ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В воскресенье, после утренней мессы, Элис с детьми переоделись в старую одежду. Вооружившись кистями, большой жестяной банкой с розовато-лиловой краской, маленькой баночкой белил, серебристой лаковой полировкой и всевозможными чистящими средствами, они дружно зашагали к салону Миртл.

Даже Орла, которая всегда неохотно соглашалась помочь, искрилась энтузиазмом.

— Девочки в школе умрут от зависти, когда я скажу им, что нам принадлежит парикмахерская, — хвастливо заявила она.

— Она не совсем принадлежит нам, дорогая. Я просто арендую ее, — поправила ее Элис.

— Ох, мам, это одно и то же.

Бернадетта Мойнихэн появилась как раз в тот момент, когда Элис отпирала двери. На ней были старые брюки, а волосы убраны под жоржетовый шарф. Она широко улыбнулась:

— Как раз вовремя.

Элис улыбнулась в ответ:

— Спасибо за помощь, Берни.

— Я ни за что на свете не согласилась бы пропустить такое событие. Что мне делать?

— Можно мне начать красить стены, мам? — умоляющим голосом спросила Фионнуала.

— Пока нет, дорогая. Сначала нужно все кругом вымыть и вычистить, включая кухню. Грязь тут копилась годами, а на туалет во дворе вообще страшно смотреть. Мне всегда было стыдно, когда клиенты спрашивали, могут ли они им воспользоваться. Если мне самой хотелось туда, я бежала домой и пользовалась нашим.

Бернадетта вызвалась вымыть туалет.

— Ты же не можешь поручить это девочкам, а тебе самой нужно быть здесь, чтобы присматривать за всем, — объяснила она.

— Хорошо, Берни. Ты прелесть. Где-то тут есть отбеливатель. — Элис распределила задания. — Фиона и Орла, вы моете стены, Маив, вычисти раковины, моя хорошая. Кормак… — Она попыталась придумать занятие для пятилетнего малыша. Кормак в ожидании глядел на нее, широко распахнув голубые глаза и наморщив от напряжения свой маленький лоб. Он был таким восхитительным мальчуганом! Не в силах устоять, она подхватила его на руки и крепко прижала к себе. — А ты будешь вытирать для своей мамочки кожаные кресла. — Кресла были не кожаными, а из кожзаменителя, и она собиралась заменить на них обивку.

Во время работы все радостно напевали, в основном старые военные песни: «Беги, кролик, беги», «Мы снова встретимся», «Мы собираемся повесить белье на линии Зигфрида»…

В половине двенадцатого они сделали перерыв, чтобы перекусить бутербродами с колбасным фаршем и лимонадом. К часу дня Маив, которая вообще быстро уставала, совсем пала духом, а Орла пожаловалась, что по горло сыта уборкой. Кормак с ногами взобрался на кресло и играл с большой старомодной кассой, которую Элис считала когда-то совершенно лишней в парикмахерской. Фиона отскребала кухню, горя нетерпением добраться до кистей и краски. Закончив мыть туалет, Бернадетта подметала двор. Элис отполировала сушилки до зеркального блеска, хотя с облупившейся по краям краской она ничего не могла поделать.

— Когда мы будем обедать? — поинтересовалась Орла.

— В четыре часа. Я ведь говорила тебе, что сегодня обед будет поздно. Иди домой, если хочешь. Ты тоже, Маив. С минуты на минуту должен прийти дедушка, чтобы покрасить потолок.

— Ой, мам! — раздался из соседней комнаты крик Фионы. — Я хотела покрасить потолок сама.

— Ты можешь красить стены, моя дорогая. Для потолка требуется опытная рука. Однажды я красила потолок в кухне, и все закончилось тем, что я только перемазалась краской и стала похожа на пугало.

Маив отправилась домой почитать книгу, но Орла решила остаться, как только узнала, что придет дедушка. Они снова сделали перерыв, прикончив последние бутерброды, и Элис приготовила чай на фантастически чистой кухне.

— Ты просто замечательно управилась с плитой, — похвалила она Фиону. — Она выглядит как новая.

— Можно я теперь начну красить стены?

— Нет пока, милая, — терпеливо ответила Элис. — Но вот что ты можешь сделать: поднимись наверх и поищи какие-нибудь старые простыни, которые можно было бы расстелить внизу, пока дедушка будет красить потолок. Мы ведь не хотим забрызгать краской все кругом.

— А что ты собираешься делать со вторым этажом, Элли? — поинтересовалась Бернадетта.

— Что ты имеешь в виду? — непонимающе уставилась на нее Элис.

— Только то, что это квартира, моя золотая. Ты можешь сдавать ее, чтобы заработать несколько лишних шиллингов в неделю. Если ее прибрать, то там будет очень мило и уютно. Это может… — Она запнулась.

