Сумбур вместо музыки

Сумбур вместо музыки

«Я согласен, что дважды два четыре - превосходная вещь; но если уж всё хвалить, то и дважды два пять тоже

премилая вещица…»

Ф. Достоевский. Записки из подполья

Лучшая поэма всех времён! Прямо перед вами! Эмоции! Драйв! Новые ценности и цены. Высокие чувства и низменные пороки! Низкая цена и высочайшие подозрения. Новейший слог и невероятное качество! Покупайте – сумбур! Сумбур вместо музыки! Такого вы ещё не читали! Вам понравится! О, уверяю вас! Понравится! Да, вы жить потом не сможете без этой поэмы! Она будет с вами всегда! Всегда! Слышите меня? Вся хуетура в прошлом! К чёрту. Гомер, Данте, Мольер. Всё в прошлом. Только современность! Только правда! Окончательная и бесспорная! Сумбур! Покупайте и приобретайте! Никакой хуетуры! Вперёд! К прилавкам, компам и почтовым ящикам! Вы прочувствуете… Я обещаю! Сумбур вместо музыки! Все сюда! Налетай пока горячее! Главная поэма третьего тысячелетия! О, самая лучшая, поверьте мне…

Ну как?.. Думаю Артемию или Раевскому должно понравиться…Такое вступление. Может гонорар увеличат. А? Вы же, блядь, читаете это! Подкиньте!.. А то на ваших условиях концы откинуть недолго! Ну… пару тысяч. А?.. Сомневаюсь. А ведь это моя шестая поэма! И чё? Уверяю вас – если честно, начинать и переть до упора – окажешься в полной жопе! И зачем в нулевых я Технику эту записал? До сих пор разгребаю! Ну уж, нет! Хватит! Этого больше не повторится… Взываю к тебе Артий сквозь мозги и бумагу! Раевский – услышь мольбу поэта с берегов унылой речки! Ведь если выгорит… Ну! Думайте! Думайте, блядь! Ёбаные издатели!.. Здесь по-другому будет. Уверяю! Клянусь!

Покупайте! Оскорбляйте! Унижайте, клевещите и позорьте!...Но… Покупайте! Здесь всего навалом. И криминальная история и обзор хуетуры, конечно немного порнушки и насилия… Всё о реальности и сновидениях! Вы это оцените! Полный отчёт об анализах на скрытые инфекции и на подвижность спермы! Вся личнуха! Вы ведь этого ждали? Тогда придётся купить. Сумбур! Сумбур вместо музыки! Свинство прекрасного! Танцуют все! Драмы приглашают изуверов! Новейший натур-реализм! Лихорадка реальности! Битва пылает – огонь пожирающий!.. Слышите? Все чувства! Потребности! Желания и вожделения. Всё! Всё, что только возможно измыслить и выразить. И даже невыразимое. О! Здесь есть всё. Уверяю! Лучшая поэма всех времён и народов! Исключительно современная и неебически откровенная! Все сюда! Налетай пока свежее! Сумбур! Сумбур вместо музыки!

Смотрите, как падаю я на этот лист бумаги, экран монитора, афиши, газетные статьи и полицейские протоколы, сплетни и мораль, односторонность и господство разума… О, это их господство!

Ну, если и такое их не устроит?…Больше меня никто не издаст. Но почему? Пять предыдущих разошлись тысячными тиражами… Это же нажива для них! Чего они боятся? Всю жизнь выясняю… Нехуй было с Техникой своей выступать… Стопудово.

– Это подделка! Нехуетура! Сжечь! Уничтожить! Не упоминать! Он ещё жив? Эта шипилявая сволочь ходит по земле? Всё ещё читает в кабаках? Скоро довыёбывается!

Да уж! А я, ведь, между прочим, не хуйнёй какой страдаю. Вам понятно?

Всё это началось с ужасного, невыносимо долгого, нескончаемого скандала и является тем же и сейчас. Просто попривыкли уже. Хуле – пятнадцать лет – не шутка! Единственное, что не изменилось, так это ваше рабство и ссыкундяйство. Трёп, да пересуды. И моё упрямство в желании идти до конца. А до этого?..

