ПОБЕДИТЕЛИ

Из воспоминаний

офицера – фронтовика, участника

Великой Отечественной войны

1941 – 1945 годов.

ПОБЕДИТЕЛИ

1. ПОСЛЕ ПОБЕДНЫХ САЛЮТОВ

Прошло всего лишь несколько дней, как закончилась война и наш бомбардировщик Ли-2 срочно переделали под военно-транспортный самолёт.

- Так и в обоз можно угодить! – возмущался командир корабля гвардии капитан Тесленко. Конечно, ничего удивительного в этом не было, так как капитан воевал с первого дня войны. Он трижды был ранен, но оставался в строю. Заслуги у него тоже были немалые: четыре боевых ордена, три медали за отвагу и «Золотая Звезда Героя».

В общем, с командиром нам повезло, и мы постоянно находились под его надёжной защитой, а на войне это немаловажная деталь. Он некогда не кричал, не злился, а делал всё «тихой сапой», внушая нам, казалось бы, простые истины, которые потом становились нормой нашего поведения. Это помогало не только в боевой обстановке, но и в обыденной жизни, которую мы промеж себя называли «аэродромной».

Но вот в бою его было не узнать, он становился одержимым схваткой, и мы с трудом поспевали за ним всем экипажем. Он мог принимать самые рискованные решения и выходить из них победителем. Не случайно наш бортмеханик старшина Зуев в такой момент говорил:

- Ну всё, командир включил форсаж! Теперь только держись!

И мы держались до победного конца, сбрасывая бомбы под огнём зениток или отбиваясь от истребителей Люфтваффе в объятом огнём небе. Не раз горели в воздухе, или на изрешечённой снарядами машине тянули до своего аэродрома. Но дотягивали всегда!

А когда была плохая погода и немецкие ассы не могли подняться в воздух, Тесленко всегда получал «особое задание», и мы почти вслепую уходили в серое небо, но всегда выполняли приказ точно и в срок. Такие вылеты в полку поручали только нашему экипажу, а точнее, нашему командиру, а «особое задание», конечно же, придумывали штабные офицеры, чтобы хоть как-то оправдать тот риск, которому подвергался экипаж.

Поскольку боевое оружие было демонтировано с нашего самолета, и он перешёл в другую категорию, то и экипаж претерпел изменения. То есть был сокращён до четырёх человек. Теперь в строю оставалось два лётчика, бортмеханик и я, офицер связи, исполняющий обязанности радиста.

- Какой теперь форсаж! – вспоминал былые дни старшина, - одним словом будем жирком обрастать. Скорее бы уже демобилизовали, война-то закончилась. Да и повоевали, дай Бог, каждому, на две жизни хватит.

- Погоди! Ты что, не знаешь командира!? Такой случай ещё не раз представится, – успокаивал его второй лётчик, старший лейтенант Белов.

- Представится, не представится, а я хочу домой, в деревню, под бочок к своей Люське, – не соглашался старшина. Вам то что, вы холостые ребята к тому же офицеры. Думаю, что придётся ещё послужить Родине, а я хочу на землю, хлеб растить.

Вот таким тогда были наши настроения после победных салютов. Но вскоре заботы закружили наш боевой экипаж, так что стало не до пустых разговоров. Какие только команды тогда не поступали и все непременно с одной пометкой - «срочно»! То мы в ночь доставляли штабных офицеров фронта в Москву, то целую неделю вывозили раненных бойцов в тыловые госпитали, то подвозили детали для самолётов, и ещё много чего другого.

В один из дней командир полка поставил нам новую задачу: - Теперь, Тесленко, будешь вывозить тылы. Ты уж постарайся и не сильно выказывай там свой характер. Они тоже воевали также как и мы с тобой.

- Для меня нет разницы, кого возить. Пусть только не нарушают установленный порядок, – приложил руку к козырьку наш капитан, и мы приступили к выполнению приказа.

2. ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

В полдень на стоянку к нашему самолёту подошли сразу два грузовика, загруженные имуществом. Потом минут через десять подкатила ещё она полуторка с дровами и огромным боровом килограмм под сто пятьдесят. Производителю было около двух лет, он лениво хрюкал, а чтобы не буянил, солдаты подкармливали его морковкой.

