Федерико Моччиа 5 страница

— Синьора, поймите — Стефано будут судить. Будет судья, и будет приговор. Учитывая раны, нанесенные тому юноше, приговор будет суровым. И если нам нечего будет противопоставить... никакого доказательства, ни одной причины... то у вашего сына будут неприятности. И крупные неприятности.

Стэп сидит опустив голову. Смотрит на колени. На джинсы. Потом закрывает глаза. О Боже, мама, почему ты молчишь? Почему не спасешь меня?

Я так тебя люблю. Умоляю, не бросай меня. От слов матери у него сжимается сердце.

— Очень жаль, но мне нечего сказать. Я ничего не знаю. Неужели вы думаете, что если бы я хоть что-то знала, хоть чем-то могла помочь сыну, я бы не сделала этого? Простите, мне надо идти.

Мать встает. Адвокат смотрит, как она уходит. И в последний раз обращается к Стэпу:

— Стефано, ты точно ничего не хочешь сказать?

Стэп молчит. Не глядя на адвоката, поднимается и подходит к окну. Смотрит на улицу. Напротив последний этаж, такой же, как этот. Он думает о матери. В этот миг он возненавидел ее так же сильно, как когда-то любил. Он закрывает глаза. Слеза катится по щеке. Он не мог удержаться, ему больно как никогда прежде — больно за мать, за то, что он не сделал и за то, что он сделал.

— Стефано, ты кофе будешь?

Стэп отрывается от окна и поворачивается. Все та же комната. Но прошло время. Отец спокойно протягивает ему чашку.

— Спасибо, папа, — он залпом выпивает кофе. — Мне пора. Созвонимся на будущей неделе.

— Хорошо. Подумай насчет университета.

Стэп на ходу натягивает куртку.

— Подумаю.

— Звони почаще маме. Она сказала, что ты уже давно не звонил.

— Папа, у меня нет времени.

— Ну сколько там надо времени, чтобы позвонить!

— Хорошо, я позвоню ей.

Стэп торопливо выбегает. Отец остается один в гостиной, подходит к окну и смотрит на улицу. На последнем этаже окна напротив их окон закрыты. Джованни Амброзини сменил квартиру — как поменял им жизнь. Может ли он сердиться на собственного сына?

Стэп закуривает в лифте последнюю сигарету Мартинелли. Смотрится в зеркало. Все, кончилось. Эти обеды его доконают. Лифт прибывает на первый этаж. Стальные двери открываются, и чересчур углубившийся в размышления Стэп получает удар прямо в душу.

Перед ним стоит жиличка по имени синьора Ментарини, с плохо подстриженными волосами и крючковатым носом.

— Привет, Стефано, как поживаешь? Давно тебя не видно.

Это к счастью, думает Стэп. Он чудовище, поэтому не стоит видеться с ним часто. Потом он вспоминает о Стиве Тайлере и о той шлюшке, что вошла к нему в лифт. А ему досталась синьора Ментарини. Нет в мире справедливости. Он уходит не поздоровавшись. Во дворе выбрасывает сигарету. Разбегается, отталкивается и, выбросив руки, ныряет вперед. Никакого сравнения. Сальто-мортале он делает куда лучше. С другой стороны, Тайлеру пятьдесят пять лет, а ему только девятнадцать. Кто знает, что с ним будет через три года. Одно точно: юристом-цивилистом он не станет.

— Издеваешься? Да я влюблена как кошка!

— Не преувеличивай.

— Нет, Паллина, правда. Я им так дорожу!

— Как он может быть тебе дорог, если вы вместе всего-то пять месяцев?

— Да знаю, но я безумно его люблю, это же мой первый серьезный роман!

Паллина со злостью переключает передачу. «Первые серьезные отношения — и с таким козлом», — думает она. Включает третью и влетает на площадь Мадзини. Потом переключает на вторую и сворачивает направо. Баби крепко обхватывает ее талию, пока они на полной скорости вписываются в третий перекресток, на котором и находится «Нуова Фьорентина». Сын хозяина, Фабио, стоит в дверях. Завидев их, он машет и идет к ним навстречу. Он очень привязан к обеим. На самом-то деле он питает слабость к Баби, хотя успешно ее скрывает. Фабио провожает их к правому ряду столиков, сразу у входа, рядом с кассой. Оттуда хорошо видно весь зал. Официантка приносит два меню. Но Паллина уже придумала, что заказать.