Помнится, я сразу сказал тогда – мне это не нужно. По любому. Ладно бы там, в натуре – светлоокая дочь Эгиохова! А эта… Только и прикола, что несовершеннолетняя. Парис (ну кликуха кента моего, тогдашнего) заходит, значит, в мою пещеру и давай пропагандировать.

– Ну и жизнь ты себе устроил... Не заебало?...Одевайся, блин! Съездим… Повеселимся! Тебе ли, как робкому, страху сдаваться? Чё ты?.. Всё веселее, чем дома штаны протирать. Книгами обложился, как интеллигент ебучий.

– Что это?.. Он взял книгу и прочитал вслух – Гнев, богиня, воспой Ахиллеса!.. Ёбнуться! Ты это читаешь?.. Ты поехал…Лёха… Завязывай. Сваливаем из твоей дыры. Ленку Красную помнишь? Она в машине с Диким внизу.

– Так он же дебил! А, если напьётся, так вообще…

– Ты дома будешь эту херь читать? Или перестанешь хуйнёй страдать и с нами, а?

Охотник бегущего зайца с песнею гонит… Конечно, я поехал. Мне было двадцать три. Провинция. Глушь почище Итаки. Да и понимал я уже, что наблюдать должен всё и что любые…любые разумные действия – вот, что по настоящему – преступно! Остальное судьба… А от неё бегают только бараны.

Табуном улиц неслась сквозь машину весна. Девка на заднем сидении упивалась тоником и несла ахинею.

Подробности – адвокат рассудка, а я не из этих, так что – …Они начали её трахать. Нормально всё, вроде было…девка стонет…бла, бла, бла. Ну а, потом Дикий словно взбесился! И давай её метелить. Причём без прикола. В кровь! Я ему ору

– Она и так всё делает! Нахуй?

А у этого глаза белые. Одно слово – отморозок. Вся, блядь, комната этой зачуханной гостиницы в кровищи. Тёлка визжит. Я же сразу сказал – добром не кончится. И что? Меня послушал кто? А сейчас? Слушают? Во-во!

А эти двое её пиздят. Я абсолютно трезвый. И признаться в полном ахуе! Выход был найден быстро. Я схватил недопитую бутылку водяры и выпил из горла все остатки. Потом мы изголялись над ней. Ну вы знаете… Порнуху то каждый смотрел с групповухой… Только здесь, конечно, пожёстче было. Все в крови и поту. Чёртов ад! Теологический кошмар. Моральный эндшпиль! Никогда ещё я не чувствовал себя так отвратительно. Грязные обои, кровать со скрипучими пружинами и плакаты на стенах. Это скорее не гостиница, а ночлежка. Когда кончилось всё – Дикий усадил всех в тачку – я с ним спереди, Парис с девкой сзади. Едем. Вокруг снег, обшарпанные скошенные пятиэтажки – вот Южный посёлок, Алфейский брод и Эпи, со своими кошмарными постройками – поворот.

Охуеть! Три мента в бронежилетах и с автоматами (в девяносто пятом это было нормой). Ёб твою… Ещё хуже. Это ОМОН. Девка сзади, как начинает верещать – Всё-ё!!! Я сдам вас щас! Парис ей рот затыкает, а один из омоновцев вытягивает руку и мы останавливаемся.

…Когда мы отваливали от этих мусоров, обыскавших меня с ног до головы, но так и не заметивших на заднем шалаву, которой Парис всю дорогу рот затыкал. Как они её не заметили? Ну тонированные стёкла, и чё? Тогда я и заявил – Всё! Я больше в такое не лезу. Это полный пиздец. Мы сейчас чуть на тюрьму не уехали. Групповое изнасилование. Охуеть. В ночлежке этой всё слышно было. Как визжала она… как мы орали… Видели нас там человек пять. Дело готово. Тяп-ляп и все на нарах. И статья – нихуя не почётная. Однозначно. Стоп!

Что это было? Как мусора не заметили девку эту? Наше состояние?.. Вас не спасёт ни могучий поток серебристый, ни сожаления… Ничего! Но… Судьба поэта… Нет! Сама Эвтерпа прикрыла нас туникой. Отвечаю! Вот, что изменило всё тогда!.. Кошмар обернулся открытием. Что часто бывает с кошмарами. Никто и никогда не разубедит меня в обратном. Остановите, нахуй, машину, я выхожу.