Погрузкой руководил немолодой грузный полковник, который выступал доверенным лицом и сопроводителем всего этого груза. С командиром они не заладили с первой минуты. Тыловик то и дело намекал:

- Смотри, капитан, груз не простой! Если что, головы тебе не сносить. Да и мне тоже не сладко будет.

Тесленко не вступал в дискуссию с полковником, а лишь с любопытством поглядывал на аккуратно сколоченные ящики, которые солдаты загружали в самолёт. Его, прежде всего, интересовала деловая сторона этого мероприятия, а точнее тоннаж, размещение и крепёж имущества на фанерном полу грузовой кабины самолёта.

- Осторожно, ребята! Осторожно, там посуда, а здесь мебель! - то и дело напоминал тыловик солдатам, сопровождая буквально каждый ящик с кузова машины на борт самолёта.

- Это что, трофеи? – поинтересовался Тесленко у полковника.

- Лучше не спрашивай. Здесь такие люди…, – тыловик задрал вверх голову и поднял руку, желая показать на какой высоте они находятся.

- Как бы там не было, но перегружать самолёт нельзя! – категорически отрезал капитан.

Так что, прикажете всё это бросить? Неприятностей хотите? – стоял на своём тыловик.

- Мы и так уже загрузили две нормы. Вы это хотя бы понимаете!?

- Понимаю, понимаю! Но не могу вот так взять и бросить!

- Зачем вам дрова? Что в России этого добра мало? – начал возмущаться Тесленко. - А борова куда вы тянете? Он же нам всю кабину обделает? Потом - это транспортный самолёт, а не какой-нибудь там скотовоз! Мы ведь не только грузы, но и людей возим, в том числе раненных из полевых госпиталей.

- Довезём! Главное - загрузить, – успокаивал командира полковник.

- Ну, смотрите! Я вас предупредил! Жадность ещё никому добра не принесла, – плюнул Тесленко и дал команду на запуск двигателей самолёта.

* * *

После взлёта и набора высоты мы вышли на установленный курс, который пролегал из Германии морем до Прибалтики и далее на Москву с промежуточной посадкой. Почему именно был выбран такой маршрут, никто не знал. Скорее всего это было сделано для того, чтобы запутать следы и представить ситуацию таким образом, что «борт» пришёл в столицу из Прибалтики, а не из Германии.

Именно в Прибалтике делалась промежуточная посадка с кратковременным отдыхом и дозаправкой, а также выдавались новые перевозочные документы, но сопроводитель груза оставался прежний. Всё тот же полковник, который вскоре, уютно разместившись в откидном сиденье, задремал.

Ничего плохого наш полёт не предвещал. Два тысячасильных двигателя работали с большим напряжением. Второй лётчик постоянно сверял маршрут и докладывал командиру, а Тесленко, лишь молча соглашаясь, кивал ему в ответ. Внизу под нами бесконечной лентой простиралась зыбкая гладь Балтийского моря. Одним словом, всё было как обычно, мы шли к цели намеченным курсом.

Но вот в какое-то время самолёт тряхнуло, и мы начали пикировать как в бою, но внизу, кроме бескрайних морских просторов, ничего не было. От перегрузок меня закачало, и я почувствовал шум в голове. Тыловик завалился на пол, и в это же время испуганно завизжал хряк, пытаясь вырваться из пут.

- Командир, что происходит? – заорал перепуганный полковник.

- Самолёт не управляется! Идём на снижение, а точнее падаем!

- Так сделайте что-нибудь! – пытался перекричать хряка сопроводитель груза, стоя на четвереньках у самой кабины пилотов.

- Не могу, машина перегружена!

- И что же теперь делать?

- Надо освобождаться от груза!

- Как освобождаться…!? – перешёл на мат тыловик, словно это его пугало больше, чем падение самолёта.

- Выбрасывать имущество в море. Другого варианта нет!

Самолёт уже достиг минимальной высоты и ещё немного и вытащить его уже было бы невозможно. Мне тогда показалось, что ситуация безвыходная, но меня в это время окликнул бортмеханик: - Держись, лейтенант, командир включил форсаж!- и засмеялся. Но мне было не до смеха, я, так же, как полковник не мог найти себе места и метался из стороны в сторону, пытаясь успокоиться.

- Ну, чёрт с вами! Выбрасывайте дрова, – после длительной паузы бросил нам тыловик.

Мы со старшиной быстро открыли левый бортовой люк и начали выбрасывать дрова в море. Работа оказалась непростой, но с нею нам всё же удалось быстро справиться.