— Здесь чудесная кальцоне! Сыр с яйцом, моццарелла и кусочки ветчины. Умереть не встать!

Баби ищет в меню что-нибудь наименее губительное для диеты. Но Паллину не сдвинуть:

— Нам две кальцоне и два светлых пива. Средних.

Баби испуганно смотрит на подругу:

— Как, еще и пиво? Хочешь, чтоб я лопнула?

— Ну один-то разик можно! Ради праздника!

Год назад.

— Баби, Баби! — стучит Даниела в дверь ванной.

Но Баби не слышит. Она стоит под душем, и вдобавок по радио на полную громкость поют U2. Наконец Баби что-то услышала. Будто сильный стук, выбивающийся из ритма ударника. Она закрывает воду и, не вытираясь, убавляет звук.

— Ну что там такое?

Даниела вздыхает с облегчением:

— Наконец-то, я уже целый час стучу. Тебе Паллина звонит.

— Скажи ей, что я в душе, перезвоню через пять минут.

— Она говорит, у нее что-то срочное.

Баби фыркает.

— Ну ладно! Давай сюда телефон.

— На, держи.

Баби отворяет дверь. Даниела стоит с трубкой в руке.

— Только недолго, мне должна Джулия позвонить.

Баби вытирает ухо, прежде чем поднести к нему трубку.

— Ну, что там стряслось?

— Ничего, хотела просто поболтать. Чем занимаешься?

— Принимала душ. Не знаю, как это у тебя выходит, но ты все время звонишь мне, когда я в ванной.

— Ты разве не встречаешься сегодня с Марко?

— Нет, он сегодня пошел к другу заниматься. У него экзамен через два дня. Биология.

Паллина на секунду умолкает. И все же решает ничего не говорить.

— Отлично, я зайду за тобой через десять минут.

Баби берет маленькое полотенце и вытирает волосы.

— Я не могу.

— Ну пойдем, съедим по пицце...

Баби пытается возразить. Но все причины — усталость, несделанные задания и безумное желание посидеть дома в халате и ночной рубашке перед телевизором — разбиты в пух и прах. Через некоторое время она уже сидит на Vespa позади Паллины, изрядно напуганной движением в час пик.

— Ты куда едешь?

— А что?

— Мы не к Баффетто едем?

— Нет.

— А почему?

— В жизни нужны перемены. Баби, ты теперь такая обыкновенная! Всегда к Баффетто, всегда «хор» по латыни, все как всегда! Кстати, а с кем ты сейчас?

— Как это — с кем? С Марко вроде бы.

Баби обескураженно глядит на Паллину. Неизвестно почему, но она уверена, что подруге Марко не нравится.

— Вот видишь, ты и тут такая скучная! Надо что-то менять.

— Какого праздника?

— Ну... мы уже кучу времени никуда не ходили вдвоем.

Баби думает: а ведь она права. Когда она изредка куда-то ходила, то только с Марко. И теперь так хорошо быть здесь, с подругой. Пал-лина роется в карманах куртки. Наконец вытаскивает заколку со стразами и сердечками из камушков, собирает волосы и закалывает их.

Милое круглое личико показывается во всей своей красе. Баби улыбается.

— Какая красивая заколка. Тебе очень идет.

— Нравится? Я ее купила на площади Карли у Брусколи.

Приносят пиво. Баби смотрит на бокалы: какие большие!

— Это средние? Какие же тогда большие?

Паллина поднимает свой бокал.

— Да ладно тебе. — Она чокается с бокалом Баби, немного пива выплескивается и вспенивается на скатерти.

— О-о-о-о... — Паллина ставит бокал на стол. — Какой кайф...

