Игнорирование информационной ценности неслучившегося». 3 страница

Важно отметить, что особенно в последний период изложения своей концепции Пиаже подчеркивает связь стадий развития интеллекта со стадиями процесса социализации, отмечая, что «человеческий интеллект испытывает воздействие общества на всех уровнях развития» [85, с. 210], хотя на разных стадиях развития влияние общества осуществляется по-разному. Общая линия нарастания этого влияния проявляется в том, что по мере развития интеллекта осуществляется процесс «децентрации», т.е. развивается способность индивида к учету многообразных сторон действительности, овладения ею, в том числе в процессе взаимодействия с другими людьми. Как мы увидим ниже, это послужит важной предпосылкой позднейшего анализа социального познания.

Из многочисленных исследований в области психологии восприятия в качестве тех, которые позднее будут использованы в психологии социального познания, надо назвать и работы X. Виткина о когнитивном и перцептивном стилях. Под когнитивным стилем понимается способ протекания перцептивной и интеллектуальной деятельности индивида. Предполагается, что каждому человеку свойственны более или менее устойчивый способ применения познавательных навыков, а также достаточно постоянная система вовлекаемых в процесс восприятия эмоций и установок. Эти стили у различных людей различны, но Виткин предложил характеризовать их по двум, как правило, присутствующим у всех характеристикам, отражающим степень дробности восприятия окружающего мира, — «глобальности» и «артикулированное™». Глобальность — это склонность воспринимать окружение в «целом», артикулированность означает, что человек склонен в большей степени отличать «Я» от среды, а в самой среде видеть дифференцирующие признаки. Применительно к восприятию чаще говорится не о когнитивном, а о перцептивном стиле. В этом случае выделены такие два типа личности: «полезависимые» (зависимые от поля) и «полунезависимые» (независимые от поля). Смысл этих терминов заключается в том, что одни люди в большей степени воспринимают вещи и предметы как таковые, другие имеют тенденцию «привязывать» их к полю. «Полезависимые» более неопределенны в оценках различных событий и обстоятельств. Эти оценки зависят у них в большей степени от окружения и окружающих. «Поленезависимые» демонстрируют большую степень самостоятельности в суждениях, часто игнорируют мнения других. Виткином были разработаны специальные тесты на выявление у человека качеств «полезависимости» («поленезависимости»). Наиболее широко известен тест «Рамка—стержень», когда испытуемый в темной комнате стремится придать вертикальное положение светящемуся стержню относительно светящейся же рамки, положение которой произвольно изменяется экспериментатором. «Полезависимые» принимают за вертикальное положение стержня положение его относительно рамки, а «поленезависимые» устанавливают стержень, ориентируясь на положение своего тела, и потому достигают большей точности [см. подробно 105]. Легко можно допустить, что перенос данных этой экспериментальной ситуации на процесс социального познания повлечет новые продуктивные поиски.

В интересующем нас плане важно подчеркнуть еще одну идею Виткина.Он полагает, что существует «нормальный» путь овладения названными стилями, когда в ходе когнитивного развития ребенок переходит от глобальности к артикулированности. Но скорость и глубина этого перехода, свойственного каждому ребенку, по мнению Виткина, обусловлены влиянием социокультурных факторов, в частности тем, предоставлена ли ребенку в ходе его социализации возможность быть самостоятельным, независимым (от матери), и тем, как вообще оцениваются взрослыми импульсивные действия ребенка. В том случае, когда система воспитания предоставляет ребенку возможность самостоятельно вырабатывать нормы поведения, справляться с собственными проблемами, это способствует более быстрому и глубокому переходу от глобальности к артикулированности, т.е. к более дифференцированному восприятию окружающей среды. Не касаясь сейчас дальнейших рассуждений Виткина о том, что и сама «среда» тоже оказывает определенное влияние, можно сказать, что развитие индивидуальных стилей познания действительности здесь рассмотрено в некотором социокультурном контексте. Естественно, это приобретает особое значение в том случае, когда предметом познания становятся объекты и явления социального мира.