Не успели мы отдышаться, как началось повторное пикирование. Именно так мы спасались в бою от немецких истребителей, снижаясь до высоты в семьдесят метров, а порою командир дожимал и до пятидесяти. Но это было в бою и там риск был оправдан обстоятельствами, а здесь чрезвычайная ситуация складывалась по глупости и жадности тылового начальника. Или это происки Тесленко? – задавал я себе вопрос, но ответа на него не знал.

И вот у кабины пилотов вновь появился тыловик и дрожащим голосом запросил командира: - Капитан, а что на этот раз скажешь?

Но на этот раз Тесленко его уже не слышит, а полностью берёт ситуацию в свои руки, и нам следует вполне определённая команда: - Свинью за борт! Срочно! Полковник лишь замахал руками: - Делайте что хотите, но ящиков я вам не дам. Ни одного, зарубите это себе на носу!

Быстро сняв путы с хряка, мы начали двигать его к открытому люку, но он, тыкая в него носом, всегда отворачивал в сторону. У нас ничего не получалось и, уставшие, мы повалились на ящики рядом с распластавшимся полковником.

- Что делать, Лёня? – дёргает меня за рукав гимнастёрки старшина.

- Не знаю! У вас опыта больше. Это вы должны подсказать, как нам справится с этим чёртовым грузом, - отвечаю я ему, а мне в голову в это время приходит мысль.

Нет, это не мысль! Это миг, когда моё сознание озарилось воспоминаниями из детдомовской жизни. Я вспомнил большой пожар в свинарнике, когда мы всем классом пытались спасти наших хрюшек, но у нас ничего не получалось. Вот тогда старик-сторож и надоумил нас: «Ребята берите их за хвост. Закручивайте и направляйте к выходу!» Мы так и поступили, и у нас всё получилось.

Я быстро поднялся и потащил за собой старшину, - Давай, Михалыч, я знаю, как его вытолкнуть из самолёта! Без труда ухватив хряка за хвост, я начал его крутить, словно заводную рукоятку машины. Тяжело ступая, боров пошёл туда, куда я его направлял, а именно к люку.

Раздался пронзительный визг и его огромная туша опрокинулась за борт. Через открытый люк мы видели, как он плюхнулся в море, оставив за собой большую воронку, обрамлённую брызгами и кругами на воде. Самолёт в этот момент подбросило вверх, и он начал набирать высоту.

3. БОЕВЫЕ ПОДРУГИ

Когда мы возвратились из Москвы в часть, нас у самого самолёта встречал командир полка. Такое было в первый раз. Скорее всего, нас ждали неприятности.

- Что там у вас произошло? – начал он, поздоровавшись с Тесленко.

- Да ничего особенного. Машина была перегружена, поэтому пришлось часть груза сбросить в воздухе, иначе бы шлёпнулись в море, – спокойно ответил капитан.

- Ну, так надо же смотреть за этим при погрузке и не допускать перегруза, – занервничал комполка, - а то мне уже дали нагоняя аж оттуда, с самого верха. Вот дожился! За всю войну такого не было, чтобы звонили из штаба фронта.

Тесленко лишь развёл руками: - Пусть не жадничают, а строго выполняют инструкции.

- Ладно, герой! Готовься к новому вылету. Завтра тем же маршрутом повезёшь политотдел фронта. Но смотри, сам знаешь, там народ ушлый, своё не упустят, да и навредить могут основательно.

Эту высокомерную и чванливую публику фронтовики уже хорошо изучили и даже где-то побаивались «комиссаров», зная, что они вместе со СМЕРШовцами и прокурорами могли слепить любое дело и даже подвести под «вышку», особо не высовывая своего носа. А так, как бы действуя исподтишка, но, несомненно, записывали это потом себе в актив.

Но страхи наши были безосновательными, так как перед нами предстала вполне мирная картина, когда мы увидели эту самую публику. Ровно в полдень к самолёту подкатил шикарный «Виллис». Из него вышел подполковник лет тридцати пяти в новеньком кителе с орденами и начищенными до блеска хромовыми сапогами.

Как только легковушка укатила, сразу же подошел штабной автобус, который привёз восемь женщин. Все они были в гражданском платье и выглядели очень эффектно, словно их кто-то специально подбирал для послевоенного спектакля. В общем одна была красивее другой.

