|
|||
Надя Лоули 3 страницаВыйдя из ГУМа и болтая о каких‑то общих вещах, вроде какой красивый город Москва, здесь столько русской старины, они прошли немного по Петровке, свернули на улицу Горького и поднялись к памятнику Пушкину. Речь зашла о поэзии. Алька сообщила, что замечательный русский поэт Тютчев, современник, между прочим, Пушкина, почти двадцать лет прожил в Мюнхене и его жены (тут Алька немного запуталась в их количестве) были немками. Так что мы, кажется, почти родственники. Моника и Клаус о чем‑то радостно переговорили по‑немецки и пригласили Альку в гостиницу «Белград», где они остановились. Они сказали, что хотят сделать их такой очаровательной русской знакомой подарок, ведь они наслышаны, как трудно в России достать хорошие вещи, и сложили в большой фирменный пластиковый пакет новые американские джинсы, яркую пуховую курточку («У нас уже совсем тепло, не пригодится!»), пару кроссовок «Адидас». И еще много всякой мелочи вроде шампуней, губной помады и кремов для лица. В ответ Алька пригласила их в ресторан «Славянский базар» отведать блюда русской кухни. Все прошло просто отлично. На прощанье они обнялись, пожелав друг другу удачи.
Вечером дома Алька разглядывала трофеи. Это были хорошие классные вещи, которые пользуются у советской молодежи спросом. Прекрасно. К этому следовало добавить сто немецких марок. Их Алька поменяла немцам на рубли по государственному курсу. Значит, на «черном» рынке они уйдут в четыре раза дороже. Алька ликовала: все же она смогла, пересилила себя и одержала первую победу. Лед тронулся, господа присяжные заседатели! На другой день она по курсу за рубли купила у высокого рыжеволосого англичанина (ирландца, наверно) еще две пары джинсов. С рук этот дефицитный товар стоил сто рублей, то есть в пять раз дороже, чем в магазине, где его, впрочем, не было. Первые успехи вдохнули в нее силы и уверенность. Самое главное сейчас – определиться с рынком сбыта. Ничего себе лексикончик – «рынок», «сбыт»… Слышали бы Екатерина Великая, Ритка и Мишель, то‑то удивились бы! И все‑таки – рынок сбыта, мать его разэтак. Полученный в Ленинграде опыт (спасибо, Стефан, хоть тут ты пригодился) подсказывал, что таким рынком являются студенческие общежития. Значит, надо выходить на студентов. Алька купила телефонный справочник и начала составлять списки нужных ей заведений: общежитий, гостиниц, ресторанов. Усталая, возвращалась она к концу дня на съемную квартиру, и ей все больше казалось, что она возвращается к себе домой. С балкона открывался потрясающий вид на вечереющий город: Поклонная гора, изгиб Москвы‑реки, широкие зеленые (весна выдалась ранней) массивы, золотые купола Новодевичьего монастыря и над всем этим величественные, огнедышащие закаты… «Настоящий булгаковский город, – думала Алька, – вот только Мастер вряд ли здесь живет. Да и вообще, есть ли он где‑нибудь на свете, этот Мастер…» А еще хозяйка сказала, что летом под окнами поют соловьи. Господи, да неужели такое возможно?..