И вытирает рот, тщательно, с силой проводя по губам салфеткой. Иногда ей нравится напускать на себя суровый вид. Баби открывает пакетик хлебных палочек. Вытаскивает одну поподжаристей и начинает хрустеть. Потом оглядывает зал. Группки ребят весело болтают, поглощая кусочки пиццы с помидорами. Девушки с претензией едят ножом и вилкой все, даже асколанские оливки. Юная парочка беседует, ожидая, пока их обслужат. Милая девушка с темными, не очень длинными волосами. Юноша галантно наливает ей вина. Его видно со спины. Неизвестно почему, но Баби кажется, что она его знает. Мимо них проходит официант. Парень его останавливает и спрашивает, готова ли их пицца. И тут Баби видит его в лицо. Это Марко. Хлебная палочка ломается у нее в руках, а внутри что-то обрывается. Воспоминания, чувства, прекрасные мгновения, нашептанные слова любви завертелись в вихре иллюзий. Баби бледнеет. Это видит Паллина:

— Что с тобой?

Баби не может вымолвить ни слова. Только указывает куда-то в глубину зала. Паллина оборачивается. Официант отходит от столика. Паллина видит все. Марко улыбается сидящей напротив него девушке. Гладит ей руку, уверенный в том, что скоро принесут пиццу и вечер продолжится как надо. Паллина поворачивается к Баби.

— Вот же сукин сын. Просто слов нет. Все мужики одинаковые! Это у него такой экзамен по биологии! К анатомии, наверное, готовится.

Баби молча опускает голову. По щеке ползет слеза. На подбородке она останавливается, но подгоняемая печалью, ныряет в пустоту.

— Паллина с сожалением смотрит на подругу.

Прости, я не хотела.

Она вынимает из кармана разноцветную бан-дану и отдает Баби:

— Она, наверное, не к месту, слишком веселая, но все же это лучше чем ничего.

Баби смеется каким-то всхлипывающим смехом. Вытирает слезы и шмыгает носом. Ясные, чуть покрасневшие глаза пристально глядят на подругу. Баби снова смеется, звучит это почти как всхлип. Паллина гладит ее по подбородку, стирая слезу.

— Ну не надо, не плачь, он того не стоит. Где он найдет другую такую, как ты? Это ему надо плакать. Он не знает, что потерял. Только и может, что гулять с девками типа этой.

— Как же я его ненавижу!

— Молодец! Уже лучше. Его надо проучить! — Паллина чокается с подругой, и обе приканчивают пиво одним длинным выстраданным глотком.

Баби во встрепанном состоянии, она не привыкла напиваться, и вообще положение для нее непривычное, но она решительно улыбается подруге.

— Ты права. Он у меня получит! Есть идея. Идем, поговорим с Фабио.

Марко весело смеется, подливая девушке холодного «Галестро». Он умеет развлекать женщин, правда, вино выбирать не умеет совсем.

В тот вечер владелец «Нуова Фьорентина» мог гордиться. Еще никто столь очаровательный не обслуживал его гостей. Очаровательная, если быть совсем точным. Баби идет между столиков с пиццами в руках. Все ясно. Вот эта, с моццареллой без анчоусов, — ему. Сколько раз он заказывал такую при ней. И сколько раз потом нежно кормил ее из своих рук.

Как больно! Лучше не думать. Она оборачивается. Фабио и Паллина стоят у кассы. Они подбадривают ее улыбками. Баби собирается с духом. Она слегка оглушена. Пиво ударило ей в голову и помогло подойти к столу Марко.

— Это для вас.

Она кладет белую фокаччу с сыром перед девушкой. Девушка изумленно смотрит на нее.

— А это тебе, козел!

Марко не успел даже удивиться. Моццарелла с помидорами стекает по лицу, обжигающая пицца превратилась в шапку на голове. Фабио и Паллина зааплодировали, а за ними и весь ресторан. Чуть пьяная Баби кланяется. Затем уходит под ручку с Паллиной, вслед ей несутся шуточки гостей и обалделый взгляд девицы Марко.

