Диалог пятый

Диалог пятый

Новый собеседник: Альбертин

Альбертин. Я хотел бы знать, какой призрак, какое неслыханное чудовище, какой ненормальный человек, какой необычайный ум вновь преподнес миру эти открытия, или, может быть, он принес уже отжившие старые вещи, которые должны сойти за новинки, срезанные корни, которые должны дать в нашу эпоху новые ростки?

Эльпин. Да - это срезанные корни, которые вновь произрастают, это старые вещи, которые снова возвращаются, это скрытые истины, которые вновь раскрываются, это новый свет, который после долгой ночи вновь восходит на горизонте нашего познания и мало-помалу приближается к мередиану нашего интеллекта.

Альбертин. Если бы я не знал Эльпина, то я не знал бы, что ему ответить. Эльпин. Говорите все, что вам угодно. Но если вы обладаете такими же способностями, как я, то вы должны быть с ним согласны, так же как и я. Но если ваши способности лучше моих, то я уверен, что вы с ним еще скорее и охотнее согласитесь, чем я. Что же касается тех, для которых обыкновенная наука и вульгарная философия трудны и которые являются еще учениками, и притом мало разбирающимися в философии (хотя они таковыми себя обычно не считают), то их трудно привлечь на нашу сторону, ибо они находятся под властью всеобщей веры и прославленных авторов, с трудами которых они никогда не расстаются. Репутация толкователей и комментаторов этих авторов ставится ими также очень высоко.

Наоборот, те, для которых названная философия ясна, которые достигли того, что они больше не тратят всего остатка своей жизни на то, чтобы научиться понимать то, что сказал другой, а имеют собственный разум и пользуются глазами своего собственного активного духа, для того чтоды проникнуть во все затаенные углы и рассмотреть ее обнаженную всеохватывающими глазами Аргуса через тысячу дверей, - эти люди способны, приблизившись вплотную к предмету, проводить различие между тем, что истинно и признается достоверным вследствие его соответствия истинной сущности вещей. Едва ли, думаю я, эта философия может быть одобрена теми, кто не одарен природным умом и кто, по крайней мере, не получил хотя бы посредственного образования в различных отраслях науки и таким образом не способен пользоваться интеллектуальной рефлексией, позволяющей устанавливать различие между тем, что основано на вере, и тем, что установлено на основе очевидности истинных принципов, ибо некоторые предметы обычно основываются на таких принципах, которые, если их хорошо разобрать, приводят к невозможным и противоречащим природе выводам.

Оставим эти грязные и продажные головы, которые мало заботятся или совсем не заботятся об истине и довольствуются знанием того, что считается общепринятым, которые очень мало являются друзьями подлинной науки, но жаждут славы и хорошей репутации, которые стремятся казаться учеными, но не быть таковыми. Очень плохо, говорю я, сделает свой выбор среди различных мнений и противоречивых утверждений тот, кто не может составить себе твердое и правильное суждение относительно их. И очень трудно иметь какое-либо суждение тому, кто не в состоянии сравнить между собой это и то, одно и другое. А сделать сравнение между различными вещами будет стоить громаднейшего труда тому, кто не в состоянии установить различие между ними, одним и другим. Но различие невозможно установить до тех пор, пока бытие и сущность каждой вещи скрыты. Но бытие и сущность не могут быть выявлены до тех пор, пока не вскрыты причины и начала, составляющие их основу. И только тогда, когда вы посмотрите очами разума и оцените правильным мышлением основы, принципы и причины, на которых базируются различные и противоположные философии, вы увидите, какова природа, сущность и особенность каждой из них; только взвесив их на весах разума, вы сможете установить, каково различие между одной и другой, сравнить, на сколько истинна та или другая, и без колебаний сделать выбор и примкнуть к истинной философии.

Альбертин. Вести борьбу с нелепыми и глупыми воззрениями - это дело пустых и глупых людей, сказал князь философов Аристотель.