— Может что?

Берни искоса взглянула на Фиону и подождала, пока девочка выйдет из комнаты.

— Это может стать квартирой для того, кто наградил тебя вот этим ! — Она показала на синяк на щеке своей подруги, который из фиолетового постепенно превращался в желтый.

— Берни! — задохнулась Элис.

— Я любила Боба до безумия, но он бы вылетел в дверь как пуля, если бы посмел тронуть меня хоть пальцем. — Бернадетта скрестила руки на груди и окинула Элис суровым взглядом. — Скажи, он часто бьет тебя или кого-нибудь из детей?

— Он никогда не бил детей!

— Могла бы ты себе представить всего год назад, что он поднимет на тебя руку?

— Ну, нет, — потерянным голосом проговорила Элис.

— Это неправильно, Элис. Ни одна женщина не должна мириться с подобным насилием.

Элис не успела ничего ответить — на двери надтреснуто звякнул колокольчик и вошел ее отец. Он влез в грязный комбинезон и принялся красить засаленный потолок в ослепительно-белый цвет.

Элис с изумлением заметила, что Бернадетта порозовела и словно лишилась дара речи — ее подруга с восьми лет была влюблена в Дэнни Митчелла.

Наконец Фиона добралась до кисти и начала красить стены. Элис принялась срывать грязный, отслуживший свой век линолеум, ей помогали Кормак и Орла — завтра в восемь утра должен был прийти мастер, чтобы настелить новый линолеум, купленный в кредит на Стэнли-роуд: черного цвета с кремово-мраморным отливом. Она ни за что не пожелала бы видеть такой у себя дома, но для парикмахерской он подходил прекрасно.

Она купила еще отрез кружевной ткани на занавески и два абажура, которые собиралась повесить после того, как краска высохнет. Элис почувствовала, как ее охватывает радостное возбуждение. Когда все будет закончено, парикмахерский салон будет выглядеть просто потрясающе.

Бернадетта и Дэнни вместе со всеми вернулись на Эмбер-стрит пообедать. На этот раз мрачная физиономия Джона не могла испортить им настроение за обеденным столом: все были слишком полны впечатлений о парикмахерской и о том, что они с ней сделали.

— Как ты ее назовешь, мам? — поинтересовалась Маив.

— Ну как, «Салон Миртл», дорогая. Я не думала о том, чтобы сменить название.

— Мне кажется, ты должна это сделать, — заметила Бернадетта.

Дэнни кивнул:

— И мне тоже.

— Почему бы тебе не назвать его «У Элис»? — предложила Орла.

Элис подумала, что это название звучит как-то нескладно. Ну как можно быть такой глупой — даже не подумать о новом названии и о том, что в аренду входит и квартира наверху! «Ты глупа как пробка, Элис Лэйси», — сказала она себе.

— Ты можешь назвать его «Парикмахерский салон Лэйси», — сказала Фиона.

— В этом что-то есть, — одобрила идею Бернадетта.

Дэнни согласился, что такое название звучит классно, Маив нашла его великолепным, Кормак отметил, что оно подходит по стилю к кружевным занавескам [3] . Элис выглядела довольной, Джон попросту нахмурился, а Орла скривилась, недовольная тем, что приняли предложение Фионы, а не ее.

Фиона же сияла. В сущности, она окрестила парикмахерскую и очень гордилась собой.

После того как со стола все убрали и перемыли посуду, Бернадетта объявила, что идет домой. Дэнни вызвался проводить ее до Ирлэм-роуд.

— В этом нет необходимости. — Бернадетта снова порозовела. Она никогда не умела вести себя с Дэнни Митчеллом.

— Собственно, я кое о чем хотел спросить вас, — сказал Дэнни, когда они вышли на улицу. — Откуда взялся этот синяк на лице у Элис? Она утверждает, что наткнулась на дверь, но я не очень-то верю ей.

— Это Джон поставил ей его. — Бернадетта не испытывала ни малейшего желания оберегать Джона Лэйси от гнева его тестя. Она была слегка разочарована тем, что Дэнни вызвался проводить ее домой только потому, что хотел поговорить об Элис. — Это случилось в четверг вечером, когда Элис вернулась домой с чеком.

Дэнни негромко выругался:

— Я скажу ему пару слов при первой же возможности. Может быть, даже сегодня вечером. Элис говорила, что пойдет в салон повесить занавески, так что Джон скорее всего будет один.

Полагая, что делает доброе дело, Бернадетта рассказала ему о квартире над парикмахерским салоном.

— Я сказала, что она могла бы подойти Джону, но Элис и слышать об этом не хочет.

— И правильно. — Кажется, он больше дочери был поражен этим предложением. — Нельзя выгонять мужчину из его собственного дома, что бы он ни сделал, — возмущенно возразил он.