Многолюдная толпа гудела возле центрального входа в ГУМ. В десять утра заветные двери распахнулись, и передние ряды, едва не падая под натиском задних, ринулись внутрь, сметая все на своем пути. И каждое утро продавцы занимали оборонительную позицию за своими прилавками, готовые принять на себя удар жаждущей толпы. Они‑то хорошо знали, что все равно на всех этих благ земных не хватит. Уже в который раз этой взрывной волной Альку отнесло совсем не в тот отдел, который был ей нужен. Она сначала разозлилась, одергивая юбку и джемпер, чуть было не сорванные с нее довольно агрессивными в этот час дня гражданами, а потом рассмеялась. Что поделать, на войне как на войне. Со своей новой деловой ипостасью Алька свыклась, казалось бы, совершенно. Бочком и по стеночке она пробралась на второй этаж, в отдел «Подарки». С неделю назад у нее образовались две хорошие покупательницы из Италии, которые интересовались янтарными украшениями. Сейчас Алька, склонившись над витриной, рассматривала бусы и кулоны из золотой светящейся прозрачной смолы. Цифры на ценниках привели бы в неописуемое удивление этих милых итальянских теточек с оливковой кожей и аккуратной, какой‑то несминаемой укладкой. В магазине для иностранцев «Березка» эти бусы на валюту стоили гораздо, просто неизмеримо дороже. Иностранцам, не говорящим по‑русски и не ведающим об особенностях местного рынка, порой и в голову не приходило, что на рубли в советских магазинах все было в пять раз дешевле. Алька, вошедшая в роль успешной коммерсантки, все быстренько в уме сложила и умножила, хотя прежде математическими способностями не отличалась. Но говорят же – аппетит приходит во время еды. Она предлагала своим клиентам, проживающим в центральных гостиницах иностранцам, выбрать товар в «Березке», а купить у нее чуть дешевле, но – в долларах. Например, в случае с итальянками расчет был простой. В «Березке» янтарные бусы стоили тридцать долларов, а в ГУМе приблизительно двадцать рублей. Алька продавала эти бусы за двадцать долларов. По официальному курсу доллар стоил около семидесяти копеек, а на «черном» рынке за него давали один к семи. То есть «чистой прибыли» у Альки оставалось сто двадцать рублей. Главное, все были довольны – и Алька, и клиенты. Особенно Алька. Теперь она только успевала закупать русские сувениры в ГУМе и ЦУМе. Но возникла следующая проблема: что делать с валютой? У нее уже скопилась некоторая сумма. Покупать на доллары товары в «Березке» опасно, там каждая продавщица – стукачка. Продавать валюту неизвестным еще более опасно: можно схлопотать срок. А уж как умеет наказывать родное государство, Алька знала. И пусть ее грешки были сущей ерундой по сравнению, например, с грехом инакомыслия – карающая длань советского закона могла прихлопнуть ее, как ничтожную букашку. Впрочем, выход напрашивался сам собой, только для него надо было набраться духу. Совсем недавно, сидя вечером с группой американцев в баре гостиницы «Космос» (Альку даже не остановили на входе, видимо приняв за иностранку), она обратила внимание, что к мужчинам из их компании то и дело подходят симпатичные девушки, приглашая потанцевать. Девочки явно были «свои» в баре. Администрация не обращала на них никакого внимания, и было видно, что чувствовали они себя здесь достаточно свободно. Интуиция подсказывала Альке, что свои проблемы она сможет решить именно в этом довольно‑таки скользком месте. Но что делать. У нее был только один выход – вперед. И, закусив удила, Алька бросилась в омут совершенно новой для нее жизни. Для начала она решила сходить в разведку. Выбрала для этого дела гостиницу «Интурист», благо была уже там несколько раз днем и знала почти все бары. Но прежде Алька сочла необходимым слегка подшлифовать свою внешность. Косметичка, которой она уже успела тут обзавестись, сделала ей несколько питательных масок на лицо, выщипала брови, а заодно подстригла и покрасила волосы, придав им легкий платиновый оттенок. С матовой безупречной кожей, летящей шевелюрой, в обтягивающих джинсах и итальянской шелковой блузке, она была похожа на дорогую фарфоровую статуэтку. Модные остроносые туфельки довершали картину. В «Интурист» Алька прошла без проблем, вместе с группой иностранцев. Швейцар