Викентий Лиринский. Памятные записки Перегрина о древности и всеобщности кафолической веры против непотребных новизн всех еретиков. ЧАСТЬ I

Викентий Лиринский

Памятные записки Перегрина о древности и всеобщности кафолической веры против непотребных новизн всех еретиков

ЧАСТЬ I

I. Писание говорит и увещевает: вопроси отцев твоих и рекут тебе, старцев твоих, и возвестят тебе (Втор.32:7), также: к словесем мудрых прилагай ухо твое (Притч.22:18), и еще: сыне мой, сих речей не забывай, глаголы же моя да соблюдает сердце твое (Притч.3:1). Думается мне, Перегрину, меньшему из всех рабов Божиих, что будет очень не бесполезно, если я то, что благоговейно принял от святых отцов с помощью Божией изложу письменно, как весьма нужное по крайней мере для собственной немощи, потому что при наличии (записи), путем постоянного перечитывания ее явится возможность восстанавливать мою слабую память. …Кроме сего, занятие то сообразно и с самым намерением нашим; ибо, повлаявшись несколько времени по разным несчастным водоворотам мирской военной службы, мы сокрылись наконец, по внушению Христову, в безопаснейшую во всякое время пристань религии, чтобы здесь, отложив надмения суеты и гордости, чрез умилостивление Бога жертвою смирения христианского избежать не только кораблекрушений настоящей жизни, но и огней будущего века…

II. Итак, я с большим усердием и со всевозможным тщанием часто старался узнать от весьма многих преблагочестивых и преученых мужей, как мне некоторым верным и как бы общим и правильным путем отличать истину веры кафолической от лживости уклонения еретического. На это все они давали мне всегда такой обыкновенно ответ: если я или другой кто захочет узнать обманы и избежать сетей вновь являющихся еретиков и пребыть в здравой вере здравым и целым, то должен оградить веру свою, при помощи Божией, двумя средствами: во-первых, авторитетом Закона божественного (Священного Писания), а во-вторых Преданием кафолической Церкви. Но, быть может, кто-нибудь спросит: ведь канон Писаний совершенен и с избытком достаточен на все. Почему же нужно присоединять к нему авторитет разумения церковного? - Потому, что священное Писание, по причине возвышенности его, не все понимают одинаково, но иный толкует глаголы его так, а иный иначе, так что представляется возможным извлечь из него столько же смыслов, сколько есть голов… А потому-то именно, что существует такое множество изворотов крайне разнообразного заблуждения, весьма необходимо направлять нить толкования пророков и апостолов по правилу (norma) церковного и православного понимания. В самой же кафолической Церкви особенно должно заботиться нам о том, чтобы содержать то, чему верили повсюду, всегда, все; ибо истинно и в собственном разуме кафолическое, как показывает значение и смысл наименования сего, - то, что все вообще объемлет. Но это будет наконец тогда, когда мы последуем всеобщности, древности, согласию; а всеобщности последуем мы тогда, когда признаем истинною ту только веру, которую исповедует вся по Земному Шару Церковь; а древности - тогда, когда никак не отступим от тех мыслей, которые, несомненно, одобрены святыми предками и отцами нашими; а согласию - тогда, когда в самой древности последуем определениям и мыслям всех или по крайней мере большинства священников и вместе учителей.

III. Как же поступить православному христианину, когда какая-нибудь частица Церкви отсечется от общения со всеобщей верой?.. И тогда он должен позаботиться пристать к древности, которая не может уже быть обольщена никаким коварством новизны. А если в самой древности узнана будет погрешность двух или трех человек или одного какого-нибудь города, или даже одной какой-нибудь области? Тогда он всемерно должен постараться - безрассудству или невежеству немногих, где бы ни были они, предпочесть решения древле-всеобщей Церкви вообще. А если что-нибудь таковое откроется там, где нельзя найти такого решения? Тогда он должен постараться сличить между собой и обсудить собранные мнения предков, тех только, которые, хотя (жили) в разные времена и в разных местах, но непременно пребывали в вере и общении с единой кафолической Церковью и были уважаемыми учителями, и если дознает что, касательно возникшего вопроса, не один только или двое, но все вместе единодушно содержали, передавали в письмени, сообщали живым голосом открыто, часто, твердо, то пусть уразумеет, что этому должно верить без всякого сомнения.

