|
|||
Вершигора Петр Петрович 10 страница- Крест. Поставить крест на Сарнах... О тут, и тут, и здесь, - и командир ставил знаки в тех местах, где железная дорога пересекала извилистые реки. Руднев уже подхватил его мысль: - Правильно... Подорвать мосты! Сколько? Четыре? - Можно и пять, - показал Ковпак на карте. - Обрезать концы, - детализировал замысел Руднев. - Обрубить щупальца со всех сторон, в одно время, в один час, чтобы сразу застопорить движение с запада на восток. Не дать немцам обходных путей на юг, на север. Полностью вывести узел из строя на подступах к нему. - О це и буде - Сарнский крест, - встал из-за стола, отряхиваясь как после сложной борьбы, Ковпак. - В одну ночь должны взлететь на воздух мосты. Это сложно... Надо пять самостоятельных групп, пять командиров, - сомневался Базыма. - Командиры у нас есть, - крикнул на ходу Ковпак. Базыма продолжал думать вслух: - Связь конными исключается, ракетами тоже. Он измерил по карте расстояние - 50-80 километров! Руднев немного насмешливо "поддержал" начштаба: - И между соседями, выражаясь фронтовым языком, десятки километров территории, занятой противником. Ковпак сплюнул и стал крутить цигарку. - Да тут и сам чорт не разбере, кто кому соседи и где тут фронт, а где тыл... Руднев громко засмеялся: - ...и где фланги... Да, трудно определить тактическую сущность этого дела. Операция не фронтом, а крестом. И каждый из командиров, повернувшись лицом к центру, то есть к своему объекту, будет иметь двух соседей справа, одного слева и одного в центре... Поняли, хлопцы? - А той, що в центре, со всех сторон окружен врагами и четырьмя соседями сразу... Чудно... и правильно, - Ковпак засмеялся и запалил цигарку. - Разработать надо каждый шаг, самое главное - это кого выделим на каждый мост. Рассчитаем маршрут и привлечем местных людей для разведки и оповещания, - ходил он по хате, дымя самокруткой. - Кого же выделим? - Главные силы в центре - наш отряд пойдет... Антоновка - Цымбал, Домбровицы - Бережной, Матющенко - на юг! Руднев добавил, не забывая о пятом мосте: - На Горынь - Кульбака... Дело в том, что железные дороги в Сарнах перекрещиваются: с севера на юг - из Барановичей в Ровно и с запада на восток - из Ковеля в Киев. В Сарнах они встречаются и расходятся на все четыре стороны. А в нескольких десятках километров от узла дороги пересекают большое количество рек. Одновременным взрывом четырех-пяти мостов на подступах к Сарнам решалась судьба узла, хотя он сам оставался нетронутым. В одну ночь должны взлететь на воздух мосты, и злой "паучок" должен надолго прекратить свое существование. Так родился замысел операции, и так же точно она должна была быть выполнена. Снег, густо покрывший землю, позволил проводить операцию бесшумно и быстро. Мы выбрасывали роты с далекого расстояния, оставляя основную массу обоза и всю громоздкую махину отряда на сотню километров в стороне от места диверсий. Это давало нам возможность сохранить элемент внезапности нападения. Лошади, отдохнувшие после походов, по хорошей санной дороге за сутки могли вывезти наши боевые группы на исходное положение. Операция была экзаменом на зрелость нашего командного состава, на его организаторские способности. В то же время она была экзаменом на зрелость и среднего звена партизанских офицеров. Вся сложность нашего задания заключалась в том, что мосты должны были взлететь на воздух в один и тот же час. Каждый из пяти командиров, решавших общую задачу, в выполнении ее был предоставлен самому себе. Операция была рассчитана на три дня: выход на исходные позиции, взрыв мостов и возвращение к нашим главным силам. Связи между командирами, как я сказал, не было. Каждый из них мог знать обстановку только на одном из пяти участков. Поэтому понятно, как волновались мы, ожидая возвращения рот. Только Цымбалу, рвавшему самый крупный и дальний мост, придали рацию для связи со штабом. ...