Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Брэм Стокер. Дом прокурора. Брэм Стокер. Дом прокурора



Брэм Стокер

Дом прокурора

 

Рассказы –

 

 

Брэм Стокер

Дом прокурора

 

Время сдачи экзамена приближалось, и Малколмсон ре­шил уехать куда‑нибудь, где можно было бы спокойно и тща­тельно подготовиться. Он сразу отверг мысли о морском побе­режье – слишком много соблазнов. Остерегся и сельской глу­бинки, так как в ней тоже был определенный шарм, а ему необходимы были условия для напряженного труда и ничего кроме этого. Поэтому он остановился на маленьких городках, тихих и бесцветных, в которых не на чем было бы задержать взгляд. Он не стал просить советов у друзей, так как те обяза­тельно послали бы его в город к своим знакомым, а ему требо­валось уединение и покой. Он стал было подыскивать место для занятий самостоятельно, но выбор был столь велик, что остановиться на чем‑нибудь определенном было почти невоз­можно. Тогда он собрал свой чемодан, увязал заказанные в библиотеке книги, отправился на вокзал и взял билет до пер­вого попавшегося города, название которого бросилось ему в глаза при беглом взгляде на расписание движения поездов. Разумеется, раньше он в этом городе никогда не был и даже не слышал о нем.

Сойдя после трех часов езды на платформе Бенчарча, Мал­колмсон с удовлетворением отметил про себя, что в этом отда­ленном от бурной жизни местечке он без помех сможет поработать над учебниками. И прямо с вокзала направился в мес­тную крохотную гостиницу, чтобы остановиться в ней на ночь.

Бенчарч – ярмарочный городок, раз в три недели до отказа заполнялся предприимчивой публикой, но в остальное время тише и покойнее места не сыскать было во всей Англии.

Наутро Малколмсон отправился в поисках частного дома, сдающегося на съем: гостиница «Добрый странник», в которой он провел ночь, не могла предложить ему необходимого уеди­нения. Он скоро нашел такой дом, который удовлетворял всем его требованиям относительно тишины и покоя. Это было не просто самое глухое место в городке – мягко сказано!

Дом имел вид пещеры отшельника. Неправильные очер­тания; тяжеловесность якобинского стиля; старые, поросшие зеленью стены; неожиданно высокий фундамент и в то же время – низкие потолки; громоздкие фронтоны и грубо вре­занные окна… Дом был окружен массивной высокой стеной из крупного кирпича. Своими тяжелыми полукрепостными фор­мами он заметно отличался от остальных жилищ горожан. А все‑таки он пришелся студенту по душе. «Это, – думал он, – как раз то, что я искал. Буду счастлив, если мне удастся здесь поселиться». Его радость стала еще больше, когда он узнал, что в настоящее время дом пустует.

На почте Малколмсон навел справки об агенте, в ведении которого находились бумаги на съем этого дома. Им оказался господин Карнфорд, местный адвокат. Он был несказанно удив­лен тем, что нашелся человек, пожелавший занять часть ста­рого дома.

– Я, как лицо, представляющее интересы хозяев дома, естественно, буду только рад, если вы пожелаете поселиться в нем, – говорил он при встрече с Малколмсоном. – Но, вы знаете… Дом довольно долго пустует, и по городку уже стали распространяться недобрые слухи о нем. Народ у нас здесь с предрассудками, знаете ли… Но, впрочем, – он быстро пос­мотрел на студента. – Если вы въедете в дом, это положит конец глупым басням.

Малколмсон подумал, что совсем не обязательно рассп­рашивать агента об этих «глупых баснях». В крайнем случае от других людей он узнает гораздо больше, если захочет. И не долго думая, отсчитал плату за три месяца, получил взамен квитанцию и адрес женщины, которая могла бы выполнять обязанности экономки и уборщицы. Затем он отправился к хозяйке гостиницы, которая была мила и обходительна с ним, чтобы договориться о необходимых товарах и продуктах, ко­торые он собирался заказать у нее.

Как только он рассказал ей, где поселился, она в крайнем волнении всплеснула руками и воскликнула:

– Только не в Доме Прокурора!

Он сказал побледневшей женщине, что даже не знал и не слышал этого названия прежде, что оно кажется ему немного странным.

– О, это самое точное название! – сказала она, все еще не успокоившись.

Он попросил ее рассказать об этом доме. Почему он так называется и что это за слухи о нем, которые ходят по городку.

Она сказала, что дом назван так, потому что, много лет назад, около ста или даже больше, как ей рассказывали, когда она приехала жить в этот городок, это было жилище прокуро­ра, известного всей округе своей жестокостью и несправедли­выми приговорами в отношении заключенных местной тюрь­мы. Что касается дурных слухов о доме, то она тут ничего определенного сказать не могла. Она сама часто спрашивала у старожилов, но толком ничего не узнала. Но она – да и все другие горожане – ощущали почти физически, что в доме есть нечто… Она готова узнать, что банк, в котором ее пос­ледние сбережения, лопнул, но ни за что на свете не останется в этом доме больше часа, если ее кто‑нибудь и заставит пойти туда под принуждением.