Другой вариант идеи когнитивного стиля предложен Дж. Келли, автором теории «личностных конструктов» [136]. Ее анализ — дело специального исследования, однако некоторые фундаментальные идеи Келли целиком вписываются в традицию изучения социального познания. По мысли Келли, человек, действуя в мире, является по существу пленником своих интерпретаций этого мира: человеку часто важен не столько сам объективный факт, сколько значение, ему придаваемое. Именно в этом смысле можно говорить о том, что человек конструирует, творит мир. В процессе своей жизни индивид вырабатывает для себя целую систему «конструктов». «Конструкт — это то, чем два или несколько объектов сходны между собой и, следовательно, отличны от третьего объекта или нескольких других объектов» [цит. по: 105, с. 35]. При помощи конструктов человек сравнивает между собой явления и процессы объективного мира. Поскольку у каждого человека своя собственная система конструктов, это сравнение осуществляется по разным основаниям. Так же как культурой предписана разная значимость тех или иных объектов, так и для отдельного человека существует своя иерархия значимых признаков: для одних важнее сравнивать людей по признаку «умный—глупый», для других — по признаку «жадный—добрый». Конструкт, таким образом, направляет анализ воспринимаемого.

Другая идея Дж. Келли также имеет отношение к социальному познанию, а именно его утверждение о том,что люди различаются между собой по количеству конструктов, которые они выработали. Люди, обладающие большим количеством конструктов, — «когнитивно сложные». Они видят мир многомерно, во всех его противоречиях и оттенках. Люди, обладающие небольшим количеством конструктов, — «когнитивно простые». Они воспринимают мир в делении на «черное—белое» и не умеют адаптироваться к реальным противоречим и «неувязкам». Как видно, здесь также предложена некая «рамка» видения мира, определяющая стиль познания [см. 78]. Так же как и у Виткина, в данном случае сделан акцент на индивидуальные особенности социального познания.

Специфической формой обсуждения проблем социального познания является достаточно широко представленная в общепсихологической проблематике идея связи познавательных процессов и культуры. Впервые этот подход был предложен Люсьеном Леви-Брюлем в его монографии о первобытном мышлении [58]. Основной тезис заключался в том, что при исследовании мышления индивида необходимо анализировать культуру, к которой этот индивид принадлежит. Сама же культура характеризуется совокупностью существующих в ней общих взглядов, или «коллективных представлений». Последние и обусловливают мышление принадлежащих к данной культуре индивидов. На этом основании Леви-Брюль усматривал принципиальные различия в первобытном мышлении и мышлении современного человека [58, с. 29], что породило в истории социологии и психологии много возражений его концепции. В ходе этой критики во многом выкристаллизовались проблемы дальнейшего развития идеи соотношения культуры и мышления.

Одна из таких проблем: влияет ли культура только на содержание мышления или межкультурные различия сказываются также и на процессах мышления? Важный вклад в разработку этой проблемы был внесен работами Л. С. Выготского. Предложенная Выготским программа исследования высших психических функций была разработана на базе основной идеи, утверждающей общественно-исторический характер высших психических функций. В русле этой идеи сложилось представление о том, что культурно обусловлены не только изменения в содержании мышления, но и в самих процессах. Это объясняется специфическим механизмом возникновения высших психических функций: «...всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцене дважды, в двух планах, сперва — социальном, потом — психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребенка, как категория интрапсихическая... За всеми высшими функциями, их отношениями генетически стоят социальные отношения, реальные отношения между людьми» [31, с. 145].