Эльпин. Превосходно сказано. Но если вы внимательно посмотрите, то увидите, что это мнение и совет могут быть применены также к его собственным воззрениям, которые оказываются глупыми и пустыми. Кто хочет правильно рассуждать, должен, как я сказал, уметь освободиться от привычки принимать все на веру, должен считать равно возмодными противоречивые мнения и отказаться как от тех предубеждений, которые он впитал со дня рождения, так и от тех, которые он воспринял вследствие взаимного общения, или же которые возрождаются при посредстве философии, - одним словом, он должен умереть для толпы и для тех ученых, которые считаются мудрыми большинсвом какой-либо эпохи. Я этим хочу сказать, что, для того чтобы вынести правильно суждение относительно споров ученых двух эпох, которые высоко стятся большинством народа своего времени, следует вспомнить то, что сам Аристотель сказал, а именно: если мы не всесторонне рассматриваем вопрос, то нередко может случиться, что мы легкомысленно судим, а, с другой стороны, сила привычки может укрепить в нашем сознании предубеждение, котррое приведет к тому, что мы признаем необходимым то, что невозможно, и, наоборот, найдем невозможным то, что безусловно истинно и необходимо. И если это может иметь место относительно совершенно очевидных вещей, то что же мы должны сказать о таких проблемах, которые сами по себе сомнительны и зависят от того, насколько хороши и устойчивы лежащие в их основе принципы?

Альбертин. По мнению Аверроэса и других комментаторов, нельзя ничего знать того, чего не знал Аристотель.

Эльпин. Аверроэс и его приверженцы имели, по-видимому, столь слабый разум и пребывали в столь глубокой темноте, что Аристотель казался им наиболее возвышенным и ясным умом. Если бы этот философ и другие, делавшие аналогичные утверждения, хотели бы выразиться наиболее точно, то они могли бы сказать, что Аристотель в их глазах - бог. Но этим самым они не столько возвеличили бы Аристотеля, сколько показали бы свое собственное ничтожество. Ибо их мнение имеет не больше ценности, чем мнение обезьяны, что ее дети - самые приятные создания на свете, а ее муж - самый красивый самец в мире.

Альбертин. “Мучаются родами горы”...

Эльпин. Вы увидите, что родится не мышь.

Альбертин. Многие бросали свои стрелы в Аристотеля и возводили против него укрепления; но их укрепления разрушены, их стрелы притупились, их луки сломались.

Эльпин. Возможно. Где одно ничтожество с другим ведет войну - одно из них может оказаться сильнее другого. Но от этого оно не перестает быть ничтожеством и в конечном счете оно должно быть разоблачено и побеждено истиной.

Альбертин. Я утверждаю, что невозможно опровергнуть доводы Аристотеля.

Эльпин. Это слишком поспешное суждение.

Альбертин. Я это заявляю лишь после того, как я очень основательно рассмотрел учение Аристотеля и достаточно в него углубился. Я не только не нашел ни одной ошибки, но, наоборот, убедился, что его учение полно божественной мудрости. Я уверен в том, что на всякого человека это учение должно произвести такое же впечатление, как на меня.

Эльпин. Вы, следовательно, судите о желудках и мозгах других людей по аналогии с вашим желудком и мозгом, и то, что невозможно для вас, вы считаете невозможным и для других. На свете есть некоторые несчастные люди, которые помимо того, что они лишены всего хорошего, кроме того еще, по велению рока, сопровождаются в качестве вечных спутников эриниями и адскими фуриями, которые заставляют их добровольно набрасывать себе на глаза мрачное покрывало разъедающей зависти, для того чтобы они не видели своей собственной наготы, бедности и нужды и не заметили блеска, богатства и блаженства других; они предпочитают скорее гордо зачахнуть в грязной и надменной нужде и быть погребенными под мусором упрямого невежества, чем признать правоту нового учения и сознаться в своем прежнем невежестве.

Альбертин. Итак, вы хотите, чтобы я, так сказать, стал учеником этого человека? Я, доктор, признанный многими академиями, читавший в качестве профессора публичные лекции в первых академиях мира, должен теперь отречься от Аристотеля и начать учиться философии у подобных субъектов.

Эльпин. Что касается меня, то, не будучи доктором, а невеждой, я стремлюсь учиться. Не будучи тем, чем я должен был бы быть, а являясь тем, чем я есть, я желал бы овладеть знаниями. Но я готов признать своим учителем не только этого человека, но и любого другого, которого боги для этого назначили, дав ему понимать то, чего я не понимаю.

Альбертин. Итак, вы хотите меня снова сделать школьником?

Эльпин. Наоборот, я хочу. чтобы вы были не школьником, а взрослым.