V. Подумают, что мы воображаем это по ненависти к новизне и по любви к старине? Кто только думает так, тот должен поверить по крайней мере блаженному Амвросию. Сей, оплакивая горестное время то, во второй книге (о Вере, гл. 4) к императору Грациану говорит: "Но довольно уже, всемогущий Боже, омыли мы ссылкой своей и кровью своей убиения исповедников, ссылки священников и непотребство столь великого нечестия. Довольно ясно стало, что кто решится нарушить веру, тот не может быть безопасным". Он же и в третьей книге того же сочинения говорит: "Итак, будем хранить заповеданное предками и не дерзнем, по невежественному безрассудству, повреждать печати, доставшиеся по наследству. Известную запечатанную книгу пророческую (Апок.5:1-10) не дерзнули разгнуть ни старцы, ни Власти, ни Ангелы, ни Архангелы: право раскрыть ее прежде всех предоставлено одному Христу. Дерзнет ли кто из нас распечатать книгу священническую, запечатанную исповедниками и освященную уже мученичеством многих? Кого вынудили распечатать ее, те после запечатали ее наконец, осудив обман, а кто не дерзнул тронуть ее, те стали исповедниками и мучениками. Как можем мы отвергать веру тех, чью победу прославляем."…

VI. …Некогда почтенной памяти Агриппин, епископ Карфагенский, вопреки Божественному Канону, вопреки правилу (regula) всеобщей Церкви, вопреки мнению всех сосвященников, вопреки обычаю и уставам предков, первый из всех смертных выдумал, что еретиков, возвращающихся в общение с Церковью, надобно перекрещивать. Высокоумие это наделало столько зла, что не только для всех еретиков послужило образцом к поруганию святыни, но и некоторым из православных подало повод к заблуждению. Тогда против новости этой заговорили со всех сторон, и все священники, каждый со свойственным ему тщанием, оберегали себя от нее. Тогда же преимущественно пред прочими товарищами своими, хотя и вместе с ними, противостал предстоятель апостольского престола блаженной памяти папа Стефан, поставляя себе, как полагаю, в честь - превзойти всех прочих преданностью вере настолько, насколько превосходил их важностью места. Наконец, в письме, посланном тогда в Африку, он определил следующее: "да не вводится ничего нового, кроме того, что предано". Святой и благоразумный муж понимал, что правило благочестия - допускать только то, чтобы все, принятое отцами по вере, верою же запечатлено было и от сынов, что наш долг - не религию вести, куда захотели бы, но следовать, куда она поведет, и что христианской скромности и достоинству свойственно не свое передавать потомкам, но хранить принятое от предков! …Именно: древность была удержана, а новизна отвергнута…

VII. …Итак, мы крайне должны бояться греха изменять веру и осквернять религию. Да отвратит нас от него не только благочиние постановления церковного, но и воззрение авторитета апостольского! Всем известно, как сильно, как грозно, как жестоко поносит блаженный апостол Павел тех, кои с удивительной легкостью чрезвычайно скоро перешли от призвавшего их в благодать Христову к иному благовествованию, еже несть ино (Гал.1:6.7); кои избрали себе учителей по своим прихотям, отвращают слух от истины, обратились к басням (2Тим.4:3.4), подлежат осуждению за то, что отвергли прежнюю веру (1Тим.5:12); коих обольстили те, о которых тот же Апостол пишет к римским братиям: молю же вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры, кроме учения, емуже вы научистеся, и уклонитеся от них. Таковии бо Господу нашему Иисусу Христу не работают, но своему чреву, и благими словесы и благословением прелщают сердца незлобивых (Рим.16:17.18). Они вкрадываются в домы и обольщают женщин, утопающих в грехах, водимых различными похотями; они всегда учатся и никогда не могут дойти до познания истины (2Тим.3:6.7); они - пустословы и обманщики, развратители целых домов, учащие тому, чему не должно, из постыдной корысти (Тит.1:10.11); они - люди поврежденного ума (1Тим.6:5), невежды в вере (2Тим.3:8) гордые (2Тим.3:2) и ничего не знающие, но зараженные страстью к стязаниям и словопрениям; они чужды истины, думающие, будто благочестие служит для прибытка (1Тим.6:4.5), притом же и праздные, привыкают ходить по домам и не только праздные, но и болтливые и любопытные, говорящие то, чего не должно (1Тим.5:13); они, отвергая добрую совесть, потерпели кораблекрушение в вере (1Тим.1:19); их непотребные пустословия много споспешествуют нечестию и слово их как рак распространяется (2Тим.2:16.17). Но хорошо и то, что о них пишется: но не преуспеют более: безумие бо их явлено будет всем, якоже и с теми случилось(2Тим.3:9).