Тихая морозная ночь. По лесной дороге движется отряд Кульбаки. Комбат дремлет на повозке. - Товарищ Кульбака! Тут сапер до вас добивается. Все говорит изобретение у него есть... Кульбака сонно сказал связному: - От морока. Тут толу мало на мост, а он со своими изобретениями лезет... Связной нерешительно почесал за ухом плеткой. - Даже просится. Говорит - срочное изобретение... - Ну, давай. Сапер-Водичка догнал сани Кульбаки. - Товарищ командир, по вашему приказу явился. - Чего надо? Сидай на сани, говори толком... - По секрету доложу, что толу для подрыва моста у нас маловато. Как какой мост... Если настоящий мост, так, пожалуй, не возьмет... - Ну, и што ты надумал? - оживился комбат. - Есть такая думка: так что можно противотанковыми минами заряд усилить... - Ну, шо ты мелешь? А где я этих мин возьму? - сказал с раздражением Кульбака, поднимая повыше воротник тулупа. - Булы б у меня мины, я б и без тебя... - Тут же фронт проходил. Не может быть, чтобы не осталось минных полей, товарищ командир. Надо только мужиков расспросить... Сани скользили с тихим скрипом. Кульбака сразу повернулся к саперу лицом. - А сколько времени тебе надо? - На мину - пять минут. Сапер задрал к небу голову и, словно считая на небе звезды, докладывал командиру: - За два часа натаскаем десятка два... Этим мы усилим два заряда на крайнюю ферму... - Сейчас разведку пошлем, - заторопился комбат. - Ну, чего еще? спросил он, когда сапер, сев на коня, отъехал, а затем снова догнал сани. - Только один уговор, товарищ командир, - щоб спекулянтом не звали. А то что же это получается? Я поле разминирую, дядьки мне за это благодарность выносят хлебом, или салом, или обмундированием. Потому им от этого - одна польза. А в отряде потом скажут: какой ты партизан? Ты спекулянт! Обидно, понимаете... - Понимаю. Только на этот раз щоб никакой благодарности... Понятно? - Понятно. Чисто по-деловому. Кульбака свистнул связному: - Командира разведки Шумейка - ко мне! Связные поскакали вдоль колонны, осыпая ездовых комьями снега из-под копыт коней. Штаб вторые сутки работал без перерыва. Базыма, Войцехович, Тутученко не вылезали из хаты. Штабная кухарка тетя Феня носила им туда обед и ужин. Ковпак и Руднев ездили по ротам и батальонам. Они готовили на всякий случай резервные группы и прикидывали в уме всякие варианты. А в это время на реке Горынь, возле станции Антоновка, Цымбал со своей второй ротой подползал к зданиям вокзала. Уже полчаса тому назад он заметил, что на станции что-то не так. Вначале думал, что гитлеровцы обнаружили его роту. Отдал приказ. Хлопцы залегли. Только разведка ужом подползла к полотну железной дороги. Но немцы метались по станции бестолково и бесцельно. Они то устанавливали пулеметы в одном месте, то тащили их в другое. Вот пробежал полицейский, на ходу срывая полицейскую повязку с рукава. Долетали немецкие слова: "...Ахтунг, Кальпак!" Цымбал лежал в кювете и напряженно думал: "Что бы это могло значить?" Из-за угла бесшумно подползали два разведчика. - Товарищ командир! Похоже, фрицы на новую фатеру собираются. Но прошло еще несколько минут, и все стало ясно. Немцы оставляли небольшой заслон на станции, а главные силы бросали на охрану моста и для усиления гарнизона города Сарны. В штабе соединения нервы всех были напряжены до предела. Время подходило к условному часу. Руднев ходил по хате широкими шагами. Садился. Вдруг стукнул кулаком по колену. - Время! Время уже. К черту! Лучше было бы самому, чем тут вслепую сидеть... Распахнулись широко двери и, словно родившись из клубов морозного тумана, вбежала радистка Катя. - Товарищ командир, - она протянула Ковпаку бумажку, вырванную из блокнота. - Цымбал ведет бой с... Ковпак выхватил из ее рук радиограмму. - А ну, прикуси язычок, дивчина! Комиссар через плечо Ковпака прочел текст. - Так и знал. Так и знал. Не умеют маскироваться, не хотят действовать скрытно. Вс? напролом. На "ура"... Сорвут операцию. Ковпак снял очки. - Зачекай, комиссар. Ты, радистка, больше не звони. Это раз. Ну, теперь думай, комиссар, чем ему помочь. - Помочь ему можем сейчас только советом. - Та больше нечем. Но чем же мы, старики, ему... Эх, молодо-горячо... Що ему такое разумное... Комиссар подошел к карте. На ней были подчеркнуты жирными чертами интересующие нас объекты. Недавно