|
|||
Дорогие друзья! Спасибо за столь многочисленные и интересные вопросы! Разумеется, ответить на них подробно и основательно я не могу — на это понадобилось бы три-четыре месяца. (Я и так отвечал три дня, почти без перерыва). Но я постарался хотя бы по два сДорогие друзья! Спасибо за столь многочисленные и интересные вопросы! Разумеется, ответить на них подробно и основательно я не могу — на это понадобилось бы три-четыре месяца. (Я и так отвечал три дня, почти без перерыва). Но я постарался хотя бы по два слова ответить на каждый (или почти на каждый), даже очень личные или очень громадные. И я старался отвечать честно и по существу. Пётр Рябов ВК Александр Саблин 1) Петр Владимирович, верующий ли Вы? Если нет, то почему?
1. Вопрос не только очень личный, но и очень сложный. Сначала надо определиться с тем, что такое «вера» и кто такие «верующие». Когда студенты меня об этом спрашивают, я отвечаю, что, если вера — это «позиция», на которой я окопался и надёжно забетонировался, то тогда нет, я не верующий. А если состояние, то с надеждой обретаемое, то с отчаянием утрачиваемое, (по формуле Евангелия: «Господи, верую, помоги моему неверию!») то, скорее, да. Я предпочитаю использовать такие понятия, как «религиозность», «религиозный опыт», «мистика» или «религиозный индифферентизм» (в смысле Джеймса, Элиаде и Отто). А не «прописка» по части какой-то конфессии. Я человек, без сомнения, религиозный. (То есть жаждущий Трансцендентного Абсолюта и не верющий, что в мире нет тайн, и он плоско сводится к эмпирическим данностям). В этом смысле, кстати, религиозным человеком был и столь чтимый мной и столь воинствующе богоборческий Бакунин. Скажу так: я убеждённый антиклерикал (то есть враг всех иерархически и догматически устроенных и связанных с властью церковных структур (как все анархисты)), я сторонник религиозного вольнодумства и противник религиозного (как, впрочем, и научного) мракобесия. При этом я весьма далёк от атеизма (который считаю наиболее примитивной и неинтересной из всех известных мне религий (но в ситуации, когда эта религия гонима, считаю необходимой её защищать, как во времена СССР защищал гонимых христиан)). При том я, конечно, понимаю, что «атеизмы» бывают разные, а некоторые атеисты — вполне достойные, глубокие и приличные люди, тогда как многие верующие — люди неприличные, неглубокие и недостойные. Мне близок религиозный экзистенциализм (паскалевского, марселевского, буберовского типа), важен и интересен религиозный опыт во всём его богатом разнообразии и таинственности, и чужды все формы попыток объективации отношений человека с Божественным. Мне кажется, что не одна религия (включая эклектику теософий и экуменизмов) не может исчерпать как сферы Божественного, так и полноты религиозного опыта людей. Мне очень близки строки Александра Блока (цитирую по памяти): Жизнь — без начала и конца... Нас всех подстерегает случай. Над нами — сумрак неминучий Иль ясность Божьего лица. 2. Наименее интересных для меня философов очень много (почти все те, кому неинтересен человек, личность и культура). Пожалуй, это (из современных) почти все позитивисты и аналитические философы, а также структуралисты и постструктуралисты, половина фрейдистов и три четверти марксистов... Впрочем, я немного знаю о них — и неясно, что тут первично: я о них не знаю, поскольку они мне неинтересны, или наоборот, они мне неинтересны, поскольку я о них не знаю.
Андрей Кузин Доброго дня, Петр. Не без интереса слушаю ваши лекции о теории и практике анархизма. Считаете ли вы гибридные идеологии 70х (анархо-маоизм, итальянские попытки анархо-фашизма, либертарный национализм CP) жизнеспособными? Если нет, то почему?
Я не очень много знаю об этих течениях. С одной стороны, конечно, мне кажется их попытка совместить несовместимое (крайние ценности свободы с крайним деспотизмом) — нелепой, абсурдной и противоречивой. Но в эпоху эклектического постмодернизма что угодно может соединиться с чем угодно, так что я не удивлюсь, если какой-то из этих мичуринских гибридов может проявить жизнеспособность. Кроме того, мы живём в эпоху девальвации слов, смыслов и названий, так что маски не всегда передают суть дела. (Скажем, опереточные и карнавальные маоисты шестидесятых во Франции (см. «Китаянку» Годара), которые что-то слышали о «культурной революции» и «огне по штабам», и китайские маоисты — это две большие разницы. Вторые чудовищны, тогда как первые только смешны).