VIII. Когда некоторые из таковых, ходя с продажными заблуждениями своими по областям и городам, пришли наконец к галатам, и когда галаты, выслушав их, преисполнились каким-то отвращением к истине и, изрыгая манну апостольского и кафолического учения, услаждались гадостью еретической новизны, тогда Павел так выказал авторитет апостольской власти, что с величайшей строгостью определил: но аще мы или Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом, анафема да будет (Гал.1:8). Что значат слова его: но аще мы? Что значит, что не говорит он лучше: но аще аз? Вот что: хотя бы Петр, хотя бы Андрей, хотя бы Иоанн, хотя бы наконец весь сонм Апостолов благовестил вам что-нибудь такое, чего мы не благовестили, анафема да будет. Ужасная строгость! Чтобы утвердить непоколебимость прежней веры, Апостол не пощадил ни себя, ни прочих соапостолов! Мало сего! Он говорит: аще Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом, анафема да будет. Чтобы охранить однажды преподанную веру, недостаточно было упомянуть о естестве человеческого свойства, если бы не обнял он и ангельского превосходства! Аще мы, говорит, или Ангел с небесе. Не то значит это, будто святые и небесные Ангелы могут погрешать; но вот что говорит он сим: если бы случилось даже невозможное, - кто бы ни был тот, кто покусится изменить однажды преданную веру, анафема да будет! Быть может, слова эти высказаны им мимоходом или вырвались у него невольно как-нибудь, а не предписаны по изволению Божию? Отнюдь нет. В последующей речи он с великой силой внушает то же самое, повторяя сказанное: якоже предрекохом, и ныне паки глаголю: аще кто благовестит вам паче, еже приясте, анафема да будет (Гал.1:9). Не сказал он: аще кто благовестит вам паче, еже приясте, да будет благословен, похвален, принят, но - анафема да будет, да будет то есть отделен, отлучен, извержен, чтобы лютая зараза одной овцы не запятнала ядовитой смесью невинного стада Христова.

IX. Это предписано, может быть, только галатам? Если так; то, значит, и далее упоминаемое в том же послании, именно: аще живем духом, духом и да ходим; не бывайте тщеславни, друг друга раздражающе, друг другу завидяще (Гал.5:25.26) и прочее, повелено только галатам же. Но это нелепо; нравственные заповеди эти равно предписаны всем. …Или, может быть, анафематствовать тех, которые возвестили бы то, что не было возвещено, повелевалось только в те времена, а ныне уже не повелевается? Если так; то выходит, что и следующее, сказанное там же Апостолом: глаголю же, духом ходите и похоти плотския не совершайте (Гал.5:16), повелевалось только в те времена, а ныне уже не повелевается. Если же думать так нечестиво и вместе пагубно; то необходимо следует, что как это последнее должно быть исполняемо во все времена, так и узаконенное касательно неизменяемости веры повелено на все же времена. Следовательно, возвещать христианам - православным что-нибудь такое, чего не приняли они, никогда не позволялось, никогда не позволяется, никогда не будет позволяться, и анафематствовать тех, которые возвещают что-либо кроме раз и навсегда принятого всегда должно было, всегда должно и всегда будет должно… Сосуд избранный (Деян.9:15), учитель языков (Гал.2:9), труба апостольская, провозвестник вселенский, таинник небесный - апостол Павел не один раз, но дважды, и всем, и навсегда, и повсюду громогласно вопит через писания свои: "кто бы ни возвестил новое учение, да будет предан анафеме"!..

