Глава 11. Чарли Каллоуэй

Глава 11

Чарли Каллоуэй

2016 год

Бал выпускников в Ноллвуд Августус было практически воссоединением семьи Каллоуэй. На нем присутствовали дедушка и Евгения, дядя Тедди, который в моем возрасте недолго учился в Ноллвуде, тетя Грир, и их дочери Пайпер и Клементина. Мой отец тоже приехал бы, потому что Ноллвуд был его альма-матер, но в последнюю минуту он решил навестить Серафину, так как в эти выходные в ее школе тоже проходил Бал выпускников, и он не хотел, чтобы она чувствовала себя покинутой, по крайней мере так он сказал мне по телефону. Конечно, я была разочарована, но в то же время испытывала некоторое облегчение.

После всего, что Клэр рассказала мне на прошлых выходных, я не была уверена, что готова встретиться с отцом лицом к лицу. Я знала, что буду измерять каждый его взгляд, каждый жест, каждый вздох, боясь увидеть что-то, скрывающееся в тени его лица – что-то, чего я, возможно, не замечала раньше, а может быть, и не хотела замечать.

Это то, о чем я думала постоянно. Темные мысли, которые я снова и снова прокручивала в голове по ночам, лежа без сна в своей постели. Было ли это из-за того, что отец был неспособен на то, что утверждала Клэр, или из-за того, что я не хотела, чтобы он был способен на это?

– Я никак не могу понять, почему Серафина предпочла школу Рейнольдс вместо Ноллвуда, – сказала Пайпер, вытягивая шею, чтобы лучше видеть через высокого мужчину, сидящего перед ней на трибуне. – Ноллвуд превосходит во всем, что имеет значение – в учебе, во внеклассной работе, в симпатичных мальчиках. К тому же мы наследники.

Это было в пятницу днем, в выходные, когда мы возвращались домой, и вся школа собралась посмотреть, как Ноллвудские Львы сражаются с нашими соперниками, Пантерами Ксавье. Пайпер села рядом со мной. По другую сторону от меня сидела Евгения, которая принесла свое собственное одеяло, мягкое сиденье и корзинку с вином и сыром. Каждые несколько минут она звала тетю Грир или дядю Тедди, которые сидели по другую сторону от Пайпер с моей кузиной Клементиной на коленях, и спрашивала, не хотят ли они кусочек бри на пшеничных крекерах. В перерыве она доставала из своей дизайнерской сумки полную бутылку вина и наливала себе бокал. Когда я тихо сказала: «Евгения, ты не можешь пить на территории школы», она только улыбнулась мне и ответила: «Нет, дорогая, это ты не можешь пить на территории школы»

Дедушка ничего не делал, чтобы остановить ее, но ведь дедушка никогда не мог заставить Евгению, делать то, чего она не хочет, и поэтому он редко пытался. Кроме того, он был в хорошем настроении, потому что Лео был защитником, и он отлично играл. Оставалось всего две минуты, и мы были впереди на 7 очков.

– Ну, у Рейнольдса есть конюшня в кампусе, где Серафина может держать свою лошадь по имени Мята, – сказала я Пайпер. Моя сестра была опытной наездницей. – А для Серафины это перевешивало все остальное.

Пайпер перебросила свои длинные светлые волосы через плечо. Она была настоящей Каллоуэй-от ярко-голубых глаз до высокого лба:

– Мама заставляла меня выбирать между школами Рейнольдса, Пирсона и Уитона, но я сказала ей, чтобы она и не надеялась на это.

Пайпер было 13 лет, и в следующем году она поступает в школу-интернат.

– Ах, моя маленькая рыбка – сказала я, уткнувшись ей в плечо.

– Рыбка?– переспросила Пайпер, сморщив лицо, как будто она учуяла что-то плохое.

– Да, ты знаешь, рыбка. Как первокурсник. Маленькая рыбка в Большом пруду.

– Я никогда не буду рыбой, – сказала Пайпер. – Я Каллоуэй.

«Ноллвудские Львы» снова забили, причем Лео с триумфом пронес мяч в концевую зону, и мы все вскочили на ноги, ликуя.

После окончания игры дедушка предложил нам с ним подождать, пока Лео примет душ и переоденется, а все остальные отправятся в Фоллс-Черч, чтобы занять столик в «Фионе». Это был единственный хороший ресторан в городе, и поэтому всегда была сумасшедшая спешка, чтобы получить столик по выходным, когда семьи были в городе, например, во время Бала выпускников или на Выпускном вечере.

Дедушка протянул дяде Тедди ключи от своей машины.

– Не позволяй Евгении вести машину – услышала я его тихий голос.