Соскочить вовремя – вовсе не признак трусости. Любой вояка подтвердит (О, где вы, Макбет и Ясон?) – организовать правильное отступление намного тягомотнее и рискованнее любой самой безрассудной атаки… Ордена за это не дают. Но, нахер, мне посмертный орден? Кому его предъявлять? Готфриду Бульонскому?.. Всё проще. Просто полный и окончательный пиздец тебе пришёл. Твой дом теперь могила… Это, собственно и было их задачей. А их поговорки? Словечки эти… Мёртвый лев… Бла, бла, бла! Нахуй. Я завязал. Аллилуйя! Ибо куплен я дорогою ценой… Един Бог Израиля! ну и всё такое.

Ведь коли вы убили одного Бога… То, будьте добры получить дюжину – спрррраведливость, сссовесть, муррраль, добррроодетель, уголовный кодекс! Теперь – они с вас спрашивать будут… И их не уговоришь. Это истуканы.

Как я оказался дома уже не помню. Когда заверещал телефон, прошло уже лет пятнадцать. Алло!.. Что?.. О чём?.. Почему я то?.. Ты уверен? Точно? Смотри сам конечно…Что? Лично я уверен, что не напечатают! Отвечаешь? Ну. Давай. Я тогда тебе текст через пару недель скину.

И вот спрашивается – хули я на это повёлся? Денег никто даже не предлагал. Наркоту они не юзали… Сюжеты, слова… Я решил забить, но вспомнил про эту давнишнюю историю и говорю Малёхину – ну давай замутим, хуле…

В общем, дело было так… Да уж… И как оно было? То что наблюдал я… Ну-у… Это же не однозначно… Скажем омоновец, что в ней участвовал считал по-другому. Это же очевидно… Короче, до нас доебались трое легавых. На дороге тормознули… Досмотр, вся хуйня. Этот поворот мне не понравился. Менты – козлы, мы святые. Нахуй! и я спокойно проехав в тонированной девятке мимо ушастых представителей, неизвестно какой хуйни отменил сюжет. Ну… это. Да. Так получше. Всё не пиздюлей огребать в отделении. При себе вдобавок у меня было грамм семь. Ненавижу это. При себе таскать. В девяносто пятом невозможно и неправдоподобно. Это не я. Я чё дурак? Нет! Так быть не может. Я же хотел поинтереснее. Кому правдоподобнее то приплющилось? За него – платят копейки, а проблем выше крыши.

Я типа рубрику по их понятиям буду вести. В издательстве их – «Хилл пресс». Охуеть! Куда везти-то? К будущему литературы русской что-ле? Так это же полный пиздец! Вы чё думаете – раз книг дохуя понаписано, значит, в норме всё? Вы – ёбнулись! Однозначно. Ну, сами-то прикиньте. Ну! Думайте, блядь! Книг нормальных, без того чтобы хоть до чего докопаться – не больше трёхсот. А ведь могли за три тысячи лет… Могли б поднапрячься… Между нами. Впрочем, я не Висарев, и не Зелинский. Разумное вечное – проебалось. Врубаетесь?! Отрицать это может дебил. Так! Это уже точно – ни о чём. Рубрика! Охуеть! Как мог я согласиться на эту туфту? Невероятно! Кто в итоге крайним останется? Я!

– Где сюжет? Герой? Действие? Место? О чём он вообще? И это он называет стилем? Нехило. Это не стиль и даже не его отсутствие. Это оформление пустоты! Литературное преступление! Инцест прилагательных… Малёхин так и сказал. Фигня! В рубрику ихнюю не пойдёт. Да и вообще… Поток сознания нас не интересует, да и негуманно это всё как то… – прослюнявил он в телефон.

– Ого! Поток сознания… Я и не слышал о таком. Куда течёт?.. У кого? Как давно течёт?.. Лет сто?.. Так, нахуй, мне это ретро?.. Аллё! Конечно, он бросил трубку.

