Климов Григорий - Песнь победителя 34 страница

Когда мы стали совещаться, какое имя дать ребенку, то мама опять внесла свое предложение. Как ты думаешь – что она предложила?

Она какими-то путями узнала как зовут этого... Ну, этого сержанта. И хочет окрестить ребенка его именем. Это теперь даже принято – большинство детей, рождающихся от русских, называют русскими именами. Я не хотела, но мама настаивала и потом я согласилась.

Теперь у нас в доме есть маленький Петер, который голосит с утра до вечера. Какой он горластый – ужас!

На днях я шла с маленьким Петером на руках по улице и столкнулась опять с сержантом. Он остановился стоять посреди улицы и долго смотрел мне вслед. Я ушла поскорее, так-как мне было стыдно.

Вчера наша соседка фрау Гюнтер пришла к нам и рассказала что сержант приходил к ним, расспрашивал обо мне и о ребенке. Спрашивал чей это ребенок. Потом сержант долго качал головой и что-то говорил по-своему, но они не могли понять что. Я опять испугалась и плакала. Что он еще хочет от меня?

Вчера поздно вечером, когда мы уже хотели ложиться спать раздался стук в дверь. Мама пошла открывать и входит затем в комнату с... этим сержантом. Я лежала в постели вместе с маленьким Петером. Хотела вскочить и убежать в другую комнату, но не могла. Мама странная – она так спокойно разговаривает с сержантом. Я только закрыла маленького Петера и повернулась к стене.

Но сержант был теперь совсем другой. Такой тихий и неловкий. Стоит в дверях и переминается с ноги на ногу, как медведь. Потом снимает с плеча тяжелый солдатский мешок и дает маме.

Отдал мешок и опять мнется в дверях. Как будто ему чего-то хочется, но он боится. Мама взяла его за руку и подводит к кровати, чтобы он посмотрел на ребенка. Я чуть не плачу, а маленький Петер улыбается во весь рот и махает ручонками. Он ничего не знает. Может быть он инстинктом ребенка чувствует, что это его отец. Дети не понимают всей тяжести нашей жизни.

Сержант боязливо посмотрел на маму, на меня он старается не смотреть. Потом осторожно протягивает руку. Маленький Петер хвать его за палец и смеется. Сержант так странно смотрит на ребенка, совсем забыл о нас с мамой. Начал причмокивать губами и разговаривать с ним что-то по-русски.

Сержант спрашивает маму как зовут ребенка. Мама ему отвечает: “Петер. Ты – большой Петер, а это – маленький Петер”, – и взяла ребенка из кровати. Тот барахтается ручками и ножками, как котенок и тянется к сержанту.

Затем, милая Марго, я очень удивилась.

Сержант бормочет: “Петя, Петя”... И вдруг я вижу, что у него по лицу слезы текут. Я еще никогда не видела как мужчины плачут. И вдруг он... он плачет. Всхлипывает, а слезы по лицу катятся. Лицо все перекривилось, как-будто хочет удержаться и не может.

Мужчины плачут иначе, чем женщины. Женщины всегда прячут лицо. А этот – сидит, смотрит на маленького Петера, а из открытых глаз слезы текут.

Потом вдруг вскочил, как будто за ним гонятся, и ушел, не сказав ни слова.

Я долго думала об этом. Что это все может означать? Он теперь не такой страшный, как казалось раньше, а какой-то жалкий и беспомощный. Может быть мама права? Как он странно смотрел на маленького Петера. И потом эти слезы... Звери не могут плакать.

Когда мама открыла мешок, то там оказалось несколько буханок хлеба, большой пакет масла и банки со сгущенным молоком. Зверь все-таки заботится о своем детеныше. Мой бедный маленький Петер. Ведь нам действительно очень голодно.

Кончаю письмо и целую тебя крепко

твоя Хельга.

• • •

Берлин-Карлсхорст

Дорогая Хельга

Я сижу и пишу письмо, а противный Ганс, – так зовут эту нахальную птицу, – разгуливает по столу и мешает мне. Я часто сержусь на Ганса. Капитан заботится о нем больше, чем обо мне.

Когда капитан читает газеты, Ганс разгуливает у него по погонам и сует свой нос повсюду. Иногда капитан возьмет на язык корма и Ганс клюет у него с языка. Оба очень довольны. Как-будто целуются. Тоже нашел с кем целоваться – с попугаем!