Вместе с автобусом также прибыл трёхосный «Студебеккер», нагруженный доверху ящиками и большими кожаными гофрированными чемоданами, обтянутыми крепкими ремнями. Ещё одна машина привезла солдат для погрузки. Одним словом, всё выглядело очень солидно, но не по чину даже для такой публики.

- А где же политотдел фронта? – поинтересовался у подполковника Тесленко.

- Ах да! – извинился тот.

- Это, пожалуй, всё… Больше никого не будет.

- Тогда что это за делегация? – полюбопытствовал капитан, бросая свой смущённый взгляд на красавиц.

- Ну как вам сказать…, - замялся представитель политотдела фронта.

- Понимаю! Понимаю! Боевые подруги! – пришёл ему на помощь Тесленко.

- Ну не только! – жеманился политработник, пряча улыбку.

- Стоит ли это обсуждать? Лучше давайте поговорим о деле.

Как старший начальник, подполковник интересовался буквально всем:

- Как у вас кормят лётный состав?

- Ничего, терпимо. Второй фронт выручает, – улыбается капитан.

- Это вы об американской колбасе?

- Не только! Почти весь провиант поступает от них. Да и ещё много чего другого. Неужели вам это неизвестно? – теперь уже задаёт свой вопрос командир.

- Ну, это временно! Ведь сами знаете, что мы за это своей кровью платим. Разве не так?

- Конечно так, но и правда в том, что это нас спасает в данный момент.

- Да, конечно! Спору нет, – снова уходит от неудобного разговора политработник и переходит на другую тему:

- А героя вам за что дали?

- За сорок пять успешных бомбардировок по объектам противника.

- А ордена?

- Ордена тоже за бомбардировки.

- У вас штабных политработников, наверное, наград поболе будет, чем у нас полковых офицеров?

- Так у нас совсем иные критерии, – начинает подполковник, - ну вот, к примеру, «Красную Звезду» я получил в учебном полку за подготовку активистов в маршевых ротах. «Красное Знамя» мне вручили уже на фронте за агитационную работу по росту партии, а точнее за то, что принял в её ряды сорок лучших бойцов, из числа солдат и офицеров.

В этот момент, не дав договорить политработнику, в небо взлетела зелёная ракета. Этот сигнал был для нас и означал «добро» на вылет, поэтому офицеры, прервав разговор, поспешили к самолёту.

* * *

Как и в предыдущем случае, преодолев сушу, мы вышли на морской простор. Но в этот раз нашему настроению можно было позавидовать. Благостный запах женских духов теребил душу и, конечно же, каждому из нас хотелось хоть как-то обратить на себя внимание тех, кто непрерывно щебетал на откидных фанерных лавках вдоль бортов фюзеляжа.

Казалось, что и моторы подпевали нашему настроению, с необычной лёгкостью унося нас вперёд, всё выше и выше. Вот что может делать женское присутствие, даже казалось в такой необычной обстановке. Но нет! Тесленко оставался верен своим принципам. Мы снова начали резко снижаться, затем также динамично набирать высоту, потом снова падать вниз почти до самой воды.

Началась паника. Женщины устроили такой визг, что в пору было выпрыгнуть из самолёта самому, чем слышать и видеть всё это. Мне показалось, что подполковник испугался больше других.

- Мы что, уже падаем? – трясся он, ухватившись за меня.

- Машина перегружена, поэтому плохо управляется! – по-деловому и громко, подражая командиру, отвечаю я ему.

- Надо от груза избавляться! – поддакивает мне старшина и показывает на ящики.

- Нет, нет! Только не это! – машет руками политработник и просит командира на помощь.

Тесленко не заставляет себя долго ждать и даёт нам команду:

- Немедленно выбрасывайте чемоданы!

Мы быстро открываем бортовой люк и втроём набрасываемся на указанные вещи, но женщины опережают нас. Они сверху наваливаются на чемоданы, закрывая их своими телами, и крепко удерживают за ремни.

Самая старшая из них завопила истошным голосом:

-Так мы же победили! Чего вы от нас хотите? Отобрать всё это? Вот вам фигу! – и вытянула вперёд руку, демонстрируя её мне.

Командир идёт нам на помощь и закладывает такой вираж, от которого стынет кровь. У женщин начинается рвота, но никто из них с чемоданов не встаёт, а продолжает их удерживать посиневшими руками. Подполковник пытается их переубедить, но получает достойный отпор: угрозы и многоэтажный мат. В общем, картина складывается неприятная, а Тесленко всё ещё продолжает демонстрировать своё боевое мастерство, пытаясь дожать ситуацию.