не обратил на нее внимания. Затем она поднялась на девятый этаж, в бар‑кафетерий, и заняла позицию за маленьким столиком у окна. Она здесь никому не бросалась в глаза, но сама могла хорошо видеть все помещение. Отличный наблюдательный пункт. Шел седьмой час вечера. Алька заказала кофе и пирожное. Бармен, красавчик лет тридцати пяти, с актерской внешностью и гладко зачесанными назад волосами, внимательно посмотрел на нее острыми карими глазками и спросил, проживает она в гостинице или гостья. Алька осчастливила его своей фирменной скромно‑нахальной улыбкой, прищурила кристальной чистоты голубые глаза и спокойно сказала: – Я жду своего друга. Думаю, он должен скоро подойти. – При этом она длинно посмотрела на бдительного бармена поверх кофейной чашки. Он улыбнулся и отошел от ее столика. Идя сюда, Алька сочинила себе «легенду»: она из Ленинграда, ждет друга‑поляка, с которым у нее назначена встреча. Валюты у Альки с собой не было, в сумочке лежал только паспорт и старое, но еще не просроченное удостоверение сотрудницы газеты «Смена». В случае чего – она выполняет редакционное задание. Вообще‑то интерес бармена, вызванный ее появлением и упорным сидением в этом злачном месте, был совершенно понятен. Так уверенно и спокойно могла вести себя только «девочка», имеющая покровителя. И сейчас он лихорадочно просчитывал в уме, чья это «телка» оказалась на его территории. У барной стойки сидели несколько девушек с высокими бокалами для коктейля. Они тихо переговаривались, потягивая через соломинки напитки. Милые, спокойные, красиво, но довольно откровенно одетые, они вроде и не были похожи на представительниц первой древнейшей профессии. Алька исподволь с интересом наблюдала за ними и вдруг, почувствовав на себе чей‑то взгляд, повернула голову. Молодой симпатичный мужчина, сидевший за соседним столиком, приподнял бокал и улыбнулся ей. Ну вот, не хватало еще, чтобы ее приняли за «ночную бабочку»! Алька отвернулась, оставив приветствие незнакомца без внимания. Бармен, наблюдавший из‑за стойки, одобрительно кивнул, а чуть позже, ставя перед ней вторую чашку кофе, дружелюбно и как бы невзначай бросил: – Не обращай внимания. Немец думает, что ты тут «снимаешь». – Подмигнул и пошел на место. Алька чувствовала, как ее фарфоровое личико пошло пятнами. Это что же, ее приняли за проститутку?! Однако чувство юмора удержало Альку от опрометчивого желания тут же выскочить вон из бара. «Ну, собственно говоря, я сама немало для этого постаралась». – Она сдержала смешок и еще раз оглядела «девочек». Нет, все же они выглядят куда более сексуально, чем она: короткие юбки, высоченные каблуки, максимально открытые блузки (все на вынос) и довольно яркая косметика. Вот кто действительно хочет «снять»! И тем не менее несколько мужчин, сидевших в баре, явно обращали на нее внимание. На такой эффект Алька, признаться, не рассчитывала. Она встала и прошла к стойке. Девушки с интересом оглядели новоявленную конкурентку. Делая вид, что ей море по колено, Алька обратилась к бармену: – Скажите, у вас есть приличные сигареты? Она знала, что в барах приторговывают фирменными сигаретами. Алька не курила, просто ей нужен был повод для разговора. Бармен понимающе улыбнулся и показал мимикой: «Выйди». Алька кивнула и вышла в коридор. Минуты через три бармен вернулся и вручил ей две пачки «Мальборо» в пластиковом пакетике. – С тебя десятка. Для друга? – Он опять подмигнул с видом заговорщика. Эта привычка подмигивать раздражала Альку. Сбивала со взятого тона. Но она решила держаться. – Меня зовут Александра. – Игорь Николаевич, – ответил бармен и, улыбнувшись, добавил: – Можно просто Игорь. – И, взяв деньги, он скрылся за дверью с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Вернувшись в бар, Алька села у стойки, прикурила от услужливо поднесенной Игорем зажигалки «Zippo» и дружелюбно сказала рассматривающим ее «девочкам»: – У нас в Питере трудно достать американские сигареты. Постепенно завязался разговор ни о чем. «Девочки» расспрашивали о Ленинграде. Выяснилось, что некоторые ни разу там не были. К Альке придвинулась симпатичная брюнетка с немного раскосыми синими глазами и высокими, чуть тронутыми тональной пудрой