Альбертин. Очень благодарен за ваше вежливое предложение содействовать моему продвижению вперед и привести меня в восторг от его ума, сделав меня слушателем этого беспокойного человека, который, как каждый знает, является противником общепризнанных доктрин, презираем в академии, очень немногими хвалим, никем не признан и всеми преследуется.

Эльпин. Всеми людьми преследуем - конечно, но что это за люди! Немногими хвалим - да, но лучшими и благороднейшими! Противник общепринятых доктрин, но не потому, что они доктрины, и не потому, что они всеми приняты, а потому, что они ложны. Академией презираем - по той причине, что там, где есть расхождение во взглядах, там нет любви. Смутьян - ибо толпа ненавидит тех, кто от нее отделяется и над нею возвышается, и именно поэтому он является мишенью всеобщих нападок. Я вам лучше всего опишу состояние его ума, если скажу, что, поскольку речь идет о спекулятивных вопросах, он не столько стремится обучать, сколько обучаться, предпочитает узнавать новое и больше радуется, когда узнает, что вы хотите обучить его (ибо это дает ему надежду на успех его дела), чем если бы вы желали учиться у него; ибо он больше хочет учиться, чем учить, и чувствует себя более призванным к первому, чем ко второму. Да вот как раз идет и он сам вместе с Фракасторием.

Альбертин. Добро пожаловать, Филотей.

Филотей. Здравствуйте, в добрый час.

Альбертин.

После того как я был в лесу и жевал сено66 С быками, баранами, козлами, ослами и лошадьми, Я теперь желаю жить лучше и без ошибок И прихожу сюда, чтобы стать вашим учеником.

Фракасторий. Добро пожаловать!

Альбертин. До сих пор я считал вашу философскую позицию столь слабой, что полагал ниже своего достоинства даже выслушать ваши доводы, не то что возражать на них.

Филотей. Точно так же рассуждал я в первые годы, когда я занимался Аристотелем, но только до определенного момента. Теперь же, после того как я его лучше узнал и изучил и с более зрелым умом могу судить о предмете, возможно ли думать, что я растерял свои знания и свой разум? Однако, поскольку эта болезнь такова, что ее меньше всего чувствует сам больной, я, подозревая, что перехожу от учености к незнанию, могу быть очень доволен, что нашел такого врача, который способен излечить меня от моей болезни.

Альбертин.

Природа ничего не может сделать, и я не могу ничего сделать, Поскольку болезнь проникла до самых костей67.

Фракасторий. Сделайте одолжение, синьор, пощупайте сначала его пульс и посмотрите его мочу, и, если после того мы убедимся, что ничем не можем помочь, тогда составим косилиум.

Альбертин. Наилучший способ проверить пульс - это посмотреть, как вы сможете справиться с теми отдельными аргументами, которые я вам приведу и из которых с необходимостью вытекает невозможность существования многих миров в их бесконечности.

Филотей. Я буду вам немало обязан, если вы нам это докажете. Но если вам это не удастся, то я все же окажусь вашим должником, поскольку вы тем самым будете содействовать укреплению моих собственных убеждений. Ибо я уверен, что благодаря вам я могу почувствовать всю силу противоположного мнения; поскольку вы сведущи в науках, вы легко сможете мне показать значение ваших оснований и построений и в чем их отличие от наших принципов. Но, для того чтобы не прерывать нити наших рассуждений и дать возможность каждому спокойно все объяснить, будьте любезны привести все доводы, которые вы считаете наиболее важными и основными и которые кажутся вам наиболее убедительными.

Альбертин. Я готов это сделать68. Итак, во-первых, Аристотель доказал, что пространство и время немыслимы вне этого мира. Поэтому говорят, что на самом отдаленном расстоянии от нас имеется первое небо и первое тело, являющееся первым движимым; мы имеем обыкновение называть небом высший горизонт мира, где все вещи неподвижны, устойчивы и спокойны и где находятся движущие духи сфер. Если, следовательно, делить мир на небесные и элементарные тела, то последние надо считать ограниченными и объемлемыми, а первые ограничивающими и объемлющими.