Потом она опомнилась и извинилась перед Малколмсоном за свою бессвязную речь.

– Вы уж простите меня за то, что я тут наболтала. Вы будете там жить совсем один, а я пугаю вас – нехорошо! Но, будь вы моим сыном – простите мне и это, – вы бы не оста­лись в том доме и дня! Даже если бы мне для этого пришлось самой идти туда и изо всех сил бить в пожарный колокол, что подвешен к крыше!

Добрая женщина так искренне переживала за Малколмсона, что это его немало тронуло. Прежде чем попрощаться с ней, он сказал, что чрезвычайно ценит ее участие в нем, и добавил:

– Но, дорогая миссис Уитэм! Вам нет нужды беспокоиться обо мне! Человек, который твердо решил на «отлично» сдать «Математический анализ», будет слишком занят, чтобы поддаваться влиянию этого мистического нечто. Мой предмет настолько точен и прозаичен, что, боюсь, в моей голове не найдется места для тайн и мистики любого рода. Судите сами: геометрическая прогрессия, формулы и таблицы, эллиптичес­кие функции! До мистики ли тут?! Вот мои тайны! Я должен во что бы то ни стало постичь их к назначенному сроку.

Миссис Уитэм с удовольствием согласилась выполнить не­которые бытовые заказы студента. После этой встречи Малколмсон отправился по адресу старушки, которую ему реко­мендовал адвокат в экономки. Когда он вместе с ней вернулся к Дому Прокурора, он увидел там миссис Уитэм, руково­дившую работой нескольких человек, которые заносили в дом всевозможные коробки и узлы. Вскоре подъехал и обивщик мебели с кроватью. Миссис Уитэм объяснила студенту, что мебель в доме может оказаться и в относительном порядке, но молодому человеку вредно для здоровья лежать на кровати, которой не пользовались уже более полувека.

Ей пришлось‑таки зачем‑то зайти в дом. Она так демонст­ративно проявляла свой страх перед мистическим нечто, что при малейшем звуке, поскрипывании половиц или мебели, сильно прижималась к плечу Малколмсона и уж во всяком случае не отходила от него ни на шаг, пока они снова не вышли на улицу.

Осмотрев дом, Малколмсон решил избрать своей жилой частью большую столовую. На его взгляд, она почти идеально подходила для проживания и занятий.

Миссис Уитэм с помощью экономки и уборщицы миссис Дэмпстер заканчивала руководство внешним обустройством студента в старом доме. Когда в его новое жилище внесли последние пакеты и распечатали их, он с удовольствием отме­тил среди многих мелких полезных вещей продукты с гостин­ичного стола на несколько дней. Уходя, миссис Уитэм поже­лала студенту приятного времяпрепровождения и успешных занятий и уже у самых дверей, обернувшись, добавила:

– Ваша комната очень большая и холодная, сэр, поэтому, может быть, было бы полезно задернуть кровать ширмой – сквозняк дело нешуточное! Хотя, если честно, я бы умерла от страха, видя, как ночью всякие твари лезут через ширму ко мне в постель!

Она была не на шутку взбудоражена, и по рукам ее посто­янно пробегала легкая дрожь.

Миссис Дэмпстер насмешливо фыркнула вслед уходящей хозяйке гостиницы, а затем заявила студенту, что она не боится ни привидений, ни домовых вместе взятых во всем королевстве.

– Я вам расскажу о них, сэр, – заверила она Малколмсо­на. – Домовые – это крысы и мыши, жуки и сверчки, скри­пящие петли дверей и шатающиеся ступеньки лестницы на крыльце. Это разбитые стекла и треснувшие зеркала в убор­ной. Наконец, это неподатливые ручки ящиков стола и шка­фов. Днем вы их не можете открыть, а ночью они шумно отодвигаются и задвигаются. Посмотрите на эти стены! Они обиты деревом. И вы думаете, что за сто лет крысы и жуки не прогрызли там свои норы?! Домовые – это прежде всего крысы, а крысы – это прежде всего домовые, вот что я вам скажу! Это я знаю совершенно точно, и даже не пытайтесь в этом усомниться!

– Миссис Дэмпстер, – серьезно проговорил Малколмсон, вежливо перебивая старушку, – вы знаете больше любого выпускника‑математика Кембриджа! Я высоко ценю и ува­жаю ваш ум и смекалку. И хотя мне будут надобны ваши услуги в течение первых четырех недель, и только, я предла­гаю вам плату и за оставшиеся два месяца после этого, если вы соблаговолите остаться со мной в этом доме.