XVII. Выше мы говорили, что в Церкви Божией заблуждение учителя бывало искушением народа, и притом тем большим, чем ученее был заблуждавший. Сему поучали мы, во-первых, авторитетом Писания, во-вторых, примерами церковными, то есть припоминанием о тех, кои, державшись некогда здравой веры, напоследок или уклонились в чуждую секту, или сами основали свою ересь. Предмет этот весьма важен, заслуживает изучения и стоит нового рассмотрения. Наш долг хорошенько изъяснить и утвердить его посредством многих примеров, дабы все истинно православные знали, что их обязанность - вслед за церковью принимать ее учителей, а не вслед за учителями покидать веру церкви. Впрочем, хотя мы и в состоянии указать много таких лиц, которые бывали для народа искушением означенного рода, однако думаем, что в искушении этом едва ли кто-то может сравниться с Оригеном. В этом человеке весьма много было столь превосходного, особенного, удивительного, что всякий легко решился бы основываться на его вере во всем, что бы ни утверждал. Ибо, если авторитет доставляется жизнью; то Ориген был весьма трудолюбив, целомудрен, снослив, терпелив. Если он сообщается происхождением или воспитанием; то кто знаменитее того, кто, во-первых, родился в таком доме, который прославился мученичеством, и кто, во-вторых, лишен был за Христа не только отца, но и всего имения, столько преуспел среди крайностей святой бедности, что за славу "Исповедания Господня" часто, говорят, подвергался оскорблениям? Но в нем было не это одно, что впоследствии все имело послужить в искушение. Он обладал таким сильным, глубоким, острым, превосходным умом, что всех почти далеко превосходил. Он был так богато учен и всячески образован, что немного останется в любомудрии божественном, едва ли что есть, может быть, в любомудрии человеческом, чего не знал бы он в совершенстве: он не только вполне владел греческими знаниями, но и европейские изучил как следует. А что сказано о красноречии того, кто говорил так приятно, так чисто, так сладостно, что из уст его текли, по моему мнению, не слова, а какие-то меды? Чего темного для уразумения не сделал он ясным своими истолкованиями? Чего трудного для совершения не сделал он таким, чтобы представлялось весьма легким? Подумают, что он связал мысли свои и положения только сплетением доводов? Напротив, никогда не было такого учителя, который бы употреблял столько доказательств из Божественного Закона, сколько он. Быть может, он немного написал? Больше его не написал никто из смертных, так что мне представляется невозможным не только прочитать, но даже приобрести все сочинения его; а чтобы не доставало у него ни одного из средств к знанию, он преисполнен был избытком лет. Может быть, он не слишком богат был учениками? Был ли когда-нибудь кто столько богат ими, как он? Из лона его вышло бесчисленное множество учителей, такое же множество священников, исповедников и мучеников. А кто может описать, как все они удивлялись ему, прославляли его, увлечены были его обворожительной лаской? Кто, сколько-нибудь имевший благочестивого чувства, не стремился к нему из отдаленнейших стран света? Кто из христиан не почитал его за пророка почти, а из философов - за учителя? А в каком почете был он не только у частных людей, но и у самой власти царской, повествует история, сообщая, что его вызывала к себе мать императора Александра, особенно по уважению к небесной мудрости, которою он был любим и которую и она любила. О том же свидетельствуют и письма его, написанные по авторитету учительства христианского к императору Филиппу, который первый из государей римских сделался христианином. Если кто не верит свидетельству христианскому, нашему повествованию о его неимоверном знании, тот пусть поверит, по крайней мере, языческому известию об этом, свидетельству философов. …И что еще говорить? Сила в том, что искушение от столь знаменитого лица, учителя, пророка, не обыкновенное какое-нибудь, но, как последствия показали, чрезвычайно опасное, весьма многих отторгло от целости веры. Великий и славный Ориген с большим надмением пользовался даром Божиим, без границ потворствовал уму своему, слишком много доверял себе, ни во что ставил древнюю простоту христианской религии, воображал себя смыслящим больше всех, и, презирая предания церковные и учительства древних, толковал некоторые места Писаний на новый лад. Поэтому и он заслужил того, чтобы о нем говорилось Церкви Божьей: аще востанет среди тебя пророк (Втор.13:1), и несколько ниже: да не послушаеши, говорит, глагол пророка того (Втор.13:3), и еще: яко, говорит, искушает вас Господь Бог ваш, аще любите Его, или нет (Втор.13:3). В самом деле, не искушение токмо, но большое искушение - вдруг неприметно и постепенно склонять от древней религии к новому непотребству Церковь, которая вполне была предана ему, всецело удивлялась его уму, знанию, красноречию, жизни и обхождению, которая ни в чем его не подозревала и ничего от него не опасалась. Скажет кто-нибудь: сочинения Оригена повреждены? Не противоречу этому, даже желаю, чтобы так было; потому что об этом говорили и писали некоторые не только из православных, но и из еретиков. Но это-то и должны мы заметить теперь, что хотя не он сам, однако сочинения, вышедшие в свет под его именем, служат большим искушением; ибо, наполненные множеством заразительных богохульств, они и читаются и пользуются любовью не как чужие, но как его собственные, так что, хотя у Оригена и не было намерения умыслить заблуждение, однако ж, авторитет Оригенов имеет, видно, силу увлекать в заблуждение.