У меня очень своеобразный распорядок дня. Во-первых я не должна появляться в квартире до десяти часов, т.е. пока капитан не уйдет на работу. Во-вторых я не должна оставаться в квартире после пяти часов. Как-будто он опасается, чтобы нас не заподозрили в чем-то интимном. О его жизни я больше узнаю от фрау Шмидт.

Теперь у капитана новая страсть. Встает каждое утро ни-свет, ни-заря, садится в машину и отправляется купаться на Мюггельзее. Если он так рано встает ради купанья в холодной воде, то надо полагать, он проводит не слишком веселые ночи. Зачем ему тогда только спальня Марии Антуанетты?

Когда я пишу об этом, то вспоминаю старшего лейтенанта из четвертого подъезда. Молодой мальчишка. Сначала был такой скромный и тихий. Затем начались женщины, женщины и женщины. Все с улицы – из-под моста около “Капитоля”. Вскоре лейтенант бесследно исчез.

Фрау Шмидт рассказывает что он теперь в “Голубой Дивизии”. Так русские называют изолятор для сифилитиков на острове Рюген, где они живут за колючей проволокой. Потом их всех отправляют в Сибирь.

Недавно трамвайную остановку около “Капитоля” перенесли на полкилометра дальше от Карлсхорста. Половина венериков в госпитале Карлсхорста уверяет, что их продуло ветром около этой трамвайной остановки.

Фрау Шмидт знает абсолютно все. Она клянется, что в этом госпитале русских лечат от гонореи впрыскиванием скипидара в мягкие части (очень мучительный метод лечения, имевший место в 19 веке. Применяется в настоящее время в Советской Армии). Шшш-приц! Полтора кубика. А от двух кубиков умирают лошади. Представляю себе удовольствие!

Русские говорят, что эти уколы “морально-политические” – чтобы отбить охоту общаться с немецкими женщинами.

Скипидарно-политические уколы и Голубая Дивизия! Если русские говорят об этом так спокойно, то может быть у них есть еще что-нибудь другое, о чем не говорится. Может быть поэтому мой капитан такой непонятный? Ведь он не только мужчина, но и советский офицер. Это обязывает его не забывать законы своей страны.

Я слыхала, что после заключения Мирного Договора с Германией Сталин разрешит русским жениться на немецких девушках. Я спросила об этом капитана. Он посмотрел на меня искоса и говорит: “Забудь об этом детка. Кто тебе это говорил?”

“Я в городе слышала”, – отвечаю я.

“Если тебе это говорил русский, то он просто обманывал тебя. Будь осторожна с такими людьми. Тот, кто дает обещания, которым он сам не верит, не может быть хорошим человеком. Это старая ловушка для девушек”.

“Но я это слышала от немцев”.

“Тогда это просто пропагандный трюк”, – говорит он.

Недавно у моего капитана был день рождения, – я узнала это из его документов. Я купила по этому случаю особенно хороших цветов и привела квартиру в праздничный вид. Я испекла вместе с фрау Рот шоколадный торт с его инициалами, приготовила особенно вкусный обед. Я даже позвонила ему по телефону на службу и спросила не опоздает-ли он к обеду. Для этого дня я надела свое лучшее платье и чулки.

Пока я возилась, принесли еще один торт из кондитерской у нас в Карлсхорсте. Оказывается от фрейлейн Вали. Видимо она дружит с ним не на шутку, если помнит его день рождения. Мне стало обидио – все мои приготовления отходят на задний план. Мой торт нельзя сравнить с кондитерским! Теперь я опять только бедная немецкая девушка.

Когда капитан приехал обедать, то кричит мне с порога: “Марго, кушать! Быстро!”

Неужели он опять собирается уезжать? Вот так день рождения? Мог-бы немного отдохнуть.

Капитан заходит в кабинет и с любопытством оглядывается по сторонам, не понимая по какому случаю все это праздничное убранство. Рассматривает мое новое платье и белоснежный передник. Видимо это больше всего нравится ему. Он улыбается с таким выражением, будто говорит: “Ага, наконец-то!”

Затем он спрашивает: “Детка, что это все означает?”

Я поздравляю его с днем рождения.

Он раздумывает что-то, как будто вспоминает какой сегодня день; смотрит на шоколадную цифру и говорит: “Ах да, в самом деле! Ведь сегодня мой день рождения!”