Впрочем, горячиться – ни к чему. Можно и на пальцах! Ведь чем, скажем, стих отличается от графомании или истинная картина от жалкой мазни?.. Говорят это дело вкуса. Нихуя! Вас опять наебали! Истинный творческий объект, действие – есть усилие, при котором воля эпохи проявляется через талант… Здесь не может быть компромисса. Всё остальное – несущественно. Стиль, форма, язык… Это, если хотите – вопрос темперамента. А стремление к реальности, свойственное каждому, кто вмазался в это болото – бессознательное желание оправдания своего бегства от этой же самой реальности. Вот в чём вопрос. Терпеть пращи и стрелы иль увеличить хаос? К примеру, сочтём всё вышеизложенное вопросом без ответов и просто начнём заново.

За сорок лет, что я имел глупость прожить – только в одном я удостоверился полностью и отчётливо – порядочные люди не держатся! Им пиздец! Выживают приспособившиеся… Болото. И чем старше становились окружающие, тем более я убеждался в правильности вывода. Вот скажем – Н… Лет с десять назад сдал мусорам всех кентов с которыми дурь мутил. Сейчас – счастливый семьянин с целым выводком слюнявых, что-то лопочущих детей и нательным крестом поверх тельника, залезает на свою такую же жирную, дебелую жену… Пьяный, но умный, как говорил наш общий друг. Может и так…

Но… В чём его ум? Что выжил? Но кто тогда умнее черепахи? Нет проблем! Коли выжил… Но кто не болен, если все умрём?

Изуверов, медленно, не торопясь, получая привычное и с юности любимое им это маленькое чувство удовольствия, вытянул чёрный, размером с червяка волос из своей правой ноздри и продолжил свой эротический монолог. – …Так вот. Если ты… Сука малолетняя сейчас же. Слышишь? Сейчас. Не снимешь джинсы, и трусы я тебе всё лицо разобью. Мама не узнает! – Леонид Андреевич прижал внучку к груди и, смеясь, добавил – Да, шучу, я. Шучу.

Он поставил ребёнка на пол и тот сразу убежал. Затем, подошёл к компу и включил последнюю запись «Кулуматуры». Матов маловато, задумчиво бормотал он, записывая что-то в тетрадь, жёлтую как желток, делая звук то громче, то тише. На последнем треке не выдержал и заговорил, будто сам с собой, обращаясь, тем не менее, к только ему видимому и во всё вникающему оппоненту в мобиле – Ну это уже ни в какие ворота. Это же не припев! Чёрт знает что! Кто допустил? В наше время хотя бы петь умели. Зыкина, там… Лещенко! Магомаев! А этот? На каком основании?

Голос в телефонной трубке ему ответил красноречивым молчанием, и он продолжил. Петь не умеет. Слов не понять. Сумбур! Это не должно повториться. Предлагаю повесить! Что? Понял. Есть!

Он улыбнулся. Выключил запись и, натянув на ноги старые потрёпанные тапки, поплёлся на кухню допивать водяру и доделывать заказную статью для журнала «Вопросы Хуетуры». Допив остатки «Жутинки» прямо из горла Леонид Андреевич присел к столу и, раскрыв тетрадь начал быстро, почти не задумываясь и не исправляя ошибок строчить.

Причины, по которым русская проза находится в наихудшем за всю свою историю состоянии следует выявить – и какими бы плоскими и упрощенными они, эти причины, не показались нашим искушенным литераторам и утонченнейшей публике – устранить для того, чтобы на очищенном от цитат и уравнительной эстетике поле, появился новый писатель, могущий и желающий рассказать нам наконец, хоть что-то о том, что с нами происходит и сделающего это в совершенно новой невиданной форме. Учитывая факт устранения как пользы и этики, так позднее и эстетики постмодернистами, писатель этот столкнётся, и столкнётся насмерть с тем самым рядом причин, речь о которых и шла выше.

Как нам кажется, современный, честный литератор для избавления от химеры постмодернизма обязан осознать и понять эстетические установки, так называемой современной прозы. История её известна. Всё это к несчастию не более чем острая реакция на соцреализм, а значит и в своем роде его истинное диалектическое продолжение

Спекулянты нелепыми детективами и глубокомысленные филологи занимаются, собственно говоря, одним и тем же, что признано и самими постмодернистами.