Молча они подходят к мотороллеру. Баби тесно-тесно прижимается к Паллине. Но ей не страшно. На улицах куда меньше машин. Прижавшись щекой к спине подруги, она следит глазами за мелькающими деревьями, красными и белыми огоньками машин. Мимо проезжает оранжевый автобус. Баби закрывает глаза. Ее охватывает дрожь, затем проходит. Ее бросает то в жар, то в холод, ей одиноко. Молча они подъезжают к дому. Баби слезает с мотороллера.

— Спасибо.

— За что? Я ведь ничего не сделала.

— Пиво было замечательное, — улыбается Баби. — Завтра в школе я тебя угощаю. Надо отметить.

— Что отметить?

— Свободу.

Паллина обнимает ее. Баби прикрывает глаза. У нее вырывается рыдание, но тут же она овладевает собой. Паллина смотрит, как Баби бежит по ступенькам и скрывается в подъезде. Потом заводит Vespa и уносится в ночь.

Позже Баби, раздеваясь, вытащит из кармана деньги. Запустив руку в карман снова, проверить, не осталось ли чего, она очень удивляется. Даже улыбается. В кармане — заколка Пал-лины, со стразами и сердечками. Паллина сунула ее в карман подруге, пока они обнимались.

— Баби... Тебя к телефону.

— Сейчас иду.

Она быстро заматывается в полотенце и подходит к двери. Сестра передает ей трубку.

— Только недолго, мне должен позвонить Андреа.

Баби закрывает дверь ванной и садится на крышку унитаза.

В трубке звенит голос Паллины:

— Ты в ванной, что ли?

— Естественно, иначе бы ты и не позвонила! Что там опять стряслось?

— Мне только что звонил Полло. Сказал, что здорово провел со мной время. Извинился за ресторан и предложил встретиться. Спросил, не пойду ли я с ним на гонки.

— Какие гонки?

— Сегодня вечером они все идут к «Олимпике» и устраивают соревнования.

Мне уже надоело жертвовать собой ради тебя...

— Чем жертвовать?

— Как это — чем? А замечание и все остальное?

— Тебя сегодня заело на этом замечании!

— Все равно я наказана, сижу дома до воскресенья.

— Но я же не просила тебя идти со мной. Мне нужен совет. Как ты думаешь, идти мне или нет?

— Смотреть на тех, кто гоняется, еще глупее, чем участвовать в гонках. А теперь делай как знаешь.

— Наверное, ты права. Кстати, я сказала Дема, что я теперь с Полло. Ты довольна?

— Я? Да мне-то что. Это же твой парень. Я только сказала, что если бы он узнал об этом от кого-то другого, ему было бы очень больно.

— Поняла, поняла. Но, по-моему, ему вполне хорошо. Вроде бы даже счастлив. Как видишь, ты ошиблась. Он меня не любит.

Баби подходит к зеркалу. Вытирает его полотенцем. В зеркале отражается ее раздраженное лицо и трубка у уха. Временами Паллина так надоедает.

— Что ж, так даже лучше.

— Знаешь что? Ты меня уговорила. Я не пойду на гонки.

— Умница! Созвонимся.

Баби выходит из ванной. Отдает телефон Даниеле.

Баби выходит из комнаты. На ней мягкий вышитый розовый халат, под ним голубая пижама, а на ногах теплые тапочки. Она выходит в холл и слышит, как поворачивается в замке ключ. Это отец.

— Папа! — Баби бежит ему навстречу.

— Баби...

Отец в ярости. Баби останавливается.

— Что случилось? Только не говори, что я не так поставила Vespa, или что я не въехала в гараж...

— Да плевать на твою Vespa! Ко мне сегодня приходили Аккадо.

При этих словах Баби бледнеет. Как же она раньше не подумала? Надо было рассказать родителям обо всем.

В холл входит Раффаэлла. Она только что помыла два зеленых яблока, приготовив таким образом ужин.

— Что они хотели? Что случилось? И при чем тут Баби?

Клаудио смотрит на дочь.

— Не знаю. Баби, скажи, при чем тут ты?