Неужели он так заработался, что забыл об этом? Нет, мужчина не может существовать без женщины! Он хуже ребенка и все забывает за своими ужасно важными делами. При том это беспомощное существо еще воображает что оно венец творенья. Все это выдумки! Без женщин мужчины наверно и по сей день бегали бы голяком.

В награду за мою заботу капитан опять делает из меня леди на час и командует накрыть стол на двоих. Ах, только-бы не пришел кто-нибудь!

Еще не садясь за стол, капитан налил себе стакан водки и залпом выпил. Что за ужасные привычки! Я уже не раз замечала у него эту манеру заложить фундамент. Потом он начинает потихоньку пить всякие хорошие вещи – на столе шампанское, вино, ликер.

Эту русскую манеру предварительно оглушить себя стаканом водки замечали многие из нас здесь в Карлсхорсте. Как-будто русские хотят сломить этим стаканом какую-то железную завесу в душе. Тогда они становятся разговорчивы и оживлены. Пока не перепьются.

Я попробовала ухаживать за столом, как это полагается хозяйке дома. Но не тут-то было! Капитан опять повернул у себя в душе какой-то выключатель, и теперь я для него только дама и гость. Как будто он нарочно создает внутреннюю преграду.

Ведь было-бы так просто обнять меня и поцеловать. Ведь я немножко пьяна и это простительно. Минутная слабость! Я бы сделала вид, что ничего не помню...

А он ведет себя, как джентльмен, как будто у него в жилах сахарная водица. Как противно, когда мужчины слишком долго разыгрывают из себя джентльменов! Ведь я у него уже не первый день, ведь я пользуюсь успехом у мужчин. Но только не здесь.

Капитан включил радио и лег на кушетку. Я села рядом и молчу. Музыка играет тихую мелодию. Я знаю – это действует на него и он сам заговорит. И он сказал. О Боже, что он сказал!

“Марго, ты очень хорошая девушка. Я бы даже сказал слишком хорошая”, – гладит меня по руке и задумчиво добавляет: – “у тебя, наверно было много мужчин?!”

Я чуть не взорвалась. Надо же так хорошо начать и так плохо кончить! Я уже хотела ответить ему подобающим образом, но удержалась.

“Вы любите кого-нибудь, герр капитан?” – спросила я.

“Конечно люблю”.

“Кого?” – и жду с нетерпением что он скажет.

“Я люблю Ганса, яичницу, да еще розовые щечки”, – и смеется. Видимо он не хочет говорить со мной всерьез и переводит все в шутку.

“Только смотреть?” – спрашиваю я.

Мне хотелось пошутить. Ведь не даром в моих жилах течет берлинская кровь. Мне хотелось разжечь его, а потом холодно осадить. Ведь он так долго мучает меня.

“Марго, я с удовольствием поцеловал бы твои щечки. Они у тебя такие свежие. Я даже отсюда чувствую, как они пахнут свежестью”, – говорит капитан. У него поразительная манера говорить такие веши самым спокойным тоном и без малейших намеков на дальнейшее.

“Но мир построен на диалектике”, – продолжает капитан. – “Ты знаешь, что это такое? Ну, это значит, что после поцелуя в щеку мне захочется поцеловать тебя в губы, затем дальше и дальше”.

“Ну, и что же здесь плохого?” – говорю я и думаю: “Неужели у него такая толстая шкура, что он не поймет и этого намека?”

“А плохо то, что нам тогда придется расстаться”.

“Почему?” – удивляюсь я.

“Об этом бесполезно говорить. Так должно быть”.

“Но ведь многие русские имеют знакомых немецких девушек?” – возражаю я.

“Есть приказ, согласно которому связь советских офицеров с немецкими женщинами карается судом Военного Трибунала”, – говорит капитан, не глядя на меня.

“Но ведь так часто видно...” – говорю я и не верю его словам.

“Это – уличная любовь, Марго. О ней не стоит говорить. И не она подразумевается в приказе маршала Соколовского”.

“Но откуда будут знать, что Вы делаете дома, герр капитан”.

“Хорошо. Возьмем наглядный пример. Допустим я люблю тебя. Тогда я не должен лицемерить и скрывать это ото всего мира. Если же я не буду скрывать этого, то я рискую попасть в Сибирь. В лучшем случае – позорное разжалование с занесением в личное дело. Пятно на всю жизнь. Ты не поймешь этого”.

“Но я знаю столько примеров...” опять стараюсь возразить я.