– Сердечно благодарна вам, сэр, – ответила она. – Но я домоседка и не могу провести и одной ночи вне своей квар­тиры. Кроме того у нас строгие правила – ведь я живу в пансионе Гринхау – и, не явись я хоть раз на ночь, боюсь, мне откажут в жилье. Не хочу рисковать, сэр. Если бы не это, не сомневайтесь, я с удовольствием переехала бы сюда на время вашего пребывания.

– Что ж, – сказал Малколмсон. – Я сам желал уеди­нения. Милая миссис Дэмпстер, я даже благодарен Гринхау за строгость и дисциплину, о которых вы мне рассказали. Сам святой Антоний не смог бы явить лучшей организации жизни в пансионе. Не буду вас дольше искушать.

Старушка скрипуче засмеялась.

– О, эта молодежь! Она ничего не боится! – воскликнула она. – Вы, сэр, найдете здесь то уединение, которое вам нуж­но, могу вас заверить. – С этими словами она тут же приня­лась за уборку дома, а Малколмсон отправился на прогулку. У него было такое правило – прочитывать несколько глав учеб­ника на свежем воздухе. Когда он вернулся в дом, то увидел комнату прибранной, мебель начищенной, а окна протертыми влажной тканью. В старом камине весело потрескивали дрова, на столе стояла зажженная керосиновая лампа, а сам стол был накрыт ужином, приготовленным из отличных продуктов, при­несенных миссис Уитэм.

– О, да здесь просто комфортно! – приглушенно восклик­нул он, довольно потирая руки.

Покончив с едой, он, не откладывая дела в долгий ящик, перенес посуду на противоположный конец длинного дубово­го стола, достал свои книги, подбросил в камин новых дров, придвинул поближе ярко горевшую лампу и углубился в рабо­ту.

Около одиннадцати часов вечера он прервался, чтобы под­держать в камине огонь и приготовить себе чашку чая. Еще со времен колледжа он был известен как большой любитель крепкого чая, так как часто был вынужден допоздна засиживаться за книгами и ему, конечно же, требовалось время от времени взбадривать себя каким‑нибудь средством. За лучший из всех бодрящих напитков он почитал старый добрый чай. Любимое питье стоило довольно дорого для студента и поэтому каждый раз, сидя у камина за чашкой, он стремился получить двойное удовольствие.

Огонь, подпитанный парой свежих поленьев, разгорелся с новой силой, потрескивая и лопаясь в своем горниле. По ста­ринным стенам комнаты побежали причудливые тени. Он, держа в руках горячую чашку, неподвижно смотрел на языч­ки пламени и во всей полноте ощущал свое уединение и отда­ленность от внешнего мира.

И только через несколько минут он обратил внимание на глухой звук крысиной возни.

– Постой‑ка! – удивился он. – Ведь не могли же они шуршать в продолжении тех часов, что я читал! Я бы обратил на это внимание!

Шум усилился, и студент понимающе хмыкнул. Ну, ко­нечно! Поначалу они были напуганы присутствием незнаком­ца в комнате, а также светом керосинки и огня из камина. Ведь дом долго пустовал, и они уже отвыкли от человека, а, может быть, и вовсе никогда его не видели. Но время шло, и они становились все смелее, пока наконец не стали вести себя как обычно, словно студента и не было в комнате.

Крысы подняли такой шум, что, казалось, у всех у них неотложные дела сразу во всех концах комнаты. Вверх и вниз под деревянной обивкой стен, под потолком и под полом носи­лись они, попискивая и шурша хвостами. Малколмсон, улы­баясь самому себе, вспомнил слова миссис Дэмпстер. «Домо­вые – это прежде всего крысы, а крысы – это прежде всего домовые». Так, кажется?

Чай понемногу начал обнаруживать свое стимулирующее действие на нервы и мозг студента. Он с удовольствием отме­тил, что до утра вполне сможет еще выполнить большую часть учебной работы. А пока – отдых. Наслаждаясь тишиной и покоем – если, конечно, не считать крыс – он не удержался от небольшой экскурсии по комнате. Держа керосиновую лампу в руке, он пошел вдоль стен столовой, то и дело громко изум­ляясь тому факту, что такой удивительный и красивый – тяжелой красотой – особняк так долго оставался без жиль­цов. Дубовые доски, которыми были обиты стены, выглядели крепко, без признаков гниения. Довольно высоко, чуть ли не под самым потолком, висели несколько старых полотен. Правда, они были покрыты таким слоем пыли и мушиного помета, что как ни приближал студент лампу, он не мог разобрать, что же все‑таки на них изображено. Проходя мимо одного угла, он на секунду случайно осветил его и разглядел в досках небольшую щель. Не успел он пошевелиться, как в темноте, что царила в щели, появились два горящих крысиных глаза. Они неподвижно уставились на Малколмсона, и только он хотел приблизиться, как они исчезли и послышались только слабый шорох и тихое попискиванье.