скулами. – Света, – просто сказала она и улыбнулась. – А это Ира и Аня. Длинноногая, тонкая, с прямыми блестящими черными волосами, Света была настоящей красоткой. И, похоже, знала себе цену. Вдвоем с яркой светлоглазой блондинкой Алькой, на контрасте, они смотрелись исключительно эффектно. Кажется, это отметили и все присутствовавшие в баре мужчины. Игорь даже руки потер от удовольствия. Они разговорились, как будто были сто лет знакомы. Время летело быстро. Алька посетовала, что ее друг‑поляк так, видно, и не придет. Все сочувственно покивали головами. Может быть, и поверили. В бар входили и выходили мужчины, приглушенно играла музыка. Алька допивала второй коктейль и уже собралась отчаливать потихоньку, когда краем глаза увидела, как маленькая рыженькая Аня ушла с пожилым дородным джентльменом. Игорь вышел вслед за ними и тут же вернулся. Спустя некоторое время еще один седовласый солидный господин вошел в бар и кивнул Игорю. Света дала Альке номер своего телефона и, извинившись, ушла вместе с этим мужчиной. Оставшаяся без компании Ира подсела к Альке и, хитро скосив глаза, шепнула: – Там немец с тебя весь вечер глаз не сводит. Ты как? Алька засмеялась: – Забирай, дарю! Вот теперь, кажется, действительно пора было сматываться. Алька чувствовала, что от нервного напряжения у нее ломит виски и неудержимо тянет зевнуть. Но Игорь движением руки попросил ее задержаться. Алька уже поняла, что он здесь хозяин. И наверняка его «крышует» КГБ, без этого так не развернуться. С посетителями Игорь держался снисходительно‑внимательно, но перед богатыми постоянными клиентами заискивал, почти лебезил. С «девочками» он сюсюкал, без конца добавляя «кисочка», «лапонька», «душечка». Хотя чисто мужского интереса к ним не проявлял никакого. Весь вечер он наблюдал за Алькой. И сейчас, наклонившись к ней, он опять подмигнул (или это у него был тик от нервной работы?): – Аличка, завтра надень юбку или платье. Please. – Игорь, о чем это вы? – вскинула брови Алька, хотя прекрасно понимала, что, снявши голову, по волосам не плачут. Игорь молча положил перед ней салфетку с номером телефона. Алька поблагодарила его за сигареты, взяла двумя пальцами салфетку и, милостиво кивнув присутствующим, на ватных ногах вышла из бара. Шел двенадцатый час ночи. Покинув гостиницу, Алька через две минуты уже была в метро. Хорошо, что народу в это позднее время совсем мало. Но и те редкие пассажиры, которые оказались в одном с Алькой вагоне, с удивлением и опаской поглядывали на модно одетую девицу, сгибающуюся в три погибели от приступов неудержимого хохота. Такого нервного срыва Алька от себя не ожидала. Глубоко вдыхая и медленно, через нос, выдыхая, она пыталась успокоиться, но через какое‑то время опять начинала хохотать. Ничего не скажешь! Она получила намного больше, чем заказывала. Главное теперь не выпустить ситуацию из‑под контроля. Алька чувствовала себя «дрянной девчонкой», вставшей на «скользкую дорожку», но от этого ей становилось только еще веселее. Алька вышла на «Киевской» и едва успела заскочить в последний троллейбус. Не так уж и плохо все складывалось. Она заработает много денег, она будет умной и осторожной, она раздаст долги и купит кооперативную квартиру, она не позволит себя сломать и докажет всем, всем, всем, что она сильная. Возле дома Алька замерла: в пропитанной запахом сирени темноте щелкал, выводил коленца, заливался трелями обещанный соловей.
Теперь дни пошли мелькать, как в калейдоскопе. Алька занималась одновременно двумя делами. Продолжала сбывать за рубли полученные от иностранцев вещи, а иностранцам сбывала купленные на рубли русские сувениры и продукты (икра, водка), и второе дело – главное – продолжала изучать незнакомый, пугающий своим поистине государственным размахом и разветвленностью мир столичных интуристовских проституток. И хоть говорят: «За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь», Альке пока везло. Что касается продажи импортных шмоток, то все быстро наладилось и пошло как бы само собой. У нее появилось несколько знакомых: прыщавый очкарик Жора из Университета, маленькая востроглазая Зиночка из Медицинского и рыхлый писательский сынок Степан из Литературного института. Обычно они покупали у Альки