— Вот как! Даже если он уложит Элис в больницу или сотворит что-нибудь с детьми? — Она забыла о своем страхе перед ним и вышла из себя. Мужчины! Насколько бы мир был лучше без них! Был только один достойный их представитель, и тот погиб на войне.

— Так дела не делаются, — раздраженно ответил Дэнни. Он уже начал жалеть о том, что вызвался проводить Берни домой. Он всегда считал ее уравновешенной женщиной. Не привык он к тому, чтобы женщины возражали ему. Обычно они соглашались с каждым его словом.

— По-моему, самое время начать делать. Вы что, хотите сказать, что женщины рождаются для того, чтобы играть роль боксерской груши?

Он пришел в замешательство. Что можно ответить на это?

— Я не хотел сказать ничего подобного.

— Еще как хотели. Вы говорите, что женщину можно избить до полусмерти, и тут ничего нельзя поделать.

— Она всегда может уйти. — Он пожалел о своих словах, еще не успев вымолвить их, потому что эта маленькая особа разразилась саркастическим смехом.

— В таком случае, если Джон снова ударит вашу Элис, я предлагаю ей забрать детей и прийти жить к вам.

Оба кипели от негодования и прошагали остаток пути до Ирлэм-роуд в полном молчании.

* * *

Элис закончила развешивать белые кружевные занавески и представила себе, как будут реагировать клиентки, когда увидят завтра перемены в парикмахерском салоне Миртл. Она поправила себя: в салоне Лэйси . Ей придется обратиться к художнику, чтобы сменить вывеску над окном; она постаралась отогнать от себя мысль о том, что было время, когда эту работу с удовольствием выполнил бы Джон.

Ей предстояло сделать еще массу вещей — например, купить новые полотенца, розовато-лилового цвета, если такие найдутся. И еще нужны часы, хотя бы маленькие, дешевые — и как только Миртл удавалось все эти годы обходиться без них? Кроме того, она собиралась напечатать расценки на маленьких карточках, наподобие свадебных приглашений.

В радостном предвкушении она потерла руки. Ей придется нанять помощницу, чтобы та делала то, чем она сама занималась раньше. Идеальным вариантом было бы найти женщину, у которой дети уже ходили бы в школу, потому что Фионнуала изъявила горячее желание приходить работать к матери после занятий и по воскресеньям.

Все картинки с изображением потрясающе красивых причесок, которые Миртл ни за что на свете не смогла бы сделать, убрали, когда красили стены. Теперь Элис начала прикреплять их канцелярскими кнопками, вместе с рекламой шампуней, лосьонов для укладки и прочего. Руки и тело у нее ныли. И дело не только в том, что сегодня ей досталось работы; с четверга она спала на короткой и очень жесткой кушетке в гостиной, а это было чертовски неудобно.

Так долго продолжаться не могло, но Элис снова запретила себе думать об этом. Она уселась под сушилку и принялась удовлетворенно разглядывать салон Миртл — Лэйси . Завтра он будет выглядеть еще лучше, когда положат новый линолеум.

* * *

На противоположной стороне улицы, подальше от света фонаря, маячила темная фигура человека, наблюдавшего за работающей женщиной. Он видел, как она присела под средней из трех сушилок, видел, какой радостью осветилось ее лицо, когда она обвела взглядом салон, который, как вынужден был он признать, чрезвычайно изменился к лучшему.

У Джона Лэйси кружилась голова от любви к этой женщине — его жене, и в то же время он испытывал приступы гнева и ревности, которые в эти дни так легко одолевали его. Проклятый салон занял его место в сердце Элис, но винить в этом он мог только самого себя.

Впервые в жизни он почувствовал желание напиться, напиться до потери сознания и забыть обо всем. Такое случилось с ним лишь однажды — на свадьбе приятеля, когда ему было восемнадцать. Ощущение было не из приятных, но именно сейчас мысль о том, чтобы забыться, казалась чертовски привлекательной.

Куда же пойти, чтобы достичь соответствующего состояния? Только не в пивной бар, где его знали, и не в какое-нибудь тихое респектабельное место, где могли увидеть его лицо. Лучше всего отправиться в одну из этих дешевых и шумных пивнушек на Док-роуд. Обычно в них не протолкнуться от иностранных моряков и проституток. Там на него никто не обратит внимания.

Джон бросил последний взгляд на Элис, поднял воротник пальто, надвинул глубже шляпу, чтобы скрыть свое изуродованное лицо, и поспешил к докам.

* * *

Дэнни Митчелл направлялся к своему зятю, чтобы перемолвиться с ним парой нелицеприятных слов. Он все еще негодовал, вспоминая свой разговор с Бернадеттой. Будь она старше, то непременно стала бы одной из этих тупоголовых суфражисток, которые приковывали себя цепями или наручниками к перилам, добиваясь избирательного права для женщин.