Он продолжил свое знакомство с комнатой, и скоро ему пришлось сильно удивиться. В углу, справа от камина, с по­толка свешивался толстый веревочный шнур от пожарного колокола, который был установлен, как он уже знал, на кры­ше.

Он опять присел на дубовый стул с высокой спинкой, по­ближе к огню, чтобы выпить последнюю чашку чая. А через пять минут возвратился к столу, на котором его ожидали кни­ги, устроился так, чтобы свет от лампы падал слева, и уг­лубился в работу.

Первое время крысы своей возней досаждали ему, но скоро он приноровился к этим звукам, как приноравливается чело­век к тиканью настенных часов или к шуму падающей воды. Наконец настал момент, когда все звуки и вообще весь внеш­ний мир отошли на второй план перед упражнениями, над которыми он склонился, а затем и вовсе пропали.

Внезапно он поднял голову, оторвавшись от нерешенной задачи, напрягая все свои органы чувств. До рассвета остава­лось не больше часа. Время глубокого сна для спящих и тре­воги для бодрствующих. Звуки крысиной возни, сопровож­давшие его занятия на протяжении всей ночи, исчезли. Тиши­на стояла гробовая. Он только было собрался поразмышлять на предмет этой перемены, как что‑то заставило его инстинк­тивно вздрогнуть. Огонь в камине совсем ослабел к этому часу, но все еще тлел красным светлячком. Малколмсон – неожиданно для самого себя – обернулся к камину и обомлел, несмотря на все свое sang froid[1].

Там, на дубовом стуле с высокой спинкой, по правую сто­рону от огня, сидела огромных размеров крыса. Она буравила студента злобными глазками. Он сделал движение ей навстре­чу, рассчитывая спугнуть, но она даже не пошевелилась. То­гда он рукой имитировал бросок, как будто запустил в нее чем‑нибудь. Она и в этот раз не сдвинулась с места, зато обнажила большие бело‑желтые клыки, зловеще скалясь, а в ее глазах, отражавших свет керосиновой лампы со стола, горела мстительность, совсем человеческая…

Малколмсон, подавив отвращение, схватил каминную ко­чергу и бросился к зверьку, чтобы покончить с ним. Но прежде чем он достиг стула, на котором сидела крыса, она с диким шипеньем, в котором, казалось, сконцентрировалась вся ее ненависть к студенту, спрыгнула на пол, еще одним прыжком покрыла расстояние от стула до шнура пожарного колокола, вскарабкалась по нему и исчезла в темноте – керосиновая лампа освещала лишь малую часть комнаты. Сразу же после этого шуршанье десятков крыс возобновилось с большой си­лой.

Малколмсон уже не мог настроиться на работу, а кроме того он услышал, как прокричал на улице петух, возвестив наступление утра. Он встал из‑за стола, сложил аккуратно книги в стопку и отправился спать.

Его сон был настолько глубок, что его не разбудила даже уборка миссис Дэмпстер, пришедшей из своего пансиона в Дом Прокурора в шестом часу. Лишь когда она уже закончила свою работу по комнате, приготовила завтрак и откинула шир­му, закрывавшую его кровать, он проснулся. Чувствовал себя студент неважно, но приписал это вчерашней ночной работе. Впрочем, чашка крепкого чая освежила его и придала сил, поэтому, едва встав из‑за стола, он взял один из учебников в одну руку, несколько сандвичей в другую – ровно столько, чтобы не проголодаться до обеда – и отправился на свою обычную прогулку. Он выбрался из города в живописную ро­щу вязов, где успешно одолел теорему Лапласа. Возвращаясь, он вспомнил вчерашний вкусный ужин и решил завернуть к миссис Уитэм, чтобы еще раз поблагодарить ее за заботу о нем. Она заметила его из окна и, выйдя навстречу, пригласила войти. Долго оглядывала его, озабоченно качая головой, а потом сказала:

– Уж вы не переутомляйтесь. Сегодня вы бледнее вчераш­него. Тяжелая ночная работа, сэр, не ко здоровью для любого человека! У вас ведь сейчас большая нагрузка на мозг? – Она немного помолчала, словно решаясь что‑то спросить и нако­нец не выдержала: – Расскажите же, как вы провели эту ночь? Надеюсь, все обошлось? Скажу от чистого сердца, сэр, я была просто счастлива, когда сегодня утром миссис Дэмпстер сказала мне, что вы в порядке и очень крепко спите.