Никита Шишелов Здравствуйте, Петр Владимирович. В одной из лекций вы упомянули, что в 19 в. В среде теоретиков анархизма было много исследователей естественно-научных направлений, а в 20 в. этот вектор сместился в сторону соц.антропологии.
Много хороших и интересных вопросов, на которые я лишь кратко (и вместе) отвечу. Мне кажется, что географы XIX века часто тяготели к анархизму (Кропоткин, Реклю, Мечников), а в ХХ веке это характерно для многих социальных антропологов (Мосс, Зерзан, Грэбер), по сходным причинам: они знают, что другой мир возможен! Принципиально отличный от нашего мира, того, который нам кажется единственно возможным и нормальным (с рынком, иерархией, патриархатом, милитаризмом, сциентистским засильем науки в культуре, технологическим ростом, культом производства-потребления, разорением природы, моногамией и т. д.). Изучение далёких стран и эпох расширяет горизонты и открывает разные возможности. Конечно, «первобытные» народы не похожи ни на вечно воюющих людей-зверей Гоббса, ни на идиллических «добродетельных дикарей» Руссо или Кропоткина. Они разные. У них многому можно поучиться, и многое нужно отвергнуть. Подробный ответ на Ваши вопросы потребовал бы книги (даже если бы я сам хорошо разбирался в этнографии и социальной антропологии, чего нет). За примерами и деталями могу отослать Вас к прекрасной книге (переведённой на русский язык (и к ней я писал предисловие)) Питера Гелдерлооса «Анархия работает». Так что подобные общества для нас и не просто «музейный экспонат», но и не «икона».
Анатолий Золотухин Здравствуйте, Петр Владимирович. У меня два вопроса:
1. Мои взгляды на революцию наиболее подробно можно найти в четвёртой статье («Революциодицея») моих «Анархических писем». Она раза четыре переиздавалась. В принципе, для меня революция (как и анархизм) — не только социологическое явление и событие, но и метафизическое, антропологическое, культурное (поэтому анархизм, радикально отрицающий и трансцендирующий данный порядок вещей революционен, и можно быть революционером и в «безреволюционные» эпохи, как нынешняя). Мне близок взгляд Кропоткина о том, что периоды эволюции подготавливают революционные эпохи, и наоборот. Так что это противопоставление не носит абсолютного характера. В целом же, я считаю, с одной стороны, в ситуации наступающего «Рагнарёка» революцию единственным спасением для человечества (Вальтер Беньямин сравнивал её не с марксовым «локомотивом истории», а, напротив, со стоп-краном поезда, летящего в бездну), а, с другой, считаю её чрезвычайно далёкой и маловероятной. 2. Насколько я знаю, переведены две главы «Анархизма» Вудкока (об испанском анархизме — в «Общинах» и об анархизме в Италии (мной, в «Наперекорах»). Были попытки целиком перевести эту замечательную книгу, одну из лучших общих историй анархизма (а о самом Вудкоке на одних из «Прямухинских чтений» сделал доклад Святослав Сидоров (доклад напечатан, как и переведённое стихотворение Джорджа Вудкока)), но, увы, до сих пор это не сделано. Было бы просто чудесно, если бы кто-то это сделал. Мне эта книга нравится куда больше, чем аналогичная книга Д.Герена (в корректуре которой я тоже поучаствовал), изданная в России.
Ванюша Христов Петр Владимирович, доброго времени. Хотелось бы ознакомиться с Вашей оценкой движения анархо-мистиков (Карелин, Солонович, Долинин etc) и их идейного наследия, если возможно говорить о таковом (имею в виду труды Налимова, в первую очередь).