приходил Вася Мошин со своей "библией", читал сводку Совинформбюро. Правда, она была за вчерашнее число. Поэтому на столе лежала, как всегда, вторая карта, карта Волги, и на ней грубо, на глазок нанесенная обстановка фронтов. И Сталинград, очерченный красными стрелками. Вот, зажатые в тисках армий, отборные войска фашистской Германии. Ковпак склонился пониже над картой. Опять напялил очки. И вдруг глаза его блеснули озорным огоньком. Руднев, хорошо зная эти вспышки творчества у своего друга, поднял руку, как бы приказывая нам замереть и неосторожным словом не помешать плавному ходу мысли командира. - Гляди, Семен... Наш фронт врага отсюда стянул. Ага? А потом що? А потом он его, как волка в капкане, прижал. Бачишь? Нам же надо на своих, пускай и маленьких масштабах науку применять... Що нам надо? Нам надо немца убедить, що для нас город - самое главное. От они с Цымбалом бой ведут чего? Они думают, що он к мосту идет. А он должен сейчас на Сарны... Дверь распахнулась, и в избу, как всегда шумно и весело, вбежал Горкунов. - Пошел Черемушкин в разведку... На него зашикали сразу несколько человек. Горкунов в недоумении остановился. Ковпак крепко потер лысину. - От черт. Мысль перебил. Самое главное, самое главное сейчас... Щоб тебя черти взяли с твоей разведкой... Но Руднев уже схватил идею Ковпака на лету. Он подошел к нему и сказал тихо: - Не сердись, старик. Самое главное сейчас - есть ли радиосвязь с Цымбалом... - Была связь все время, - подтвердила радистка. Когда по нашим расчетам роты должны были выйти на исходные позиции, я поздно задержался в штабе. Возвращаясь, я заметил фигуру человека в высокой черной шапке и кожухе. Это был Руднев. Он ходил взад и вперед, нервно потирая руки, и поглядывал на часы. Вскоре к нам подошел Ковпак. Он умостился на бревне, как в седле. Закутался в шубу и поднял воротник. - Передохни, комиссар. Больше не думай. Теперь, що б ни придумал, оно без пользы. Началась эта инерция... Растак ее в печинку... Взорвут мосты так взорвут. А не выйдет - так что, голову тебе свою на рельсу класть?.. Руднев молча ходил по утоптанному снегу, скрипевшему на морозе. - Нет, Сидор Артемьевич, не в мостах здесь дело. Не взорвет его Цымбал - ведь я тебя знаю, - сам пойдешь! Для этого и эскадрон Усача в резерве держишь. Ковпак хмыкнул и завозился на бревне: - А ты що, не пойдешь, что ли? - Пойду... - И голову свою горячую в пекло сунешь... - Не об моей голове тут речь... Ведь это испытание, экзамен всей нашей годичной работе. Взорвут мосты - это значит, есть у нас пять партизанских командиров, которые уж и без нас народ поведут. Помолчали, прислушались. - От мени Цымбал спокою не дает... Понял он нас как следует? - Если правильно мы его вели целый год - значит, понял, а не понял - пеняй на себя... На юге раздался взрыв, приглушенный расстоянием и мягким ковром лесных массивов. В иную ночь мы, может быть, и не услышали бы его. Но ночь была ясная, безветренная, морозная. Скрипел под ногами снег, светящееся кольцо вокруг луны мерцало на фоне звезд. Семен Васильевич остановился и замер, прислушиваясь, как будто он хотел услышать эхо еле слышного взрыва, и после паузы сказал: - Молодец Матющенко! Снова сделав несколько шагов, Руднев поднял руку. Казалось, мы не услышали, а лишь инстинктивно почувствовали, как где-то, севернее, дрогнула земля, передающая детонацию шестисот килограммов тола. Руднев с удовольствием потер руки и хлопнул меня по плечу: - Ну учись, академик! Чистая работа! - сказал он, картавя от волнения больше обычного. Через несколько минут прямо на западе, растворяясь в ярком свете луны, вспыхнуло зарево. - Бережной, Бережной работает! - проговорил Руднев. - Но почему же взрывов нет? Что они там жгут, черти?! Зарево подымалось вспышками, похожими на взрывы, их было много, но звук до нас не доходил. Наконец грянул пятый взрыв. - Цымбал! Цымбал! - крикнул Ковпак, сорвавшись с места. - А я що казав?.. Понял нас. Понял и выполнил. Не может того быть, щоб не помогло. Мы еще долго ходили с Рудневым, прислушиваясь, что же принесет нам единственный связной в этой странной