– О, со мной действительно все было в порядке, – сказал он, улыбаясь. – Это ваше мистическое нечто совсем не беспокоило меня. Только крысы. Они очень непоседливы и беспрестанно бегали по всем своим норкам и переходам, кото­рыми они опоясали весь дом! А одна – сущий дьявол – усе­лась прямо на моем стуле возле камина и не собиралась уби­раться, пока мне не пришлось взяться за кочергу. Кстати, она весьма проворно убежала по шнуру от пожарного колокола и скрылась то ли в стене, то ли в потолке – точно не разглядел, так как было темно.

– Спаси нас, Господи! – прошептала испуганно миссис Уитэм. – Крыса, похожая на самого Сатану, сидящая на сту­ле у камина! Берегитесь, сэр! Берегитесь! Слухи слухами, но не все в них ложь!

– Что вы имеете в виду? Простите, не совсем понимаю.

– Вы сказали: сущий дьявол! Именно! Вы не должны сме­яться, сэр! – Она строго посмотрела на улыбавшегося студен­та. – Вы, молодые, находите возможным смеяться над тем, от чего пожилых людей бросает в дрожь! Ох, не смейтесь! Боже, он все никак не прекратит! – Добрая леди и сама заулыба­лась, глядя на хохочущего студента с оттенком упрека. Все ее страхи мигом прошли.

– Простите меня, прошу вас! – попросил уже успокоив­шийся Малколмсон. – Не подумайте, что я издеваюсь над вами, просто эта мысль мне показалась уж чересчур фан­тастичной – сам старик Сатана грелся у моего камина на моем стуле! – он засмеялся опять.

Они поговорили еще немного о его заказах, и потом он распрощался и поспешил домой к ужину.

В этот вечер крысы напомнили о себе раньше. Вероятно, они начали копошиться в своих норах еще до его прихода, а он спугнул их, и они на время затихли. После ужина он устро­ился у камина, чтобы выкурить сигару. Это были его пос­ледние минуты отдыха, и он использовал их вполне. Потом он убрал посуду и приступил к работе.

К ночи крысы подняли шум, который нельзя было даже сравнить со вчерашним; по стенам мелькали их хвостатые тени, не прекращался шорох и писк. То и дело студент подни­мал от учебников голову и при свете огня в камине видел в углах и щелях деревянной обивки стен горящие жадные глаз­ки. Некоторое время он наблюдал за ними. Вот самая смелая стремительно пронеслась мимо камина в другую нору, затем то же самое проделала другая, потом третья. Малколмсон цы­кал на них, намереваясь вспугнуть, стучал кулаком по столу, и его действия часто имели результаты.

– Кш! Кш! – шипел студент, и очередная крыса, затормозив на полпути, несколько секунд в замешательстве реша­ла, в какую щель ей будет быстрее спасаться. – Кш! Кш! – не успокаивался он; крыса опрометью пускалась в темный угол комнаты, и затем оттуда слышался ее испуганный писк.

В этой борьбе прошел весь вечер. Впрочем, она не столько досаждала Малколмсону, сколько развлекала его в промежут­ках между очередными этапами работы. С течением времени он все больше погружался в содержание законов и теорем математики и все меньше стеснялся присутствием непрошен­ных серых гостий.

Но в самый разгар занятий, как и в прошлую ночь, он внезапно осознал, что всякая возня в темных углах и дубовой обивке стен прекратилась и наступила тишина. Ему даже ка­залось, что он слышит биение собственного сердца. Он вспом­нил, чем ознаменовалась эта перемена вчера, и заставил себя обернуться к камину. В следующее мгновенье он вздрогнул, словно по нему пропустили сильный ток. Там, на его дубовом стуле с высокой спинкой, где еще два часа назад он курил сигару, сидела та же самая огромная крыса и так же, как вчера, неподвижно и зло смотрела на него маленькими глаз­ками!

Дрожащей рукой он схватил со стола первую попавшуюся книгу – ею оказались логарифмические таблицы – и с силой швырнул в зверька. Он кинул книгу не целясь и поэтому она пролетела в футе от крысы. Та не шелохнулась. Тогда ему ничего больше не оставалось, как повторить вчерашний при­ем с кочергой. Произошло то же самое: в самый последний момент крыса, злобно шипя, соскользнула со стула и скрылась в темноте по шнуру пожарного колокола. Странно, но с исчез­новением этой крысы комната опять наполнилась громким шуршанием и писком. Совсем так же, как и вчера. Малколм­сон не мог с точностью определить, куда скрылась дьявольская крыса. Лампа была установлена посреди завала книг на столе, и поэтому верхняя часть столовой оставалась во мраке, а огонь в камине освещал лишь пол.

Посмотрев на часы, он увидел, что время близится к полу­ночи. Отдавая дань своей привычке, он подбросил в огонь свежих щепок и стал готовить чай. К этому времени он уже хорошо поработал и считал, что заслужил еще одну сигару. Он сел на свой высокий дубовый стул перед огнем и позволил себе приятно расслабиться.