XVIII. Точно таково значение и Тертуллиана. Как Ориген у греков, так Тертуллиан у латинян удобно может быть признан первым из всех наших. Ибо кто ученее, кто опытнее этого мужа в вещах Божеских и человеческих? Удивительно обширным умом своим он обнял всю философию и все системы философские, писателей и защитников систем и все их науки, перемены судеб и занятий. Не отличался ли он также умом столь возвышенным и сильным, что во всем, что бы ни взялся опровергать, ничего почти не было такого, во что не проник бы он проницательностию, или чего не препобедил бы он рассудительностью? ...Однако же, после всего этого и он, то есть Тертуллиан, не слишком твердый в кафолическом учении, то есть во всеобщей и древней вере, и более велеречивый, нежели благоуспешный, переменив, наконец, мысли, сделал напоследок то, что блаженный исповедник Иларий пишет о нем в одном месте: "впав впоследствии в заблуждение, он обезславил достоинство заслуживающих вероятия сочинений своих". И был он также большим искушением в Церкви...

XX. А когда так; то истинный и подлинный православный тот, кто любит истину Божию, Церковь, тело Христово (Рим.12:4-5. Еф.1:22-23), кто ничего не ставит выше божественной религии, выше вселенской Веры - ни авторитета, ни любви, ни ума, ни красноречия, ни философии какого-нибудь человека, но, презирая все это и пребывая в вере твердым, постоянным, непоколебимым, считает долгом своим содержать только то и верить только тому, о чем узнает, что сие издревле содержала вообще Церковь вселенская, а о чем узнает, что оно после вводится кем-нибудь одним помимо всех святых или вопреки всем святым, как новое и неслыханное, то признает относящимся не к религии, но к искушению. Сему последнему да научится он особенно из глаголов блаженного апостола Павла, который в Первом Послании к Коринфянам пишет вот что: Подобает, - говорит он, - и ересем быти, да искуснии явлени бывают в вас (1Кор.11:19). Как бы так говорит он: виновники ересей для того не тотчас искореняются Богом, да искуснии явлени бывают, - да будет то есть видно, сколь крепко, верно и непоколебимо любит каждый кафолическую веру… …Что изучили они дурно, то пусть изучат хорошо, и что только можно в учении Церкви постигнуть, то пусть постигают, а чего нельзя постигнуть, тому пусть верят.

XXI. А когда так; то, снова размышляя и передумывая об этом предмете, не могу довольно надивиться такому безумству некоторых людей, такому нечестию ослепленного ума, такой наконец страсти к заблуждению, что не довольствуются однажды преданным и издревле принятым правилом (regula) Веры, но каждый день ищут нового да нового и всегда жаждут или прибавить что-нибудь к религии, или изменить в ней, или отнять от нее. Как будто то не небесное учение, чему достаточно однажды быть открыту! Как будто это земное учреждение, которое может усовершаться только беспрестанными поправками, а лучше сказать - порицаниями! Между тем божественные вещания гласят: не прелагай предел, яже положиша отцы твои (Притч.22:28), и: паче судящаго не суди (Сир.8:17) [31], и: разоряющаго ограду угрызнет его змий (Еккл.10:8). То же самое гласит и следующее изречение Апостола, коим как бы мечем каким духовным, часто были обсекаемы и всегда должны быть обсекаемы все беззаконные новизны всех ересей: о Тимофее, предание сохрани, уклоняяся скверных новизн слов и прекословии лжеименнаго разума, о немже нецыи хваляшеся, о вере погрешиша (1Тим.6:20.21). … Уклоняйся, говорит Апостол, скверных новизн слов. Не сказал он: древностей, не сказал: старин, но от противного ясно показал, чему следовать: ибо если бегать должно новизны, то содержать должно древность, и если новизна непотребна, то старина священна.…

XXII. Но стоит труда рассмотреть все место то из Апостола с большим тщанием. О Тимофее, говорит он, предание сохрани, уклоняяся скверных новизн слов. - О! Восклицание это означает и предведение и вместе любовь; ибо Апостол наперед видел имевшие быть заблуждения и наперед оплакал их. Кто ныне Тимофей, если не вся вообще Церковь, или не все в частности общество предстоятелей, которые или сами должны иметь или другим должны сообщать неиспорченное знание божественной Веры? Что значит: предание сохрани? Значит: сторожи, потому что есть воры, есть враги, чтобы между добрым семенем пшеницы, которое посеял на поле своем Сын человеческий, не посеяли они, когда спят люди, плевел (Мф.13:37-39). Предание, говорит, сохрани. Что такое предание? То, что тебе вверено, а не то, что тобой изобретено, то что ты принял, а не то, что ты выдумал, дело не ума, но учения, не частного обладания, но всенародной передачи, дело, до тебя дошедшее, а не тобою открытое, в отношении к которому ты должен быть не изобретателем, но стражем, не учредителем, но последователем, не вождем, но ведомым. Предание, говорит, сохрани. То есть талант веры кафолической сбереги неповрежденным и неиспорченным. Что тебе вверено, то пусть и остается у тебя, то ты и передавай. Ты получил золото, золото и отдавай. Не хочу, чтобы ты вместо одного подкидывал мне другое; не хочу, чтобы вместо золота подставлял ты нагло свинец или обманом - медь; не нужно мне золота по виду, но дай мне золото настоящее. О Тимофее! О священник, о толкователь, о наставник! Если дарование Божие соделало тебя годным по уму, по образованию, по учености; то будь Веселеилом духовной скинии: высекай драгоценные камни Божественного учения, прилаживай их верно, распределяй их мудро, придавай им блеска, приятности, прелести. Старайся, чтобы, вследствие твоего более ясного изложения, яснее разумели то, чему прежде верили не так ясно. Достигай того, чтобы потомство с сознанием славословило то, что прежде чтила древность несознательно. Однако же учи тому, чему сам научился, дабы, когда говоришь ново, не сказать тебе нового.