Анархо-мистиков в России следует чётко разделить на две волны. Между ними мало общего, кроме названия. Первая, порождённая эпохой Революции 1905-1907 года и ставшая детищем одного человека — Георгия Чулкова при содействии Вячеслава Иванова (как гибрид революции личной и социальной, революции в искусстве (символизм) и революции общественной) — оказалась мёртворождённой декларацией, умершей вместе с первой Революцией (и сам Чулков скоро от неё отрёкся). Вторая — инициированная таким сложным и неоднозначным человеком, склонным к интригам и мистификациям, как А.Карелин в 20-е годы — сложнее и долговечнее. Это и попытка эскапизма и отдушины и духовных исканий части интеллигенции, и, к несчастью, несостоявшейся (задушенной большевизмом, как и сама Революция) религиозной Реформации в России (в данном случае, обновления христианства в духе радикального гностицизма), и плод разных мелочных интриг... Крупнейший исследователь и безудержный апологет анархо-мистиков второй волны — Никитин; с его сборниками и книгами Вы, вероятно, знакомы. У меня сложное и не вполне определившееся отношение к этим анархо-мистикам. Мой «герой» и любимец А.А. Боровой нещадно воевал и с первой, и с второй волной мистического анархизма. Думаю, он был политически прав, видя в карелинцах коллаборационистов большевизма, но недооценивал ценность и глубину их идей. Наследие Налимова интересно (особенно «Спонтанность сознания») и, вероятно, открывает некоторые новые пути как научного, так и религиозно-мистического и философского познания мира (в их синтезе). Впрочем, всё же я не слишком хорошо их знаю. Этот человек, в отличие от основателей второй волны анархо-мистицизма, был не только масштабен и интересен, но и лично честен. Самого Василия Васильевича Налимова мне привелось видеть всего один раз — в декабре 1992 года, на конференции к 150-летию Кропоткина. Для меня он, конечно, является живой легендой, сохранившей анархическую традицию (правда, в весьма экзотической версии) в мясорубке жуткого ХХ века. Его автобиографию «Канатоходец» я люблю читать.
Максим Богданов Добрый день.
7. Какая (чья) трактовка свободы представляется Вам наиболее емко отражающей все сущностные характеристики этой категории? Есть ли какая-то интегративная формулировка свободы (пусть длинное определение), вобравшая в себя наибольшее число самых значимых и последовательных точек зрения на свободу?
Ох, как много серьёзных вопросов, Максим! Вы не обидитесь, надеюсь, если я отвечу на них в телеграфном стиле? Иначе не получится. 1. Об этом рекомендую книгу Питера Гелдерлооса «Анархия работает». (А ещё мой видеодоклад на конференции в ВШЭ: «Государственное право перед судом анархизма» от октября 2017 года (он должен быть в Итернете)). Конечно, бОльшую часть своей истории человечество существовало и существует без полиции, тюрем и законов. Мораль вместо права, социальность вместо государства, третейские суды, суды присяжных: тому есть несчётное число примеров... Скорее, государство, законы и тюрьмы — это уродливая девиация и странная патология! Анархизм не просто «возможен», он (конечно, несовершенно и неполно) вновь и вновь возникает: в греческих полисах, исландских тингах, коммунах духоборов, толстовцев, кибуцах Израиля, городах-коммунах Средневековой Европы... 2. Сам Толстой (на уровне «ярлычка») себя анархистом не называл, но очень многие толстовцы использовали как одно из самоназваний своего движения: «христианский анархизм». Дело, конечно, не в ярлычках. Учитывая воинствующую антирелигиозность «мэйнстримовых» анархистов начала ХХ века и ненасилие толстовцев, толстовцы держались особняком. Но пафос свободы, практики неповиновения и строительства альтернатив милитаристско-бюрократической системе, отрицание власти и собственности, законов, армии и тюрем, конечно, толстовство — весьма влиятельное и весьма специфичное течение в анархизме. (Подробнее об этом можно почитать у крупнейшей современной исследовательницы толстовства Ирины Гордеевой, а также большой раздел в книге: «Анархизм в России: PRO et CONTRA»). 3. В одном третьем Вашем вопросе сразу десяток вопросов! Чтобы ответить на него, нужна дюжина монографий. Рекомендую свежую и очень добротную в целом книгу Дмитрия Рублёва о российском анархизме в ХХ веке. А о большевистских репрессиях против анархистов есть (хотя и весьма неполная) книга Д.