Пуская в камин колечки дыма, он задумался о происшед­шем и скоро пришел все к тому же вопросу: где она спрята­лась? В его мозгу проносились разные мысли на этот счет, в том числе и самые невероятные. Наконец он зажег еще одну керосинку и установил ее так, чтобы свет падал в тот угол столовой, что находился справа от камина. Затем он собрал все книги, которые имел, и уложил их так, чтобы всегда иметь под рукой в качестве оружия при возможном новом появлении неприятеля. Этого ему все же показалось недостаточно, он снова задумался, а потом встал и подошел к злосчастному шнуру. Конец его закрепил на столе так, чтобы он хорошо освещался его рабочей лампой. Делая это, он не мог не за­метить его удивительной гибкости. Удивительной для такого толстого шнура, который к тому же привязан к пожарному колоколу и, следовательно, вряд ли когда использовался. «Та­кая эластичность впору для виселицы», – подумал он.

Когда все приготовления были закончены, он осмотрелся кругом и не отказал себе в удовольствии похвалить себя:

– Теперь, мой серый друг, мы сможем познакомиться по­ближе.

Он вновь приступил к книгам и учебникам, и хоть в первые минуты, уже по традиции, его беспокоила крысиная возня, с течением времени он перестал обращать на нее внимание и весь ушел в решение математических задач.

Но его все‑таки не оставили в покое. В отличие от прошлых случаев на этот раз его насторожила не только внезапно на­ступившая тишина. Он ясно уловил слабое подергиванье шнура. Стараясь делать поменьше движений, он проверил стопку книг, предназначенных для метания во врага, и потом мед­ленно поднял глаза на шнур. Впрочем, он немного опоздал: огромная крыса упала с веревки на дубовый стул у камина и – в который уже раз – с ненавистью уставилась на студента. Затаив дыхание, тот поудобнее зажал в руке одну из книг, тщательно прицелился и запустил в крысу. Та быстро отпрыг­нула в сторону и увернулась от снаряда. Малколмсон взял другую книгу и метнул ее, затем третью, четвертую – все безуспешно! Наконец он вскочил из‑за стола, приготовив­шись бросить последний фолиант, и увидел, что шипенье и писк крысы из злобных превратились в испуганные. Это при­дало студенту уверенности, и он с силой бросил книгу. Крыса сделала движение в сторону, но на этот раз не успела, и книга с громким стуком ударила в нее. Крыса просто взвыла – если так можно говорить о крысах – с испепеляющей ненавистью сверкнула глазками на обидчика, затем взобралась на спинку стула и оттуда сделала гигантский прыжок к шнуру, по кото­рому в следующее мгновенье молниеносно скрылась. Лампа, которой был прижат конец шнура, сильно закачалась, но не упала, будучи довольно тяжелой у основания.

Малколмсон стал осматривать всю верхнюю часть комна­ты при свете второй заранее подготовленной лампы и смог поймать момент, когда крыса скрывалась в норе, прогрызен­ной прямо в середине большой картины, висевшей высоко на стене. Трудно было что‑нибудь на ней разобрать из‑за толсто­го слоя пыли и копоти от камина.

– Утром надо не забыть посмотреть на жилище моего ста­рого серого друга, – успокаивал студент себя дрожащим от ярости голосом. – Третья картина от камина. Отлично! – Он принялся собирать разбросанные книги. – Главное – не по­забыть. – Он поднимал книги с пола одну за другой в том порядке, в каком бросал их, чтобы потом не запутаться в своих занятиях. «Конические сечения», «Циклические колебания», «Анализ», «Термодинамика»… А вот та, которая не миновала цели! Малколмсон поднял ее и поднес к огню, чтобы рассмот­реть, как и остальные. Глянув при свете на обложку томика, он сильно побледнел, руки его чуть задрожали, он тихо и медленно проговорил:

– Библия, которую дала мне мать!.. Вот так совпадение!

Он немного походил по комнате, чтобы успокоиться, а по­том сел опять за работу. Крысы, замолкшие на время сра­жения, вновь вовсю шуршали и пищали во всех углах. Но они уже нисколько не мешали ему и даже наоборот, с ними он чувствовал себя не таким одиноким, они составляли ему сво­его рода компанию.

И все‑таки работа уже не шла: он сделал несколько подхо­дов к хитрой теореме, но в конце концов был вынужден с грохотом захлопнуть книгу. Некоторое время он сидел, глядя на горевшую лампу, и думал о происшедших событиях, но потом решительно встал и пошел в постель. С рассветом он уснул.

Его сон, не в пример вчерашнему, был тревожным, он час­то полудремал и даже открывал глаза. Когда поздно утром его добудилась миссис Дэмпстер, то первая его просьба показа­лась ей странной. Он попросил:

– Миссис Дэмпстер, прошу вас, когда я буду сегодня гу­лять, протрите те картины на стене, особенно третью от ка­мина. Я очень хотел бы посмотреть, что же на них такое изображено.