по две‑три пары джинсов, несколько фирменных маек с надписями на английском языке и что‑то из косметики, а дальше уже «толкали» это среди своих. Однако существенных денег такая коммерция Альке не приносила. Ведь надо было не только откладывать деньги для покрытия долга, но и жить на них. Одеваться кое‑как Алька не могла себе позволить, плюс косметика, да и еда в ресторанах была не самая дешевая, прямо скажем. Второе дело оказалось куда более хлопотным и опасным. Алька продолжала изучать рынок «сбыта долларов», полученных от продажи сувениров. Она обошла почти все бары в гостиницах для иностранцев: «Космос», «Украина», «Москва», «Россия». Обстановка везде была приблизительно одинаковая. Во всех гостиницах своя тайная жизнь, свой «хозяин» и «девочки». Много «девочек». Алька никогда не думала, что советские девушки в таком количестве продаются за валюту в барах и ресторанах. Некоторые из них были студентки, желающие подзаработать на шмотки, другие – барышни из, так сказать, вполне приличных, но небогатых семей… Тех, кто с удовольствием «прикупал валютку», в развитом социалистическом обществе было пруд‑пруди. Кому‑то валюта была нужна для дальнейших махинаций (игра на разнице курсов), кто‑то умудрялся переправлять валюту на счета в западные банки, кто‑то клал в банку под кроватью и ждал лучших времен для ее употребления. А времена эти, кажется, приближались со скоростью теряющего управление рефрижератора. Началась «перестройка». Страна полнилась слухами, предположениями, неясными надеждами. Впрочем, имелась в стране организация, которая «держала руку на пульсе» и действительно знала всё. «Большой брат» по‑прежнему курировал все уровни советской жизни (не раз еще Алька вспомнит Оруэлла, которого читала два года назад, в Ленинграде, тайком, лежа под одеялом с фонариком, – боялась, что увидит Екатерина Великая и переполошится). Особому присмотру подлежал, естественно, и хлебный интуристовский бизнес. Щвейцары, горничные, коридорные, бармены, администрация гостиниц не только состояли на службе в органах и получали, официально или неофициально, зарплату, но и «отстегивали» неизбежно прилипавшую к рукам валюту опекавшему их комитетчику с Лубянки. И конечно, большой «навар» был от валютных проституток. В этой сложной системе и строгой иерархии всех провинившихся, нарушивших правила общей игры строго наказывали, лишая не только доступа к кормушке и карьеры, но порой и жизни. И чем выше находилась ступенька иерархической лестницы, тем выше был и обменный курс. Так что на уровне «девочек» Альке оставаться не имело смысла. Надо было выходить на их «крышу» и на «крышу» «крыши». Настоящие деньги крутились там. Вот в это змеиное логово и сунула свою беспечную русую голову Алька Захарова, в прошлом – журналистка, сотрудница почтенной газеты «Смена», а нынче… Кто, собственно говоря, нынче?..
Очень скоро свои посещения гостиниц она свела только к «Интуристу». Причин было, в сущности, две: бармен Игорь явно приваживал Альку, и еще – ее приняли «девочки», а со Светой завязалось даже какое‑то подобие дружбы. До Игоря довольно быстро дошло, что никто за этой любопытной во всех отношениях барышней не стоит и санкции КГБ на ее присутствие здесь не имеется. И все же решил дать ей шанс и попробовать. Делал он это вовсе не из привычки к благотворительности, нет. Просто понимал, что при хорошем раскладе можно неплохо заработать на этой сколь решительной, столь и неопытной особе. – Аличка, кисочка, давай я тебе намажу бутербродик масличком, а то у тебя ребрышки торчат. На что Алька неизменно отвечала: – Спасибо, Игоречек, а сделай‑ка ты мне кофе без сахара. Он даже испытывал что‑то вроде уважения к Альке: при ее‑то данных она могла бы и не ограничиваться только «ченьджем». «Уважение», впрочем, абсолютно не мешало Игорю получать от нее ежедневную мзду в валюте. Бизнес есть бизнес. Здесь думать о моральных аспектах никому и в голову не приходило. Кроме Игоря (за то, чтоб сидеть в баре) Алька отстегивала по десять законных долларов прикрепленному к гостинице милиционеру и, через Игоря, гэбисту, курирующему эту часть центра Москвы. Учитывая, что доллар стоил на «черном рынке» от семи до десяти рублей, это были очень большие деньги.