Не выдерживаю и иду к нему в кабину. Докладываю быстро сложившуюся обстановку:

- Не отдадут эти дамочки нам свои чемоданы. Помрут, но не отдадут! И сделать в этой ситуации мы с ними ничего не сможем!

- Слабаки! С бабами справится, не можете! Ладно, как-нибудь доковыляем, – делает озабоченное лицо капитан и выгоняет меня из кабины.

Я захожу в грузовой отсек и объявляю:

- Ситуация сложная. Большой перегруз. В любой момент можем рухнуть в воду. Но командир сказал, что будем тянуть из последних сил до берега. Надо только прекратить панику и не мешать полёту!

Вмиг на борту наступает тишина. Потерявшие свою привлекательность и блеск, дамы приводят себя в порядок и о чём-то переговариваются шёпотом. Подполковник надув щёки, делает какие-то записи в своём блокноте, а мы со старшиной отдыхаем после неудавшейся акции по спасению нашего корабля.

* * *

На этот раз встречать нас вместе с командиром полка приехал командир дивизии. Генерал явно был возбуждён и начал разговор без реверансов и объяснений:

- Тесленко, мне ваши проделки уже в печёнках сидят.

- А в чём собственно моя вина? Я всё делаю по инструкции и исполняю все ваши приказы!

- Вы что, самый умный, или самый хитрый?

- Я не хитрый и не умный, а сам себе на уме, - дерзко отвечает Тесленко.

- Ну и упрямый же хохол! Что ещё не навоевался?

- Если надо, то могу ещё повоевать. Мне не привыкать.

- Вот и хорошо. Тогда отправляйтесь на Дальний Восток вместе со своим экипажем. От греха подальше!

- Готовьте на них документы! – отдаёт приказ командиру полка генерал и прощается с Тесленко, но уже по-доброму.

- Только, смотри, там не поминай нас лихом. Воевал ведь не хуже других. Героя за просто так, не дают.

- Я зла не таю, но обид не прощаю! Да и чести ещё не растерял! - отвечает в своей манере капитан комдиву.

- В этом я не сомневаюсь! - улыбается генерал, садится в машину и уезжает с аэродрома вместе с командиром полка, а мы уставшие и голодные идём в столовую.

4. НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

Маньчжурская операция против Квантунской армии Японии развивалась с такой быстротой, что мы не успели почувствовать весь её драматизм на себе. Ровно через 24 дня противник был повержен и капитулировал, а у нас, в связи с этим, появилось много свободного времени.

В один из таких дней мы всем экипажем пошли бродить по сопкам и наткнулись на японские вещевые склады. Везде чувствовался дух и порядок страны восходящего солнца. Сами склады находились в скальных туннелях, но подходы к ним не были закрыты оборонительными сооружениями. Лишь только на входе мы обнаружили повесившегося японского часового и офицера самурая, пронзившего себя мечом в живот.

Зашли вовнутрь и стали двигаться вдоль длинной галереи с полушубками, шинелями, бельём и армейской амуницией. Пока мы рассматривали добротные овчинные шубы, старшина, прячась от наших глаз, примерял новенькие коричневые офицерские сапоги. И вот он вышел из укрытия, чтобы блеснуть своим нарядом перед нами. На его плече к тому же красовалась ещё одна пара кожаных кавалерийских сапог с металлическими шпорами.

Командиру такой маскарад не понравился, и он строго одёрнул бортмеханика:

- Не буди лихо, Михалыч! Сейчас же сними сапоги, а то я не посмотрю на твои седины, и то, что ты мне в отцы годишься!

- Да таких сапог не только в нашей деревне, но и в целом районе никто не видывал, – оправдывался старшина, но командир был не приклонен и вынес своё окончательное решение:

- Разрешаю взять только по пять комплектов нижнего белья, будем от вшей избавляться, а то уже заснуть не дают. Заели совсем.

Набрав белья, мы отправились на аэродром и надёжно его запрятали в ящики, где хранилось наше «НЗ», а старшина всё вздыхал и поругивал командира. Ему так хотелось пощеголять в новеньких коричневых хромовых сапогах, а потом ещё пофорсить ими в своей деревне.