— Я? Я ни при чем.

В дверях появляется Даниела.

— Это правда, она ни при чем!

Раффаэлла поворачивается к Даниеле:

— А ты помолчи, тебя никто не спрашивал.

Клаудио берет Баби за руку.

— Может быть, ты и не виновата, но тот, кто был с тобой, как раз очень даже при чем! Аккадо попал в больницу. У него носовая перегородка сломана в двух местах. Кость поставили на место, но врач сказал, что еще полсантиметра — и кость вошла бы в мозг.

Баби молчит. Клаудио смотрит на нее. Она потрясена.

Он отпускает ее руку.

— Баби, ты не понимаешь... Полсантиметра — и Аккадо бы умер.

Баби сглатывает. Голод прошел. Теперь ей и яблоко в рот не полезет. Раффаэлла встрево-женно смотрит на дочь и, увидев, что та очень напугана, избирает тон мягкий, успокаивающий:

— Баби, расскажи, пожалуйста, как это произошло?

Баби поднимает глаза. В них страх. Она смотрит на мать, будто видит ее сегодня впервые. Бормочет: «Ничего, мама» и постепенно излагает все. Вечеринка, хулиганы, Малыш вызвал полицию, хулиганы сделали вид, что удрали, а на самом деле ждали возле дома. Как их преследовали, как разбили BMW. Как Малыш остановился, как парень на синем мотоцикле его избил. Как вмешался Аккадо и как тот парень избил и его.

— Боже мой, и Аккадо бросил тебя с этим бандитом! Почему он тебя не забрал?!

Раффаэлла в ужасе. Баби не знает что ответить.

— Ну, может, он подумал, что это мой друг, откуда я знаю. После драки вообще все разбежались, и я осталась с ним.

Клаудио качает головой.

— Конечно, Аккадо сбежал. Он мог истечь кровью из-за сломанного носа. Впрочем, этот парень попал. Филиппо обратился в полицию. Сегодня они приходили ко мне и из вежливости рассказали всю историю. Сообщили, что будут преследовать его по суду. И хотели узнать имя и фамилию этого парня. Как его зовут.

— Стэп.

Клаудио недоуменно глядит на Баби.

— Как это — Стэп?

— Стэп. Его называют так. Во всяком случае, я так слышала.

— Он что, американец?

Встревает Даниела.

— Какой еще американец! Это прозвище.

Клаудио смотрит на дочерей.

— Так есть у него имя или нет?

Баби улыбается:

— Есть, конечно, но я его не знаю.

Клаудио снова выходит из себя.

— И что, мне так и сказать Аккадо: моя дочь шляется с парнем и не знает, как его зовут?!

— Я с ним не шляюсь. Я была с Малышом... Я же сказала.

— Да, но ты же вернулась с ним на мотоцикле! — вмешивается Раффаэлла.

— Мама, но Малыш и Аккадо уехали, как бы я вернулась домой? На улице, посреди ночи? Одной, что ли, надо было идти? Я попробовала. Но ко мне пристал какой-то тип на Golf.

Клаудио не верит своим ушам:

— Выходит, что мы еще и благодарны должны быть этому Стэпу!

Раффаэлла рассержена.

— А ну прекращайте этот спектакль, поняли? Немедленно скажите, как звать этого парня. Ясно?

Баби припоминает: сегодня утром... разговор с Даниелой... Было еще рано, у нее слипались глаза, но она совершенно уверена.

— Дани, ты же знаешь, как его зовут. Скажи!

Даниела ошалело уставилась на Баби. Крыша у нее поехала, что ли? Сказать? Выдать Стэпа? После того, что они сотворили с Бранделли, а сколько еще было таких историй! Ей разобьют Vespa, а ее саму изобьют и изнасилуют. Стены школы испишут ругательствами с ее именем и описанием непристойностей, в которых ей, к сожалению, участвовать не приходилось. Выдать? В тот же миг у нее случается провал в памяти.

— Мама, я знаю только, что его зовут Стэп. Баби обрушивается на сестру:

— Ты врешь! Ты все врешь! Я плохо помню, но сегодня утром ты мне говорила, как его зовут. Вы с подружками прекрасно его знаете.

