практикуется, и В. И. Иохельсону не пришлось встретить ни одного превращенного, но полное исчезновение этого обычая, по-видимому, принадлежит сравнительно недавнему прошлому. Несколько лет тому назад умер шаман, который два года носил женское платье по приказанию духов, но затем, не будучи в состоянии достигнуть полного превращения, выпросил себе позволение вернуться к мужской одежде с тем, чтобы носить женское платье лишь во время шаманских сеансов. Память о превращенных настолько свежа у коряков, что они могли сообщить В. И. Иохельсону разные подробности об этом и, между прочим, подтвердили сведения Крашенинникова о том, что превращенные могли проникать в подземную юрту, подобно женщинам, нижним ходом, тогда как для мужчин это считалось большим унижением. Превращенные шаманы, равно как, впрочем, и женщины-шаманки, считались могущественными [Иохельсон, 1905—1908, с, 52—53].

В коряцкой мифологии сказания о превращенных играют очень видную роль. Иногда превращение тяготит самого превращенного, но он не может от него избавиться и тщетно ищет средств вернуть свой прежний пол. Так, Илла, племянник Большого ворона, временно превратившийся в женщину и отвергнутый Речным человеком, отказавшимся провести с ним ночь, мстит последнему превращением его в женщину. Речной человек, тяготясь своим положением, отправляется к Илле и спрашивает его, как можно опять превратиться в мужчину, но не получает ответа. Тогда Речной человек просит свою жену нататуировать ему лицо, чтобы понравиться Илле и получить от него нужные сведения, но это средство не помогает, а наоборот, вызывает насмешку со стороны Иллы. Дело кончается тем, что родные Речного человека, стыдясь его, покидают его, и он остается слугой у Большого ворона [там же, с. 304|. В этих мифах, помимо превращенных мужчин, часто фигурируют превращенные женщины, а в одном мифе происходит женитьба превращенной женщины на превращенном мужчине. Мужчина, сам Большой ворон, играющий такую выдающуюся роль в коряцкой мифологии, превращается в женщину, он подвергает себя полному оскоплению; из penis'a он делает футляр для иголок, из testicula — наперсток, из scrotum — рабочую сумку. Затем он отправляется к чукчам и живет у них, отвергая все предложения молодых людей, желавших взять его в жены, пока не является Мити, женщина, превратившаяся в мужчину, одетая в мужское платье и сделавшая себе penis из каменного молотка. Она женится на Большом вороне и предварительно, по чукотскому обычаю, отрабатывает за него. Дело кончается, впрочем, тем, что у Большого ворона все его принадлежности возвращаются на свое место, они начинают «делать, как прежде делали», и обмениваются платьями [там же, с. 323].

Превращение пола интересует нас прежде всего как этнографический факт. Камчадалы, коряки и чукчи занимают совершенно особое положение среди племен Азиатского материка, и превращение пола принадлежит к числу тех фактов, в которых проявляется культурная связь между этими народами и народностями Северной Америки. Действительно, русским инородцам, принадлежащим к урало-алтайской семье и составляющим главную массу населения Северной Азии, превращение пола совершенно чуждо. Конечно, у них, как везде, возможны и действительно бывают случаи полового извращения не только у мужчин, а и у женщин, но дело этим и ограничивается. Все дело здесь в патологических особенностях развития отдельных лиц, и примеры половых извращений у каких-нибудь якутов или тунгусов могут представлять интерес больше для психиатра, чем для этнографа, потому что тут нет фактов, говорящих о жизни народа как целого. Разница в данном случае не только количественная. В некоторых провинциях Японии гомосексуальные отношения между мужчинами распространены очень широко и, вероятно, встречаются чаще, чем у чукоч, и все-таки превращения пола в Японии нет. У чукоч и их соседей мы имеем дело не просто с половыми извращениями отдельных лиц, а уже и с реакцией на это со стороны племени, выразившейся в создании своеобразного института. Да и с чисто психиатрической точки зрения превращение пола у чукоч именно полнотою превращения выходит за рамки половых извращений в буквальном смысле слова.