операции - тихий морозный воздух Полесья. Это было в ночь с четвертого на пятое декабря 1942 года. В эту ночь, за полторы тысячи километров к востоку от нас, войска Красной Армии под Сталинградом завершали окружение армий Паулюса. А "Сарнский крест" - это была посильная помощь партизан Ковпака героической Красной Армии, отныне начавшей поворотный путь к великим победам. На следующий день вернулись роты, и мы из их рапортов окончательно убедились в том, что дело удалось полностью. Черные щупальца железных дорог были обрублены со всех сторон, а одно - даже дважды. Ясно было, что жирный "паучок" надолго захиреет. От бойцов роты Цымбала и от него самого мы узнали детали выполнения совета, который ему дало командование в критический момент. Рота Цымбала вела бой. Вдоль дороги, по которой двигался обоз роты, засели немецкие цепи. Цымбал залег с резервным взводом на опушке лесной вырубки. Раненый связной стонал от боли, зубами стягивая узелок на забинтованной руке. - Товарищ командир, не пробьемся. На делянке их - как саранча. Из рубленого леса брустверы выложили и секуть... секуть из пулеметов. Патронов у него до черта... Не пробьемся... Надо в обход, товарищ командир... искать хода надо... Цымбал глянул на часы. - Поздно. Не успеем к сроку, - он взглянул на планшет с картой. Нет! Пойдем на штурм, как только стемнеет! Пуля срезала над ним ветку. Он поднял ее, посмотрел и задумался. Раненый партизан сел на землю и прислонился к сосне. Цымбал думал горько: "Нет, видно, еще не гожусь я в командиры. Мое дело - вперед! Ура! А там, сзади, сидит дед Ковпак и комиссар Семен Васильевич и маракует насчет моей жизни. Где мне наступать, а где отступать... А тут голова кругом идет. Эх, видно, нет у меня той командирской смекалки..." Он сочувственно поглядел на раненого связного и сказал громко, с досадой: - А тут еще от командиров нет никаких приказов. Третий раз спрашиваю... Раненый связной при последних словах Цымбала порылся за пазухой и протянул комбату листок с радиограммой. Как бы оправдываясь, добавил: - Я в бою был... От тут радист вам передавал... - От черт... чего же ты? - Цымбал схватил радиограмму. "Отходить на город, демонстрируя наступление на гарнизон. Задачу с мостом выполнить при возможности. А противника обмануть обязательно. Ковпак. Руднев". Подбежал командир резервного взвода. Он волновался, ожидая момента, когда комроты решит бросить его в бой. Цымбал, схватив автомат, на ходу отдавал приказания командирам взводов: "Бегом, в цепь! Отход!" Связной заковылял, забывая о ране, на фланг растянувшейся роты. Цымбал говорил командиру резервного взвода: - Читай... Сейчас рота выходить из боя будет. Задача тебе прикрывать отход... Постой! - Он быстро вынул карту и нарисовал на ней стрелки: ложный удар вдоль дороги и действительный - по городу... Даже успел полюбоваться своей работой. Такую уверенность почувствовал он после получения радиограммы. - Так, еще подправим. Подрисуем окружение города. Показывая свою работу, он спросил комвзвода: - Понятно будет? Теперь задача, - он вложил карту в планшет: Надо, чтобы эта планшетка немцам досталась. Отут мы ее бросим... Только, чтобы наши не подобрали... Нет, лучше будешь отходить последним и бросишь. Бой приближался, Цымбал пожал руку комвзвода. - Отходят. Ну, прикрывай. Смотри, планшетка чтобы у немцев была... Эх, жалко карты... Ну, ничего не поделаешь. Лесом отходили бойцы. Несли раненого. Цымбал крикнул: - Хлопцы, даешь на город! Хлопцы, ура!.. Рота подхватила... Заработали пулеметы прикрывающего взвода. Выходящие из боя на бегу валились в сани и вскачь неслись за Цымбалом. Впереди ротной колонны, стоя в санях, он балансировал с вожжами в руках, лихо свистел и кричал: - За мной, галопом, гайда, хлопцы! Раненый связной свалился ничком в солому командирских саней. Он видел только спину командира, мимо нее мелькали сосны, кусты, и бешеным галопом бежала по верхушкам сосен луна вслед за ротой Цымбала, словно взбесившийся фашист, пытающийся перехватить его на пути к Сарнам. Противник снял большую часть охраны с мостов на помощь сарнскому гарнизону. Таким образом, Цымбал своим маневром помог остальным четырем группам и блестяще выполнил задание, опоздав сам на полтора часа. Вечером Ковпак созвал командиров, выслушал их доклады и положил на карту правую руку с покалеченными еще в первой мировой войне двумя пальцами. Загребая рукой по карте, он как бы захватывал в горсть города, мосты и дороги, сжимая кулак над картой, словно в нем был кусок творога. Казалось, что сейчас из немцев сыворотка потечет. - Заждить ще трохи, хлопци. Дочекаются гитлеровцы в этих лесах та болотах, пока им жаба цыцьки даст! ...