Принцип культурно-исторической детерминации психических процессов предполагал реализацию идеи о социальных детерминантах процесса восприятия, т.е. как минимум обеспечивал первую часть программы анализа социального познания. Его же идеи относительно роли культурной среды служили этому же подходу. Нельзя забывать, что суждения Выготского о «двойном» существовании психических функций вводили в проблематику социального познания феномен общения, что позже получило более детальную разработку. Основная идея концепции Выготского о культурно-исторической детерминации психики при ее последовательном развитии подводит к выводу о вплетенности процесса познания в коммуникативный процесс, а тем самым — в ткань общественных связей и отношений.

Еще более определенно эта мысль проводится в рамках психологической теории деятельности. При исследовании познавательных процессов (в частности мышления) в общей психологии в последнее время упоминается и о такой сфере познания, как «познание человеком человека». О. К. Тихомиров считает, что для правильного соотнесения традиционной психологии мышления и социального познания (отражения «мира предметов» по сравнению с отражением «мира людей») необходимо иметь в виду следующее. Выражение «познание людьми друг друга» по существу условно:

«Речь идет обычно не о любом познании, а лишь об эмпирическом познании, не основывающемся на использовании научных понятий и методов» [92, с. 146]. Это замечание абсолютно верно и убедительно вскрывает различие общей и социальной психологии в подходе к предмету исследования. В общей психологии не делается акцента на том, как «познает» обыденный человек (ср. у Тихомирова: «эмпирическое познание»), для нее «познание другого человека» — это «любое экспериментальное психологическое исследование (например, измерение порогов ощущений)» [там же]. Поэтому исследование познавательных процессов, как они представлены в общей психологии, можно и нужно, конечно, использовать при анализе социального познания, но также необходимо и оговорить специфику социально-психологического подхода.

В психосемантике, разрабатываемой на основе принципа деятельности, проблемы психологии социального познания раскрываются в контексте соотношения значения и смысла, рассмотренного в работах А. Н. Леонтъева, А. Р. Лурия и их последователей. Выявленная Леонтьевым уже у животных роль потребностей в восприятии мира получает свое развитие у человека: чтобы «эмансипировать» объект, надо его «выразить» каким-то способом, и этот способ —знак, словесное значение. Лурия говорил поэтому о «двойном мире» человека за счет владения словом: с одной стороны, это непосредственный предметный мир, а с другой — мир, обозначаемый словами. Слово же обладает фиксированным содержанием за счет социальной конвенции — согласия относительно его значения. Поэтому представление о мире всегда дано в рамках некоторой культурно-исторической системы значений — определенной социальной среды, общности, культуры. Психосемантика и имеет своим предметом, по мнению А. Г. Шмелева, «избирательное усвоение и трансформации значения в индивидуальном сознании в процессе индивидуальной деятельности» [106, с. 6—7]. Этим она отличается от лингвистической и логической семантики, которые также исследуют значения, но в ином ключе. При психологическом анализе значения важно учитывать всю совокупность реакций индивида на какой-либо значащий стимул, т.е. включая и эмоционально-оценочную реакцию. Позже мы увидим, как эта специфическая трактовка значения использована в некоторых социально-психологических теориях когнитивистской ориентации.

В рамках теории деятельности психосемантика акцентирует внимание не только на том, как осуществляется непосредственная «работа» со значением каждым конкретным индивидом, но и на генетическом аспекте значения, т.е. на том, как за языковыми значениями «скрываются общественно выработанные способы (операции) действия, в процессе которых люди и познают объективную действительность» [84, с.144].

Огромный выигрыш человека, обладающего развитым языком, заключается в том, что мир удваивается. С помощью языка, который обозначает предметы, он может иметь дело с предметами, которые непосредственно не воспринимаются и которые не входят в состав его собственного опыта. «Человек имеет двойной мир, в который входит, и мир непосредственно отражаемых предметов, и мир образов, объектов, отношений и качеств, которые обозначаются словами» [68, с. 37]. Как справедливо замечает В. Ф. Петренко, значение, выраженное словом, обогащает его «совокупным социальным опытом» [84, с. 10]. Таким образом, развитая в рамках теории деятельности психосемантика закрепляет идею социальной детерминации процесса познания.