Но тут в его упрямой голове зашевелился червячок сомнения. Все-таки не совсем справедливо, что женщины лишены права голоса. В конце концов, что бы ни придумали эти идиоты-политиканы, оно одинаково касалось и женщин, и мужчин. А за труд женщин во время войны им вообще следовало ставить памятники при жизни. И если мужчина решил поднять руку на женщину, неужели она должна безропотно сносить это?

Дэнни беспокойно поежился. Его раздражало, что эта маленькая особа, которая, сколько он себя помнил, была лучшей подругой его дочери, заставляет его размышлять над такими неприятными вещами. Он чувствовал себя предателем мужской половины рода человеческого и попытался сосредоточиться на предстоящей встрече с Филлис Гендерсон. Филлис непременно умаслит его и вернет ему доброе расположение духа.

К его удивлению, когда он вошел в дом дочери, там везде горел свет, хотя никого не было видно.

— Есть кто-нибудь дома? — окликнул он.

— Только я, дедушка, — донесся сверху голос Кормака.

— Неужели тебя оставили одного? — воскликнул Дэнни, поднимаясь в чулан, где спал его внук.

— Папа сказал, что скоро вернутся мама или девочки. — Кормак сидел на кровати, слегка великоватая ему полушерстяная пижама была аккуратно застегнута на все пуговицы. Когда в комнатку вошел дед, мальчик отложил книгу, которую читал.

— Твоя мама будет очень недовольна, если застанет тебя одного. Я останусь с тобой, пока кто-нибудь не придет. — Дэнни присел на край узкой кровати. — Что ты читаешь, сынок?

— Я не совсем читаю , дедушка, — серьезно объяснил Кормак. — Я пытаюсь решать примеры.

У Дэнни отвисла челюсть. Пятилетний мальчик на самом деле штудировал учебник по арифметике . Сердце его исполнилось гордости. Подождите, он расскажет об этом Филлис и приятелям в пивном баре!

— Нужна помощь, сынок? — поинтересовался он, хотя, если речь заходила о чем-то более сложном, чем таблица умножения, помощь требовалась ему самому.

— Что это за слово? — Кормак перевернул страницу и указал на заглавие.

— Умножение. Это значит…

— Я знаю, что это означает, дедушка. Это значит «во сколько раз». Я просто не знал, как оно называется. На следующей странице тоже что-то… не знаю, как оно называется.

— Это деление на бумаге, с выписыванием всех промежуточных шагов. — Он начал думать, что его внук — гений. — Ты можешь делать все эти штуки — деление и умножение?

— Только с маленькими цифрами, — с грустью признался Кормак.

— А еще кто-нибудь в классе умеет это? — спросил Дэнни.

Кормак покачал своей светловолосой головкой.

— Вообще-то, дедушка, мне в школе немножко скучно. Я бы хотел, чтобы все было не так легко и просто.

«Его надо перевести в старший класс», — раздраженно подумал Дэнни. Он поговорит об этом с Элис, когда та вернется.

* * *

Неподалеку, на Ирлэм-роуд, Бернадетта Мойнихэн кипела от возмущения. Подумать только, все эти годы она сохла по такому ярому женоненавистнику! Даже когда она вышла замуж за своего любимого Боба, присутствие Дэнни Митчелла всегда смущало ее.

Все началось тогда, когда умерла его жена и Дэнни как будто потерял опору под ногами. Берни было восемь лет, столько же, сколько и Элис, и она решила выйти за Дэнни Митчелла замуж и заботиться о нем, когда вырастет. Ему было всего двадцать девять. Бернадетта взрослела — ей исполнялось двенадцать, шестнадцать, двадцать, но в ее глазах Дэнни оставался все тем же двадцатидевятилетним. Она мечтала о том, что однажды сравняется с ним, он заметит ее и попросит ее руки. Немало счастливых часов провела она, представляя, каково это — быть женой Дэнни Митчелла. Это была мечта, которой она не смела поделиться с Элис, ведь той могла не понравиться мысль о том, что лучшая подруга станет ее мачехой.

Потом Бернадетта встретила Боба Мойнихэна, и все мысли о Дэнни Митчелле вылетели у нее из головы, если не считать тех случаев, когда она сталкивалась с ним вплотную — тогда ее коленки начинали дрожать, а щеки покрывала предательская краска. Она молилась, чтобы Боб ничего не заметил, и он ничего не замечал.

Но теперь! Она окончательно разлюбила его. «Нельзя выгонять мужчину из его собственного дома, что бы он ни сделал», — вот как он выразился. Черт возьми! Берни поколотила бы Джона Лэйси сковородкой, окажись она на месте Элис, а потом вышвырнула бы его на улицу и сменила замки, чтобы он не смог вернуться.