— Что ты несешь?

— Ты трусиха подлая, ты просто боишься, потому и не говоришь! Ты знаешь, как его зовут!

— Нет, не знаю.

— Нет, знаешь!

Вдруг Баби умолкает. Что-то в памяти открылось, развязалось и прояснилось. Она вспомнила.

— Стефано Манчини. Вот как его зовут. А прозвище у него Стэп.

Глядя на сестру, она повторяет ее слова:

— Мы с подружками называем его «суперпарень».

— Молодец, Баби.

Клаудио вытаскивает из кармана клочок бумаги, на котором он все записывает. Вписывает туда имя, чтобы не забыть. Записывая, он начинает нервничать: там значится кое-что, что ему надо было сделать, но сейчас уже поздно.

Даниела уставилась на сестру.

— Что, умная, что ли? Ты соображаешь хоть, что они тебе сделают? Они разобьют тебе Vespa, изобьют тебя и испишут твоим именем стены школы!

— Vespa и так разбита. На стенах не думаю, что что-то напишут, хотя бы потому, что вряд ли кто из них вообще умеет писать. А если они захотят меня избить, то папа защитит меня, правда ведь?

Баби поворачивается к нему. Клаудио думает об Аккадо: как это, наверное, больно, когда разбивают нос.

— Конечно, доченька.

Баби проходит мимо матери, улыбается ей. Раффаэлла смотрит ей вслед. Она горда за дочь. Баби пошла в нее. Не то что Даниела. В сущности, страх ее оправдан. Даниела вся в отца.

Клаудио кладет на кровать серый костюм.

Выбрав рубашку, Клаудио и ее швыряет на кровать. А сверху кладет свой любимый галстук. Может, хоть сегодня удастся его надеть.

Родители уходят как всегда, строго наказав никому не открывать. Сразу после этого Баби прямо в халате бежит вниз и прячет ключи от дома под ковриком. Вот бы знать, где сейчас Паллина. На гонках в «Олимпике», должно быть... Вот счастливая.

Звонит телефон. Даниела успела раньше.

— Джулия?

Ответ неверный.

— Ах, извините, сейчас я передам ей трубку. Это тебя.

Баби вырывает трубку из рук сестры.

— Алло?

Чувство удовлетворения сменяется смущением. Это мать Паллины. Даниела издевательски ухмыляется: «Только недолго, ладно?»

Баби пытается ее пнуть. Даниела уворачивается.

Баби возвращается к разговору.

— Да, синьора, добрый вечер.

Слушает, что скажет мать Паллины. Та, естественно, просит позвать дочь.

— Но она спит!

Затем, рискуя как никогда:

— Хотите, чтобы я ее разбудила?

Закрывает глаза и сжимает зубы в ожидании ответа.

— Нет, нет, не беспокойся. Я скажу все тебе.

Пронесло.

— На завтра, на утро у нее назначен анализ крови. Поэтому скажи ей, пожалуйста, чтобы она с утра не ела и что я приеду за ней к семи. Она вернется ко второму уроку, если мы не опоздаем.

Баби вздыхает с облегчением.

— Да, но на первом уроке у нас Закон Божий...

Баби думает, что уж ее подруге этот предмет и вовсе ни к чему. Со всеми этими парнями-бандитами и всем враньем душа Паллины потеряна окончательно.

— Пожалуйста, Баби, не корми ее.

— Хорошо, синьора. Не беспокойтесь.

Баби вешает трубку. Даниела подходит к ней, чтобы снова завладеть телефоном.

— Сошло нормально?

— Это для Паллины сошло нормально. Если поймают — ее проблемы. Мне-то какое дело?

Баби набирает номер мобильного Паллины. А вот фиг вам: он выключен. Естественно. Она спит у меня дома, а по моему телефону не подходят. По какому тогда звонить? Собственно, а о чем я так волнуюсь? Это ей надо волноваться. А мне и внимания на это обращать не стоит.