Особое место среди отечественных психологических исследований, которые можно рассмотреть как предтечу психологии социального познания, занимает исследование А. Р. Лурии, проведенное в 30-е гг. в Узбекистане и имеющее целью выявить различия в познавательных процессах у групп людей, находящихся на разных этапах освоения нового типа отношений [67]. Узбекистан 30-х гг. был своеобразной лабораторией для такого исследования: в нем чрезвычайно бурными темпами осуществлялись радикальные социальные и экономические преобразования, соседствовали образцы по существу совершенно различных культур. В исследовании были выделены: группа неграмотных крестьян, практически еще не вступивших на путь освоения новых образцов жизни и культуры; группа людей, имеющих самое первичное образование (2-3 класса начальной школы); группа людей, закончивших 7 классов; и, наконец, группа, обучающаяся в техникуме. Изучались различия в ощущении, восприятии, мышлении, самосознании членов этих групп.

Так, наиболее показательными представляются выявленные специфические особенности в решении вербально-логических задач. Испытуемым предлагались силлогизмы типа: «На севере, где много снега, все медведи белые; Новая Земля — на севере. Какие там медведи?» В большинстве случаев ответ был: «Не знаю, я там не был». Экспериментатор объяснял: «Неважно, что ты там не был. Я говорю: на севере, где много снега, все медведи белые; Новая Земля — на севере. Значит, какие же там медведи?» — «По твоим словам, выходит, что белые. Но сам я этого не знаю». Гораздо легче давались выводы по законам силлогизма в том случае, когда его содержание имело непосредственное отношение к близкой практической деятельности («Там, где тепло и влажно, растет хлопок. В этом кишлаке тепло и влажно. Растет здесь хлопок?»). В этом случае ответ был верным.

На основании многочисленных данных Лурия сделал имеющий принципиальное значение вывод о том, что тип культуры, уровень ее освоения оказывают огромное влияние не только на содержание представлений о внешнем мире, но и на сам характер познавательных процессов. «Перед психологами, участвовавшими в исследовании, стоял вопрос: исчерпываются ли возникшие сдвиги в сознательной жизни декхан лишь ее содержанием или же они изменяют и ее формы, перестраивают структуру психических процессов, создают новые виды функционирования сознания?» [68, с. 49-50]. Ответ на этот вопрос найден в исследовании, где было показано, что между группами испытуемых существуют глубокие различия в самих способах формирования, например, понятий и в решении вербальных силлогизмов: «Описанные особенности способа мышления не имеют ничего общего с биологической спецификой изучавшихся нами людей. Они целиком являются общественно-исторической характеристикой психической деятельности. Стоит общественно-историческим условиям измениться, чтобы изменились и особенности познавательных процессов» [там же, с. 53].

Таким образом, изучение восприятия врамках теории деятельности, как мы видели, во многом подготовило новую его трактовку, способствовало включению его в общий контекст познавательных процессов. Важной вехой на этом пути явились и современные исследования мышления, его «сближение» с восприятием, а также попытка рассмотрения этого процесса в соединении с эмоциями.

Другое дело, что у каждого индивида при построении образа мира, отдельных его явлений складывается своя категориальная схема (система понятий, в которых этот мир описывается). Как она соотносится с тем, что «выработано» обществом, группой, — требует в каждом случае особого изучения. Психосемантика, в частности, занимается как раз вопросом и о том, как строится «ментальное пространство» индивида, как в нем осуществляется противоречивый процесс генезиса и функционирования системы значений, закрепленных в словах [84, с. 21—22].