Б. Павлова (называется примерно так: «Большевистская диктатура против социалистов и анархистов»: там есть и примеры, и документы). Да, у анархистов было мощное движение летом-осенью 1917 года (с влиянием в фабрично-заводских комитетах, Советах, Кронштадте, с множеством газет и т. д.). Да, большевики выступали в это время вместе с анархистами (включая Октябрьский переворот, который осуществлял Военно-Революционный Комитет, в котором доминировали большевики, но были и левые соц.-рев., и анархисты, и с.-р.максималисты), и активно использовали анархическую риторику. После прихода к власти она была отброшена, а вчерашние «попутчики»-анархисты (в апреле 18 года) разгромлены победившей партией. Идея НЭПа была не «подсказана Ленину Кропоткиным», а стала компромиссом с волной народных восстаний весны 1921 года. Рекомендую книгу В.Волина «Неизвестная революция» (она есть и в России): попытку либертарного взгляда на Революцию. 4,6. Развитие кропоткинского «закона взаимопомощи» сейчас присутствует у многих авторов (антропологов, социологов, биологов). Например, у Эфроимсона («Альтруистичный ген»), в работах биолога-эволюциониста Маркова тоже упоминаются эти идеи... 5. Яркий пример «полуанархизма» (если оставить в стороне либертарианство (анархо-капитализм) и обратиться к более близкой мне либертарно-социалистической традиции): в теории - «либертарный муниципализм» Мюррея Букчина (теоретика экоанархизма), идеи прямой полисной демократии советского типа (от Советов, а не от СССР!) у Ханны Арендт, а на практике — в автономистском движении Германии и Италии 1970-1980-ых годов. 7. О свободе могу порекомендовать свои видеолекции (они должны быть в Интернете): в АРХЭ («Свобода: дар или проклятье», примерно 2015 год) и в Питере о свободе (начало 2017 или 2018 года). Сказать об этом кратко никак не выйдет. Из имён: Сартр, Бердяев, Бакунин, Штирнер, Достоевский, Лем... Главное для меня — свобода: «осознанная возможность», «мера человеческого в человеке», коррелят его самопознания, взрослости, субъектности и подлинности, сверхприродность («божественность») личности, Путь и Цель, творчество, трагедия и... нет, ну никак не получается кратко!!!
Андрей Подуров Добрый день, Петр Владимирович! Как вы понимаете братство?
На этот вот вопрос я не смогу ответить. И не потому, что не считаю его важным, а ровно наоборот. Он для меня слишком волнующе важен и сложен. Замечу лишь, что «братство» (и сестринство — добавлю как феминист!) - из знаменитой революционной триады — понятие наименее прояснённое, наименее артикулируемое и верифицируемое и наиболее загадочное... А без него два других (свобода и равенство) в их взаимном притяжении-отталкивании обессмысливаются! «Всякое определение есть ограничение», - глубокомысленно и точно заметил Спиноза. А Кьеркегор отмечал, что: «в вопросах экзистенциальных желание избегнуть определённости свидетельствует о такте». А, значит, многие наиболее важные и фудаментальные «вещи» невозможно охватить понятием (скажем, невозможно философски дать дефиницию Бытия). Братство, несомненно, в их числе. Могу лишь феноменологически описать ряд ассоциаций, связанных у меня с братством-сестринством: сопричастность, осмысленность, дружба (замечательная и дорогая мне идея анархии как «республики друзей» у знаменитого польского философа-анархиста Эдварда Абрамовского), единомышленничество, жертвенность. С братством как «идеальным типом» у меня исторически наиболее соотносятся ранние христиане («родство по духу и мученичеству» в противовес кровному родству или полису) и созвучные им героическое народничество семидесятых годов («чайковцы» и другие).
Вадим Щербаков Петр, знакомы ли вы с концепциями и трудами Карла Роджерса, Абрахама Маслоу, Ролло Мэя, Джеймса Бьюдженталя, Ирвина Ялома, Виктора Франкла, Альфрида Лэнгле? Все ли сказали классики экзистенциальной мысли или теперь нам есть уже чему поучиться у классиков экзистенциальной психологии и психотерапии? Чему именно, если есть чему поучиться? Спасибо за прекрасные лекции об экзистенциализме и древней Греции.