Света искренне привязалась к Альке. Ей нравилось покровительствовать «журналистке из Ленинграда», такого «интеллигентного города». Алька, ругая себя на чем свет стоит, не могла не признать, что в ее отношении к Свете преобладает здравый расчет: ей нужна была информация, желательно – много информации. Информированность давала возможность поступать правильно, не совершать ошибок. Она понимала, что Игорь ей не помощник: он заинтересован в том, чтобы Алька работала только на него. А вот Света вольно или невольно сможет вывести ее на нужный уровень. Картина полного безобразия и растления во всех эшелонах власти идущего трупными пятнами советского строя была настолько впечатляющей, что Алька невольно вспомнила о «второй древнейшей профессии», к которой, собственно, принадлежала, – о журналистике. Навык фиксировать, запоминать и записывать сработал, и она стала вносить в тайную тетрадочку (как раньше – стихи) кое‑какие факты и размышления. Глупость это, конечно, была отчаянная: попадись такая тетрадка в руки соответствующих органов (вот анатомический казус – орган с руками) – и ей было бы несдобровать. Так Алька записала для памяти, что русских клиентов «девочки» называют «рашенками». Например: «Видела вчера на Тверском Катьку с каким‑то рашенком». Иностранцев называли «фирмачами». Валюту, не важно какой страны, – «гринами», а рубли – «деревянными». Алька тут же составила предложение: «Рашенок вчера заплатил деревянными, а мне нужны грины». Вообще «девочки» любили мешать «французский с нижегородским». Поэтому фразы типа: «Этот халдей (официант) хорошо спикает» или «Пойдем в кабак, дринкнем» – звучали как нечто само собой разумеющееся. В самом низу лестницы находились дешевые «трехрублевки». Эти ошивались на улицах и у вокзалов. Обслуживали «рашенков»: таксистов, дальнобойщиков, командировочных, криминальный элемент и низкооплачиваемых членов советского общества (вполне уместный каламбур). Далее шли ресторанные «феи» из системы советского общепита. Эти были классом выше и работали за «деревянные». «Ночные бабочки» базировались в солидных гостиницах. Обслуживали советских партийных начальников, подпольных спекулянтов, серьезный криминал, а также «гостей с юга» и подобных «богатеньких буратин». Эти «девочки» были уже достаточно дорогие. Зарабатывали как в рублях, так и в валюте. Дальше начиналась «элита». Самыми высокооплачиваемыми были валютные «куколки». Они обслуживали иностранных туристов или работающих в Союзе по контракту зарубежных специалистов за валюту и «стучали» на каждого в КГБ. Это было непреложное условие, одна из составляющих работы. «Девочки» писали в КГБ рапорты с полным отчетом о том, с кем и когда они встречались, о чем разговаривали. Они специально задавали провокационные вопросы, болтали на «скользкие» темы, чтобы выведать, насколько лояльно относится их клиент к советскому строю. Через них КГБ выискивал иностранцев, симпатизирующих СССР, и вербовал их для работы. Если было нужно, прибегали к шантажу. Вряд ли кому‑то из «зарубежных товарищей» хотелось получить для семейного альбома откровенные снимки с московскими красотками. «Куколок» тщательно отбирали из «ночных бабочек» – самых симпатичных, смекалистых и умеющих себя подать. Еще «куколок» вербовали из красивых девочек, случайно, по мелочи, нарушивших советский закон. Однажды попав на гэбистский крючок, они почти не имели шансов отвертеться. А дальше была звездная вершина. «Дипэскорт». Сюда отбирали лучших из валютных «куколок». Самых образованных, самых элегантных. В общем, «крем‑дела‑крем». Эти милые создания получали зарплату непосредственно в КГБ плюс валюту от клиентов. Очень редко, но в «дипэскорт» можно было попасть и со стороны. Позже Алька познакомилась с одной такой «счастливицей». Прелестную огненно‑рыжую и длинноногую провинциалочку из Харькова Таню Христенко, студентку педагогического института, случайно «накрыли» с иностранцем в номере гостиницы «Украина» (о, ирония судьбы, ты, несомненно, скрашиваешь наши будни!). Девушка подчинилась обстоятельствам и стала работать в «дипэскорте». Она с гордостью говорила Альке, что работает за валюту, что это работа «государственная» и «ничего общего с проституцией не имеет». Надо же, и вроде считалась умной! «Девочкам» из «дипэскорта» позволялось даже выходить замуж за иностранцев, но только с условием, что и на Западе они будут продолжать приносить пользу своей социалистической родине. Алька перевела дух. Ну а какое мое место в этой иерархии? «Меняла»? Боже, как низко, однако, я пала на общем‑то фоне!