Экзамен на зрелость партизанские офицеры выдержали. Кто же были они, эти люди, осуществившие по частям столь сложную операцию? Цымбал - сержант родимцевской дивизии, которая в эти дни дралась в Сталинграде, а он за тысячу с лишним километров от нее перерезал важный нерв врага. Кульбака - кооператор, председатель потребительской кооперации города Глухова Сумской области, участник финской кампании. Он организовал партизанский отряд и вначале действовал самостоятельно, а затем объединился с Ковпаком, став командиром второго батальона. Бережной - разведчик Красной Армии. Парашютист. Молодой чернобровый украинец, веселый и жизнерадостный. Он прекрасно ориентировался на местности. Его полюбили ковпаковцы за веселый нрав. Особенно его любили разведчики. Из этих людей, как из многих других, выковались в дальнейшем прекрасные командиры полков, батальонов ковпаковской дивизии. Гитлеровцы забесновались. Разведка донесла, что на местах разрушенных мостов они организовали перегрузку вагонов. Чтобы помешать им и в этом, мы сразу выслали засады, которые обстреливали места перегрузки, пускали под откосы поезда с материалом для ремонта мостов. Разведка доносила, что это успешно начатое нами дело под корень подсекло представление даже наиболее отсталых крестьян о том, что немцы непобедимы. Мужики охотно принимали наших разведчиков, сообщали им последние данные о противнике, ходили по заданию нашей разведки в Сарны и другие городишки, узнавая все, что нам было нужно. Там же, на большом двухсотметровом деревянном мосту у Домбровицы, сожженном Бережным, произошел комический эпизод, который очень насмешил нас. Когда Бережной шел на мост под Домбровицей, он взял в ближайшем селе проводниками двух стариков, которые, поняв, что за люди, куда и зачем их ведут, особенно рьяно взялись показывать партизанам дорогу. Они многозначительно подталкивали друг друга в бок и всю дорогу закатывались тихим смехом, в лицах представляя, какие удивленные рожи будут у гитлеровцев, когда они наутро увидят, что случилось с мостом. Один из стариков сбегал за топором и пилой и стал пилить телеграфные столбы и рубить проволоку связи. Мост наши партизаны подорвали, а потом зажгли. Старички восхищались их работой и долго провожали диверсантов. Разведка, прибывшая через несколько дней проверить результаты диверсии, рассказала, что произошло там на следующий день. Из Сарн на место диверсии выехала немецкая техническая комиссия и, подъехав к тому месту, где раньше был мост, увидела только торчавшие над водой его обгоревшие ребра. Комиссии уже знакома была диверсионная партизанская работа, и это зрелище не особенно ее поразило. Но что это за большие круглые шары, почти касаясь воды, свешиваются на длинных веревках с обгоревших ребер моста? Кто-то из членов комиссии хотел подойти поближе, но его остановили. - Не трогайте, может произойти несчастье. На следующий день приехала другая комиссия и установила, что мост можно было бы восстановить за две недели, если бы не эти странные круглые желтые предметы, угрожающе повисшие над водой. Решили запросить высшее начальство, и только в третий раз сопровождавший комиссию местный полицай, понявший, наконец, что так затруднило немцев, пошел по обломкам моста, подтянул на канате загадочные предметы, оказавшиеся обыкновенными тыквами, снял их и положил к ногам недоумевающей комиссии. На ломаном немецком языке он объяснил им, что это за вещи, и, не выдержав, громко рассмеялся. Начальник комиссии, типичный толстый немец, не мог простить ему этого смеха и мудро