* * *

На следующий день с самого утра было объявлено общее гарнизонное построение, но почему-то только для командного состава. Как ни странно, но офицеров оказалось настолько много, что их пришлось, выстроить в несколько рядов.

Наш экипаж оказался в первом ряду, так что мы лучше других видели командование гарнизона, а также четырёх младших офицеров и усатого старшину, командира танкового взвода, которые стояли отдельно в сторонке от гарнизонного начальства.

Все они были одеты в лёгкое хэбэшное обмундирование и обуты в коричневые японские сапоги. В те самые, что мы только вчера видели на складе в каменных пещерах. Теперь стало ясно, из-за чего затеяли весь этот сыр-бор. Всех пятерых обвиняли в мародёрстве, так как факты были явно налицо.

Не успел я разглядеть арестантов, как перед строем появился высокий генерал, начальник гарнизона, и дал команду прокурору зачитать решение военного трибунала. Пока зачитывали приказ, я продолжал рассматривать осуждённых.

Больше всего мне запомнился высокий чернявый капитан-артиллерист, который вопреки уставу, снял пилотку и расстегнул воротничок гимнастёрки. Мне казалось, что он смотрит с презрением только на меня, а я читаю его мысли: - Ну что лейтенант струсил? В бою ведь и не такое бывало! Я не выдерживаю его взгляда и опускаю голову.

Не вижу, как два прокурорских работника в офицерских званиях срывают погоны и награды у осуждённых. Только слышу глухое стрекотание автоматов «ППШа». Это офицеры из охраны НКВД приводят в исполнение приказ военного трибунала. После этого меня начинает безжалостно давить тишина. Чувствую, как горит спина, словно её облили кипятком, и я начинаю кусать губы: - Скорее бы всё закончилось!

Из оцепенения выводит голос начальника гарнизона:

- Всё по закону! Так будет впредь с каждым, кого уличат в мародёрстве!

– Кишка тонка, генерал, чтобы так с каждым! Погляди ж ты, какой законник! - цедит сквозь зубы Тесленко. Но я не понимаю значение этих слов, а вижу только коричневые сапоги расстрелянных офицеров. Звучит команда: – Смирно! Потом: – Разойдись, - и мы убываем в свой полк.

* * *

У самолёта нас ждёт старшина.

- Ну что там стряслось в гарнизоне? – спрашивает он у командира.

- Пятерых расстреляли за те японские сапоги, что ты вчера примерял.

- Это как же? – краснеет старшина, и губы его начинают дрожать.

- А так, чтобы чужого не брали! – бьёт себя кулаком в грудь Тесленко.

- Лучше неси свой ликёр, а то на душе муторно, да и ребят помянуть надо. Погибли ведь не за что, а на их месте ведь мог оказаться каждый из нас.

Разместившись у фанерного ящика в грузовом отсеке, молча, выпили, закусили американской тушенкой, и капитан снова стал наседать на старшину:

- Скажи мне, Михалыч, чего это ты так позарился на японские сапоги?

- Так как здесь не позариться! Когда у тебя на всю семью в пять человек только одни валенки. Это что, по-вашему, правильно?

- А правление колхоза, что не помогает? - допытывается командир.

Старшина щурит глаза и делает вид, что не слышит вопроса:

- Вот моя жена как то на собрании спросила у председателя колхоза:

«Нам что всей семьёй в коммунизм босиком идти?»

- Ну и что он ей ответил? – улыбнулся Тесленко.

- А что!? Так и сказал босиком, а там в этом коммунизме дадут всё, что захочешь. Для нас сейчас самое главное - хорошо работать, чтобы туда дойти!

- Ну, а что ты хотел, – смеётся Белов. Сейчас вон, какая обстановка, одним словом, всё для фронта, всё для победы!

- Да я и сам знаю. Здесь ведь одно - или победить или умереть! – отвечает ему старшина и продолжает:

- Вот только я не пойму, почему до войны только и было слышно:

- Наш ответ Чемберлену, да проклятая Америка! Может дело не в них, а в нас самих? Может это мы такие не благодарные!?

- С другой стороны - мы хотим весь мир облагодетельствовать, а сами еле - еле концы с концами сводим! Что же это за политика такая?

- А почему ты вдруг разговор завёл об Америке? – засуетился командир.

- Так как здесь не сказать об этом? Сами подумайте! – удивляется Зуев. - Когда я был в краткосрочном отпуске по второму ранению, то своими глазами видел, как страдает и голодает народ по всей стране.

