Сергей Алексеевич Воронин. Дети Старой Кряквы. Дети Старой Кряквы. рассказ

Сергей Алексеевич Воронин

Дети Старой Кряквы

рассказ

Щ учье озеро находилось в самом глухом месте далёкого леса, так что сюда редко‑редко забредали люди. Поэтому каждый год беспечно селились на нём утки и выводили своих птенцов. Не раз сюда, на Щучье, прилетала и Старая Кряква. Случалось, что она подправляла своё прежнее гнездо и в него несла продолговатые серые яйца с твёрдой и гладкой скорлупкой. Бывало и так, что бросала старое гнездо и делала новое. Так вышло и в этом году. Остерегаясь ястреба и ворон, она сделала его в таких густых зарослях тростника, что порой и сама не сразу находила.

Положив двенадцать яиц, Кряква уселась на них и, согревая своим горячим животом, вывела двенадцать птенцов. Все они были очень маленькие, пушистые, желтоносые и, как только пообсохли, сразу же сбежали из гнезда в воду, стали плавать, нырять, ловить мелких букашек.

– Слушайте, слушайте меня, – говорила им Старая Кряква, встревоженно следя за каждым и за всеми сразу. – У нас очень много врагов и в воздухе, и на воде, и в воде. Бойтесь больших птиц…

Не успела она это сказать, как все утята с жалобным писком кинулись к ней, потому что над ними появились большие белые птицы.

– Нет‑нет, – тут же успокоила их мать. – Этих птиц не надо бояться. Это благородные Лебеди. Бойтесь чёрных птиц. Ворон и Воронов. Они беспощадны и очень злы. Могут схватить любого из вас и съесть. Ещё страшнее Ястребы. Они не только вас, но и меня, большую Утку, могут убить. Поэтому почаще смотрите в небо, и если что заметите, то сразу же ныряйте и как можно дольше сидите под водой. Но и там нужно быть осмотрительным. На воде у нас злейший враг Водяная Крыса. Она хватает вот таких маленьких, как вы, беззащитных, уносит к себе в нору и там съедает. Поэтому надо всегда быть настороже.

Она хотела сказать ещё и про Щуку, как та опасна, но тут перебил её самый маленький утёнок, Широконоска звали его. И Старая Кряква забыла сказать про Щуку. А перебила речь своей матери Широконоска вот чем. Она спросила:

– А почему такие злые чёрные птицы?

– Потому что уж так устроено в природе, – ответила Старая Кряква. – Сильный бьёт слабого.

– А мы слабые?

– Да, к сожалению, слабые. В бою мы не можем защищать себя. У нас нет ни сильного клюва, ни острых когтей. Но чтобы не погибнуть, природа дала нам очень чуткий слух. По малейшему шороху мы можем отличить друзей от врагов. У нас острое зрение. Мы очень быстро летаем. От врагов в воздухе мы можем спасаться в воде. От водных врагов – в воздухе. Если надо, мы можем ходить по земле. Но чтобы уметь всё это делать, вам надо быть большими. А для этого плавайте, ловите мошек и далеко от меня не уходите.

И совсем эабыла сказать Старая Кряква своим утятам о Зубастой Щуке, которая, прячась за большую, давным‑давно утонувшую корягу, подкарауливала утят. И как только один утёнок отплыл подальше от гнезда, она тут же кинулась на него. Раздался шумный всплеск, тонкий писк, и утёнок навсегда исчез.

– Рэб! Рэб! – закричала Старая Кряква, и все оставшиеся одиннадцать кинулись к ней. – Ах, я совсем забыла сказать вам о Щуке. Слушайте, слушайте меня! – И она рассказала о том, что среди врагов есть ещё и Зубастая Щука, прожорливая, быстрая, как молния, с которой даже взрослой утке и то порой не справиться. От неё птенцам только одно спасение – скорее в гнездо. Потому что Зубастая Щука, слава богу, не умеет ни ходить, ни летать.

Она рассказывала и не знала того, что над лесом давно уже кружит Ястреб‑тетеревятник. И с каждым кругом всё больше приближается к лесному озеру, высматривая добычу. И он заметил Старую Крякву.

Она дремала. Прошедшая ночь для неё была очень хлопотливой – ещё бы, сразу появилось столько утят! К тому же ведь надо было каждого обогреть, не придавить. Так что она совсем и не спала. И теперь, пригретая солнышком, сладко дремала. К тому же она была старая. И не заметила, как замер над нею Ястреб, как, сложив крылья, камнем полетел вниз, прямо на неё, и, выставив свои лапы с острыми когтями, схватил ее и тут же взмыл в небо.