Когда все ушли и остались только мы с дедушкой, я засунула руки в карманы куртки и приготовилась к неизбежному. В последнее время каждый наш разговор с ним был сосредоточен на моем будущем. Он постоянно расспрашивал меня о моих планах на колледж и попеременно предлагал мне пройти летний курс усовершенствования в одном из универститетов Лиги Плюща или пройти стажировку в семейной компании. «Никогда не бывает слишком рано, чтобы начать учиться бизнесу», – всегда говорил он. «Когда мне было столько же лет, сколько тебе, я знал имена всех сотрудников на этаже отцовского офиса. Я мог назвать адреса всех домов, которыми мы владели на Манхэттене, и каждый день после школы я проводил время в задней части конференц-зала моего отца, наблюдая, как заключаются сделки.»

Поэтому я удивилась, когда вместо того, чтобы спросить о моих внеклассных занятиях, дедушка сказал:

– Твой отец сказал мне, что ты была в доме на Лэнджли Лэйк на прошлых выходных.

– Как же он...

– Ему позвонил садовник, – ответил он, а затем достал сигарету. Евгения считала, что дедушка бросил курить больше десяти лет назад, но я знала, что он делает это везде, где только может. – В доме уже давно никого не было. Ты и твой друг здорово напугали этого бедного садовника.

– Извини, что так вышло, – сказала я.

Он сунул пачку сигарет в карман и вытащил оттуда зажигалку. Он не спрашивал меня, что я делала в том доме или что я делала в Дирфилде, хотя была только одна причина, по которой я могла поехать в Дирфилд: моя мать.

– Семья твоей матери-они всегда хотели контролировать все здесь, – начал дедушка. – Они не хотят верить, что Грейс именно такая, какой она оказалась. Это большая трагедия-потерять ребенка, и еще большая трагедия – потерять хорошее мнение о своем ребенке, и поэтому Фэйрчайлды придумали себе историю, с которой они могли бы жить. Я их за это не виню. Но я действительно виню их за то, что они пытаются затащить тебя и всех остальных на этот извилистый, бредовый путь вместе с ними.

– Шарлотта, ты должна кое-что понять, – продолжил он. – Всю твою жизнь люди будут пытаться сказать тебе, кто ты такая и во что верить о себе. Не позволяй им этого сделать.

Я посмотрела на теперь пустое футбольное поле. Небо над головой было пронизано розовым и оранжевым цветом. Это было то самое небо, которое приходит в конце лета; то самое небо, которое ознаменовывает конец дней, когда дневного света больше, чем темноты; то самое небо, которое возвещает прохладу осени.

– По правде говоря, твоя мать была очень больной женщиной – сказал дедушка. – Я думаю, ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать это сейчас. Она и Алистер – они потеряли ребенка. Много лет назад – до того, как появились ты и твоя сестра. У них родился маленький мальчик Спенсер. Он заснул в своей кроватке и больше не проснулся. Ему было всего несколько недель от роду.

У меня был брат? Разве я не была первенцем своих родителей? До меня кто-то был? И все это время они носили это с собой, этот секрет. Я не понимала, почему они никогда не говорили мне об этом. Где же фотографии, сувениры, свидетельства того, что кто-то побывал здесь до меня?

– А почему они мне ничего не сказали?– переспросила я.

Дедушка покачал головой:

– Твоя мать так и не оправилась от этого. И я не думаю, что Алистер хотел еще больше расстроить ее, подняв этот вопрос. Он всегда пытался защитить ее таким образом. Грейс, у нее был диагностирован маниакально-депрессивный синдром. Это то, с чем она боролась долгое время. Многие из тех, кто знал ее, описали бы ее как очень энергичную женщину, и это было правдой в некоторой степени. Но у нее тоже были свои минусы, и эти минусы, ну, они были ужасны для Алистера. Я знаю, что он очень старался скрыть эту ее часть от тебя.

Эти новые обрывки информации падали, как камешки, в бассейн моего сознания, создавая рябь в воспоминаниях о моей матери. На мгновение они, казалось, заслонили все, что я думала, знала о ней, бросая каждый образ в немного ином свете.

Я вспомнила, как однажды утром в доме у озера подошла к двери родительской спальни и обнаружила, что она заперта. Был будний день, и мой отец уехал в город. Я долго стоял там, поворачивая ручку и зовя маму, но она так и не открыла мне дверь. Через некоторое время появилась Клэр. Я вспомнила, как она сказала мне, что моя мать плохо себя чувствует, и что она пришла, чтобы пригласить меня и Серафину на завтрак.

Я начала задаваться вопросом, какие еще вещи я помнила, которые на самом деле не понимала в то время. Знала ли я вообще свою мать?

В этот момент Лео вышел из манежа вместе с одним из своих товарищей по команде. Он поднял руку и помахал нам издалека. Мой дед бросил окурок сигареты в траву и затоптал его кончик в грязь.

– Я думаю, ты заслуживаешь знать, – сказал он, прежде чем отвернуться от меня.