Строй вселенной таков, что, поднимаясь от более грубых тел к наиболее тонким, мы, выйдя за пределы огня, к которому прикреплены солнце, луна и другие звезды, достигаем пятой сущности. Но последняя не может быть бесконечной, ибо в таком случае невозможно было бы дойти до первого движимого, а первое движимое не могло бы действовать на другие элементы, как потому, что они были бы объемлющими, так и потому, что нетленное божественное тело было бы включено и содержалось внутри тленных. А это является абсурдом, ибо божественной сущности приличествуют форма и активность и, следовательно, способность быть объемлющей, охватывающей, ограничивающей, а не ограниченной, включенной и охватываемой материей.

Вследствие этого я прихожу вместе с Аристотелем к следующему выводу: “Если вне этого неба имеется какое-либо тело, то оно либо простое, либо сложное; в том и другом случае я ставлю, далее, следующий вопрос: находится ли оно там на своем естественном месте или же оно попало туда случайно, насильственным путем? Мы можем доказать, что там не имеется простого тела, так как невозможно, чтобы сферическое тело переменило свое место; подобно тому, как невозможно, чтобы оно изменило положение; последнее может произойти только в результате внешнего принуждения, которое однако не может быть в нем ни активным, ни пассивным. Равным образом невозможно, чтобы вненеба было простое движущееся тело, находящееся в состоянии прямолинейного движения. Будь оно тяжелым или легким телом, оно по своей природе не может быть там, ибо места этих простых тел отличаюются от мест, находящихся вне мира. Но оно не может быть там и случайно, ибо тогда там должны были бы находиться другие тела, как в своих ествественных местах. Но поскольку доказано, что нет других простых тел, кроме тех, которые входят в состав этого мира и которые движутся согласно трем видам местного движения, то ихз этого вытекает, что вне мира нет другого простого тела. Но если так, то невозможно также, чтобы там было какое-либо сложное тело, ибо таковое составляется из простых тел и на простые тела разлагается.

Таким образом совершенно очевидно, что не имеется многих миров, ибо небо единственно, совершенно и конечно и нет и не может быть другого неба, ему подобного. Отсюда вытекает, что вне этого тела не может быть ни полного, ни пустого места, ни времени. Там не может быть пространства, ибо если бы оно было заполнено, то должно было бы содлержать либо простое тело, либо сложное, но мы уже сказали, что вне неба нет ни простого, ни сложного тела. Там не может быть пустоты, ибо, согласно определению ее, которое гласит, что пустота есть пространство, в котором может находиться тело, там могли бы быть тела; между тем мы доказали, что вне неба не может быть тела. Там не может быть времени, ибо время есть число движения, мера движения, движение же присуще только телу; но где нет тела, там нет движения, там нет ни числа, ни меры движения, а где нет последней, там нет и времени. А мы доказали, что вне мира нет тела, следовательно, нами также доказано, что там нет ни движения, ни времени. А если так, то там нет ни временного, ни подвижного и, следовательно, мир - один.

Во-вторых, из единства движущего начала с необходимостью выводится единство мира. Общепризнано, что круговое движение есть действительно единое, однообразное без начала и конца. А если оно единое, то оно может быть лишь действием, проистекающим от единой причины. Но если есть только одно первое небо, под которым находятся и которому соподчинены все другие небеса, то необходимо, чтобы был единый правитель и двигатель. Этот последний, будучи нематериальным, не может быть численно умножен посредством материи. Но если двигатель один, и один двигатель может дать только одно движение, и одно движение (будь оно сложное или несложное) может быть присуще только одному подвижному телу - простому или сложному, - то отсюда вытекает, что подвижная вселенная - одна. Следовательно, нет больше миров.

В-третьих, рассматривая места подвижных тел, мы приходим к заключению, что мир - один. Имеются три вида подвижных тел: тяжелые вообще, легкие вообще и нейтральные. т. е. земля и вода, воздух и огонь и небо. Точно так же существует три рода мест подвижных тел: низшее и срединное место, куда направляется наиболее тяжелое тело; высшее - наиболее отдаленное от низшего - и среднее место между низшим и высшим. Первое место - тяжелое, второе - не тяжелое, не легкое, третье - легкое. Первое принадлежит центру, второе - окружности, третье - пространству между тем и другим. Таим образом есть нижнее место, к которому движутся все тяжелые тела, в каком бы мире они ни находились; есть высшее место, к которому устремляются все легкие тела, к какому бы миру они ни принадлежали. Следовательно, есть одно место, в котором движется небо всякого мыслимого мира. Но если есть одно такое место, то существует только один, а не много миров.