Знаком, конечно, хотя намного меньше, чем хотелось бы. Я немного читал Ялома и Мэя, а книга Франкла «Человек в поисках смысла» - одна из моих любимых настольных книг. Она очень воодушевляет меня (как личность, жизнь и замысел Франкла). Понятие «экзистенциального вакуума» очень точно описывает то, о чём я и сам постоянно размышляю. В институте в меня вколачивали позитивистски-материалистическую «психологию» (редуцирующую человека и расчленяющую его); как кто-то (кажется, Ключевский?) верно заметил: такая психология есть «учение не о душе, а об её отсутствии». Но экзистенциальные психологи с их стремлением к холизму во взгляде на личность, уходом от натурализма к смысложизненным и метафизически-религиозным вопросам, преодолением сциентизма в психологии, серьёзным отношением к смерти (табуируемой современной малодушной и жалкой культурой), по-моему, очень много сделали важного. Я вижу в них (как, скажем, и во Фромме) достойных продолжателей многих лучших исканий моих любимых экзистенциалистов. Спасибо, Вадим, за Ваше спасибо!
Александр Невский Доброго времени суток.
1. Я не футуролог и не пророк. Я (как и подавляющее большинство теоретиков революционного социализма и анархизма двух веков), конечно, считаю, что «настоящая» социальная революция (тем более в эру глобализации) будет или всемирной и тотальной (затрагивающей и преображающей все сферы бытия человека: от «физики» до «метафизики») или потерпит крах и обернётся чудовищной реакцией и пародией (как Великая Российская Революция 1917-1921 годов). Последней подобной Революцией был «условный 1968 год». Всё же (хотя я не настаиваю), мне кажется, что, подобно тому, как XIX век (от Великой Революции 1789-1799 годов до Коммуны Парижа) был во многом «веком Франции», а ХХ век мог бы стать (но не стал) «веком России» (сбылись пророчества «Скифов» Блока, но куда мрачнее и ужаснее, чем он сам ожидал), так ХХI век (в смысле революционного освобождающего импульса, порождающего альтернативы) может стать «веком Китая и Латинской Америки» (по остроте проблем, наличию энергии доиндустриальных структур культуры и общества, способных потенциально противостоять катку индустриализма и этатизма). Впрочем, это лишь ощущение, а не детальный прогноз. Вполне вероятно, что это не сбудется. По моему убеждению, мы сейчас куда ближе к Апокалипсису и к окончательному и позорному краху Проекта Человечество, чем к Революции. 2. Разумеется, синтез христианства и коммунизма не только возможен, но очень часто и осуществлялся! Часто Христа называют «первым анархо-коммунистом» (что, конечно, сильное упрощение, но далеко не беспочвенно). А раннее христианство, разрушившее старый мир и породившее новые ценности и новые формы социальности (братство по духу, отказ от власти и собственности, отрицание иерархии, идея абсолютной свободы и любви), вдохновляло многих социалистов Средневековья, Нового Времени и Возрождения (вспомним духоборов, толстовцев, анабаптистов, «христианских социалистов», многих народников или, к примеру, Некрасова, Блока, Ге, Симону Вейль). Другое дело, что Церковь очень быстро была интегрирована языческим миром и Империей, стала чем-то противоположным изначальному христианству. (Об этом можно посмотреть мою видеолекцию в Интернете «Христианство и анархизм»).
Михаил Давыденко
1. Конечно, Ленин был этатистом (и крайним, тоталитарным!) изначально — и как марксист, и как любитель Нечаева, Бланки и якобинцев (идея «революции через государство», «воспитательной принудительной диктатуры». «авангардной партии вождистского типа»), и как создатель удивительной партии (которую ещё до революции сравнивали с «орденом меченосцев», заточенным на захват власти любой ценой), и как личность (крайне нетерпимая к инакомыслию и фанатичная). Ленин был гениальный тактик (одержимый волей-к-власти) и никчёмный стратег. Он захватил власть и сумел её удержать, вопреки всему и при этом всё проиграл (пойдя на Брест, не «устроив» «мировой революции», капитулировав перед восставшим крестьянством в 1921 году). Он последовательно и с жестокой иронией растоптал все свои цели ради одной — удержания власти. После чего умер, предоставив своим соратникам, оккупировавшим страу, исстреблять друг друга и свою партию. «Цель власти — Власть» (Оруэлл). Что касается «Государства и Революции», то, думаю, это было типичное двоемыслие («диалектика»): Ленин оседлал многие анархические настроения масс и обещал им выборность чиновников, прямую демократию Советов, отмирание государства (через усиление, «диалектически»). А одновременно тогда же, осенью 17 года, перед Октябрём писал другую книгу, вполне в духе фашистского муссолиниевского корпоративного государства: гимн фордизму-тэйлоризму, трудовые армии, всеобщее принуждение к труду, принудительное синдицирование населения (впрочем, многое из этого было уже у его учителей в их «Манифесте Компартии»)... Потом, как прагматик, взяв власть (и тем автоматически возглавив партию контрреволюции) легко растоптал все свои предоктябрьские обещания! 