Примерно к полудню Малколмсон полностью восстановил свои силы после вчерашней ночи. Погода была хорошая, и он за время прогулки успел прочитать много полезного в своих книгах. Довольно легко он расправился и с теми задачами и теоремами, которые так разозлили его вчера за столом. А стучась в дверь миссис Уитэм в «Добром Страннике», он уже относился с иронией к случившемуся с ним. В ее уютной гос­тиной он обнаружил незнакомца, которого хозяйка представила ему как доктора Торнхилла. Добрая женщина выглядела смущенной, а когда к тому же господин Торнхилл стал зада­вать студенту бесконечные вопросы, словно в медицинском кабинете, тот понял, что доктор здесь появился не случайно, и без долгих вступлений сразу же обратился к нему:

– Доктор Торнхилл! Я с огромным удовольствием отвечу на любые ваши вопросы, если только сначала вы ответите на мой вопрос.

Доктор несколько помедлил, бросив взгляд на миссис Уитэм, потом улыбнулся и сказал:

– Ну что ж. Давайте ваш вопрос.

– Случайно не миссис ли Уитэм попросила вас прийти сюда и дать обо мне заключение?

Доктор на секунду смутился, а хозяйка покраснела и от­вернулась. Малколмсон, улыбаясь, ждал. Наконец, Торнхилл, будучи человеком открытым, рассмеялся и, виновато качая головой, сказал:

– Ваша правда! Но она хотела, чтобы вы ничего не за­метили. Моя торопливость вас спугнула. Я узнал от нее, что вы слишком увлекаетесь крепким чаем. Кроме того ей не нра­вится, что вы живете в том доме, да к тому же совершенно один. Она хотела, чтобы я вам посоветовал бросить позднюю работу и крепкий чай. Я сам был студентом и поэтому по­нимаю вас лучше, чем другие. Учитывая это, надеюсь на то, что вы воспримете меня и мои советы правильно.

Малколмсон с широкой улыбкой пожал ему руку.

– Йи‑пп‑п‑пи‑и! Как говорят американские студенты! – воскликнул он. – Благодарю вас за вашу доброту. И вас, миссис Уитэм. А ваша доброта, как я понял, предполагает адекватный ответ? Ну что ж, торжественно обещаю вам не пить крепкого чая до тех пор, пока вы мне не разрешите, и сегодня я ложусь спать в час ночи самое позднее! Пойдет?

– Великолепно! – воскликнул доктор. – Ну, а теперь расскажите нам обо всем, с чем вы столкнулись в старом Доме Прокурора.

Малколмсон в немногих словах обрисовал две свои пос­ледние ночи, проведенные в этом городке. То и дело его рас­сказ прерывался вздохами и восклицаниями миссис Уитэм, а когда он дошел в своем повествовании до эпизода с Библией, волнение достигло апогея, она едва не потеряла сознание. Доктор предложил ей стакан коньяка, разбавленного водой. Это привело ее в чувство.

Торнхилл слушал со вниманием и на всем протяжении рассказа был серьезен и ни разу не улыбнулся. Когда же сту­дент закончил, он спросил:

– Скажите, эта крыса… Она всегда скрывалась от вашей кочерги посредством того шнура?

– Всегда.

– Полагаю, вы знаете, – продолжил доктор, – что это за шнур?

– Нет! – удивился Малколмсон.

– Поздравляю! Этим самым шнуром прокурор посредст­вом палача вершил расправу с заключенными на виселице, что во дворе местной тюрьмы!

Его слова были прерваны истошным вскриком миссис Уитэм. Бедная женщина упала в обморок. Доктор поспешил оказать ей помощь.

Потом Малколмсон взглянул на часы и обнаружил, что близок час обеда. Он попрощался с еще не вполне пришедшей в себя хозяйкой гостиницы и доктором и ушел к себе.

Едва за ним закрылась дверь, как миссис Уитэм стала уп­рекать Торнхилла за то, что он наговорил бедному молодому человеку насчет шнура.

– Вы видели, он и без этого был бледный! Что же с ним станет сейчас, когда он узнал эту страшную вещь?!

Доктор Торнхилл ответил на это:

– Добрейшая миссис Уитэм! Я нарочно стремился обра­тить его внимание на этот шнур! Все‑таки, несмотря на то, что я редко видел столь здорового телесно и душевно человека, он очень много занимается и от этого его психика может подвер­гнуться срыву. Вы помните: эти его крысы, которых он упо­добляет порождениям самого дьявола? – Доктор покачал го­ловой и продолжал: – Конечно, нужно было не оставлять его одного с самой первой ночи, и даже сейчас я бы очень хотел пойти с ним. Но, вы сами понимаете, он воспринял бы это как обиду. Предстоящей ночью у него могут случиться галлю­цинации и различного рода миражи, поэтому я очень желал бы, чтобы он помнил о шнуре и в самую трудную минуту – вольно или невольно – дернул за него. Это будет нам знаком, и мы можем тотчас же прибыть на место для оказания необ­ходимой помощи. Я сегодня не засну и буду держать ухо вост­ро. Так что, не удивляйтесь, если сегодня ночью старый до­брый Бенчарч будет разбужен.