В Северной Азии параллелей превращению пола у чукоч, коряков, камчадалов и, может быть, курилов мы найти не можем (В. Г. Богораз [Богораз. 1907, с. 45] сообщает об одном старике, русском колымчанине, которого можно было бы причислить к числу превращённых: он носил женское платье, выполнял женскую работу и вообще «действовал как женщина всю свою жизнь; о себе он говорил всегда в женском роде, соседи называли его "жупан", как и чукотских превращенных». Этот факт остается единичным, и, кроме того, тут могло быть прямое влияние чукоч; В. И. Иохельсон [Иохельсон, 1905—1908, с- 53, примеч. 1] видит следы превращения пола шаманов в том, что у тунгусов, юкагиров, а иногда и у якутов шаманы при своих молениях надевают некоторые принадлежности женского костюма; далее, в том, что шаман не может лежать на правой стороне юрты, запретной для женщин, в том, что он может, в отличие от простых мужчин, входить в дом только что родившей женщины и т.д., но мне эти сопоставления не представляются вполне убедительными.), но зато их сколько угодно в Америке и прежде всего у береговых племен запада. Один из первых, если не первый из русских авторов, писавших об алеутах, капитан Левашев, уже сообщает об алеутах, что «жен имеют они по своему достатку, «по одной, по две, по три, по четыре и более, а сверх того и одного мужчину, какой в камчатской истории назван жупан» (цит. по [Соколов, 1852, с. 98]).

Лангсдорф говорит о том же подробнее: «Отдельные красивые молодые мальчики часто воспитываются совсем по-женски и обучаются всем девичьим делам; борода у них своевременно тщательно вырывается, и они татуируются вокруг рта, как женщины; они носят украшения из бус на руках и ногах, подвязывают и подрезают волосы на „женский манер" и во всех смыслах занимают место наложниц». Далее Лангсдорф сообщает, что подобная распущенность нравов идет с древнейших времен и что этих людей называют «шопанами» [Лангсдорф, 1812, т. II, с. 43). Про другое эскимосское племя — коняг, или жителей острова Кадьяка, старинный путешественник Давыдов пишет: «Здесь есть мужчины с вышитыми бородами, отправляющие единственно женские работы, живущие всегда с женщинами и, подобно им, имеющие у себя мужей, иногда и по два. Таковых называют ахнучиками. Люди сии не токмо не в презрении, но, напротив того, в селениях их слушаются, и они бывают колдунами. Коняга, имеющий вместо жены ахнучика, считается даже счастливым.

Отец или мать назначает сына в ахнучики с самого еще ребячества, если он покажется им похожим на девочку. Иногда отец или мать загадывают наперед, что у них родится дочь, и если в предположении своем обманутся, то сына делают ахнучиком» [Давыдов, 1810, ч. II, с. 51—52]. Сарычев, со своей стороны, описывает сорокалетнего весьма безобразного мужчину, который «одет был в женское платье, лицо у него вышито, а в носу у него повешены серьги из бисеру» и который, по словам промышленника, заступал место жены у одного «молодого островитянина» и исправлял все работы, «приличные женскому полу» [Сарычев, 1802, ч. II, с. 33]. Лангсдорф же, не входя в подробности, просто констатирует, что «мужские наложницы (die mannlichen Concubinen) на Кадьяке видны чаще», чем у уналашкинских алеутов [Лангсдорф, 1812, ч. II, с. 58]. Из позднейших авторов лично таких превращенных видел Холмберг, хотя он уже констатирует, что в его время подобные факты были «nicht mehr so allgemein» («уже не типичны»), как раньше [Холмберг, 1855, с. 401].

Что превращение пола часто встречалось в Америке, это факт общеизвестный, хотя мало исследованный. Уже первые испанские завоеватели натолкнулись на это любопытное явление и неоднократно отмечали его. Вот, например, показания Кастанеды, историографа экспедиции Коронадо. Говоря о tahus, наиболее цивилизованном из трех племен провинции Кульякан в Новой Галиции, он сообщает: «среди них есть мужчины, одетые по-женски, которые вступают в брак с другими мужчинами и служат им женами». Про pasaxes, более грубое племя той же провинции, он говорит более кратко: «они большие содомисты»; у tahus провинции Петлатлан (севернее предыдущей) констатируется «большая содомия», еще более северные племена у реки Suya опять характеризуются как «большие содомисты» [Уинт шип, 1896, с. 513—516], так что в конце концов Кастанеда счел даже нужным отмечать, что у таких-то племен (cibola, tigueux) содомии нет.