«Рэб! Рэб! Рэб!» – истошно закричала Старая Кряква. От её крика утята попрятались в зарослях тростника, а когда выплыли к гнезду, то всё уже было тихо. Но сколько ни пищали, ни звали они свою мать, её не было.

И для них с этого дня началась жизнь, полная ещё больших опасностей. Самое печальное заключалось в том, что никому они не были нужны. У других уток были свои выводки, и они были заняты ими. Кулики, как всегда, стремительно носились над тростником, а то озабоченно бегали по песчаному берегу, что‑то выискивая своим длинным клювом. Птички‑камышовки качались на стеблях длинного тростника и ловили мошек. Нет, никому не было дела до маленьких утят. Зато они были нужны врагам. В первый же день после гибели матери Водяная Крыса утащила самого шустрого утёнка. Они все видели, как плыла к ним Водяная Крыса, но не знали, что это и есть та самая, о которой говорила мать. И подпустили её. И вот ещё потеряли одного из своей семьи.

Да, жизнь у них стала тяжёлой. Днём они прятались в густых зарослях, чтобы никто не увидел их. К ночи залезали в своё опустевшее гнездо, плотно прижимались друг к другу, стараясь даже не пискнуть, чтобы не привлечь чьё‑либо внимание.

Но прошло несколько дней, и они стали посмелее, и жизнь казалась им не такой уж страшной, как вдруг подул сильный ветер, небо потемнело, по нему помчались рваные низкие тучи. Засверкали молнии. Загремел гром. И полил такой дождь, что от воды полетела белая, как туман, водяная пыль. И сразу в озере стала прибывать вода. Она вливалась в него из трёх переполненных водой ручьёв и одной лесной речки. Ветер поднял чёрные волны. Они налетели на гнездо, в котором, сбившись в кучу, сидели утята, и смыли его, погнали к середине. Утята, жалостно пища, замотали лапками, плывя к ближним тростникам, и, хотя старались быть вместе, растерялись, разбрелись кто куда.

Целые сутки лил дождь, с ураганным ветром. Много он поломал деревьев в лесу, положил местами тростник, немало погибло птиц. Особенно птенцов. Когда наступило затишье и утята Старой Кряквы собрались вместе, то они недосчитались троих. Теперь их было семеро. Но и на этом их беды не кончились.

Как всегда, после бури на побережье слетаются Вороны, чтобы подобрать выброшенную ветром и водой всякую поживу. Слетелись они и на этот раз большой стаей и начали ходить по берегу. Подбирали дохлых рыб, погибших птиц, подобрали и трёх забитых ливнем утят Старой Кряквы. Но этого было им мало. Они поднялись в воздух, и как чёрная туча закружили над озером, и увидали кучку одиноких утят, жавшихся друг к другу. И с громким ором, карканьем обрушились на них. Утята заметались, стали прятаться – кто в камыши, кто нырять в воду. А Вороны ещё пуще заорали, замахали крыльями над водой, выхватывая беззащитных утят.

После этой беды детей Старой Кряквы осталось всего пятеро. Пока на этом все их несчастья кончились. Они подросли, стали опытнее, и когда вблизи снова появилась Водяная Крыса, то они легко от неё ушли. Случалось, они встречали Уток с выводками, с тоской глядели на них, вспоминая свою мать, Старую Крякву, и тогда становились ещё ближе друг другу. Время шло, утята незаметно подросли и могли уже не только плавать и нырять, но и перелетать с места на место. Теперь уж они и Щуки не боялись. И однажды – о чудо! – высоко поднялись и, быстро рассекая воздух, так что он даже засвистел в крыльях, понеслись над лесным озером. Каким оно казалось большим, чуть ли не всё небо отражалось в нём, вместе с белыми облаками и ослепительным солнцем. Впереди всех летела Широконоска. Теперь она была уже не тем пушистым жёлтым беспомощным комочком, – когда ещё жива была Старая Кряква, и не тем нескладным утёнком с короткими крыльями и редкими перьями, – когда налетел ураган, нет, теперь это была крупная утка с изжелта‑серой головой, с тёмными крапинами по всей спине, с сильными перепончатыми лапами, которыми она могла легко отталкиваться от воды, чтобы нырять и далеко уходить в случае опасности. По всему её телу плотно, перо к перу, лежало её одеяние. И никакой ветер уже ей не был страшен, даже и холодный, он не проникал к коже.

Такими же крупными утками стали и её братья – Селезни. Они с ней не разлучались ни на минуту, может, потому, что она была одна у них. И всегда её слушались и следовали за ней, куда бы она ни направлялась.