Нас не устраивает такая постановка вопроса. Художник, истинный художник всегда динамИт. И в этом смысле не важно, чем он собирается взрывать. Тема здесь – не главное. Социальный памфлет, любовная история, просто любая история… Всё, что угодно!.. хотя по моим личным убеждениям, сюжет в романе уже реликтовый довесок... всё! но при условии тотальности. Тоталитарности мышления! убеждённости в подлинности нарратива, которая рождается из обязательной интеллектуальной совести автора. Только это. В фокусе один вопрос и ценность его неумолимо возрастёт. Всё, что находится вне поля зрения, отвергается всеми возможными методами вплоть до объявления всего окружающего фикцией, за исключением конечно же того ценного, о чем повествует автор. Смысл постмодернизма, как собственно и соцреализма – в уравнении. Ценность, обретенная таким способом, не может быть равной чему либо кроме самой собой построенных эстетики и этики. Нам это кажется выходом.

Либерасьон, эгалите – все равны, всё равно перед законом, эстетикой, необходимостью, утвержденной этикой. Художник такой же, как все. Все эти вещи, возможно, подходят для какого-то сносного сосуществования людей, в чём мы впрочем, тоже не уверены. В литературном же дискурсе всё это и обосновывается, как несомненная истина современным постмодернизмом. Мы имеем честь не разделять этого мнения и настаивать на полном произволе для художника, который имеет бОльшие права, и которыми он просто ОБЯЗАН пользоваться. Не важно, выбирает он этику или эстетику. Между нами это вообще не его дело. Суть в тоталитарности сознания и народности, проявленной в новом языке. Всё это можно выражать в стилистическом смысле, через применение арго и порчу слов, что по Ключевскому, и есть создание нового языка, а таким образом и новой формы. К сожалению, попыток подобного рода мы не наблюдаем (вырезано цензурой (В.Глумов 2ой цензор Имперской Карфагенской канцелярии))

….……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………благополучия (вырезано цензурой)

Далее же следует понять, как и при каких условиях появится новый писатель со своим языком и новой этикой, эстетикой, а главное – самобытностью; т.е. с теми качествами, каковые по моему скромному мнению и есть составляющие настоящего писателя-классика. К этому вопросу невозможно подойти с одной стороны (как впрочем, и ко всем остальным вопросам) что является попросту интеллектуальной бессовестностью… Итак, начнём по порядку.

Шарлатаны, оперирующие терминами и торгующие вывесками, как то всяческие измы… От Мане до Платонова с нелепым термином «истории искусства», пытаются превратить творческий процесс в определённый вид спортивного состязания или же естественный отбор… Выстраивая целую шкалу и представляя искусство в виде борющихся друг с другом партий и школ, они нам ничем не помогут, т.к. (так в тексте) упрямо и навязчиво объясняют эти процессы односторонними и детерминистическими факторами…

Что поделаешь?.. Метафизика не в моде. К счастью, мы не философы, не историки и не искусствоведы. Мы – постулирующие дилетанты, не более. Но можем и смеем заявить, что не понимаем и отказываемся понимать и принимать навязываемые нам схемы. Хотя бы в силу того, что любая схема скрывает под собой всю ту же сократо-гегельянскую уверенность в необходимости так называемых логики, диалектики, здравому объективному подходу и прочих “слишком человеческих” понятий. Оставаясь, однако, «при своих», позволим всё же кое что утянуть и у этих толстосумов всеобщего знания и жалких рабов необходимости.

Идеология! – вот слово, которое может вскрыть, как раздувшийся надоевший фурункул, одну (пока лишь только одну из нескольких сторон) нашей проблемы. И в самом деле; русские классики – Достоевский, Толстой, Чехов и далее по школьному букварю, буквально каждый, каждый из них обладал, выстраивал и выстрадывал определенную идеологию или мораль (что для нас одно и то же). Скажут, – но как же? Очевидная натяжка! Причём в стиле той же так называемой «истории искусства». Или, к примеру, Чехов – какая там идеология?.. сторонний наблюдатель, натуральная школа и т.д. Всё приписывали ему «маленького человека», чтоб хоть как то ответить на вопросы, поставленные Им человеку. Ответить на это можно. Стоит ли объяснять, что и Чехов, и Набоков были такими же идеологами, как, к примеру, Достоевский или Маяковский. Только идеологами более глубокими идеологами другого уровня литературной реальности, что иногда милее настоящей. Переоценивающими и создающими свою собственную мораль, мораль, не очевидную для возвышенных гуманистов и кровавых палачей (что так же для нас одно и то же).