Она ненавидела мужчин, ненавидела их всех до единого, и сильнее всего — Дэнни Митчелла.

* * *

За соседним столиком чернокожий мужчина притянул к себе на колени девушку и потрогал ее груди, прикрытые зеленым джемпером. Девушка засмеялась и отодвинулась. От пудры ее лицо приобрело оранжевый оттенок, а рот казался ярко-красным пятном. В ушах у девушки покачивались зеленые сережки размером с добрый булыжник.

— Эй, приятель. Обычно я не позволяю мужчинам делать это за просто так.

Мужчина оскалился, демонстрируя большие, очень белые зубы:

— Сколько ты берешь?

— Пять шиллингов, и я твоя на целых полчаса.

— Куда мы пойдем?

— На улицу, я покажу куда, но сначала дай-ка мне пять шиллингов.

Парочка ушла, и Джон Лэйси почувствовал жжение внизу живота. После десяти месяцев воздержания и полудюжины кружек пива ему отчаянно нужна была женщина. Раньше сама мысль о том, чтобы воспользоваться услугами проститутки, показалась бы ему отвратительной, но сейчас, вероятно благодаря выпитому, эта идея выглядела уже не такой отталкивающей.

Господи Боже! Неужели он и в самом деле намеревался пасть так низко? А почему бы и нет, собственно говоря? Войти в этот притон — поступок мужчины, которого не заботит, низко ли он пал. Здесь уже была драка — двое мужчин обнажили ножи и набросились друг на друга. Их вышвырнули вон, но после них осталась изрядная лужа крови. Драка произошла из-за женщины, костлявой молодой девицы с впалыми щеками и пустыми глазами, которая последовала за ними на улицу.

Местечко именовалось «Аркадия», и, когда он переступил порог большой квадратной комнаты с изъеденными червями балками и низким потолком, почерневшим от копоти и старости, оно напомнило ему сцену ада. Деревянный пол был посыпан опилками, вдоль стен стояли длинные столы со скамейками, покрытые пятнами и прожженные сигаретами. Как он и ожидал, зал был набит битком. В уши ему ударила волна шума. Мужчины и женщины надсадно орали во весь голос, стараясь перекрыть шум и гам, особенно выделялись пронзительные женские голоса. Прямо перед ним мужчина с черной повязкой на глазу взмахнул рукой над столом, и с десяток пустых стаканов полетели на пол. В воздухе стоял резкий запах грязных, немытых тел и дешевых духов. Под потолком висел тяжелый и сладкий дым — не только от табака.

Его первым побуждением было повернуться и уйти, но он вспомнил, что искал место, где его никто не знает. Какая разница, где напиться? Два часа спустя он понял, что его первый порыв был правильным. Он не был окончательно пьян, ничего не забыл и от выпитого пива совсем пал духом. Беда в том, что теперь жизнь казалась ему еще более жалкой, запутанной, более невыносимой, чем раньше. Здесь ему с трудом верилось в то, что он женат на прекрасной женщине и у него четверо замечательных детей.

Когда он входил сюда, секс был последним делом, что его заботило, но сейчас он не мог больше ни о чем думать. Как ни пытался, Джон не мог отвести глаз от вульгарно размалеванных женщин в облегающих платьях и коротких юбках. Он воображал, как проделывает с ними вещи, на которые никогда не осмеливался с Элис. Он представил себе, что делает с девушкой в зеленом джемпере чернокожий мужчина, и почувствовал, как напрягся у него член.

На скамью напротив скользнула женщина. «Нужна компания, дорогой?» — спросила она грубым, хриплым голосом. Женщина была вдвое старше его, ее волосы были выкрашены в неестественно рыжий цвет с каким-то лиловым оттенком, лицо ярко и безвкусно накрашено. Джон не мог оторвать глаз от ее грудей, которые почти вываливались из низкого выреза черной блузки, сквозь тонкий материал которой просвечивали соски. Под блузкой у нее ничего не было.

Он отрицательно покачал головой, хотя сердце у него стучало, как бешеное, и он сгорал от желания протянуть руку и коснуться этих выпирающих грудей.

— Нет, спасибо.

— Зашел поглазеть, что ли? — злобно ответила она и ушла, бормоча: — Педрила вонючий.

От него требовалось лишь немного мужества. Мужчины и женщины исчезали и вновь появлялись спустя полчаса, час, еще позже. Все, что нужно было сделать, это просто подойти к женщине — ничего не говоря показать деньги и кивнуть в сторону двери. Но он страшно боялся того, что даже эти падшие женщины оттолкнут его, увидев лицо. Хуже того, они могут взять деньги с тем же выражением отвращения на лице, которое, как ему казалось, он подмечал у Элис, хотя она категорически отрицала это.