* * *

Яэль наклонилась над фарфоровой раковиной рядом со мной к зеркалу и сосредоточенно провела жидкой черной подводкой по нижнему веку. Затем она откинулась назад, чтобы полюбоваться своей работой: идеальная, толстая черная линия.

– Теперь займись моим, – сказала Дрю. – У тебя всегда получается лучше всего дымчатый глаз. Почему-то мои попытки всегда заканчиваются тем, что я выгляжу как ходячий мертвец.

– Это потому, что ты слишком много на себя нацепила, – сказала Яэль. – Чем меньше, тем лучше.

Я тупо уставилась на свое бледное лицо в зеркале и влажные, только что вымытые волосы. Обычно мне нравилось готовиться к выпускному балу и проводить время с девочками, но сегодня я не могла чувствовать ничего, кроме этой удушающей тяжести в груди. С того самого вечера, когда мой дедушка рассказал мне все эти вещи о моей матери, я не могла думать ни о чем другом. У меня был брат, о котором я ничего не знала. Мертвый младший брат по имени Спенсер. Моя мать страдала маниакально-депрессивным расстройством. Семья моей матери крутила историю о ее исчезновении, потому что они не могли принять человека, которым она оказалась. Конечно, кое-что из того, что говорил мой дед, было правдой-но что именно и в какой мере? И если мой отец скрывал от меня существование моего брата и состояние моей матери, то какие еще большие секреты он скрывал? Кому из членов моей семьи я действительно могу доверять?

– Земля вызывает Чарли, – крикнула Стиви.

– Хм?– переспросила я.

– Тебе это нужно?– спросила она, указывая на тюбик красной помады, лежавший на краю раковины передо мной.

– О нет, держи, – сказала я, протягивая ей его.

– Ты в порядке?– спросила Стиви, потянувшись за ним. – Ты весь день была как будто в панике.

– Я в порядке – соврала я.

Яэль подошла и обняла меня за плечи.

– Все в порядке, Чарли, – сказала она, положив голову мне на плечо и многозначительно посмотрев на мое отражение в зеркале, как будто все поняла. – Тебе вовсе не обязательно скрывать это от нас. Я знаю, что происходит.

А она знала?

Я никогда не говорила с Яэль или Стиви о своей матери. Однажды я почти заговорила о ней с Дрю – в один из наших первых субботних вечеров в Ноллвуде, когда мы были первокурсниками. Эта тема как бы сама собой навалилась на нас. Мы с Дрю отправились в продуктовый магазин в Фоллс-Черч вместе с нашей соседкой по комнате Ривер. Мы загружались нездоровой пищей на Ночь кино в нашей комнате в общежитии, которая должна была быть забавным опытом объединения, но вместо этого оказалась извилистым ускоренным курсом по предмету, в котором Дрю и я стали завистливыми экспертами в течение оставшейся части семестра: «Вещи, которые Ривер не могла есть». (В течение всей оставшейся части семестра мы с Дрю также неохотно становились экспертами по другим предметам, таким как Вещи, которые Ривер находила женоненавистническими, и Вещи, которые Ривер оставляла валяться в комнате, которые выглядели как мусор, но не были мусором, так почему же вы это выбросили?). Когда мы только вошли в магазин, я совершила ошибку, схватив с полки пакетик с мармеладными медвежатами, и Ривер отшвырнула пакет от тележки, как будто она была вратарем, защищающим свои ворота.

– Какого черта?– переспросила я.

– Липкие мишки сделаны из желатина – сказала Ривер, и ее лицо сморщилось от отвращения.

– Да, хорошо, и что?

Она удивленно подняла брови. Я посмотрела на Дрю, которая выглядела так же озадаченно, как и я.

– Это что-то суперкалорийное или что?– спросила Дрю.

– Желатин вырабатывается из коллагена, который получают из измельченных животных.– с усмешкой ответила Ривер.

Мы с Дрю посмотрели друг на друга.

– Окей, значит, это «нет» мармеладным медвежатам, – сказала я, посмотрела на другие конфеты на полке и взяла пакетик M&Ms.

– Ты больше предпочитаешь шоколад? – с надеждой спросила я.

Ривер закатила глаза.

– Эти твердые леденцовые скорлупки происходят из смолы, выделяемой насекомыми, – сказала она.

– Я думаю, что они уже не кажутся такими аппетитными, когда ты так говоришь, – сказала Дрю.

– Да, мне вообще трудно найти аппетитными пытки невинных животных, – ответила Ривер.

Я схватила пакетик орехов с корицей и сахаром.

– Ладно, а как насчет орехов?– спросила я.

Ривер смерил меня убийственным взглядом.

– Что? Ты надеюсь не из тех людей, которые считают растения разумными существами, не так ли?

– Они покрыты сахаром, – сказала Ривер. – Другими словами вредны для костей.

– А в этом магазине есть что-нибудь съедобное?– спросила я.

– Я проверю продуктовые ряды, – сказала Ривер, забирая у меня тележку и решительно толкая ее по проходу.