- Неужели как в Ленинграде? – вклиниваюсь я в разговор.

Но старшина просит меня помолчат и продолжает:

- Люди просто умирают от недоедания особенно в нашем засушливом регионе. Ситуация изменилась лишь после того, как пошла продовольственная помощь от американцев. Вот почему я говорю сейчас об этом!

- Снова ты запад расхваливаешь!? – перебивает Зуева второй лётчик.

Но старшина не слышит его и на глазах у него снова наворачиваются слёзы.

- Такая же картина была у нас и в 22-м году, когда голод опустошал целые районы. Тогда тоже сотни тысяч обречённых были спасены американской организацией волонтёров. Кажется звалась она АРА*. Люди и сейчас об этом помнят. А ведь та безвозмездная помощь оказывалась задолго до признания СССР Соединёнными штатами.

- Это ты к чему нам всё это рассказываешь? – придерживает старшину Тесленко.

- А к тому, чтобы спросить у вас, откуда у нас это невежество и такая жестокость? Бахвальство по поводу и без повода! Откуда?

Командир замолкает, но мы все смотрим на него и ждём ответа.

- Наверное потому, что всё делается через колено или только под себя. Ведь есть у нас и доблесть и честь, а вот воли противления злу нет! От этого и все беды, – завершает разговор Тесленко.

Но я не выдерживаю и снова обращаюсь к старшине в надежде, что на этот раз он меня услышит:

- А в боях на Халхин- Голе и в финской компании тоже расстреливали?

- Конечно, расстреливали, – твёрдо отвечает Зуев и добавляет:

- И делали это всегда показушно, чтобы держать людей в страхе, другого объяснения этому просто нет. Ведь ты сам сегодня видел, как за пару японских сапог боевых офицеров лишили жизни. Это что правильно!?

- Да, не здорово. Это самый настоящий произвол. Пройти всю войну и так глупо умереть, – тихо отвечаю я старшине и гляжу на Тесленко.

Теперь мне становится ясно, почему он так отчаянно пикировал с трофейным грузом рискуя погибнуть в морской пучине. Ему боевому офицеру, герою войны, было стыдно перед нами и миллионами тех, кто отдал свою жизнь, бескорыстно защищая свою родину.

Наверное, так он вымещал своё недовольство теми, кто был повинен за то, что произошло с его страной. И я тогда подумал:

- Нет, он бы никогда не дал себя расстрелять! Может быть тогда и палачей было меньше, а страна стала бы совсем другой, и мы по-другому бы смотрели на мир!?

5. КОММЕНТАРИЙ

Чтобы быть более убедительным в своём повествовании, приведу лишь несколько примеров из «Книги писем», выдающегося советского и российского писателя – фронтовика Виктора Астафьева:

«За войну был расстрелян миллион человек на фронте, так необходимых в окопах, да ещё двенадцать миллионов в лагерях медленно умерщвлялись, и столько же их охраняло в ту пору, когда на фронте был катастрофический недокомплект.

Первая и единственная пока война из 15-ти тысяч войн, прошедших на земле, в которой потери в тылу превышают потери на фронте – они равны 26-ти миллионам, в основном, русских женщин и инвалидов, детей и стариков».

Всего, по оценке Астафьева, наши потери в Великой Отечественной войне составляют: 40-50 миллионов!? Даже в светлый день Победы эти страшные цифры захватывают дух, горечью обжигая наши сердца, и будут ещё многие годы отзываться набатом у последующих поколений.

Страшно сегодня другое, с какой лёгкостью отдельные демагоги «от политики», взывают к ядерной войне, демонстрируя готовность пожертвовать миллионами чужих жизней. Но по законам истории, если ты хочешь войны, она непременно придёт и в твой дом.

Ну а ядерная война не оставит шанса никому, ни тем кто призывает к достойному ответу, ни тем, кто наносит удар первым. Бумеранг возмездия настигнет непременно обе стороны и в этом числе снова будут невинные люди: женщины, старики, дети. Их будут миллионы!

Вот только жаль, что те, кто призывают к войне или создают для этого предпосылки, окажутся вновь безнаказанными, а миллионы их обманутых поклонников будут погребены под завалами разрушенных городов и под ядерным пеплом.

Примечание:

* - АРА (Американская администрация помощи).