“Это не примеры. Это – вынужденный выход из положения. Если я буду любить тебя, а на глазах других буду разыгрывать комедию... Это автоматически убивает любовь и остается только грязная связь. Нельзя повенчать черную жабу с белой розой”.

Я растерянно смотрю на него и не знаю как понять это. У тридцатилетних мужчин какая-то особая манера говорить о любви, – они понимают ее и анализируют.

Он весело улыбается, берет мою руку и кладет ее себе на лицо, как будто ласкаясь.

“Это только пример”, – говорит он.-”Но даже если бы я любил тебя, то я предпочитаю постоянно любоваться тобой издалека, чем один раз вблизи. Ведь потом пришлось бы расстаться! Любовь – это нежный цветок и с ним нужно уметь обращаться. Понимаешь?”

Раздался звонок в дверь. Так громко и по-хозяйски звонит только фрейлейн Валя. Она вихрем влетела в комнату и с разлета крепко поцеловала капитана, откинулась назад и шаловливо смотрит какое это произвело на него впечатление. На эти поцелуи приказ маршала Соколовского не распространяется...

Капитан вместе с фрейлейн Валей уехали на работу, а я с досады села писать тебе начатое раньше письмо. Нарочно нарушила приказ капитана и осталась в квартире после пяти часов. Теперь я понимаю, почему он запретил мне это. Пусть же соседи подумают теперь что-нибудь хотя этого и нет.

Привет тебе и твоему маленькому Петеру –

твоя Марго.

• • •

Waldheim-Sachsen

Дорогая Марго!

Видно Провиденье уравновешивает чаши нашего горя и радости. Теперь я живу почти счастливой жизнью. Мой маленький Петер растет и доставляет мне вcе больше и больше хлопот и радости. Даже соседи теперь заходят к нам и ничего не говорят плохого. Ведь теперь у ребенка есть отец.

Маленький Петер теперь не незаконный ребенок. Зато большой Петер – незаконный отец. Он страшно боится, чтобы его начальство не узнало, что у него ребенок и что он бывает здесь. Он говорит, что тогда его немедленно отошлют назад в Россию. Разве это преступление?

Я думала, что наши расовые законы были несправедливы, но что же за законы в этой стране, где так много кричат о равенстве и братстве. Большой Петер теперь буквально несчастный. Чем больше он привыкает к ребенку, тем больше он боится видеть, чтобы об этом не узнали.

У Петера была в России жена и ребенок. Оба погибли во время оккупации на Украине. Когда он мне говорил об этом, то смотрел в пол. Может быть он думает, что я, как немка, тоже косвенно виновата в этом. Как-то мама спросила его, почему так советские солдаты вели себя во время наступления по Германии. Петер нехотя ответил: “Нам все время говорили, что немцы то же делали в России”. Потом подумал немного и добавляет: “Жизнь плохая. А немцы еще хуже сделали. На свою жизнь мы злые”.

Большой Петер сидит на табурете, держит в руках маленького и говорит: “Потом новый приказ пришел. Запретили. В один день многих солдат постреляли за это. Иван всегда виноват”.

Теперь Петер почти каждый вечер приходит к нам. Всегда приносит что-нибудь: то колбасу, то масло. Продает свои сигареты и хлеб – приносит деньги. Раз я спросила его – разве ему не платят жалования. Он отвечает: “Ивану платят восемь рублей в месяц. На это пачки папирос не купишь”.

Теперь Петер относится ко мне с уважением, как к своей жене. Когда я ему сделаю какую-нибудь мелочь, например сама возьму и постираю его белье, то он радуется этому как подарку. Мне кажется, что русские привыкли к слишком тяжелой и безрадостной жизни. Каждое пустяковое проявление заботы они воспринимают прямо с болезненной благодарностью.

Теперь Петер из кожи вон лезет, чтобы угодить мне и маме. Но все это он делает в постоянном страхе. В таких условиях не может быть счастья. Когда я читала твое последнее письмо, то я подумала, что твой капитан прав. То, что офицер думает головой, – солдат только чувствует сердцем.

По воскресеньям Петер одевает все свои ордена и приходит к нам на весь день. Когда я ему однажды предложила пойти погулять на улицу, то он только испуганно посмотрел на меня.

Постепенно я так привыкла к нему, что ожидаю с нетерпением, когда он постучит в дверь. Раз я спросила его, любит-ли он меня и возьмет ли он меня с собой в Россию. Он задумался. Видно эта мысль никогда не приходила ему в голову. Почему? Ведь я чувствую, что он счастлив со мной и маленьким Петером.