Позже, когда мы стояли в очереди к кассе с тележкой, полной органической капусты и свежих фруктов, я бегло просмотрела журналы, выставленные рядом с коробками жвачки и йоркских мятных пирожков, и увидела: на обложке "Стар Инкуайрер" было лицо моей матери. На ней были темные очки с толстыми стеклами и шляпа, а сама она развалилась на шезлонге. Она подняла руку, как будто хотела заслонить фотографу свое лицо.

«Жена миллиардера Грейс Каллоуэй была замечена в Буэнос-Айресе с тайным любовником» гласил таблоид.

Краска сошла с моего лица. Я подняла глаза и поймала взгляд Дрю, и по выражению ее лица поняла, что она тоже это заметила. Я открыла рот, чтобы что-то сказать – остановить разговор прежде, чем он успеет начаться, – чтобы объяснить ей, что все это ложь, что все это неправда, но Дрю опередила меня.

– О боже, – сказала Дрю.

– Ну и что же?– спросила Ривер, перекладывая пакет с апельсинами с тележки на ленту.

– Эта черника не органическая, – сказала Дрю.

– И что?– спросила Ривер, потянувшись к коробке с черникой в руках Дрю.

– Я не ем ГМО, – сказал Дрю. – Ты не могла бы взять для меня органические? Ну пожалуйста!

Ривер вздохнул.

– Хорошо – сказала она. – Я сейчас вернусь.

Когда она ушла, Дрю взяла журнал "Пипл", лежавший рядом со "Стар Инкуайрер", и небрежно пролистала его.

– Очередной разрыв – сказала Дрю, прищелкивая языком и читая о расставании каких-то знаменитостей. Я не видела, кто это был – я была слишком занята, пытаясь выговорить объяснение достаточно спокойно, чтобы она не подумала, что я сошла с ума.

Эта фотография – та, что с моей мамой на обложке, – была сделана во время семейного отпуска в Сент-Томасе, когда мне было шесть лет. Я знала это, потому что именно я сделала этот снимок. Моя мать подняла руку, чтобы закрыть лицо от камеры, так как я ее испугала. Она дремала на пляже и проснулась от шума фотоаппарата. Я не знаю, как "Стар Инкуайрер" заполучил эту фотографию, какой семейный альбом они обыскали, кто из членов семьи продал ее. Но подобное случалось уже не в первый раз и не в последний.

Нет, мой отец не прогонял мою мать, не убивал ее и не делал ничего такого, о чем говорили бульварные газеты. Нет, я не хотела говорить об этом.

Но Дрю и не стала спрашивать. Она не одарила меня ни снисходительной улыбкой, ни жалостливым взглядом. Она просто положила журнал "Пипл" обратно на полку, но на этот раз поверх "Стар Инкуайрер", так что фотография моей матери была полностью закрыта, скрыта от посторонних глаз, и затем продолжила разгружать тележку. Вот тогда-то я и поняла, что мы станем лучшими друзьями.

С того дня в супермаркете я ни с кем не разговаривала о своей матери в Ноллвуде – я хотела оставить эту часть своей жизни в прошлом, чтобы двигаться дальше. Так откуда же Яэль узнала? Как я могла быть такой прозрачной?

– Это ведь Далтон, не так ли?– спросила Яэль. – Ты просто боишься увидеть его сегодня вечером.

Далтон. По правде говоря, я совсем забыл о нем за эти два дня.

Я снова уставилась на отражение Яэль. Она смотрела на меня так серьезно, с таким беспокойством. Может быть, было бы неплохо рассказать кому – то, кто никоим образом не был вовлечен в мою семейную драму, кому-то, кто мог бы просто выслушать и предложить новую перспективу, если бы мне это было нужно. Может быть, было бы неплохо не быть таким одиноким во всем этом. На мгновение мне захотелось рассказать им все. Но потом я поняла, что мне придется рассказать им все. Я должна буду вернуться к самому началу всего этого, а оно казалось пугающим. А что, если... что, если я действительно решу довериться им, и это потом обернется мне боком, как это было в прошлом?

– Хорошо, – сказала я через мгновение. – Это Далтон.

– Не позволяй ему сбить тебя с толку, – сказала Дрю, подходя и сжимая мое плечо. – Так, позволь мне сделать тебе прическу. У меня есть идея высокой причсеки, которая будет выглядеть сногшибательно на тебе. Когда Далтон увидит тебя, он совсем забудет об этой шлюхе Маккенне.

– Конечно, – ответила я, пытаясь улыбнуться ей так, чтобы она подумала, что это было искренне. – Спасибо.