Он пожалел, что отослал женщину, которая набивалась составить ему компанию — совершенно очевидно, что лицо Джона ее не беспокоило. Он подумал о том, чтобы найти ее и сказать, что передумал. Глаза его обшаривали переполненную комнату в поисках рыжеволосой, но ее нигде не было видно.

И тут Джон заметил девушку. Она сидела через два столика от него, скромно сложив руки на коленях и наклонив голову, как будто рассматривая что-то на столе. Волосы у нее были длинные и прямые, такие светлые, что казались почти белыми. Даже на таком расстоянии Джон разглядел ее большие серые глаза в обрамлении длинных светлых ресниц. Девушка подняла голову, словно почувствовав его взгляд, и их глаза встретились — глаза мужчины с обожженным лицом и девушки, которая казалась бы хорошенькой, если бы не уродливая заячья губа.

Уже после того, как они занялись любовью, он узнал, что ее зовут Клэр. Ей пришлось написать свое имя, потому что он не мог разобрать странные гортанные звуки, слетавшие с ее губ. У нее было расщепленное нёбо и губы, не прикрывавшие рта. Она отчаянно жестикулировала, показывая то на себя, то на него, черты лица при этом искажались от усилий. Когда он спросил, сколько ей лет, она начертила пальцем в воздухе: «двадцать».

Девушка понравилась Джону. Ему пришлось по душе то, что она никогда не улыбалась, потому что ему и самому долгое время было не до смеха. Он чувствовал, что ей так же, как и ему, жизнь кажется непосильной ношей. Он восхищался тем, что она не размалевала свое лицо и не напялила на себя вызывающую одежду — на ней были простое черное платье и черные туфли без каблука и совсем не было украшений. Она была очень чистой, а ее комнатка на верхнем этаже трехэтажного дома, стоящего сразу за углом от «Аркадии», опрятной и уютной.

Он не сотворил с ней тех отвратительных вещей, о которых мечтал, когда думал о других женщинах. Джон занимался с ней любовью так, как делал бы это со своей женой — нежно, даже с некоторой страстью, вполне удовлетворенный. Она не реагировала никак, только обхватила его ногами, но у него создалось впечатление, что ей не было противно.

Когда они закончили, ему показалось, что с плеч свалилась неимоверная тяжесть. В первый раз с тех пор, как он стал работать пожарным на вышке и увидел, как загорелся тот чертов корабль, Джон смог расслабиться. Он лежал рядом с ней на кровати, глядя, как в маленькое окошко заглядывает холодная луна. В темном небе мерцали звезды.

— Хочешь вернуться обратно в «Аркадию»? — спросил он, когда они спокойно лежали на кровати. Наверное, он мешал ей зарабатывать на жизнь.

Она отрицательно покачала головой и показала на дверь, словно хотела сказать, что он может уйти, если хочет.

— Не возражаешь, если я останусь? Я чертовски устал.

Закрыв глаза, она тихонько вздохнула, и он воспринял это как знак того, что она тоже устала.

Джон протянул руку и дотронулся до ее искривленных губ:

— Ты очень красивая.

Она повернулась к нему — в ее умных серых глазах светилось удивление. Казалось, она колеблется, но потом подняла руку и погладила его по обожженной щеке. Он решил, что может быстро привыкнуть к ее невнятному произношению, когда она неловко прошептала:

— А ты очень привлекателен.

* * *

Элис здорово разозлилась, когда, вернувшись домой, обнаружила, что Джон куда-то ушел. Она не возражала против этого, но он не должен был оставлять Кормака одного.

Ее отец считал, что Джон почти наверняка отправился куда-нибудь выпить:

— Это ему не повредит, если хочешь знать.

— Да, но он мог бы предупредить .

Дэнни ушел, надо сказать довольно поздно, на свидание со своей подружкой. Девочки вернулись домой. Элис приготовила какао с гренками, и они уселись у огня, безостановочно хихикая и рассказывая друг другу глупые шутки. Они так шумели, что Кормак сошел вниз посмотреть, что происходит, и выдал самую несмешную шутку:

— Почему цыпленок перешел через дорогу?

— Чтобы попасть на другую сторону! — хором закричали все.

— Ох, — выдохнула Маив, согнувшись пополам от смеха. — Как жаль, что папа редко уходит. Без него так весело. — Она покраснела, и все умолкли, сознавая, что она права.

— Ну, — сказала наконец Элис, — я думаю, нам пора ложиться спать. Я совсем вымоталась, а завтра мне рано вставать, чтобы встретить мастера, который будет стелить линолеум в салоне Миртл. — Ждать Джона не было смысла. С прошлого четверга они не перемолвились и парой слов.

— В салоне Лэйси, — напомнила ей Фионнуала.

— О да, Лэйси.