Показания старинных авторов находят полное подтверждение в наблюдениях новейших исследователей, и в конце концов примеров превращений мужчин в женщин у американских племен накопилось столько, что Ратцель счел возможным высказать мнение, «что мужчины в женском платье вряд ли отсутствовали у какого-либо из племен Северной Америки» [Ратцель, 1885—1888, т. I, с. 562], а другому автору эти примеры дали повод говорить об «эпидемической склонности к подражанию» [Шульпе, 1900, с. 162]. Наиболее подробный подбор фактов подобного рода дает работа берлинского приват-доцента Карша [Карш, 1901, т. III, с. 72—201], и, хотя он далеко не исчерпал предмета, собранный им материал является очень красноречивым. Превращение мужчин в женщин, оказывается, встречается по всему Американскому континенту, от эскимосов на севере до патагонских племен у берегов Магелланова пролива на юге, одинаково у высокоцивилизованных мексиканцев и у самых малокультурных племен. Вот перечень племен и местностей Северной Америки, для которых Карш констатирует превращение мужчин в женщин: chippewa, illinois, nadouessi (то же, что dacota), cree, blackfeet, sauk, irokeses, choctaw, arikara, natchez, dakota, oto, osagen, kansa, fall-indianer (atsina, алгонкинское племя), rees-indianer, monnitari (hidatsa), mandan, crow, assiniboin, sahaptin, seliph, pueblo, shoshonee, различные эскимосские племена, в том числе алеуты и коняги, племена Орегона, Вашингтона, Соноры и т. д.

Перечень этот отнюдь не исчерпывающий, но уже и он показывает, что превращение пола было знакомо самым разнообразным отделам американской расы и что оно отнюдь не ограничивалось племенами, прилежащими к Тихоокеанскому побережью; в самом деле, если даже оставить в стороне ирокезов, у которых превращение пола было, по-видимому, результатом влияния соседей, в вышеприведенном списке имеется много алгонкинских и сиуских племен, есть племена мускогийские, каддоанские и т. д., все отделы, совершенно чуждые культурному району Тихоокеанского побережья. Распространенности самого явления соответствует и обилие терминов, прилагавшихся различными племенами для обозначения мужчин, превращенных в женщин: agokwas, bardaches, bote, burdash, camayoas, cudinas, cusmos, joyas, maricones, mihdaska, mujerado и т. д. Значение этих терминов, впрочем, во многих случаях было более или менее одинаково: так, «bote» значит буквально «ни мужчина, ни женщина», «burdash» — «полумужчина, полуженщина» и т. д.

Характер собранных Киршем фактов таков, что показывает, что мы имеем дело не с простыми индивидуальными отклонениями от нормы, а с чем-то большим, до известной степени освященным обычаем и регулируемым некоторыми правовыми нормами. Так, у illinois превращенные уже не могли одеваться в мужское платье, носить мужские имена, участвовать в мужских занятиях, например в охоте. У nadouessi превращенные могли ходить на войну, но должны были при этом пользоваться в качестве оружия только дубинами, употребление же лука и стрел было им запрещено; они могли петь на известных празднествах, но не могли танцевать.

Во многих случаях превращение приписывается тому или другому духу, овладевшему человеком; иногда это женское божество, обитающее на луне (У племен sauk и dakota: первое принадлежит к алгонкинской группе, второе — к сиуской. Не находится ли в связи с подобными верованиями сообщаемый В. Г. Богоразом [Богораз. 1907, с. 448—449] факт, что у чукоч шаман, желающий получить особую силу, выходит на двор и обращается за помощью к луне: "О, луна! Я покажу тебе мои тайные части. Сжалься над моими тревожными мыслями. У меня нет тайн от тебя. Помоги мне!"?) и находящее величайшее удовольствие в том, чтобы вносить путаницу в стремления мужчин; иногда же это какой-то безличный дух.

Характерен в своем роде приводимый Каршем рассказ одного путешественника: в племени oto был один великий воин, которого по возвращении из одного похода постигла судьба в образе сна. Утром он был как бы преображенный, собрал семью и объявил, что ему во сне явился Великий Дух, что он должен сложить с себя воинское звание и надеть на себя женское платье. Его слушали со смущением, указывали на его великое воинское имя, но ничто не могло отклонить его от принятого решения; он тотчас же объявил племени свое непреклонное решение, и волей-неволей с ним пришлось согласиться.

Отношение к таким превращенным не всюду одинаково. У одних народов их презирают, у других, наоборот, высоко почитают или скорее боятся, как одержимых могущественным духом, у третьих «преобладающее отношение к ним — чувство сожаления, как к людям, возложившим на себя во исполнение воли божества тяжелую обязанность и отказавшимся от своей природы». С превращенными нормальные мужчины вступают в регулярные браки и местами даже предпочитают их в качестве жен, ввиду их большей физической силы и способности выполнять трудные работы. Не вдаваясь в подробности, в изобилии сообщаемые старинными путешественниками, я заимствую из работы Карта описание превращенных у сиуского племени crows, сделанное сравнительно недавно (1889 г.) врачом Польдером. Превращенные здесь носят специальное название «bote» («ни мужчина, ни женщина»); всех их было пятеро, при общей численности всего племени, по переписи 1890 г., в 2287 душ. Превращенные составляли как бы особый класс: они не только вели знакомство между собою, но и поддерживали дружественные отношения с себе подобными из других племен.