* * *

В спортивном зале висели гирлянды, а на сцене, которую подготовил Студенческий Совет, играл живой оркестр. Стиви, Яэль и Дрю были на танцполе, вращаясь в одной большой группе с большинством других студентов, которые пришли на танцы, а я извинилась сказав, что мне нужно выпить, еще полчаса назад, и отошла к пустому столу в одиночестве. Я всю ночь старалась быть общительной и нормальной, но теперь я уже постепенно достигала своего предела. За ужином, который школа устроила для нас на поляне, я поддерживала постоянный поток разговоров и целый час раскачивалась и подпрыгивала с поднятыми вверх руками вместе со всеми остальными (что было нелегко на десятисантиметровых каблуках), и теперь обдумывала свою стратегию ухода, хотя было еще довольно рано.

Мой телефон завибрировал, и я вытащила его из сумочки. К своему удивлению, я увидела имя Грейсона, появившееся на экране вместе с текстовым сообщением.

Грейсон: прекрасный уход по-ирлансдки.

Его сообщение заставило меня улыбнуться. Я быстро напечатала ответ.

Я: Простии, я даже не попрощалась. :/

Грейсон: не беспокойся. Мама все мне рассказала. Она беспокоится о тебе.

Я прикусила губу и положила телефон в сумочку. Я не хотела говорить о том, что чувствую, или о том, как беспокоится Клэр. Но потом я вспомнила, что мой дед сказал мне вчера вечером – как моей маме диагностировали маниакально-депрессивное расстройство. Если бы это было правдой, Клэр наверняка бы знала. Я снова взяла телефон и написала Грейсону ответное сообщение.

Я: Клэр когда-нибудь говорила тебе о том, что у моей мамы была депрессия?

Грейсон: Нет. А что? – Что случилось?

Я: мой дедушка на днях сказал мне, что у моей мамы был диагностирован маниакально-депрессивный синдром. Не знаю. Думаешь, это может быть важно?

Грейсон: Возможно. Если это правда.

– А кто такой Грейсон?

Я подняла глаза и увидела Дрю, стоящую надо мной, слегка запыхавшуюся, с блестящим от пота лбом.

– Никто, – ответила я и опустила телефон под стол, чтобы она не могла прочитать переписку. – Просто старый друг.

– Милый старый друг? – спросил Дрю, подняв бровь.

– Все совсем не так, – начала я.

– Хорошо, Мисс секретность, я не буду вас допрашивать, – сказала она, опускаясь на соседнее сиденье. – Ты уже напилась? Ты же ходила за выпивкой, кажется, целую вечность назад.

– Извини, – сказала я.

Она наклонилась вперед и начала расстегивать ремешки своих туфлей.

– Эти туфли убивают меня. Не знаю, почему я решила, что двенадцатисантиметровые каблуки – это хорошая идея.

Я почувствовала, как завибрировал мой телефон, и посмотрела вниз, чтобы увидеть еще одно сообщение от Грейсона.

Грейсон: ты знаешь, кто был тот частный детектив, который работал над делом твоей мамы? Видела ли ты, к примеру, когда-нибудь что-то из того, что он имел на нее?

Частный детектив – я не вспоминала о нем целую вечность. Я встречалась с ним однажды, когда мне было 8 лет. Он расспрашивал меня. А потом я вспомнила, что видела его случайно год спустя. Он приходил навестить моего отца, и они разговаривали в кабинете за закрытой дверью.

Я: хм. Нет. Но я могу поискать что-нибудь.

Грейсон: возможно, там что-то есть.

– Пойдем потанцуешь с нами, – предложила Дрю. Она снова была на ногах, на этот раз босиком, протягивая ко мне руки, чтобы поднять меня.

Я посмотрела на танцпол и увидела Яэль и Стиви у края сцены. Яэль помахала мне рукой; Стиви накинула на голову невидимое лассо и швырнула его в меня, пытаясь затащить обратно на танцпол. – Я рассмеялась. Затем песня, которая играла, закончилась, и началась медленная.

– Можно мне пригласить вас на танец?– спросила Дрю.

– Конечно, – Я рассмеялась.

Она взяла меня за руку и потащила в центр танцпола. Мы оба положили руки друг другу на плечи и держали друг друга на расстоянии вытянутой руки, раскачиваясь взад-вперед, как на танцах в средней школе, и хихикая, как будто нам было по пять лет.

Вокруг нас медленно танцевали и прижимались друг к другу настоящие пары. Я заметила, что Кросби обнимает Рен за талию. Дрю тоже их заметила. Она закатила глаза и издала рвотный звук. – Я рассмеялась. Но потом увидела их: Далтона и Маккенну.

Честно говоря, я не думала, что это так сильно повлияет на меня, особенно учитывая все остальное, что происходило. Но это произошло. Я почувствовала это нутром, чувство, будто кто-то неожиданно ударил меня кулаком.

Маккенна была одета в красное платье до пола с открытой спиной, которое выглядело потрясающе. Далтон обнял ее, наклонился и что-то прошептал ей на ухо, а она откинула голову назад и рассмеялась. Я отвела взгляд в сторону.