Напоминаю, мы рассуждаем не об абстрактном историческо-детерминистическом процессе, что есть надувательство и кампусовская ловушка для истеблишмента. Речь идёт о тайне творчества и перспективе его возможной невостребованности. А это уже серьёзно. Понятно, что на одном колесе здесь не проедешь. Но кто сказал, что оно не нужно? Может, в этом и есть часть решения нашего вопроса?.. В видении одного только колеса там, где нам предлагают вереницу держащих себя за руки, плечи, а кого и пониже фокусников и жонглёров на одноколёсном велосипеде, мы можем разглядеть. И разглядеть достаточно отчётливо, будучи освобождены от диалектических догм – даже не двухколёсный велосипед… а танк! Огромную сверкающую боевую машину… Понимают ли меня? И действительно, колесо-идеология не одно, но без него громада не поедет.

Посмотрим же теперь на современную прозу. Причем прозу как массовую, так и рафинированную. В чём идеология, скажем, такого подельщика фаст-фуда как Наринина? Конечно же, это очевидные и прописные истины; добро, зло, кровь-любовь и прочая обывательская дребедень. Но прописные истины, да простят меня марксисты, это и есть идеология.

А теперь осознайте простую, ещё бальзакову, истину – тираж!.. Тираж писателей подобного сорта огромен. Их читают. Не потому ли, что за ходульными приёмами и манекенными персонажами прячется та самая идеология? Мещанская, обывательская, какая угодно. Но идеология. А теперь взглянем на так называемых «серьёзных» писателей. Какую там идеологию они представляют? Это ведь действительно интересно. Здесь мы сталкиваемся с настоящим кошмаром. Современный «серьёзный» литератор имеет этих идеологий столько, сколько сочтёт нужным. В этом суть постмодернизма!.. На самом деле, он не имеет её вообще. Всегда смешно, когда метафизика обосновывает свои претензии языком оппонентов. Но повторяю, здесь вопрос действительно серьёзный. Может, и главный. Понятное дело, речь идёт лишь об одном из симптомов болезни, и объяснить крах русской литературы одной, пусть даже такой убедительной для нас причиной, было бы упрощением. Без гусеницы танк не поедет, но может стрелять.

К несчастию, стрелять он тоже не может. Сказать по правде, это (по понятиям постмодернистских сутенёров) он и не должен делать! Ведь по кому стрелять коли все свои? Вспомните унитаз Дюшана или «изысканные» Бартовские коннотации. Что уж тут говорить о Делёзе и прочих «маленьких французах»? Маленьких, по отношению к таким трезвомыслящим моралистам, каковыми были Стендаль, Монтень, Ларошфуко, Ривароль, Шамфор.

Не стоит забывать, что любая этическая или эстетическая позиция в дискурсе постмодернизма может и даже должна (sic!) слиться в филологическом экстазе с любой своей противоположностью. Ведь в буквальном смысле «все свои» – от производителя спичечных этикеток до Рембрандта.

На самом деле «свои» – присвоены, истолкованы и как следствие опошлены. А пошлость, не есть ли антитеза творчеству? Так что мы имеем в остатке?

Идеология – это вектор. Иногда ошибочный. Всегда ошибочный! Но вектор. Без него – авария, крах, катастрофа. Впрочем, это, как я уже писал выше, лишь один из аспектов литературного упадка. Есть и другие. Далее мы вынуждены будем обратиться к следующей настолько же актуальной проблеме.

III

Проблема Изуверова. Так я назвал бы этот бред. Актуальной проблеме! Ёбнуться! Эти долбоёбы словно на луне жили. Читать это было невыносимо. Ведь, коль очевидно всё, то к чему вера? Ни вера не нуждается в очевидности, ни очевидность в вере. Я, вообще подозреваю очевидность в пошлости. Но пошлость это как раз и есть то, что продаётся! И продаётся лучше всего! И хотя каждый раз, когда Леонид Андреич заявлялся в редакцию с очередной порцией подобного рода хлама – редактор, закрывался в кабинете и матерился про себя, слушая его настойчивый стук. Всё равно – затем, будучи человеком мягким и по сути добродушным и отходчивым, а главное чутким к звону монеты – он открывал дверь и забирал рукопись в печать. Так вышло и в этот раз.