Он сказал только: “Тебя никогда не пустят в Россию. А если я скажу об этом своему командиру, то на другой день ты меня здесь не увидишь”.

Какие же секреты счастливой жизни охраняются так строго в стране Советов? Почему тогда так хорошо воевали русские? Маленький Петер часто играется блестящими орденами на груди у отца. Когда тот смотрит на них, то в его глазах иногда вспыхивает злоба.

Время купать маленького Петера. Кончаю писать и желаю тебе всего лучшего –

твоя Хельга.

• • •

Берлин-Карлсхорст

Дорогая Хельга!

Вчера я праздновала мой день рождения. Теперь мне уже двадцать один год. Как быстро летит время!

Капитан удивил меня. Он поздравил меня, потом взял за подбородок и в первый раз поцеловал. Но опять не так, как надо. Так можно целовать распятие, но не меня. Ведь я не из дерева. А он смеется, как-будто ему доставляет удовольствие эта игра на нервах.

Вместе с тем я чувствую, что он умышленно сохраняет дистанцию. Что-то неуловимое и незримое заставляет его оставаться на расстоянии. Он знает этого невидимого бога и подчиняется его воле.

Я решилась пригласить капитана на день рождения к себе. Ответ как и следовало ожидать: “К сожалению я должен завтра работать до позднего вечера, детка. Желаю тебе хорошо веселиться”. А сам будет сидеть один-одинешенек и разговаривать нежными словами с этим отвратительным Гансом.

Ну и хорошо! Пусть хоть с золотыми рыбками целуется, а я буду веселиться. Вечером нарочно позвоню ему по телефону, проверю как он будет “работать до позднего вечера”.

У русских характерная манера праздновать свои советские праздники. Тогда весь Карлсхорст пестрит красными тряпками и иллюминацией. Но все эти праздники только внешние. Как-будто русские не привыкли праздновать в уютной домашней обстановке. Когда я спросила капитана, то он загадочно ответил: “Не непривыкли, а разучились”.

Зато русские очень часто собираются в тесной кампании и празднуют безо всякого календарного повода. Когда есть настроение. Тогда дом трещит и дым из окон идет.

То же и с подарками. Русские не привыкли к мелочным и регулярным подаркам. Как будто это не в обычаях или возможностях Советской России. Но когда они вспоминают о подарках и дарят, то часто не знают в этом меры. Как будто для них вещи не имеют ценности.

С одной стороны русские гоняются здесь в Берлине за каждым пустяком, за каждой тряпкой. В особенности женщины. Но русские также легко расстаются с этим. В особенности мужчины. У них в какой то мере атрофировалось чувство личной собственности. Русские гонялись за часами, потому что их не было в благословленной стране Советов, но на другой день они беззаботно дарили их, так-как привыкли обходиться без часов.

Как-то мы спорили с подругами о союзниках здесь в Берлине и обсуждали какая между ними разница. Конечно нас больше всего интересовал вопрос отношения к женщинам. Девушки были из разных секторов Берлина и уже видели виды.

Немцы больше всего недолюбливают французов. Родители, если уже до того дело дошло, говорят дочке: “Лучше ходи с десятью русскими, чем с одним французом”. Видимо тут русские играют роль какого-то отрицательного эквивалента. У англичан каждый солдат – это рожденный джентльмен. Даже если он возьмет уличную женщину, то ведет себя с ней как с настоящей дамой. Этим мужчина только подчеркивает уважение к самому себе.

В американской любви главную роль играют шоколад и сигареты. Я не говорю о серьезной любви – о ней не болтают языком на улицах. К сожалению многие видят в американце не человека, а мешок с сигаретами. Конечно – это плоды нашего трудного времени. Любовь на голодный желудок мало заманчива в наш материалистический век.

Русские... Русская любовь? Об этом трудно сказать что-либо. На улицах Берлина никогда не увидишь руского рядом с немецкой девушкой. Поскольку это покрыто тайной, – об этом много говорят и строят нелепые догадки. Даже живя здесь в Карлсхорсте, я не могу ничего сказать по этому вопросу.

Что можно сказать о наших молодых людях? Им не остается ничего лучшего, как вспоминать золотые времена в оккупированных странах. Теперь им приходится познакомиться с оборотной стороной медали.