XXIII. Но, может быть, кто-нибудь скажет и так, в церкви Христовой не должно быть никакого преуспеяния религии? Всеконечно должно быть и притом весьма большое; ибо кто так завистлив людям и так ненавистен Богу, что решится не допустить этого? Только, преуспеяние это должно быть действительно преуспеянием, а не переменою веры. Преуспеяние состоит в том, когда тот или другой предмет усовершенствуется в самом себе, а перемена в том, когда что-нибудь перестает быть тем, что оно есть. Итак, пусть возрастают и в высшей степени пусть преуспевают, по годам и векам, разумение, ведение, мудрость как каждого, так и всех, как одного человека, так и всей Церкви, но только в своем роде, то есть в одном и том же учении, в одном и том же смысле, в одном и том же понятии. Религия, дело души, пусть уподобляется в этом отношении телам. Сии хотя и раскрывают и развивают члены свои с приращением лет, однако остаются теми же, какими были прежде. Цветущий возраст детский и зрелый возраст старческий весьма различны между собою; но стариками однако же делаются те же самые, кои были детьми, так что хотя рост, сложение и наружность одного и того же человека изменяются, однако естество у него, несмотря на это, одно и то же, личность одна и та же. Члены у младенцев небольшие, а у юношей большие, однако же те же самые. Сколько членов у малюток, столько же и у мужей, а какие только являются после с летами жизни, те прежде уже были в зародыше, так что в старцах не обнаруживается потом ничего нового, - такого, чего не скрывалось бы уже прежде в детях. …Тем же законам преуспеяния должно следовать и учение христианской религии. То есть пусть оно с годами укрепляется, со временем расширяется, с веком возвышается; но при этом оно должно оставаться неповрежденным и неиспорченным. Пусть оно во всех размерах частей своих и во всех так сказать членах и чувствах своих делается полным и совершенным; но сверх этого да не будет в нем никакой перемены, да не утрачивает оно никакого качества, да не терпит оно никакой разности в определении… Что только посеяно в сей Церкви, на пашне Божией, верою отцев, то же самое тщанием сыновей пусть и усовершается и сохраняется, то же самое пусть цветет и созревает, то же самое пусть преуспевает и совершенствуется. Ибо украшать, улучшать, усовершать с течением времени древние догматы небесного любомудрия позволительно; но изменять, уродовать, искажать их непозволительно. Пусть их истолковывают, поясняют, точнее определяют: это позволительно; но их полнота, цельность, качество должны оставаться неизменными: это необходимо. Ибо, если однажды, дать волю нечестивой лжи изменять, уродовать, искажать их; то ужасаюсь сказать, какая большая последует опасность разрушения и уничтожения религии. Тогда, отвергши одну какую-нибудь часть православного учения, как бы по обычаю уже и с позволения начнут постепенно отвергать одну за другой и прочие части его. А затем, когда отвергнут части поодиночке, что иное последует, наконец, если не совокупное отвержение целого? С другой стороны, если начнут примешивать к древнему новое, к домашнему чужое и к освященному непотребное; то обычай сей необходимо распространится по всему, так что после, ничего уже не останется у Церкви - ни целого, ни неповрежденного, ни неиспорченного, ни нерастленного, но где прежде было святилище чистой и нерастленной истины, там будет, наконец, непотребный дом нечестивых и гнусных заблуждений. Да отвратит от умов наших непотребство это благость Божия! Пусть остается оно безумием нечестивцев! Церковь же Христова, рачительная и осторожная блюстительница, вверенных ей для хранения догматов, никогда ничего в них не изменяет, ничего от них не убавляет, ничего к ним не прибавляет, необходимого не отсекает, излишнего не прибавляет, своего не теряет, чужого не присвояет, но со всем тщанием заботится единственно о том, чтобы, рассуждая о древнем верно и мудро, если что в старину предначертано и основано, то искусно довершать и отделывать, если что изъяснено уже и истолковано, то укреплять, подтверждать, если что подтверждено уже и определено, то сохранять. А чего другого, наконец, всеми силами старалась она всегда достигнуть чрез определения соборные? Не того ли, чтобы после с рассудительностью верили тому же самому, во что прежде верили в простоте, чтобы после беспрестанно проповедывали то же самое, что прежде проповедывали исподволь, чтобы после с осторожностью возделывали то же самое, что прежде обрабатывали безопасливо? Не колеблясь говорю и всегда скажу, что Церковь кафолическая, побуждаемая новизнами еретиков, чрез решения соборов своих делала не другое что-нибудь, но именно то, чтобы полученное ею прежде от предков по одному Преданию, подкрепить потом для потомков и удостоверением из Писания, заключая большое множество предметов в немногих словах и выражая обыкновенно, для яснейшего уразумения, таким или другим новым наименованием не новый смысл Веры…