Со мной же всё обстояло с точностью до наоборот. Редактор издатель, корректор, наборщики – все поголовно считали меня отъявленным мерзавцем и негодяем. Критики и профессура, кормящаяся от литературы презирала и ненавидела, но чтобы не делать пиара предпочитала молчать…Они промолчат и на этот раз. Ёбаные сыкуны. Публика? О, публика не отставала и даже опережала! Мнения!.. Советы!.. Суждения и провокации, Стук и Трёп. И как им не надоело? Я?.. Думаю, можно сказать, что мне, не ебаться, повезло. Меня окружают святые! Ни греха, ни косяка! Советы, поучения, наставления. Они так могут написать за час… Да что они?.. Их дети и то лучше меня накалякают. О! Они уверены в этом! Спросите сами. Да! Он бездарь, матерщиник, подлец! О`кей! Нет проблем. Всё это, конечно – очень мило.. Но! Пока мы тут резвимся… могут, ведь и мусора приехать! Так орать!.. Это же улица, считай… В подвале надо было премьеру делать. В бункере! В подземелье! В пещере! В камере! А этот? Всё говорит – тип-топ… Я и афишу уже нарисовал! Ёбнуться. Я ему так и говорю – Дионис! Это-же не клуб даже! Крыша! Как читать то? Я ж ору постоянно! Менты по любому приедут. Повяжут всех! И в первую очередь – меня! Кто здесь надрывался? Никонов? До свидания!.. Кстати, предлагаю проверить эту тему. Бля-я-я-а-а-дь!!! …Ну как? Не едут? Конечно! Это же не крыша в центре Ленинграда! А тогда, во время премьеры этой поэмы то… Полный пиздец! Так и было. Отвечаю… Как не приехали до сих пор не пойму! Так отлично! Продолжаем.

Вот ещё кто то ругается… Но кто это?.. О! Благочестивые… Их много! Ого! Целый клубок извивающихся червей. Кто ему позволил?.. Расстрелять!.. Честные и гуманные, всепрощающие и всёпонимающие! Эти хуже всех! Ведь не обвинишь червя во лжи! Это неприлично даже! Типа зырьте – червяк пиздит!..

Ну это уже перебор... Я, значит, скачал эту, так сказать, поэму и я же червяк что ле? Он охуел! Заткните ему пасть… Желательно землёй!.. Это моральный урод!

– Ну да. Вам то, конечно, виднее… Кто ж спорит… Но только одно замечание... Позволите? Так вот! Продолжаем! Понимаю… Неучтиво. Да и невыгодно. Какая популярность может быть у поэмы, где читателя оскорбляют? Но мне то… Сами знаете. Так что будьте добры – ознакомьтесь с финалом. Раз уж дочитали почти до конца.

Так вот. Вы, конечно молодцы! И, не ебаться, специалисты. Но, позвольте узнать... С какого перепуга вы вообще решили, что хоть что-то понимаете? Вы с такой непринуждённостью лезете в мою душу, точно это ваш личный сортир. Но… не кажется ли вам, что здесь… Именно здесь… В моём, то есть случае – вы не отдупляете?.. А?.. Приходила эта мысль в вашу голову хоть раз?

Все его приколы – полный пиздец! Этим сказано всё! Значит, скоро тайга, значит, скоро поход. Настучат. Как пить дать. Традиция!.. Историческая привычка… Да ну их… Мне милей бумажные листы. И не в девичьих вздохах дело, и даже не в революции. Не хотите? Не надо! Вам революция нахуй не нужна? Она кровавая! А вы святые. Понятно. Забейте. Я и не об этом. Хуй с ней с революцией. Пропаганда – скучное дело. Я всё-таки поэт. Я вижу по вечерам из моего окна... Ползут по небу. Вот и всё. Лично мне достаточно. Симфония пространства…

А сага! О, сага моей жизни. Чего там нет? И, вроде, надо. Признайтесь, это ведь надо? Рассказать. В том и дело. Я не графоман. Диктант, даже на вольную тему был для меня в школе мучением. Здесь необходимость. И пусть осознанная, но непреложная.