Важно, что идеи теории деятельности пронизывают все построения, касающиеся процесса познания, таким образом, что специфика социального познания по существу становится очевидной. Это отчетливо видно на рассуждениях А. Н. Леонтьева об образе мира. «Психология образа (восприятия) есть конкретно-научное знание о том, как в процессе своей деятельности индивиды строят образ мира, мира, в котором они живут, действуют, который они сами переделывают и частично создают, это знание также и о том, как функционирует образ мира, опосредуя их деятельность в объективно реальном мире» [62]. Понятно, что если люди строят образ мира, в котором они живут и действуют, то это образ и социального мира. В последние годы в общепсихологической теории неслучайно делается акцент на разработку понятия «образ мира». Так, С. Д. Смирнов отмечает: «Если под образом мира понимать некоторую совокупность или упорядоченную систему знаний человека о мире, о себе, о других людях и т.д., которая опосредует, преломляет через себя любое внешнее воздействие, то такое представление вполне впишется в традиционную схему анализа познавательных процессов» [87, с. 142], При этом образ мира выступает одновременно и как исходный пункт познавательного процесса, поскольку он направляет нашу познавательную активность (от него что-то должно идти вовне, указывать, что «взять» и что «отбросить»), и как результат этого процесса. Хотя проблемы построения образа социального мира при этом специально и не обсуждаются, тем не менее сама постановка проблемы «образа мира» имеет ключевое значение для психологии социального познания.

Обратить внимание на разработку указанных идей в отечественной психологии, возможно, особенно необходимо сегодня, когда я мировой социальной психологии предлагаются альтернативные подходы к решению традиционных проблем. Зачастую эти новые поиски полностью игнорируют идеи, разработанные в рамках отечественной традиции. Ниже мы специально остановимся на этом вопросе.

4. КОГНИТИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

С подходом, разработанным в рамках теории деятельности, интересно сопоставить постановку проблем, предлагаемых современной когнитивной психологией [30].

Возникшая в середине XX в. когнитивная психология заявила своим предметом изучение познавательных процессов прежде всего с точки зрения интерпретации поведения, детерминированного знанием. Как отмечают многие ее последователи, когнитивная психология восполнила тот пробел, который существовал в бихевиористской традиции в отношении познавательных процессов. В начале XX в. немногие психологи интересовались тем, как приобретается знание, если не считать определенное внимание, которое уделялось этому вопросу в гештальтпсихологии. Однако позже ситуация коренным образом изменилась. В значительной мере это было обусловлено появлением электронно-вычислительных машин, в связи с чем выяснилось, что операции, ими выполняемые, весьма сходны с когнитивными процессами человека (получение информации, сохранение ее в памяти, классификация и т.п.).

«Когнитивная психология, — по утверждению одного из ее главных представителей, — изучает восприятие, память, внимание, распознавание конфигураций, решение задач, психологические аспекты речи, когнитивное развитие и множество других проблем, в течение полувека ожидавших своей очереди» [74, с. 27].

Первоначальная ориентация на опыт работы ЭВМ грозила когнитивной психологии вновь оторваться от характеристики процесса познания, как он происходит в реальном мире, остаться лишь в рамках компьютерной модели. Поэтому в исследованиях когнитивной психологии довольно быстро обозначились новые подходы. Они были прежде всего ориентированы на когнитивную активность индивида, на ее анализ в условиях естественной целенаправленной деятельности. По мнению Найссера, «когнитивная активность — это активность, связанная с приобретением, организацией и использованием знания» [75, с. 237]. Такой постановкой вопроса когнитивизм выступил против бихевиористской традиции в психологии, базирующейся на принципах позитивистской философии. Это противостояние когнитивизма и бихевиоризма (позитивизма) хорошо выражено в следующих лаконичных определениях каждого из принципов. Позитивизм, в определении Дж. Тьюки, означает: «Лучше совершенно точно ошибаться, чем приблизительно верно утверждать правильные вещи». Когнитивизм, по определению Г. Мюнстерберга, означает: «Лучше получить приблизительно точный предварительный ответ на правильно поставленный вопрос, чем отвечать на ложно поставленный вопрос с точностью до десятичного знака». Иными словами, когнитивная психология восстанавливает в правах анализ внутренних психических процессов, делая акцент именно на познавательных процессах. Отсюда, как мы увидим далее, и особенный интерес не только к анализу всякого знания, но, в частности, и социального знания.