XXV. Теперь, может быть, спросит кто-нибудь: неужели и еретики употребляют свидетельства из Божественного Писания? Действительно, употребляют и притом весьма много. Они, - заметь, - рыщут по всякой книге святого Закона, по книгам Моисея, по книгам Царств, по Псалмам, по Апостолам, по Евангелиям, по Пророкам. При своих ли или при чужих, частно ли или публично, в разговоре ли или в сочинениях, на пиршествах ли или на улицах, они никогда почти не говорят о своем ничего такого, чего не старались бы оттенить и словами Писания. Возьми сочинения Павла Самосатского, Прискиллиана, Евномия, Иовиниана и прочих заразителей, и ты увидишь в них несчетное множество свидетельств, увидишь, что в них нет ни одной почти страницы, которая не была бы подкрашена и расцвечена изречениями из Нового или из Ветхого Завета. Но потому-то более и должно беречься и опасаться их, чем скрытнее укрываются они под сенью Божественного Закона… …Поэтому-то наконец и Спаситель возглашал: внемлите себе от лживых пророк, иже приходят к вам во одежде овчей, внутрь же суть волцы хищницы (Мф.7:15). Что это за одежда овчая, если не изречения Пророков и Апостолов, которые они, подобно чистым овцам, приготовили, как руно какое, непорочному Агнцу, вземлющему грех мира? Кто это волцы хищницы, если не зверские и дикие вымыслы еретиков, которые всегда опустошают овчие дворы Церкви и терзают стадо Христово где только могут, а чтобы искуснее обмануть неосторожных овец, слагают с себя волчий вид, не оставляя волчьей лютости, и как в волну какую завертываются в изречения из Божественного Закона, дабы каждый, ощутив мягкость шерсти, нимало не убоялся остроты зубов? Но что говорит Спаситель? От плод их познаете их (Мф.7:16)… Таковы были те, коих апостол Павел поражает во Втором Послании к Коринфянам так: таковии бо лживи апостоли, - говорит он, - суть делатели льстивии, преобразующеся во апостолы Христовы (2Кор.11:13). Что значит преобразующеся во апостолы Христовы? Вот что: апостолы приводили свидетельства из Божественного Закона: приводили их и они. Апостолы приводили доказательства из псалмов; приводили их и они. Апостолы приводили изречения из Пророков; точно так же приводили их и они. Но когда то, что приводили они подобно Апостолам, начали они толковать не подобно Апостолам, тогда и открылось отличие подлинных Апостолов от мнимых, неподдельных от поддельных, правых от превратных, истинных, наконец, от ложных. И не дивно, говорит: сам бо сатана преобразуется в ангела светла. Не велие убо, аще служителие его преобразуются яко служители правды (2Кор.11:14.15)…