Элис мгновенно уснула на неудобной кушетке, и ее разбудило звяканье бутылок. Пришел молочник. Она вошла в гостиную в ночной рубашке и снова почувствовала прилив раздражения оттого, что Джон не развел огня, как он делал это обычно, прежде чем уйти на работу, — когда он будил ее с чашечкой чая в руках, но те времена давно миновали.

Она сама разожгла огонь, приготовила чай, разбудила Кормака, а потом и дочерей.

— Через минуту мне нужно уходить, — сказала она, обращаясь к трем девочкам с заспанными лицами. — Поручаю вам проследить, чтобы ваш брат съел свои кукурузные хлопья и прилично оделся для школы. Он имеет привычку забывать о жилетке, так что присмотрите за ним.

— Хорошо, мам, — хором откликнулись они, и она подумала, какие у нее замечательные дети и как хорошо и весело им было прошлым вечером без гнетущего присутствия их отца. «Может, он станет уходить почаще, чтобы пропустить стаканчик», — с надеждой подумала она.

Линолеум был очень дешевым, поэтому мастер порезал его в мгновение ока.

— Он долго не продержится, — предупредил он, — особенно в парикмахерской, где так много ходят.

— Это только временно, — заверила его Элис, — просто для того, чтобы придать салону приличный вид, пока я не приобрету что-нибудь стоящее.

Он пожелал ей удачи, пообещал порекомендовать парикмахерскую Лэйси своей супруге, и Элис дала ему шесть пенсов на чай.

— Вы сотворили настоящее чудо, Элис, — изумленно воскликнула первая клиентка, придя в назначенные ей девять часов утра на стрижку. — Розовато-лиловый, белый и черный прекрасно сочетаются.

В течение всего дня клиентки не уставали восхищаться переменами в салоне Миртл. «Теперь он называется «Парикмахерский салон Лэйси»», — сообщила им Элис. Она нисколько не смутилась, когда кто-то попросил разрешения воспользоваться туалетом. Сейчас в нем, по крайней мере, чисто, и, как только ей позволят средства, она покрасит там стены.

Вскоре после обеда в дверь просунула голову миссис О'Лири и поинтересовалась, нельзя ли будет выкроить время, чтобы подстричь Дэйзи. Она с удивлением оглядела салон:

— Он выглядит таким очаровательным и светлым, совсем как грот. После Рождества я дала себе клятву, что ноги моей больше здесь не будет, но теперь я рада, что в парикмахерской Глории на Марш-лейн были слишком заняты, чтобы принять нас. Завтра вечером у нашей Дэйзи концерт, и ей срочно нужна стрижка.

Дэйзи отбросила со лба золотистые кудри.

— Я играю эльфа, — объявила она.

— Боюсь, вам придется подождать немного. — Элис как раз заканчивала перманентную завивку, а под сушилкой сидела другая клиентка, которой надо будет уложить волосы. Она работала за двоих и чувствовала себя совершенно измотанной.

— Я вижу, вы совсем сбились с ног, — заметила, усаживаясь, миссис О'Лири. — Вам нужна помощница.

— Знаю. Я все собираюсь повесить объявление в окне, но за весь день не смогла выкроить времени, чтобы написать его.

— Я бы предложила себя, но нашему Кевину всего пять — он пошел в школу вместе с вашим Кормаком, — и мне не хотелось бы оставлять его и Дэйзи одних, чтобы они шатались по улицам, пока вы не закроетесь, да еще и по субботам. Сейчас Кевин с моей соседкой, но я ведь не могу просить ее каждый день. — Она скорчила гримаску. — Лишние деньги мне бы не помешали. Плата за танцевальный класс Дэйзи возросла, а ее костюмы вообще влетают нам в копеечку. Муж утверждает, что мы не можем позволить себе этого, и грозится прекратить занятия. Но учитель танцев говорит, что у девочки талант. — Она погладила Дэйзи по щеке. — Ты хочешь выступать на сцене, когда вырастешь, правда, дорогая?

— О да , мам, — согласилась Дэйзи.

— М-м, — задумчиво пробормотала Элис. Миссис О'Лири всегда была тщательно и опрятно одетой, у нее теплая улыбка и располагающие манеры. Она действовала на нервы Миртл, без нужды похваляясь Дэйзи и ее успехами в танцах, но Элис была согласна мириться и с худшей помощницей. И она сказала: — Собственно говоря, работать придется, только пока в школе идут занятия. В остальное время мне будет помогать Фиона. Вообще-то она должна прийти с минуты на минуту. А вот и она.

В салон влетела Фиона, горя нетерпением начать работать настоящим парикмахером. Она недовольно надула губы, когда Элис попросила ее подмести пол:

— О мам !

— Сделай, как я тебя прошу, дорогая. Пожалуйста. Ты еще не готова делать перманентную завивку. — Она повернулась к миссис О'Лири: — Ну, что вы скажете насчет работы?