Со Светой они договорились встретиться у станции метро «Арбатская», напротив кинотеатра «Художественный». Алька приехала раньше и решила с толком использовать оставшиеся пятнадцать минут. По подземному переходу она быстро добежала до переговорного пункта, наменяла целую горсть пятнашек, заскочила в свободную кабинку и набрала номер. Голос Екатерины Великой показался ей усталым, каким‑то поблекшим. На вопрос о самочувствии она уклончиво ответила: «Ничего, по‑стариковски», и не стала даже спрашивать у Альки, как ее дела. Наверно, не хотела вынуждать ее лишний раз врать. Только попросила: – Ты бы, Алечка, хоть на выходные приехала, что ли. Уже почти четыре месяца не виделись. Алька почувствовала, как в горле начал собираться ком. – Бабуличка, сейчас никак не выбраться, столько работы… – Ладно, детка, делай как знаешь. И помни, что у тебя есть дом, где тебя ждут. – Я помню, помню, бабуличка… Но Екатерина Великая уже повесила трубку. Признаться, Алька просто боялась ехать в Ленинград. Во‑первых, еще далеко не весь долг был выплачен. Уже несколько переводов с максимальной, не вызывающей подозрений суммой Алька отправила из разных (конспирация!) почтовых отделений. Но этого все еще было недостаточно. Во‑вторых, она боялась, что Екатерину Великую напугает ее изменившаяся, чужая внешность, незнакомое выражение лица. Алька и сама‑то себя порой не узнавала в зеркале. Но еще больше она боялась, что, попав в нормальную, домашнюю обстановку, к людям, чьи отношения друг с другом не сводятся лишь к «товарно‑денежным», она выбьется из колеи, которая с таким трудом стала для нее привычной. Вписываться по новой в московский ритм жизни – это отдельная головная боль.
Света озиралась, выискивая глазами подругу. Алька подскочила сзади и со смехом обняла ее за плечи: «А вот и я!» Девушки походили на сестер, только разной масти. Света, как и Алька, была почти без косметики. Отдыхала от рабочей «боевой» раскраски. У той и у другой волосы были забраны в хвостик на затылке. Обе в легких открытых кофточках, джинсах и босоножках: лето в Москве стояло жаркое. Вечером накануне Света сказала по телефону, что, кажется, намечается интересное дело и им надо встретиться. А раз Света сказала надо – значит, надо. Эта девушка оказалась совершенно незаменимым гидом по новому для Альки миру, куда обычным гражданам вход был настрого запрещен. Впрочем, многие из них и не подозревали о существовании рядом этой «второй реальности». Болтая о том о сем, они дошли до ресторана «Арбат». Швейцар, увидев Свету, заулыбался и угодливо распахнул двери. В его привычным жестом поднятую лодочкой ладонь Света не менее привычным жестом опустила трешку. Пожилая служительница в гардеробе тоже приветливо кивнула вошедшим девушкам. – И часто ты здесь бываешь? – Алька поняла, что Света чувствует себя здесь как дома. Света с улыбкой старшей сестры и покровительницы кивнула. Ей нравилось чувствовать свое превосходство перед новенькой. А еще больше милой простодушной Свете хотелось быть незаменимой, хотелось быть полезной Альке, которой она искренне симпатизировала. Они поднялись на второй этаж. В зале официанты накрывали столы к вечеру. После обеда здесь было тихо и пусто. Света махнула рукой высокому парню в униформе и потащила Альку к администраторскому столику знакомиться. Молодой человек оценивающе оглядел незнакомку. – Виктор. Администратор. – Аля. Я из Ленинграда. – Алька подняла на него незамутненные излишними заботами глаза (очень постаралась!). Виктор кивнул официанту, и тот принес девочкам кофе и пирожные. – Сейчас сладкое. А после ужина сладким будете вы. – Виктор улыбнулся и пошел в центр зала давать какие‑то указания. – Для халдея он ничего. Два языка знает. Полезный человек. – И Света с удовольствием принялась за пирожное. Полезных людей она ценить умела. Свою карьеру «валютной куколки» она начинала внизу в проходном дворе «Интуриста», на любую наживу. – И вообще запомни, подруга дорогая, мы не проститутки. – А кто же? – не выдержала паузу Алька. – Мы – девочки по вызову. – В голосе Светы звучали нотки гордости. – Как скажешь, подруга дорогая, – в тон ей ответила Алька. Вскоре к их столику подсел Виктор. – Сегодня будут две группы: американцы и канадцы. Их привезут после вечернего спектакля в Большом. Приходите часам к десяти. – Спасибо, котик. – Света поцеловала его в щеку. – Пойду позвоню Игорю. Виктор галантно проводил их до гардероба, и они совсем по‑дружески попрощались.
|
|||
|