– О, доктор, ради бога, что вы имеете в виду?!

– Я имею в виду, что не исключено, а вернее, очень даже возможно, что этой ночью мы услышим с вами звон пожарного колокола, что висит на крыше Дома Прокурора. – С этими словами доктор надел шляпу и вышел.

На этот раз Малколмсон пришел домой позже обычного и уже не застал миссис Дэмпстер: правила пансиона Гринхау были не из тех, которыми можно было пренебрегать.

Он с удовольствием отметил, что его комната чисто при­брана, настольная лампа была протерта от копоти и смотре­лась, как новенькая, в камине потрескивали свежие дрова. Вечер был холоднее чем обычно в апреле, ветер порывами бился в окна и по всему было видно, что ночью следует ожи­дать настоящей бури.

Едва он вошел в дом, крысиная возня прекратилась, но минут через двадцать – крысы привыкли к присутствию сту­дента – шум возобновился. Он был этому даже рад; этот шум стал частью его домашнего уюта. Мысленно он возвратился к тому странному явлению, когда крысы замолкали, едва на стуле показывалась самая огромная из них, и вновь начинали бегать и копошиться, как только он прогонял неприятеля ко­чергой. Его рабочая лампа освещала только стол и пол, верх­няя же часть комнаты вместе с потолком была погружена во мрак. Это придавало столовой интимность, что нравилось сту­денту. Он приступил к ужину с большим аппетитом.

Поев и выкурив сигару, Малколмсон решил засесть поско­рее за работу и – раз уж он обещал доктору не работать до рассвета – употребить оставшееся до часа ночи время с наибольшей пользой. Он дал себе клятву не отвлекаться ни на какие провокации со стороны крыс или чего бы то ни было другого.

Примерно около часа он работал весьма плодотворно, но потом его мысли стали все больше отдаляться от науки. Он чувствовал, как внутри его поднимается тревога. Ветер, как он и подозревал, постепенно перерос в настоящий шквал, за­вывал в трубах старого дома и с щемящим душу свистом гулял по его пустым комнатам и коридорам, подбираясь мало‑пома­лу к столовой. Даже тяжеленный пожарный колокол на кры­ше покачивался, и Малколмсон наблюдал за все более замет­ными колебаниями шнура, который спускался в его комнату. Скоро шнур уже с глухим стуком стал ударять об пол при своих маятниковых качаниях.

Студент завороженно смотрел на это и вспоминал слова, сказанные днем доктором:

– Поздравляю! Этим самым шнуром прокурор вершил расправу с заключенными на виселице…

Малколмсон наконец не выдержал, вышел из‑за стола и, поймав конец шнура в руки, стал его рассматривать. Орудие убийства или пытки всегда вызывает болезненный интерес обывателя, и скоро студент поймал себя на том, что думает о жертвах этого шнура, о том, кто они были, о прокуроре и о его нездоровой выдумке – держать веревку с виселицы постоян­но у себя перед глазами. Шнур выскальзывал из его рук под воздействием качающегося колокола, но кроме этого Малколмсону показалось, что это происходит еще от того, что что‑то двигается по нему…

Подняв глаза наверх, он увидел, как к нему медленно по шнуру подбирается огромная крыса, не спуская с него го­рящих ненавидящих глаз.

Он выпустил шнур из рук и отскочил назад, хрипло про­износя проклятия. Крыса тоже остереглась, она повернула обратно наверх и скрылась. В ту же секунду студент услышал возобновившийся шорох сотен лапок и хвостов и громкий, в унисон, писк.

Постояв в задумчивости некоторое время у камина, Мал­колмсон вдруг вспомнил, что он не видел еще вымытых миссис Дэмпстер картин, как намеревался вчера. Он зажег вторую лампу и, держа ее в руке, подошел к третьей справа от камина картине, в которой или за которой, как он помнил, скрылась огромная крыса в прошлую ночь.

Едва взглянув на изображение, он страшно побледнел и резко отступил назад, чуть не уронив на пол лампу. В ногах обнаружилась сильная слабость, пот крупными каплями сте­кал со лба, и весь он дрожал, словно после приступа лихо­радки. Все‑таки он был молод и здоров, поэтому нашел в себе силы собраться и вновь подойти к картине. Собравшись с ду­хом, он направил на нее свет лампы и стал внимательно расс­матривать. Картина была чисто протерта, и поэтому на ней были



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.