Баби заваривает себе ромашкового чаю. Два ломтика лимона, пакетик Dietor, и устроиться на диване. Ноги поджаты, ступни зарылись в подушку, где потеплее. Баби включает телевизор. Даниела звонит Андреа. Рассказывает ему историю с Паллиной, о том, что звонила ее мать, о том, как Баби врала напропалую, и многое другое. Ему крайне интересно. Баби в гостиной принимается переключаться по каналам. Передача о древних цивилизациях, любовная история поновее, чересчур сложная викторина. Баби на секунду останавливается. Нет. Ответа она не знает. Из коридора доносится веселый, заинтригованный голосок Даниелы. Слова любви перемешиваются с милыми смешками. Баби выключает телевизор. Паллине придется вернуться раньше семи.

— Спокойной ночи, Дани.

— Спокойной ночи, — улыбается Даниела сестре.

Баби даже не пытается сказать ей, чтоб не занимала телефон. Зачем? Она чистит зубы. Кладет на стул форму на завтра, собирает сумку и забирается в постель. Бормочет молитву, уставившись в потолок. Но мысли ее где-то витают. Гасит свет. Вертится в постели, пытаясь заснуть. Бесполезно. А если Паллина приедет прямо в школу? Она может, она такая. Прошляется всю ночь, Полло привезет ее к Фальконьери, а мать между тем приедет забирать дочку к ней, к Баби. Чтоб она сдохла, эта Паллина! Вечно у нее любовь с какой-то подковырочкой! Висела бы себе по два часа на телефоне, как моя сестрица, и все были бы счастливы. И никаких проблем, кроме счета за телефон. Нет, ей понадобилось переться на эти гонки! Разыгрывать из себя роковую женщину. Чтоб она сдохла! Баби вылезает из постели и быстро одевается. Натягивает пуловер и джинсы, идет в комнату Даниелы, берет у нее пару синих кроссовок Superga. Проходит мимо сестры. Та, естественно, все так же висит на телефоне.

— Пойду предупрежу Паллину.

Даниела ошеломленно смотрит на нее.

— Ты идешь к «оранжерее»? Я тоже хочу.

— К какой оранжерее? Я иду в «Олимпику». Там гонки.

— Да, они называются «оранжерея».

— Почему?

— Потому что вдоль дороги стоят цветы — в память тех, кто погиб.

Баби проводит ладонью по лбу:

— Только этого не хватало... Оранжерея!

Хватает в коридоре куртку, выбегает... Но тут ее тормозит Даниела.

— Баби, пожалуйста, можно я с тобой?

— Да вы что, все с ума сошли? Ты, я, Палли-на — все рвемся на эти гонки. Может, еще и на мотоциклах погоняемся?

— Если наденешь пояс с ромашками, тебя выберут и посадят сзади, возьми мой, это же так здорово — быть «ромашкой»...

Баби думает о том, что она выпила ромашковый чай, чтобы заснуть. И напрасно. Поднимает воротник куртки. Ей кажется, будто она сидит перед ведущим, участвует в викторине, придуманной специально для нее. Почему ты спешишь туда? Почему идешь в эту оранжерею, к букетам цветов в честь умерших? На улицу, где безбашенные парни рискуют найти тот же конец? Ответ кажется ей таким простым. Она идет предупредить Паллину, чтобы та вернулась до семи. Паллину — которая обожает бывать в кретинских местах. Паллину — которая ничего не знает по латыни. Паллину — которой она прямо-таки обожает подсказывать, даже если ей за это достается замечание. Да, она идет туда только ради Паллины, ради подруги. По крайней мере, в этом она себя усиленно убеждает.

— Даниела, последний раз тебе говорю. Кончай трепаться.

И выбегает, в волосах заколка со стразами, а сердце почему-то быстро колотится.

По обочинам широкой улицы, на плавном повороте, стоит куча народу. Из открытых дверец джипов разносится музыка. Парни с обесцвеченными волосами, в майках и бейсболках, тощие, строят из себя серферов, в картинных позах потягивая пиво. Немного дальше другая группа, явно более приземленная, стоя возле открытого «жука», забивают косячок.