А что, если бы это была я? Это была глупая, глупая мысль, но я не могла не думать об этом. А что, если бы я сказала Далтону "да"? Что, если бы это была я там с Далтоном, а не Маккенна – я, которую Далтон держал, мое ухо, в которое Далтон шептал? На сердце стало тяжело.

Когда медленная песня закончилась, зазвучала громкая, оптимистичная песня. Я наклонилась вперед и закричала так, чтобы Дрю смогла услышать меня сквозь музыку.

– Пойду пописаю, – сказала я.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, нет, останься, – ответила я. – Я сейчас вернусь.

– Ладно, иди, а потом возвращайся к нам, – сказала она.

Я побежала в сторону женского туалета, который оказался в той же стороне что и выход, куда я в действительности и направлялась. Я больше не могу здесь находиться. Позже я придумаю какой-нибудь предлог для Дрю, скажу ей, что стало плохо, что не хотела портить всем остальным вечер, поэтому просто смылась.

Снаружи ночной воздух был свежим и прохладным. Я прижала обнаженные руки к груди и начала постукивать пальцами по рукам, чтобы не дрожать.

Я слышала голоса, доносившиеся из другого конца кампуса. Школа соорудила большую палатку на футбольном поле для своих выпускников, где у них были свои собственные ужины и развлечения, а муниципальный оркестр Фоллс-Черча играл в зрительном зале. Тропинка, по которой я шла, вела в их сторону. Мне было интересно, который сейчас час и буду ли я проходить мимо входа в зрительный зал, когда начнется представление. Я не хотела рисковать, наткнувшись на дедушку или дядю Тедди, чтобы они увидели, как я иду домой с танцев одна. Это вызвало бы слишком много вопросов, на которые мне не хотелось отвечать. Лучше всего было бы развернуться и обогнуть Акация-Холл, проделать долгий путь. Я резко развернулась и налетела на кого-то.

– Простите, – испуганно сказала я и посмотрела в шоколадно-карие глаза Далтона. Я была достаточно близко, чтобы почувствовать запах его одеколона – цитрусовый аромат, смешанный со специями и древесиной.

Он положил руки мне на плечи, чтобы я не упала. По какой-то причине он улыбался мне.

– Привет, Каллоуэй, – сказал он.

– Привет, – тупо сказала я. Какого черта Далтон здесь делает?

– Я видел, как ты убежала, и хотел убедиться, что с тобой все в порядке, – сказал он.

-Я в порядке, – ответила я.

– О, хорошо, – сказал он.

Он все еще держал меня за руки. Почему он все еще держит меня?

– Это все?– спросила я, многозначительно глядя на его руку, лежащую на моей руке.

– Ты уходишь... потому что?– спросил он, наконец отпустив меня и засунув руки в карманы.

– Я устала, – соврала я. – А что за допрос?

– Ты расстроена? – спросил он, в замешательстве.

Я не знала, почему набросилась на Далтона, хотя всего секунду назад мечтала оказаться в его объятиях, но внезапно почувствовала такое раздражение, что ничего не могла с собой поделать.

– Чего ты хочешь, Далтон? – переспросила я.

– Могу я проводить тебя до общежития?

– Ты хочешь проводить меня до общежития?

– Да.

– Но почему?

– А почему бы и нет?

– А как же Маккенна?– переспросила я.

– А что с Маккенной?– спросил Далтон.

– Ты что, попугай, что ли?– спросила я. – Ты что, так и будешь повторять все, что я скажу?

– Извини, – растерянно проговорил он. – Значит, ты злишься на меня? – спросил он через мгновение.

Я закатила глаза.

– Я просто не понимаю, что ты делаешь. Иди и наслаждайся танцами со своей девушкой.

– Ты злишься, что я привел Маккенну на танцы?

– Нет, – ответила я. – Мне все равно, с кем ты ходишь на танцы.

– Хорошо, – сказал он. – Потому что я помню, как пригласил тебя на танцы, и помню, как ты сказала мне пригласить кого-то другого, что я и сделал. Но теперь ты, кажется, злишься из-за этого.

Да, все именно так и есть, подумала я.

– Нет, – сказала я.

Он почему-то улыбался. Почему он улыбается? Неужели он смеется надо мной? Неужели он нашел это забавным?

– Перестань улыбаться, пока я тебя не ударила, – сказал я.

– Чарли, – сказал он. – Я собираюсь сказать тебе кое-что, и я хочу, чтобы ты выслушала меня, а потом я хочу, чтобы ты сказала мне правду в ответ.

– Отлично, – сказала я.

– Ты мне нравишься, – произнес он.

– Ну, разумеется, – ответила я.

Далтон рассмеялся:

– Вот именно поэтому ты мне и нравишься, Каллоуэй. Ты не такая, как другие девушки.

Я подняла свою руку.

– Я собираюсь остановить тебя прямо здесь, прежде чем ты доберешься до следующего клише века: Я никогда не чувствовал себя так раньше.