Особое место в становлении когнитивной психологии занимают идеи Джерома Брунера. Предприняв в 40-е гг. серию исследований в области восприятия, Брунер сформулировал так называемый «Новый взгляд» (New Look), в рамках которого были предложены некоторые принципиальные дополнения к той традиции, которая существовала до этого. Исходное суждение Брунера заключается в том, что всякое восприятие предполагает акткатегоризации [26]: все, что воспринимается, приобретает значение оттого, с каким классом перцептов группируется, т.е. к какой категории относится. Категории, по Брунеру, это правила, по которым мы относим предмет к определенному классу.

Кроме этого, в восприятии дана, репрезентирована реальность, т.е. оно в большей или меньшей степени соответствует действительности, что сформулировано в известном философском тезисе: «То, что мы видим, должно оказаться тем же самым и при ближайшем рассмотрении». Поэтому категоризация должна служить основой действий. Соответствие реальности опирается на некоторое гипотетическое основание: восприятие — не просто репрезентация, но построение «модели мира». Отсюда центральное понятие в концепции Брунера— гипотеза. Индивид подходит к ситуации восприятия не с пустыми руками, но с определенными ожиданиями, предположениями относительно того, как взаимодействовать с воспринимаемым объектом, поэтому гипотеза выступает как регулятор перцептивной деятельности. Именно она «подсказывает», каким образом нужно осуществить категоризацию — к какому классу отнести объект. Всякий акт восприятия включает проверку гипотезы: в ходе восприятия мы принимаем решение так или иначе категоризировать объект. Исход решения будет обозначать, хороша или плоха была гипотеза.

Брунер разработал целую систему обстоятельств, от которых зависит исход проверки. Таких важнейших обстоятельств два: «сила гипотезы» и «сила доказательства». «Сила гипотезы» зависит от частоты ее прежних подтверждений, от социальных и эмоциональных последствий прежних предположений, от согласия с гипотезами других, от ее монопольности (когда других гипотез нет), наконец, от включенности гипотезы в систему [26, с. 88]. Существует целая серия экспериментов, в которых проверялась истинность высказанных постулатов. Так, например, Брунер и Постмен проверяли идею о том, что сила гипотезы зависит от частоты аналогичных предположений, сделанных в прошлом: дети в эксперименте чаще называли бессмысленные, но привычные слоги, чем непривычные. В другом известном эксперименте проверялось предположение о том, что чем выше ценность объекта, тем он будет больше перцептивно «выделяться». В двух сериях эксперимента дети вначале по памяти оценивали размеры монет различного достоинства, сравнивая их с круглым просветом, а затем оценивали реально предъявленные монеты, причем в контрольной группе оценивали не монеты, а соответствующие кружочки. В результате выше оценивалась величина монет, чем кружочков, причем при увеличении достоинства монеты величина переоценки была значительно выше. Интересно, что при модификации эксперимента — при создании двух групп детей, из которых в одной были «бедные», а в другой — «богатые», «бедная» группа переоценивала монеты в большей степени. Это позволило авторам заключить, что чем сильнее потребность индивида в чем-либо, тем значительнее поведенческие детерминанты восприятия.

Суждения Брунера и результаты экспериментов позволили сделать вывод о том, что при принятии перцептивного решения резко повышается вкладсубъекта восприятия: он постоянно дает оценку воспринимаемому, а это уже всегда связано с различными социальными факторами, с конкретными жизненными обстоятельствами. Сам Брунер предложил краткое резюме положений «Нового взгляда» на восприятие: восприятие есть всегда процесс принятия решения, который основан на использовании отличительных признаков. В свою очередь, использование отличительных признаков позволяет совершить переход к выбору категории, которая может быть определена как набор правил, по которым воспринимаемые явления можно объединить в один класс, комбинировать и т.д. Категории различаются по их готовности, т.е. по легкости, с которой объект можно к ней отнести. Эта готовность зависит от ожидаемой вероятности явления и от активности воспринимающего субъекта. Эта «перцептивная готовность» имеет две функции: минимизирует неожиданности внешней среды и максимизирует успех восприятия [27, с. 141]. Естественно, на пути умозаключений индивид может совершать ряд ошибок: восприятие будет «истинным» лишь в том случае, когда воспринятый стимул отнесен к соответствующей категории, а это, в свою очередь, зависит от того, насколько «готовность» категорий отражает вероятность событий.