4. Очень интересный и непростой вопрос. Социалисты-революционеры были хозяевами положения в России полгода: с марта до сентября 17 года. У них была огромная партия, невероятный авторитет в народе, влияние в Советах (особенно в деревне). И они всё потеряли, неся огромную долю ответственности за поражение революции. Наверное, потому что социалисты-революционеры в тот момент оказались недостаточными социалистами и недостаточными революционерами (интригуя в Советах, откладывая выполнение своей же аграрной программы до Учредительного собрания, а Учр.Собрание — до конца войны, перекидывая власть либералам...), интригуя и политиканствуя, проявляя паралич воли и распадаясь как партия на куски (увы, наиболее решительные и чуткие из них, но не самые умные, став Партией Левых социалистов-революционеров, ввязались в коалицию с большевиками и были ими преданы и уничтожены; а остальные так и болтались между «правой» и «левой» контрреволюцией, не сумев создать альтернативу). Всему этому много психологических и прочих причин... Но это, опять же, тема целой книги. 2,3. Эпоха двадцатых годов (когда революционная энергия ещё била ключом, и не всё ещё было забетонировано в культуре и обществе, хотя это активно началось) даёт много примеров разных педагогических экспериментов — и ещё не только «большевистских» (вспомним о скаутах и о многом ином). К Макаренко и его педагогике в целом я отношусь весьма плохо (по-моему, они вполне адекватны тоталитарному обществу и штампуют соответствующих личностей). Мои герои в педагогике иные, противоположные: Януш Корчак, Нил (и его Саммерхил), Ф.Ферер и его анархические школы, в меньшей мере, Вальдорфская педагогика Р.Штайнера... Вы спросили: есть ли что-то, что сближает эксперименты Макаренко с анархизмом и либертарной педагогикой? По-моему, они почти противоположны. Если искать сходство, то очень опосредовано — через влияние коммунарства Макаренко на коммунарскую педагогику 1960-1980-ых годов (тут есть очень косвенные и отдалённые связи с анархизмом и с современным анархическим движением).
Элина Драгунова Какое Ваше отношение к правому феминизму, Пётр Владимирович?
Здравствуй, Элина! Рад получить от тебя весть! 1. Я не вполне понимаю, что такое «правый феминизм»? (Честно говоря, я с большим подозрением вообще отношусь к понятиям «правый-левый», которые и изначально были весьма схематичны, а уж сейчас вообще мало что говорят; в эпоху постмодернизма, выхода из Нового Времени они, скорее, мешают, и я почти ими не пользуюсь, так как, например, называя себя условно левым, я, анархист, должен или оказаться в кампании большевиков (которые для меня ничем не лучше фашистов) или же доказывать всем, что это «неправильные пчёлы»). Может быть, «правый феминизм» - это «либеральный феминизм», который ратует за то, чтобы больше женщин было во главе корпораций и правительств? Конечно, к нему я отношусь весьма критически (вряд ли положение женщин станет лучше, если во власти будет ещё одна Матвеенко или Поклонская). Я, конечно, считаю себя анархо-феминистом и полагаю, что как анархизм неполон и непоследователен, если он не феминистичен (и не разрушает партиархат, моногамию и сексизм, предлагая им либертарные альтернативы), так и наоборот, феминизм реформистский, сепаратистский, признающий иерархию, власть и собственность — вызывает у меня критику. (Об этом у меня есть большая статья «Разделяй и... освобождайся?», которую можно найти в журнале «Автоном», в дебрях Интернета и в моём сборнике «Анархизм от Прудона...», вышедшем в прошлом году). 2. За делом «Сети» я, конечно, слежу по газетам и радио, но ни каких-то особо интересных соображений, ни особой информации об этом у меня нет. Ни с кем из обвиняемых я лично не знаком; всем им (как жертвам карательной машины и пыток) желаю избавления и освобождения. Расследование «Медузы» производит грустное впечатление, но весьма неоднозначное... Окончательного мнения по нему у меня ещё не сложилось.