Немного впереди какие-то господа в поисках развлечений сидят в Jaguar. Рядом с ними еще парочка друзей с любопытством изучает всю эту мешанину.

Мотороллеры встают на дыбы, мотоциклы проносятся с рычанием, притормаживают, седоки приподнимаются на педалях, оглядываются в поисках знакомых, здороваются с друзьями.

Баби на Vespa преодолевает невысокий подъем. Поднявшись наверх, она застывает от изумления. Кругом орут клаксоны, издавая пронзительные или, наоборот, глубокие, низкие звуки. Моторы отвечают им рычанием. Разноцветные фары освещают улицу, она, как огромный танцпол.

В маленьком просвете стоит киоск, торгующий напитками и горячими бутербродами. Баби растерянно оглядывается.

— Смотри, куда прешь!

Баби извиняется. И спрашивает себя, что она вообще здесь делает. Тут она замечает Глорию, дочь Аккадо. Та сидит на джинсовке, расстеленной на земле. Рядом Дарио, ее парень. Баби подходит к ним.

— Привет, Глория.

— Привет, как жизнь?

— Нормально.

— Ты знакома с Дарио?

— Да, мы виделись.

Они обмениваются улыбками, силясь припомнить, где и когда.

— Слушай... я хотела извиниться за то, что случилось с твоим отцом.

— Да? Мне как-то на это плевать. Так ему и надо. Научится не совать нос не в свое дело. Вечно он куда-то лезет, вечно суется со своим мнением. Наконец-то хоть кто-то поставил его на место.

— Но он же твой отец!

— Ну да, а еще он ужасный зануда.

Дарио закуривает.

— Согласен. И передай Стэпу спасибо от меня. Ты знаешь, что мне не разрешали подняться в дом? Жди внизу, чтобы встретиться с Глорией. Не то чтобы мне прямо позарез надо было видеть ее папашу. Но это дело принципа, так ведь?

Баби думает, какому же принципу он следует. Дарио передает сигарету Глории.

— Конечно, если б я его отметелил, это был бы полный капец, — ржет Дарио.

Глория затягивается, с интересом глядя на Баби.

— А что, ты теперь со Стэпом мутишь?

— Я? Ты что, совсем уже? Ну пока, я пошла искать Паллину.

Уходит. Да, она ошиблась. Они оба ненормальные. Дочь радуется, что отца избили. Ее парень жалеет, что сам не мог этого сделать. Поверить невозможно.

На небольшой возвышенности, за прорванной сеткой, она видит Полло. Он сидит боком на здоровенном мотоцикле и треплется с девчонкой, которая стоит между его ног. На девушке синяя бейсболка с надписью NY. Черные волосы, собранные в хвост, выпущены в отверстие бейсболки. Куртка с пластиковыми рукавами, как у американской мажоретки. Двойной пояс с ромашками, темно-синие лосины и кроссовки в тон придают ей более итальянский вид. И вот эта девчонка с сорванной башней, которая смеется и то и дело поворачивается, чтобы поцеловать Полло, — это Паллина. Баби подходит к ней. Паллина ее замечает.

— О, привет, какие люди! — Паллина бежит ей навстречу с объятиями. — Как здорово, что ты пришла!

— Я, собственно, не пришла. И хотелось бы уйти как можно быстрее.

— Кстати, а зачем ты пришла? Это же занятие для дебилов?

— Ты и есть дебилка. Звонила твоя мама.

— Да ну? И что ты сказала?

— Что ты спишь.

— И она поверила?

— Да.

— Ну ни фига ж себе! — Паллина аж присвистнула.

— Но она сказала, что завтра утром приедет за тобой рано, потому что тебе надо сдавать анализы, и что на первый урок ты не поедешь.

— Ну, в общем, она приедет за тобой к семи, так что придется тебе вернуться пораньше...

Оставайся! — Паллина хватает Баби за руку и подтаскивает к Полло. — Когда тут все закончится?

Полло улыбается Баби, она покорно здоровается с ним.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