Самое существенное в этой концепции заключается в том, что, по мысли Брунера, можно осуществлять «обучение» категориям, их системным свойствам, их связям с другими категориями. Можно даже обеспечить процесс «переучивания», чтобы минимизировать ошибки (отбрасывать неподтверждающиеся ожидания), хотя сделать это чрезвычайно трудно. Более надежен и доступен другой способ преодоления ошибок восприятия — осуществлять «постоянно внимательный взгляд». Легко увидеть, что предложенная программа оптимизации восприятия прямо предполагает значительно большую роль в нем процессов мышления. Таким образом, сама идея познавательной активности субъекта в процессе восприятия приближает к идее включенности восприятия в познание. С. Д. Смирнов, анализирующий концепцию Брунера, делает вывод, что в ней отчетлив «рационалистический крен» [87, с. 96-1 Об].

Еще более развитую концепцию перехода от изучения восприятия к анализу социального познания находим в работах, У. Найссера [74; 75]. Именно ему, как уже отмечалось, принадлежит идея такого реформирования когнитивной психологии, которая поможет отойти от простого тиражирования идей, связанных с использованием ЭВМ. Найссер настаивает на том, что при изучении процессов познания необходимо больше внимания уделять деталям того реального мира, в котором обитают воспринимающие и мыслящие индивиды, а также структуре информации, предоставляемой миром. Другая задача когнитивной психологии — учитывать навыки человека и возможности их изменения, вообще связывать находки когнитивной психологии с более фундаментальными проблемами общей психологии, в частности с природой человека.

Тот факт, что на полноту восприятия человека оказывают влияние его опыт, навыки и знания, означает предвосхищение информации в каждом познавательном акте. Такое предвосхищение осуществляется при помощисхемы, которая есть посредник между прошлым опытом и восприятием. Основная функция схемы — как раз предвосхищение событий или изменений во внешнем мире, она направляет когнитивную активность субъекта. Сама же когнитивная активность определяется как «активность, связанная с приобретением, организацией и использованием знаний». «Схема» в концепции Найссера — синоним «когнитивной карты», сущность которой можно пояснить на таком примере. Если мы видим в какой-то комнате лампу, то мы воспринимаем ее не просто как «лампу» («вообще», «всякую»), а именно как лампу в данной комнате, т е как часть информации о комнате, например о кабинете, если это настольная лампа. Термин «карта», конечно, употреблен здесь условно по некоторой аналогии с географической картой, на которой найдена определенная точка.

Используемый Найссером термин «схема» не является абсолютно новым в истории науки. Уже в философии можно найти аналоги: так, например, в философии Гуссерля употреблялся термин «картина мира», а в семиотике «модель мира». Как мы видели, у Брунера предположение получило название «гипотезы». Наконец, в работах А. Н. Леонтьева употреблено наиболее обобщающее понятие «образ мира». Важно, что в каждом случае говорится о том, что у воспринимающего субъекта не просто возникает картинка в голове, но он обладает определенным планом сбора информации. Этот план не означает, что в его прокрустово ложе информация «втискивается». Найссер остроумно замечает, что «мы не фильтруем и не отбрасываем нерелевантные стимулы, а просто ничего с ними не делаем». Схемы или их аналоги лишь направляют познавательную активность субъекта: помогают определить, «куда смотреть» и «что слушать».

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