XXVI. А откуда видно, спросит кто-нибудь, что диавол имеет обычай пользоваться доказательствами из святого Закона? Таковый пусть читает Евангелия. В них пишется: тогда поят Его, то есть Господа Спасителя, диавол, и постави Его на криле церковнем, и глагола ему: аще Сын еси Божий, верзися низу; писано бо есть, яко ангелом своим заповест о Тебе сохранити Тя во всех путех Твоих, на руках возмут Тя, да не когда преткнеши о камень ногу Твою (Мф.4:5-6. Лк.4:9-11). Чего же не сделает бедненьким людям тот, кто на самого Господа величества напал свидетельствами из Писаний? Аще Сын еси Божий, говорит он, верзися низу. Почему? Писано бо есть, говорит. Мы особенно должны заметить и запомнить заключающееся в этом месте учение, дабы, имея в виду такой пример из евангельского авторитета, когда увидим, что некоторые высказывают слова Апостолов или Пророков, в опровержение православной веры нимало не сомневались в том, что через них говорит диавол. Ибо как тогда глава говорил Главе, так и ныне члены говорят членам, члены то есть диавола членам Христовым, вероломные верным, нечестивые благочестивым, еретики православным. Что же говорят они? Аще Сын еси Божий, верзися низу. То есть, если хочешь быть сыном Божиим и наследовать царство небесное; то верзися низу, то есть бросься с вершин Церкви, которая почитается и храмом Божиим, - оставь ее учение и Предание. И если кто спросит какого-нибудь еретика, внушающего ему это: чем докажешь, на каком основании учишь, что я должен оставить всеобщую и древнюю веру кафолической Церкви, он тотчас ответит: писано бо есть, и немедленно представит тебе тысячу свидетельств, примеров, удостоверений из Закона, из Псалмов, из Апостолов, из Пророков, чтобы, истолковав их на новый и худой лад, низвергнуть несчастную душу из кафолического ковчега в омут ереси…

XXVII. Что же делать, спросит кто-нибудь, людям - православным и сынам матери Церкви, если божественными глаголами, изречениями, обетованиями пользуются и диавол и ученики его, из коих одни - лжеапостолы, другие - лжепророки и лжеучители, все же вообще - еретики? Как им отличать истину от лжи по отношению к святым Писаниям? Так, как написали мы по Преданию святых и ученых мужей в начале настоящей памятной записки. То есть, они особенно должны заботиться о том, чтобы толковать священное Писание по Преданиям всеобщей Церкви и по правилам (regula) вселенского догматического учения, в самой же Вселенской и Апостольской Церкви они необходимо должны следовать всеобщности, древности, согласию. И если восстанет когда-нибудь часть против всеобщности, новизна против старины, погрешительное разномыслие одного или меньшинства против согласия всех или по крайней мере большинства православных, то погрешению части они должны предпочесть непогрешность всеобщности, а в самой всеобщности благоверие старины - непотребству новизны; наконец в самой же древности, безрассудству одного или меньшинства предпочитать во-первых общие, если есть они, решения всеобщего собора, а если их нет, то, во-вторых, следовать самому сподручному, - согласным между собой мыслям большинства великих учителей. Если наблюдем это, при помощи Божией, верно, благоразумно и тщательно; то без большого труда можем узнать заблуждения появляющихся еретиков.

Часть II.

XXX. Итак, вот те мужи, писания которых или как судей или как свидетелей читаны были на соборе том: святой Петр, епископ Александрийский, превосходнейший учитель и блаженнейший мученик; святой Афанасий, предстоятель, Александрийский же, вернейший учитель и отличнейший исповедник; святой Феофил, епископ - опять - Александрийский, знаменитый верой, жизнью, познаниями, которому преемствовал досточтимый Кирилл, ныне украшающий Церковь Александрийскую. А чтобы учение то не сочли за учение одного государства и области, к мужам сим приобщены были и светила Каппадокийские: святой Григорий, епископ и исповедник из Назианза, святой Василий, епископ Кесарии Каппадокийской и исповедник, другой также святой Григорий, епископ Нисский, по достоинству веры, жизни, непорочности и мудрости вполне достойный брата Василия. А дабы видно было, что так мыслили всегда не одна только Греция или Восток, но и западный и латинский мир, читаны были там и некоторые послания к некоторым святого Феликса мученика и святого Юлия, епископов города Рима. А чтобы были свидетельства об определении том не только первой особы во вселенной, но и товарищей его, употребили там с юга - блаженнейшего Киприана, епископа Карфагенского и мученика, с севера - святого Амвросия, епископа Медиоланского. Вот те, в священном числе Десятословия, приведенные в Ефесе учителя, советодавцы, свидетели и судии, держась учения которых, следуя совету которых, веря в свидетельства которых, повинуясь суду которых, блаженный собор тот спокойно, без предубеждения и беспристрастно возвестил о правилах (regula) Веры! Он мог бы привести и гораздо большее число предков; но в этом не было надобности, с одной стороны - потому, что во время порученного ему дела не следовало заним