В-четвертых, предположим, что существует несколько центров, к которым движутся тяжелые тела различных миров, и что имеется несколько горизонтов, к которым устремляются легкие тела; предположим, что эти места различных миров не различаются по качеству, а только по числу. Тогда отсюда будет следовать, что один центр будет более удален от другого центра, чем от горизонта. Но центры совпадают по своему виду, в то время как центр и горизонт противоположны. Следовательно, получится так, что расстояние между совпадающими по качеству центрами будет больше, чем между противоположностями. А это противоречит природе противоположностей. Ибо, когда говорится, что первые противоположности больше всего отдалены друг от друга, то под этим главным образом подразумевается пространственное удаление, которое должно иметь место между чувственно воспринимаемыми противоположностями. Итак, вы видите, чту получается, когда мы допускаем множественность миров. Следовательно, такая гипотеза не только ложна, но даже невозможна.

В-пятых, если есть миры, сходные по виду, то они должны и в количественном отношении быть либо равны, либо пропорциональны (что сводится к одному и тому же). Но если так, то не может быть больше 6 миров, смежных этому миру, ибо без взаимного проникновения друг с другом могут граничить не более 6 шаров, точно так же как не более шести равных окружностей могут касаться друг друга без взаимного пересечения (см. рис. 2).

Отсюда следует, что, поскольку шесть миров касаются нашего мира в шести пунктах, столько же будет и горизонтов вокруг одного общего центрального пункта. Но так как сила двух первых противоположностей должна быть одинакова, а при этом допущении получается неравенство, то вы должны будете признать высшие элементы более сильными, чем низшие. Но в таком случае высшие элементы победят низшие, и вся масса нашего мира разложится.

В-шестых, поскольку круги различных миров касаются друг друга только в одной точке, то из этого с необходимостью вытекает, что между выпуклостями соседних кругов остается пространство. Это пространство либо чем-нибудь заполнено, либо ничем. Если там что-нибудь есть, то оно, конечно, не может иметь ту природу, которую имеет элемент, удаленный от выпуклости окружности, ибо, как это видно, такое пространство имеет форму треугольника, ограничено тремя дуговыми линиями, составляющими часть окружности трех миров; центр, как это вполне очевидно, более удален от частей, прилежащих к углам, и наиболее удален от углов. Чтобы заполнить это пространство необходимо, следовательно, измыслить новые элементы и новый мир, отличающиеся по своей природе от элементов этого мира. Или же следует предположить пустоту, что мы считаем невозможным. В-седьмых, если есть еще миры, они либо конечны, либо бесконечны.

Если они бесконечны, то эта бесконечность должна быть завершенной, что по многим основаниям считается невозможным. Если же количество миров конечно, то должно быть определенное число миров, но тогда нужно исследовать, почему именно их столько, а не больше или меньше, почему нет еще других миров, чту является причиною того, почему одних миров больше, чем других, равны они или неравны между тобою и почему они отличаются между собой; или почему вся эта материя, которая разделена на много миров, не сконцентрировалась в одном мире, ибо при прочих равных условиях единство ведь лучше множества; почему материя, которая распределена между четырьмя, шестью или десятью землями, не представляет собой одного большого, совершенного и единственного шара. Итак, подобно тому как, исходя из соображений о возможном и невозможном, необходимо признать скорее конечное число миров, чем бесконечное, так, исходя из принципов соответствия и несоответствия, более разумно и более соответствует природе единство, чем множество или многочисленность.

В-восьмых, мы видим, что природы соблюдает меру во всех явлениях. Поэтому нигде не находим ни недостатка в необходимом, ни изобилия в отношении излишнего. Полагая далее, что все может быть осуществлено в действительности посредством тех действий, которые имеют место в нашем мире, нет никаких оснований полагать, что существуют еще и другие миры.