решил: - Если бы он не был связан с партизанами, он никогда не полез бы так смело на мост доставать эти... штучки. И "бедного" полицая арестовали. До немцев так и не дошел смысл странной затеи. Я же уверен, что тыквы были повешены двумя стариками украинцами, больше нас торжествовавшими по случаю удачной диверсии. Это сама Украина, верная старинному обычаю, преподносила немцам гарбуза [по украинскому обычаю, невеста, не желающая выходить замуж за немилого, во время сватовства вместо платка и рушника подает ему гарбуз, то есть тыкву]. Наш партизанский край корнями врастал в народ. "Сарнский крест" не мог пройти нам даром. Дней через десять разведка стала подавать тревожные сигналы. В Коростене, Олевском, Ракитном начали концентрироваться вражеские войска. Подбрасывалась артиллерия. Ни с того ни с сего колонна немцев, выехавшая со стороны Столина в Старое Село по узкой лесной дороге, окружила село, порубила большую часть населения, а село сожгла. В этом селе никогда не было наших партизан. Его не посещала даже разведка. Видно было, что гитлеровцы нервничают. Желая затянуть ремонт и восстановление мостов, мы разослали диверсионные группы и, ожидая возвращения их из далеких рейдов, долго задержались на одном месте. Это давало противнику возможность разведать нашу стоянку. Внезапно наступившая оттепель согнала первый снег. Нам пришлось снова перейти на повозки. Ковпак затягивал решение на марш, ожидая морозов. 18 декабря немцы заняли все близлежащие с юга и запада села. Силы у них были солидные, но все же наше командование решило дать бой, чтобы отвлечь внимание противника от мелких групп, возвращавшихся с диверсий. В первую ночь после боя, перейдя село Прибыловичи, мы оставили озеро, на котором Ковпак пытался организовать самолетную посадочную площадку для вывоза раненых. За время рейда из Брянских лесов на правый берег Днепра и Припяти раненых у нас накопилось порядочно, к тому же надо было получить боеприпасы, которых тоже оставалось маловато. В середине ночи мы подошли головной колонной к большому селу Бухча. Здесь находились лесничество и лесной комбинат. На окраине Бухчи был небольшой поселок с каменными зданиями и солидными деревянными строениями: школа-десятилетка, лесничество, много больших сараев и главная улица - мощеная и с тротуарами. Эта часть деревни выросла в небольшой рабочий поселок. Разведка, которую мы выслали накануне по предполагаемому пути следования, вернувшись вечером, доложила, что Бухча свободна. Поэтому наш ночной маршрут был проложен через нее. Но когда вторая маршрутная разведка, идущая впереди колонны, вошла в село, она доложила, что Бухча занята противником. Вечером же, после нашего разведывания, в село въехала немецкая колонна. Крестьяне крайних хат точно не знали количества прибывших немцев, но говорили, что подводы ехали по улице довольно долго, и смельчаки насчитали их не менее сотни. Немцы расположились в школе и в каменных и деревянных зданиях вокруг нее. Горкунов, помощник начальника штаба по разведке, сам побывал на краю села и, возбужденный, вернувшись вместе с разведчиками, доложил командиру и комиссару обстановку. Он лихо козырнул и попросил командира поручить ему дело по разгрому вражеского бухчинского гарнизона. Горкунов был любимцем Руднева. Его биография и приход в отряд очень интересны. Зимой 1941/42 года Ковпак и Руднев совершали свой первый рейд по Сумской области. Стояли жестокие морозы. Тогда еще небольшая - в несколько сот человек - партизанская группа, руководимая Ковпаком, еще только нащупывавшая рейдовый метод партизанской борьбы, однажды с ходу заняла село в степи. На перекрестках дорог были выставлены заставы. На одну из таких застав и напоролся бывший лейтенант Красной Армии Горкунов. Он был ранен на Правобережье Украины, попал в окружение и в плен. Затем ему удалось бежать, достать липовые немецкие документы и штатскую одежду. С ними он пробирался на восток, стремясь перейти фронт. Фронт был уже далеко от Сумской области, и гитлеровцы устанавливали здесь свой "новый порядок". Во многих селах они организовали полицию. Правда, среди