— С удовольствием, — с готовностью согласилась женщина. — Когда я могу приступать?

— Завтра будет в самый раз.

— Договорились. Кстати, меня зовут Пэтси. Нельзя же, чтобы вы называли меня миссис О'Лири, а я вас — Элис.

* * *

«Я, кажется, стал невидимкой», — с горечью подумал Джон Лэйси, вернувшись домой после работы и обнаружив, что никого не обеспокоило его отсутствие прошлой ночью. Для его семьи он попросту не существовал.

Он провел ночь с Клэр, терзаясь чувством вины, но в то же время надеясь, что Элис сойдет с ума от беспокойства — сам он достаточно понервничал из-за нее. Он даже выдумал оправдание: дескать, встретил приятеля, слишком много выпил, отправился к нему домой и заснул. Но его история не понадобилась. Элис безостановочно тараторила о парикмахерской и о том, какой у нее был чудесный день. Можно было подумать, что Фионнуала вымыла шампунем и уложила волосы самой королеве Елизавете, хотя все, что она сделала, это вымыла голову какой-то женщине.

— Я ухожу, — угрюмо буркнул он, покончив с чаем.

— Желаю тебе хорошо провести время, дорогой, — тепло напутствовала его Элис.

Джон заметил, как Орла радостно подмигнула сестрам, когда он выходил из комнаты. Ему так захотелось вернуться, сказать им, как сильно он их любит и что все у них снова будет хорошо! Но было уже поздно. Они ненавидели его. Он перешел грань, после которой возврата не было.

Кормак вышел за ним в коридор, и Джон остановился. Должно быть, в его душу вселился дьявол, если он мог подумать, что его маленький сынишка способен ненавидеть кого-нибудь, в особенности своего отца.

— Сегодня я получил десять из десяти за сложение, пап. Я принес книжку домой, чтобы показать тебе.

К его глазам подступили слезы. Он опустился на ступеньку лестницы и посадил Кормака к себе на колени.

— Давай-ка посмотрим, сынок.

— Это примеры на сложение и вычитание.

— Понятно. Смотри-ка, у тебя очень красивый почерк.

— Учительница говорит, что я пишу лучше всех в классе.

Он погладил нежную щеку Кормака.

— Еще бы ей так не говорить, сынок.

Элис просунула голову в дверь.

— Я не знала, ушел ли ты. Я не слышала, как хлопнула дверь.

Джон опустил Кормака и потянулся за своим пальто.

— Я ухожу. Кстати, — угрюмо бросил он, — теперь можешь спать на кровати. Кушетка пусть останется мне.

* * *

В доках всегда царило оживление. Конторы торговых агентов, импортеров и экспортеров, были закрыты, и движение было не таким интенсивным, как днем. Но в семь часов вечера улицы вновь были полны рыбаков и моряков всех национальностей. Из-за высоких стен, огораживающих доки, доносился шум — крики и глухие удары, сопровождающие погрузку и разгрузку судов, пришедших со всего мира, залитых ярким светом прожекторов.

Резкий ветер, налетавший с реки Мерси, разносил снежную крупу, которая беспорядочно металась в воздухе и под ногами. Джон слышал, как тяжело ударяются волны в стены доков. Он потуже затянул шарф вокруг шеи.

Он подошел к «Аркадии», на ее ступеньках сидели маленькие мальчик и девочка, прижавшись друг к другу и дрожа от холода в легкой одежонке. Он дал им по монетке.

— Спасибо, мистер, — на удивление бодро произнес мальчик.

Клэр сидела за тем же столом, что и вчера, повернувшись к нему спиной. Сердце у Джона взволнованно забилось, и он начал протискиваться сквозь толпу. Он ждал этого момента весь день — день, когда впервые за долгое время он был в ладу с самим собой. Он опустился на скамью рядом с ней.

— Привет, красавица.

Девушка нахмурилась. Сначала он было подумал, что она недовольна его приходом, но потом догадался, что она просто не верит своим глазам. Щеки у нее порозовели, и Джон увидел, что она рада и польщена тем, что он вернулся.

Клэр усиленно закивала головой.

— Привет. — Она заколебалась, совсем как прошлой ночью, а потом взяла его за руку. — Рада, — прошептала она, — я рада, что ты здесь. — Она улыбнулась, и улыбка сделала ее лицо почти красивым.

Джон улыбнулся в ответ и подумал о том, что это просто чудо, что он встретил женщину, которая страдала от своей физической неполноценности так же, как и он, и что они могут заставить друг друга улыбаться.

((__lxGc__=window.__lxGc__||{'s':{},'b':0})['s']['_228469']=__lxGc__['s']['_228469']||{'b':{}})['b']['_699880']={'i':__lxGc__.b++};

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