В-девятых, если бы существовало бесконечное число миров или больше чем один мир, то это могли бы главным образом объяснять либо тем, что бог их создал, или же, что они находятся в зависимости от божьей воли. Но если даже это и в высшей степени истинно, то из этого не следует, что именно так и было. Ибо, помимо активной потенции бога, необходима еще пассивная потенция вещей. И от абсолютной божественной потенции не зависит то, что может быть произведено природой. Не каждая активная потенция превращается в пассивную, а только та, которой соответствует

пропорциональное страдательное начало, т. е. объект, способный воспринять всю активность действующего начала. И в таком случае нет соответствия между какой-либо причиненной вещью и первопричиной. Поскольку, следовательно, это зависит от природы мира, не может быть больше миров, чем один, хотя бог мог сделать больше чем один мир.

В-десятых, множественность миров противоречит доводам разума еще и потому, что в этом случае не имела бы места гражданская добродетель, заключающаяся в гражданском общении. Создав много миров, боги поступили бы нехорошо, не давая возможности обитателям различных миров поддерживать между собой взаимоотношения.

В-одиннадцатых, в случае множественности миров боги, или двигатели миров, мешали бы друг другу; ибо, поскольку необходимо, чтобы сферы соприкасались в одном пункте, постольку получилось бы то, что одна сфера не могла бы двигаться против другой и богам было бы очень тружно управлять движением мира. В-двенадцатых, от одного индивида может произойти множество индивидов только посредством такого действия, при котором природа умножается делением материи, а это есть не что иное, как порождение. Это утверждает Аристотель вместе со всеми перипатетиками. Множество индивидов одного и того же вида можей произойти не иначе, как потум порождения. Но те, кто утверждает, что имеются еще миры той же самой материи и по видовой форме, не говорят, что один превращается в другой или что один порождает другой.

В-тринадцатых, совершенство не терпит никакого добавления. Если, следовательно, этот мир совершенен, то, очевидно, не требуется, чтобы к нему был присоединен другой мир.

Мир прежде всего совершенен как вид непрерывного, который не ограничивается другим видом непрерывного, ибо неделимая точка производит своим математическим движением линию, являющуюся определенным видом непрерывного, линия производит поверхность, которая является другим видом непрерывного, а поверхность стремится к телу - третьему виду непрерывного. тело уже не переходит в другой вид непрерывного, но если оно есть часть вселенной, то граничит с другим телом, а если оно есть сама вселенная, то оно совершенно и ограничивается самим собою. Следовательно, мир и вселенная - одно и то же, если он должен быть совершенен.

Таковы те тринадцать аргументов, которые я счел нужным вам сейчас привести. Если вы мне дадите удовлетворительный ответ на эти вопросы, то я буду считать себя удовлетворенным во всех отношениях.

Филотей. Само собою разумеется, мой Альбертин, что если кто-нибудь стремится защищать выдвигаемые им положения, то он должен прежде всего, если он не лишен ума, рассмотреть противополагаемые доводы, ибо глуп тот солдат, который, имея своей задачей защищать занимаемую им цитадель, не исследует обстоятельства и место, из которого может иметь место нападение. Аргументы, которые вы приводите (если только это аргументы), вполне известны и повторяются очень много раз.

Все они могут быть решительно опровергнуты, если только, с одной стороны, рассмотреть их основания, а с другой стороны - характер наших утверждений. Первое и второе вам станет ясно после моих ответов, которые не будут многословны, если же понадобятся еще и дополнительные заявления и пояснения, то я предоставляю сделать это Эльпину.

Альбертин. Но сумейте сначала убедить меня в том, что все то, что вы скажете, будет для меня полезно и принесет мне удовлетворение, что мне не будет неприятно выслушать сначала вас, а потом его.

Филотей. Образованным и рассудительным людям, к которым я вас причисляю, достаточно указать только основной пункт спора, и, исходя из него, они затем смогут сами составить себе более глубоко обоснованное суждение, если будут переходить от одного положения к другому, ему противоречащему или противоположному. Что касается вашего первого сомнения, то я по поводу него должен возразить, что все это сооружение рушится, как только мы отвергнем эти различия между кругами и небесами и примем, что звезды в этом безмерном эфирном пространстве движутся в силу внутреннего принципа вокруг собственного центра или вокруг центра какого-либо другого тела. Не существует первого движимого, которое действительно увлекает столько тел и заставляет их вращаться вокруг центра земли; скорее, наоборот, этот шар является причиной кажущегося вращения.

Все же доводы, обосновывающие это положение, вам приведет Эльпин.

Альбертин. Я их охотно выслушаю.