Они летали на колхозные поля и подбирали там оброненные зёрна пшеницы, побывали на болотах и ели всё, что годилось в пищу, не забывали и своё родное большое озеро.

Однажды Широконоска обратила внимание на то, что у других выводков кроме матери появились ещё крупные утки, похожие на братьев. Это были Селезни, отцы выводков. Их не было долго, потому что они меняли свой весенний яркий наряд на простенький летний, под цвет пожелтевших тростников.

– А где же наш отец? – спросила Широконоска.

Братья не ответили. Они, так же как и она, не знали своего отца. «Конечно, если жива была бы мама, то он по ней узнал бы и нас, а без неё как он может признать в нас своих детей?» – с грустью подумала Широконоска.

И всё же к ним однажды подлетел Селезень, даже сел рядом, поплавал с ними, глуховато негромко произносил: «квек… квек…», но то ли и на самом деле не мог узнать своих детей, то ли это был чужой отец, другого выводка, где тоже погибла мать, но и он улетел. И утята поняли, что ни матери, ни отца у них нет.

А время всё шло и шло. Уходило лето. Начала на берёзах желтеть листва, давно отцвели жёлтые метёлки тростника, и всё чаще на озеро ложился плотный холодный туман. Теперь утки каждый день чуть свет улетали на поля и возвращались на своё озеро в темноте. Они ели много, набираясь сил на долгий путь, в тёплые края. Ночи становились всё темнее, шли дожди, но уток это только радовало – в такую темень и непогоду они чувствовали себя в безопасности. И вдруг всё нарушилось.

Однажды на рассвете озёрную тишь разорвали гулкие раскаты выстрелов. Казалось, стреляли со всех сторон сразу, и тут же начался переполох, в воздух поднялись стаи уток. От этого выстрелы загремели ещё чаще. Теперь стреляли везде, и на берегу, и на воде с резиновых лодок. И утки, тяжёлые, плотные, сражённые дробью, падали вниз, ломая тростники, плюхались в воду. Бились там, истекая кровью. А охотники всё стреляли и стреляли, не жалея ни пороха, ни дроби.

И со всеми утками металась по озеру перепуганная Широконоска вместе со своими братьями – Селезнями. И уже вырвалась к дальнему берегу, где, казалось бы, не было охотников, но и тут внезапно полыхнула дробь и с земли донёсся гулкий звук выстрела. Широконоска шарахнулась в сторону, ещё быстрее замахала крыльями, полетела над лесом и вскоре была уже далеко от родного озера, такого страшного, несущего смерть ей и её братьям.

Когда уже перестали доноситься выстрелы, оглянулась и увидела позади себя только двух братьев.

– А где остальные? – спросила она.

– Их убили, – ответил один из оставшихся.

– Я видел, как они падали, – сказал второй. Его звали Кряк‑керек, потому что он так крякал, когда ему было весело.

– Ещё бы немного – и нас убили. Нам посчастливилось, хотя я и ранен. Но пока хватит сил, давайте лететь…

– Да‑да, – сказала Широконоска, – теперь всё равно мы на озеро не вернёмся. Да и вряд ли когда прилетим туда. Там появились охотники. А где охотники, там всё гибнет… Но тебе не очень тяжело лететь? – спросила она Кряк‑керека.

– Ничего, у меня есть силы.

Они летели ещё долго. И опустились на огромном болоте. На нём никого не было. Широконоска огляделась. Кочки краснели от клюквы, местами поспела гоноболь. И они начали кормиться.

Вскоре к ним присоединились ещё утки, спасшиеся от охотничьей пальбы. Потом ещё, ещё… И всё это были утки с разных мест, перепуганные охотниками.

Ночью то одна, то другая утка встревоженно вскрикивала. Это им чудилось, что на болото пришли охотники и начали стрелять. И тогда, разбуженная сонным криком, вся стая начинала шуметь, крякать, перебирать лапами, переходить с места на место. Но потом опять устанавливались тишина и покой.

Широконоска спала тоже тревожно. То она вспоминала своего братишку, погибшего от Щуки, то гибель матери. Видела плывущую Водяную Крысу. Начинал шуметь ветер, и ей снилось озеро, и ураган на нём, и гибель троих утят из их выводка. Потом налёт Ворон… И охотники.

Когда рассвело, Широконоска увидела рядом с собой мёртвого Кряк‑керека. Неподалёку от неё спал её последний брат – Зелёное Перо. Теперь их оставалось всего двое.

На болоте утки побыли недолго. Начались заморозки. Пошёл мелкий снег. И наступил такой час, когда вся стая снялась и полетела на юг. Вместе со всеми улетали и Широконоска с Зелёным Пером.

Это было всё, что осталось от большого утиного выводка.