– Черт возьми, ты ведь не облегчаешь мне задачу, – сказал Далтон, потирая затылок. – Это не клише – Ты не такая, как другие девушки здесь. Другие девушки восприняли бы это как комплимент, но вот я говорю это тебе, и ты практически просишь меня отвалить.

– Ладно, блин, извини, – сказала я. – А что ты тогда имел в виду, если не был избитым клише?

– Я имел в виду, что ты не такая, как другие девушки, потому что другие девушки путешествуют в этих стаях, как будто они боятся остаться одни, – сказал Далтон. – Но ты часто бываешь одна. Не потому, что у тебя нет друзей, а потому, что тебе просто так удобно. И еще ты мастер нести чушь. А потом ты приглашаешь сама себя на мужской покерный вечер, и жестко обыгрываешь всех нас. Хотя твоя тактика была немного несправедливой. И хотя большинство девушек—и парней, если уж на то пошло-одержимы тем, с кем они связываются, я никогда не видел тебя ни с кем. Ты просто... я не знаю... другая. И мне это нравится. Ты мне нравишься. И это не клише и не цитата, это просто правда.

Я молчала. Я всегда умела обращаться со словами. Я была быстра с остроумными ответами. Я была мастером уворачиваться от вопросов учителей с помощью настолько длинных речей, что они забывали сам вопрос. Но сейчас я не могла ничего придумать.

– Скажи что-нибудь, – попросил он.

Я выдохнула. На улице было так холодно, что я видела свое дыхание.

– Я думаю, у тебя тоже все в порядке, – сказала я, мгновение спустя.

– Тогда ладно, – сказал Далтон, как будто мой ответ все расставил на свои места. – Вот, – продолжил он, снимая куртку и накидывая ее мне на плечи. -Ты вся дрожишь.

– Я в порядке – сказала я, но все равно вжалась плечами в куртку. Она все еще хранила его тепло.

– Пошли, – сказал он и взял меня за руку. – Я хочу, чтобы ты кое-что увидела, и не хочу пропустить это.

Мы вернулись назад по дорожке, которая вела мимо зрительного зала, и пошли дальше. Пока мы шли, я услышала, как колокольня над университетской церковью пробила час. Десять часов вечера. Я почти остановилась, почти повернула назад. Оркестр как раз заканчивал играть—и действительно, двери в зал перед нами распахнулись, и люди хлынули наружу. Мне хотелось развернуться и пойти обратно в другую сторону, чтобы избежать суеты толпы выпускников, но тут я увидела это.

Перед зрительным залом стоял ряд бюстов на коротких колоннах. С одной стороны, стояли бюсты всех директоров школ, работавших в Ноллвуде последние сто лет. В конце этого ряда, конечно же, стоял бюст директора Коллинза, который поставили в прошлом году. Обычно он выделялся тем, что был чуть белее всех остальных бюстов. Стихия еще не успела расколоть его до того же оттенка сепии, что и остальные. Но сегодня вечером он выделялся совершенно по другой причине. В свете прожекторов из зрительного зала это было видно даже на расстоянии – ошейник Люси с бриллиантовой коркой был на шее директора Коллинза. Бриллианты вспыхнули и засверкали на свету. Но не только собачий ошейник или привязанный к нему поводок привлекали к себе внимание. К губам бюста был приклеен воздушный шарик, исписанный словами «Гав! Гав! Гав!». А на колонне кто-то баллончиком написал: «К ноге, Коллинз! Хороший мальчик»

«Мы были администрацией, которая лаяла, но не кусалась, а теперь все будет по-другому» – сказал директор Коллинз на дисциплинарном слушании Оден. Он угрожал членам клуба А, а когда Далтон спросил Рен, что она думает по поводу вызова директора, она гавкнула. Тогда мне это показалось странным.

Теперь же кто-то из группы выпускников увидел разрисованный бюст директора Коллинза, и вокруг него собралась целая толпа. Я слышала возбужденные голоса толпы. И там, торопливо пробираясь к бюсту, пока толпа расступалась перед ним, как Красное море, был сам директор Коллинз.

* * *

– Это позор, вот что это такое, – сказал дедушка, разрезая свою стопку блинов. – Как взрослый мужчина не может заслужить уважение кучки подростков, когда это его гребаная работа, это выше моего понимания.

– Жаль, что я его не видела, – сказала Пайпер в сотый раз за это утро, вздыхая в свой стакан с апельсиновым соком. – Жаль, что я не была там, а сидела в отеле, наблюдая за ребенком.

– Я не ребенок – сказала Клементина, стукнув вилкой по столу.

– Прекрати, – выругалась тетя Грир, взяв вилку и возвращая ее Клементине.