Филотей. Когда вы все выслушаете и поймете, что воззрения Аристотеля противоречат природе, наши же взгляды отвечают требованиям разума и поддаются чувственной и естественной проверке, то вы не станете утверждать, что имеется внешний край и предел тела вселенной и ее движения; вы будете считать мнение о существовании какого-то первого движимого и какого-то высшего и охватывающего все неба не более как пустой фантазией; вы тогда поймете, что имеется всеобщее лоно, в котором другие миры существуют наподобие этого земного шара в этом пространстве, где они окружены эфиром, не будучи пригвожденными или же прикрепленными к другому телу ит не имея другого опорного пункта, кроме собственного центра. И когда станет ясно, что этот мир не может иметь иной природы, не находится в иных условиях и не обнаруживает других свойств, чем окружающие звезды, то не будет оснований считать, что скорее он, а не другие звезды, находится в центре вселенной и что скорее они вращаются вокруг него, чем он вокруг них. И, исходя, наконец, из единообразия природы, мы должны сделать вывод о несуществовании кругов-деферентов, о природе и силе движущей души, толкающей изнутри эти шары, об единообразии обширного пространства вселенной и о невозможности существования краев и определенных внешних очертаний последней.

Альбертин. Это действительно не противоречит природе и, может быть, даже в наибольшей мере ей соответствует. Но очень трудно привести доказательства, и требуется весьма большое остроумие, чтобы опровергнуть доводы противников.

Филотей. Нужно найти главную нить, и тогда уж очень легко распутать весь клубок. Вся трудность проистекает от одного недопустимого предположения, а именно о том, что земля обладает тяжестью и неподвижностью и что существует первое движимое наряду с другими - семью, воосемью, девятью или больше - кругами, в которые помещены и включены звезды, к которым они насаждены, запечатлены, присазаны, пригвождены, привязаны, приклеены, на которых они озображены скульптурой или живописью; причем они не находятся в одном и том же пространстве со звездой, называемой нами землей; но на самом деле, наоборот, земля находится в той же области, имеет такую же фигуру, состоит из таких же элементов и движется таким же внутренним принципом, как и другие одушевленные божества. Альбертин. Конечно, как только я схвачу главную мысль, я легко пойму все другие положения, которые вы выдвигаете; вы то же время вы вырвете корни одной философии и посадите на ее место другую.

Филотей. Вы опровергнете разумом точку зрения вульгарного здравого смысла, который утверждает, что имеется горний, возвышеннейший и благороднейший горизонт, сопредельный с неподвижными божественными сущностями, движущими эти мнимые круги. Вместе с тем вы должны будете признать, по крайней мере, столь же вероятным то, что звезды, подобно земле, суть живые существа, движущиеся и меняющиеся в силу внутреннего принципа. Вы убедитесь также в том, что та точка зрения, согласно которой звезды приводятся в движение телом, не имеющим никакой стойкости и сопротивления и еще более тонким и разреженным, чем воздух, которым мы дышим, не может быть доказана опытом и является чистейшей фантазией. Наше же мнение соответствует упорядоченному опыту и основано на разуме. Вы также не будете больше считать правдоподобным то, что звезды прикреплены к воображемым сферам с выпуклой и вогнутой поверхностями, вместе с которыми они движутся; вы найдете, что в соответствии с требованиями нашего разума и сообразно с природой одни звезды, - не боясь упасть вниз в бесконечность или же подняться в бесконечную высь (ибо в безмерном пространстве нет различия верха и низа, правого и левого, переднего и заднего), - совершают по отношению к другим круговые движения, благодаря тому, что они одарены жизнью и обладают определенным составом, как вы узнаете в свое время. Вы увидите, что эта воображаемая поверхность неба может быть простым или сложным телом, движущимся прямолинейно; ибо, подобно частям нашего шара, части других тел также могут двигаться прямолинейно; ибо земля составлена из таких же элементов, что и другие тела, и в такой же степени можно принять, что другие тела движутся вокруг земли, как и то, что земля движется вокруг них.

Альбертин. Теперь я замечаю больше, чем когда-либо, как самая маленькая ошибка в начале рассуждения бывает причиною величайших расхождений и ошибок в конце его; одно пустое недоразумение мало-помалу размножается в бесчисленное множество других, подобно тому как маленький корень развивается в бесчисленное множество крупных ветвей. Но клянусь жизнью, Филотей, я бы очень желал, чтобы ты мне доказал те положения, которые ты выставил, и чтобы то, что я считаю ценным и правдоподобным, мне было доказано как истинное.