Дон Кихот Добрый вечер! Что Петру Рябову ближе, материализм или идеализм? Может быть, я плохо искал, но не нашел среди лекций чего-то подробного на эту тему, кроме критики диамата и его догматичной формы в СССР. Каково мнение об Эвальде Ильенков? И как относится к обращению на "вы", а также по имени-отчеству, не является ли это неким архаизмом? Спасибо за лекции! Было бы здорово увидеть стрим или видео с ответами на вопросы
1. Я вообще-то стараюсь избегать понятий «материализм/идеализм». Эта дилемма сильно упрощает реальную историю философии и кажется мне немного грубой и кондовой. (Будучи наследием совкового ленинистского принципа «партийности» в философии и всеупрощения). Во-первых, ко многим философам эти ярлыки вообще неприменимы. Во-вторых, они весьма многозначны. В-третьих, многие философские учения вообще игнорировали эту проблематику и это амбивалентное противопоставление (например, позитивисты, эмпириокритики или философы жизни). Но, если бы уж пришлось выбирать (чего я не хочу), то мне, конечно, немного ближе «идеализм». Материализм для меня ассоциируется с редукционизмом и детерминизмом, исключает человеческую свободу и личность. (Об этом есть хорошая статья у одного из классиков анархизма Э.Малатесты). Онтология свободы, скорее, связана с традицией идеализма. Кроме того, в моём личном философском становлении совершенно исключительную роль сыграл Платон. Его принято считать отцом традиции идеализма (хотя это тоже непростительное упрощение), для меня же он — главный и несравненный философ всех эпох, творец всей европейской философской традиции, навеки актуальнейший. Для меня платонизм — синоним философствования как такового. У него я нахожу всё, им бесконечно вдохновляюсь, его снова и снова перечитываю. Вы, конечно, спросите, а как же этот платонизм во мне связан с анархизмом (учитывая «Государство» Платона) и с экзистенциализмом (учитывая его эссенциализм)? Сложно сочетается. Но в философии не всё просто. Это постоянный вызов для меня. 2. Об Эвальде Ильенкове я знаю не очень много. Когда-то начал читать его «Диалектическую логику» и — закрыл тоскливо на двадцатой странице. Как философ, пытавшийся реформировать и гальванизировать официозный марксизм, вдохнув в него жизнь и соединив со спинозизмом, он мне совершенно не интересен и глубоко безразличен. Интереснее — как один из инициаторов Загорского Эксперимента (дом для реабилитации слепо-глухо-немых детей). Это интереснейший и гуманнейший антропологический эксперимент — и делает честь Ильенкову. 3. К обращению по имени-отчеству отношусь без фетишизма, как к некоей условной конвенции и правилу игры. В разных культурных средах свои правила игры. Для кого-то я - «Пётр Владимирович», для кого-то «Пётр», для кого-то «Петя». Тут нет какого-то особенного чинопочитания, сакральной авторитарности, унизительной геронтократии и выстраивания иерархий. Вопрос удобства и привычки. И культурных норм. Скажем, сама моя ситуация анархиста — и при том преподавателя государственного вуза — двусмысленна и авторитарна. С кем-то по мере сближения мы переходим на «Ты» и отказываемся от отчеств. Иногда дистанция полезна, защищая, иногда — мешает, ставя излишние барьеры. И Вам, спасибо, Дон Кихот!
Михаил Соловьев Здравствуйте, Петр Владимирович! Спасибо за хорошие лекции и книги. Ваши КНИГИ я активно использую в научной работе и преподавании. Хотел бы Вам задать несколько вопросов: 1. В 1887 году замечательный русский мыслитель и общественный деятель Лев Николаевич ТОЛСТОЙ создал трезвенническую организацию "Согласие против пьянства", куда вошли 744 человека, в том числе такие известные личности как Репин, Ге, Миклухо-Маклай и т.д. А как Вы относитесь к алкоголю, табакокурению? Считаете ли, что хорошо бы человеку быть свободным от этих психоактивных веществ? 2. В современном российском обществе определенная часть граждан (здесь молодежь, люди среднего возраста и т.д.) почитают такого известного врага народа как Иосиф СТАЛИН. На Ваш взгляд, с чем такое негативное явление связано? 3. Из списка Ваших ЛЮБИМЫХ КНИГ, могли бы Вы выделить пять книг особо любимых, которые Вы считаете особо полезными для чтен
|
|||
|