Этот скучный поэт всё что-то до сих пор бормочет невнятное. Ну сами прислушайтесь – сановитый друг хулиган учил всему. С ним курили первые сигареты. Их тёмный, терпкий дым улетал в безоблачное небо, на миг, проявляясь в пространстве. Мы бегали по кинотеатрам и дворам. Между книжками и самодельными кастетами. Было круто. Ну, а потом, ясно дело, нас просекли. Тут и началось. Они ебали наши мозги пять лет. Класса до седьмого. Это же их задача. Им платят за это. Или вы что... Думаете их блядское государство, будет даром кормить такую ораву? Климаксирующую, воняющую потом и дешёвым лосьоном массу шевелящихся, судорожно дёргающихся клитеров. Вот так картина. Нехило. А? Как думаете? То что надо?.. Ау… не заснули ещё?.. вон Малёхин долдонит, что не читает меня никто… типа смысла нет... Будто в их... в их ёбаной жизни есть хоть какой-то смысл. А в вашей?.. Поздравляю. Вы идиот.

Хлеееба насущного даааай нам днесь… Это духовные менты, блядь. Я возненавидел хуетуру и прочую поебень именно тогда. Поэтому на том уроке я и сказал. Всё. Нахуй. Мне Пургенев ваш – похуй. Это же конченый человек. Интриговал против Костоевского, корчил святого и удачно притворялся стилистом. Дрянь. Так что повторяю за Штендалем – никакой политики! Никаких идей. Только внутренности!.. Мозги, кишки, кровеносная система, сердце, в конце концов! Это, кажется, интересует всех. Только поглядите! Не каждый день услышишь такое… Да ещё в глаза!.. Оля-ля! Он окочурился? Что?.. Но почему? На каком основании?.. Он обязан подохнуть, коль тираж собрать собрался!.. Неплохо!. Не правда ли?.. Да что я? Вы с такой же непосредственностью рассуждаете о Боге, смерти, душе, устройстве вселенной.

Нехуёво! Будто вы не обычные куски мяса, годные к существованию от силы семьдесят лет, а обладающие всеми секретами мира полубоги. Но.. Видите ли… В моём случае это не катит. Вы ещё этого не поняли? Жаль! Но уверяю вас – в моём случае невозможно быть специалистом. Просто невозможно! Я же, в конце концов – спасаю вас! Думайте! Думайте, блядь! Раньше что было? Монолог! Всегда! И везде! Ну как разговаривать с книгой, пластинкой или картиной? А?.. Это же нереально!.. Но… Погодите. Я же говорю с вами!.. Прямо в книге. Вы даже и отвечаете! что вовсе неучтиво, но это не моё дело. Оцените хотя бы эту новость! Ну же! Думайте! Думайте! Непредсказуемость! Вот, что вы проебали. Ведь и открытие то моё, собственно и не открытие совсем… Поэт обязан полагаться не на правила и схемы, а на принципы языка, что выбрал его. На внутренние архетипичные, если хотите непредсказуемые законы! Хоть и не законы это вовсе. Произвол! Я настаиваю. Именно произвол. Вот что такое стихи! Вот вам правило. А не школьно – кампусовское начётничество или постмодернистское юродство.

Этого мне не простят! Понимаю и не удивлён… Скорее в ожидании… Лихорадочном и нетерпеливом! Так что теперь ваша очередь. Меня удивить сложно… Поверьте. Арест, репрессии, издевательства и пытки… Да чего уж там! Хуле мелочиться? Эшафот на Дворцовой!.. Барабанная дробь! Ритуальное заклание Главного Виновника!.. Корзина для отрубленной головы… Крики публики, одобрительные или оскорбительные…какая разница…Аплодисменты Главному Палачу!.. Скрипучий помост и повязка на глаза… Крики усиливаются… Аплодисменты переходят в овации… Удар! И липкая, чёрная кровь заливает страницу. А дальше…

Дальше – вдох. За которым не будет ни выдоха, ни песен. Ни споров, ни стихов. И сама жизнь обернётся тем, что она и есть на самом деле.

07.13.