крестьян ходили слухи о партизанах, но никто толком о них ничего не знал. Для того чтобы проходить через все полицейские заставы, караулы и посты, установленные гитлеровцами в каждом селе, Горкунов придумал себе вымышленную биографию, подкрепив ее соответствующими документами. Он выдавал себя за купца, доставал какой-то товар, а в удостоверении было сказано, что он направляется на восток по своим коммерческим делам. Так от села к селу Горкунов пробирался к фронту, пока его не задержала наша застава. Командир заставы посмотрел документы и, ничего не расспрашивая, сказал бойцу: - Ладно, чего с ним разбираться, веди его в штаб. В штабе сидела группа партизан. Горкунов зашел, скинул шапку и громко отрапортовал: - Здравия желаю, господа полицейские! - Здравствуй, - не поднимая головы, ответил черноусый человек, склонившись над бумагой. Рядом с ним сидел другой и печатал на машинке. Отложив бумагу в сторону, черноусый стал задавать приведенному вопросы. Горкунов хорошо затвердил свою уже не раз рассказанную "биографию", он затараторил ее быстро, весело, с уверенностью и убедительностью. Он рассказывал, как хороший актер. В этом рассказе, как в заправском драматическом монологе, было все рассчитано и проверено. Вначале он должен был разжалобить слушателя, говоря о тех переживаниях, которые он, как сын кулака, испытал за последние годы жизни при Советской власти. Затем рассказал о том, как он был на Соловках, как бежал оттуда. Нужно было еще вызвать у слушателей-полицейских, набранных немцами из уголовников и всяких сомнительных элементов, ненависть к большевикам, затем отпустить пару шуточек, чтобы показать, как он "водил за нос" командиров Красной Армии, своими действиями помогая немцам. Человек, сидевший за машинкой, перестал печатать и стал с интересом прислушиваться. Из соседней комнаты тоже показались какие-то лица. Горкунов почувствовал себя в зените своего актерского успеха. "Ну вот, кажется, и этих провел", - подумал он и поставил точку. - Все? - спросил черноусый, поднимаясь из-за стола. Горкунов утвердительно мотнул головой и вынул из кармана объемистый кисет, доверху набитый махоркой. На плечи черноусого поверх защитной гимнастерки, подпоясанной военным ремнем, была накинута шуба. Горкунов заметил, что такие ремни носили и полицейские, но у черноусого была пряжка со звездой. Он еще во время рассказа обратил на это внимание, но решил, что, видно, тот не успел ее сбить. Вдруг от резкого движения черноусого шуба сползла у него с одного плеча, и на гимнастерке блеснул орден Красной Звезды. Горкунов от неожиданности даже присел на лавку. "Влип, ох, влип!.." подумал он. Черноусый вышел из-за стола и подошел к "купцу" вплотную. Горкунов встал и вытянулся. - Все? - спросил черноусый. Горкунов молчал. Да и что он мог говорить в такой момент? Партизаны за столом загалдели. Послышались слова: "Товарищ комиссар!" Горкунову стало ясно, куда он попал. Черноусый стоял и смотрел на него. - Ну, что еще можешь рассказать?.. - спросил он, пристально глядя ему в глаза, и добавил: - Сукин сын... - Братцы, товарищи... - начал Горкунов. - Ладно, знаем, - оборвал его Руднев - это был он - и крикнул в соседнюю комнату: - Дежурный, уведи этого типа в караульное помещение! Горкунов вошел в караулку, лег на нары, закинул руки под голову и, безразлично глядя в потолок, мучительно гадал: "Расстреляют или не расстреляют?" Он не успел в штабе никого угостить табаком. Сейчас к нему заходили партизаны и, закурив, выходили снова. А двое задержались в караульном помещении и уселись на лавку напротив Горкунова. Один из них, парнишка лет семнадцати, с черными густыми бровями, болтая ногами, в упор, с мальчишеской наглостью смотрел на белые чесанки Горкунова и, явно издеваясь над ним, говорил: - Хорошие валенки у "купца". - И, подмигнув товарищу, усатому человеку, которого он назвал Сашкой, продолжал: - Подойдут, а? Как думаешь? - и хлопал себя по икрам. - Можно примерить, Радик, - ласково посоветовал усатый Саша. - Ну, ладно, - издевался мальчишка, - примерим, когда будем его... - и он выразительно щелкнул языком.
|
|||
|