Филотей. Я это сделаю, насколько мне позволят обстоятельства времени, предлагая на ваше рассмотрение вещи, которые до сих пор были скрыты от вас не вследствие вашей неспособности, а вследствие того, что вы не обратили на них внимания.

Альбертин. Приведите мне все в форме выводов и умозаключений, ибо я знаю, что вы, прежде чем дошли до теперешних взглядов, имели возможность основательно изучить противников. Я уверен, что вам открыты тайны общепринятой философии не в меньшей степени, чем мне. Продолжайте. Филотей. Итак, совершенно не нужно допытываться, существуют ли вне неба пространство, пустота и время, потому что единым является всеобщее место, единым безмерное пространство, которое мы можем свободно называть пустотой; в нем находится бесчисленное множество шаров, подобных тому, на котором мы живем и прозябаем. Это пространство мы называем бесконечным, потому что нет основания, условия, возможности, смысла или природы, которые должны были бы его ограничить; в нем находится бесконечное множество миров, подобных нашему, не отличающихся от него по роду, так как нет основания и недостатка в силах природы, как в пассивной способности, так и в активной, благодаря которым их не было бы во всяком другом пространстве, не отличающемся от нашего по природе, подобно тому как они существуют в пространстве, окружающем нас.

Альбертин. Если то, что вы говорили раньше, верно, то - ввиду того, что оно не менее правдоподобно, чем противоположное ему допущение, - это вытекает с необходимостью.

Филотей. За воображемой окружностью и выпуклостью мира существует, следовательно, время, так как там есть мера и основание движения и существуют подвижные тела. Это возражение относится к первому положению, выставленному вами относительно единства мира.

Что касается вашего второго положения, то я утверждаю, что на самом деле существует первый и главный двигатель, но он является им не в том смысле, чтобы, спускаясб от него по ступеням, второй, третьей и следующим, можно было, считая, спуститься от него к среднему и последнему; я считаю, что таких двигателей нет и не может быть, так как там, где существует бесконечное число, там нет ступеней и численного порядка, благодаря которым двигатель занимал бы какую-либо ступень или порядок, согласно отношению, или достоинству, или различию родов и видов, или различию ступеней в том же роде и виде. Существует, следовательно, бесконечное множество двигателей, точно так же, как бесконечное множество душ этих сфер, которые являются формами и внутренними актами, и по отношению к ним существует главный двигатель, от которого они все зависят, первый, который сообщает движущую силу духам, душам, богам, божествам, двигателям и сообщает движение материи, телу, одушевленному, низшей природе, подвижному. Существует, следовательно, бесконечное множество двигателей и движущихся тел, которые все сводятся к активному и пассивному прицнипу70, подобно тому как всякое число сводится к единице; бесконечное число и единица совпадают, точно так же как совпадает в едином - как это было показано в конце книги “О причине, начале и едином” - высшее активное начало, имеющее возможность делать все, с тем, что может стать всем. Согласно числу, следовательно, и множеству, существует бесконечное подвижное и бесконечное движущее; но, согласно единству и единичности, существует бесконечный, неподвижный двигатель, бесконечная, неподвижная вселенная; и это бесконечное число и величина совпадают с бесконечной единицей и простотой в одно простейшее индивидуальное начало, истинное, сущее. Нет, таким образом, первого движимого, за которым в известном порядке следоало бы сторое, а затем и последнее, и так далее до бесконечности; но все подвижные тела одинаково близки к первому или же далеки от первого и всеобщего двигателя. Подобно этому, в логическом смысле все виды имеют одинаковое отношение к роду, а все индивидуумы у виду; таким образом, всеобщий бесконечный двигатель в бесконечном пространстве производит всеобщее бесконечное движение, от которого зависят бесконечные двигатели и движущиеся тела, из которых каждый имеет конечные размеры как по объему, так и по деятельности.

Что касается третьего аргумента, то я утверждаю, что в эфирном поле нет какого-либо определенного пункта, к которому как к середине двигались бы тяжелые тела и от которого удалялись бы легкие тела по направлению к окружности; ибо во вселенной нет середины и нет окружности

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 56