«Маккриз» всегда был забит по воскресным утрам после выхода из церкви, но сегодня он был особенно забит, так как большинство выпускников все еще оставались в городе на выходные по случаю возвращения домой. Я заметила по меньшей мере полдюжины людей, которых знала со школы, и их семьи, все с одной и той же целью – в последний раз поесть вместе, прежде чем все отправятся в путь.

Я сидела у проходной части стола, вполуха прислушиваясь к разговору. Я никак не могла выкинуть из головы тот разговор, который был у меня с Грейсоном на днях. Прошлой ночью я снова и снова прокручивала в голове его предложение. Это казалось таким очевидным. Ну почему я раньше не подумала, что это самое подходящее место для начала? У меня были вопросы, и где-то в темном, пыльном чулане лежала коробка, полная ответов.

– Его надо уволить, – сказал дедушка. – Я собираюсь позвонить Фреду Икинсу, когда мы вернемся домой. Он входит в совет директоров. Я уверен, что он уже слышал об этом.

– Хочешь заработать себе аневризму? – спросил дядя Тедди. – Если уж на то пошло, то это всего лишь баллончик с краской, воздушный шар и несколько веселящихся детишек. У нас было гораздо хуже, в день моего выпуска.

Он подмигнул мне через стол.

– Тедди, пожалуйста, они подумают, что мы потакаем такому поведению – сказала тетя Грир, вытирая влажной салфеткой уголок рта Клементины.

– Если ты попадешь в неприятности, это пойдет тебе на пользу, – начал дядя Тедди. – Лео, Чарли, я хочу, чтобы вы знали: Если вы не позвоните мне до того, как ваши подростковые годы закончатся, и не попросите меня освободить вас из тюрьмы под залог, я буду немного разочарован.

– Тедди, – строго произнесла тетя Грир.

– Удали все это из своей системы, пока оно не попало в твой постоянный список, – сказал дядя Тедди.

– Никакого прозелитизма за завтраком, – проговорила Евгения. Она сидела за столом в темных очках, и я видела, что у нее все еще слегка похмелье от выпитого вчера на игре вина.

– Да, мама, – сказал дядя Тедди, просто чтобы позлить ее.

Дядя Тедди извинился и пошел в туалет. Я подождала немного, после того как он ушел, а затем встала из-за стола и последовала за ним. В Маккри был только один туалет в задней части ресторана. Поэтому я ждала, прислонившись к стене в коридоре. Я услышала, как в унитазе спустили воду и как заработала раковина.

Я приказала себе не нервничать, спрашивая его об этом. Во многих отношениях дядя Тедди был мне как бы вторым отцом. Если в семье и был кто-то, кому я могла бы довериться, кроме Лео, то это был он. Кроме того, с дядей Тедди будет легко говорить о моей матери, потому что она для него-кто она такая? Дядя Тедди был настолько близок к незаинтересованной стороне, насколько это было возможно в моей собственной семье.

Дверь в туалет открылась, и дядя Тедди выключил свет.

– Ой, прости, я тебя не видел, – сказал он и сделал шаг назад, придерживая для меня дверь в туалет и снова включая свет. – Это все твое.

Я сделала шаг вперед и придержала дверь.

– Вообще-то я хотела кое о чем тебя спросить, – начала я.

– Спрашивай, – ответил он.

– Хорошо, но если я все-таки спрошу тебя кое о чем, ты обещаешь не говорить об этом моему отцу?

– Да ладно тебе, малышка, тебе что на самом деле нужно это уточнять? – сказал дядя Тедди, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди. В уголках его губ играла улыбка.

– Это касается моей мамы – сказала я. – Я знаю, что это не самая любимая тема для разговора.

Улыбка дяди Тедди на мгновение дрогнула, но потом он спросил.

– Что ты хочешь знать?

– Ну, я знаю, что мой отец нанял частного детектива, когда она пропала, – начала я. – И ты не знаешь, нашел ли следователь что-нибудь... кроме банковских записей?

– Я знаю, что он разговаривал со всеми членами семьи с обеих сторон, – сказал дядя Тедди. – Он просмотрел все финансовые документы Грейс, ее телефонные счета, все остальное. Правда, я не знаю, насколько глубоко он все изучил. Откуда такой внезапный интерес?

– А фотографии он когда-нибудь находил?

– Фотографии? Чего именно?

– Там были фотографии моей мамы и этого парня, которого я не узнала в какой-то забегаловке, – сказала я. – А потом почти все остальные были со мной, Серафиной и моей мамой, – продолжила я. – Как жуткие фотографии сталкеров. Как будто кто-то следил за нами в окрестностях Дирфилда тем летом.

– Нет, – ответил дядя Тедди. – Нет, я ничего такого не помню. Чарли, что происходит?

– Мой отец ничего не узнает об этом, верно?

– Чарли….

– Я не могу сказать тебе, если ты собираешься говорить с ним об этом. Он ясно дал понять, что не хочет впутывать папу.

– Кто ясно дал понять?

Я заколебалась