Они носили женское платье, расчесывали волосы с пробором посредине и заплетали их по-женски, усваивали себе женский голос и жесты и проводили время среди женщин, как будто принадлежали к числу последних; однако их голос, черты лица и вся фигура не настолько утрачивали все мужские особенности, чтобы внимательному наблюдателю трудно было отличить превращенного от женщины. Они занимались женскими работами по уборке комнат и посуды с такой охотой и ловкостью, что нередко находили себе работу и у белого населения. Женский костюм обыкновенно надевался с детства и равным образом рано же усваивались женские нравы, но вполне своему призванию «bote» отдавался только со времени наступления половой зрелости. Одного маленького ученика, воспитывающегося в специальной школе для индейцев, нередко захватывали на месте преступления, когда он надевал на себя тайком женское платье; всякий раз его наказывали, но, выйдя впоследствии из школы, он кончил все же тем, что обратился в «bote», и оставался с тех пор верен этой профессии.
Один из превращенных описан Гольдером сравнительно подробно, причем необходимо отметить, что для детального осмотра и исследования пришлось преодолеть значительное сопротивление.

Превращенный был прекрасно сложенный субъект, 33 лет от роду; рост его был 5 футов 8 дюймов (т. е. 172, 72 см.), вес — 158 англ, фунтов (т. е. 71, 67 кг.); волосы его имели длину 24—26 дюймов; на теле волос не было, что, впрочем, свойственно всем вообще индейцам; грудные соски были столь же малы, как у всякого другого мужчины. Когда превращенный снял часть одежды, прикрывавшую половые органы, он придал своим ляжкам такое положение, что они совершенно скрыли половые органы. Подобное движение Гольдер наблюдал только при исследовании стыдливых женщин, и у них оно легко достигало цели вследствие более глубокого помещения половых частей и большей округленности ляжек; но и превращенный проделывал подобный кунштюк в совершенстве, быть может, вследствие особенностей в строении своих ляжек, в которых Гольдер нашел женскую полноту, или вследствие ловкости, достигнутой практикой. Во всяком случае, при сжатых ляжках и penis, и scrotum с testiculi были совершенно невидимы, и разве при самом близком присматривании можно было бы определить пол осматриваемого лица. Превращенный, который мылся обыкновенно вместе с женщинами, уверял, что до сих пор никто не видал его половых органов, и согласился показать их, только взяв с Гольдера обещание, что он никому не расскажет о том, что видел.

Половые органы превращенного были, может быть, несколько малы для его крепкой фигуры, но в общем вполне нормальны. Penis в спокойном состоянии имел четыре с половиной дюйма длины (т. е. 11, 43 см) и три с половиной дюйма в окружности (т. е. 8, 89 см); praeputium и glans — нормальны, каждое из testiculi имело величину небольшой миндалины; растительность, как вообще у индейцев, редкая и короткая. Сам превращенный уверял, что он никогда не имел половых сношений с женщинами, но, по словам других индейцев, подобные случаи бывали. В течение двух лет этот превращенный жил в постоянной связи с одним и тем же индейцем, играя женскую роль, но это не есть нормальное состояние, потому что он готов отдаться всякому мужчине, пожелавшему того.

III

Для правильного суждения о рассматриваемом явлении необходимо помнить, что оно отнюдь не имеет универсального характера и что пределы его распространения, хотя и очень широки, все же имеют довольно определенные границы. Конечно, при отсутствии специальных исследований трудно утверждать на основании простого отсутствия в литературе указаний, что в каком-нибудь данном племени ничего подобного превращению пола не существует, но если мы будем брать не отдельные племена, а более широкие деления человеческого рода, тогда умолчания литературных источников приобретают иной характер.

Нельзя, конечно, объяснять простой случайностью, что в то время как в литературе, посвященной американским индейцам, будут ли то рассказы старых путешественников или исследования новых этнологов, мы находим массу указаний на превращение пола, африканская, например, литература, наоборот, хранит по этому поводу молчание. Для доказательства этого положения мне нет надобности ссылаться на свое, во всяком случае недостаточное, знакомство с американской, африканской или австралийской литературой, а можно ограничиться ссылкой на того же Карша. Этот автор ставил себе до известной степени целью реабилитацию гомосексуальных отношений; его задачей было доказать их естественность и распространенность среди самых разнообразных рас, но именно собранные им же факты доказывают обратное. Например, для африканского материка, не считая отдельных единичных случаев педерастии, Карш мог указать только на пассивных педерастов, одетых в женское платье, у занзибарских негров, где мы легко можем предположить влияние арабов, и на широкое распространение педерастии в Дагомее, где она