На днях в Карлсхорсте застрелился один старший лейтенант. Печальная история. Старший лейтенант не видел своей семьи с самого начала войны – больше пяти лет. Оказывается у них вообще не существовало отпусков в армии во время войны. Недавно он был переведен на работу в СВА. Просил разрешения на въезд семьи – отказали, т.к. въезд семей в Германию был разрешен только короткий срок после капитуляции. Когда смотришь кругом, то кажется, что офицеры имеют право выписывать свои семьи. Но это только обман зрения. Это немногие семьи, которые успели “проскочить”. Получив отказ, старший лейтенант подал прошение о демобилизации. Снова отказали. Старший лейтенант взял пистолет и застрелился.

Сейчас никто не имеет права выписывать жен в Германию. А за общение с немецкими женщинами – Сибирь. Богатый выбор и полная свобода личности!

Передо мной на письменном столе капитана лежит письмо. Конверт сделан из газеты и склеен мучным клейстером. Адрес написан чернилами поверх газетного шрифта. Это – письмо матери капитана, которое пришло по Военно-Полевой Почте. Многие места в письме замазаны цензурой. Цензура внутри страны на второй год после победоносного окончания войны! Какие тайны может писать мать сыну? Когда я думаю об этом, то я начинаю понимать капитана. Его молчание и его непонятные ответы.

Уже половина восьмого. Скоро капитан вернется домой. В субботу русские тоже работают до половины восьмого. Для чего у них так построен рабочий день? Может быть для того, чтобы они не имели возможности общаться с внешним миром? Мне кажется я начинаю немного понимать русских. Они в плену у какой-то невидимой, но всевидящей злой силы. Неужели они не чувствуют этого сами?

Кончаю. Бегу домой. Целую!

твоя Марго

• • •

Waldheim-Sachsen

Дорогая Марго!

Жизнь в нашем маленьком городке течет уныло и однообразно. Было бы еще тоскливей, если бы у меня не было заботы о маленьком Петере. Иногда я не представляю себе что бы я делала, если бы у меня весь день не был занят ребенком.

Петер теперь в другом городе. Комендатуры в маленьких городах ликвидируют и переводят в более крупные гарнизоны. Петер служит в сорока километрах отсюда. Когда он узнал, что их комендатура уезжает, то был очень взволнован, боялся, что их переведут слишком далеко.

Теперь он бывает у нас только раз в неделю. Приходит всегда по ночам, на плече мешок с продуктами. Он видит, что мы голодаем, и тащит все, что может. Паек у них у самих очень скудный. Когда он посидит у нас немного, то как будто забывает об окружающем мире и становится совсем другой – веселый и такой простой.

Меня удивляет одно. Он рассказывает о жизни в России, говорит что жизнь там тяжелая, что там нет того, к чему мы привыкли здесь. Но он никогда не ругает Россию, а только хвалит. Когда я его спросила, как это может быть – сразу и плохо и хорошо, он только рукой махнул и ничего не ответил.

Еще хорошо, что Петер служит в комендатуре. Он говорит, что там больше свободы. Действительно, в соседнем городе в казармах стоит регулярная воинская часть. Там солдат вообще в город не выпускают и одеты они очень плохо. У Петера же хорошее шерстяное обмундирование. Он говорит, что такое дают только офицерам, да еще солдатам, служащим в комендатурах: “Для вида. Чтобы перед немцами не стыдно было”.

Дорогая Марго, я хочу сообщить тебе мою тайну. Недавно Петер сказал мне, что скоро его демобилизуют и он должен будет ехать домой в Россию. Он был очень печален, но не сказал пока больше ничего. Теперь я уверена, что он любит меня и маленького Петера. Но он думает, что я не поеду в Россию, потому что там тяжелая жизнь. Я долго думала об этом и наконец решилась.

Вчера я написала письмо маршалу Соколовскому в Карлсхорст. Я подробно описала ему все. О маленьком Петере, о том что я и сержант любим друг-друга. Я посоветовалась с умными людьми и даже приписала, что я люблю коммунизм, Советскую Россию и Сталина. Умные люди говорят, что это у русских теперь так же необходимо, как у нас раньше “Хайль Гитлер!”

Я прошу маршала Соколовского разрешить мне с ребенком поехать вместе с Петером в Россию, когда он будет демобилизован. Я уверена, что он поможет мне и тогда мы все будем счастливы. Я так верю этому! Я ничего не сказала Петеру. Пусть это будет для него сюрпризом.

Иногда я завидую тебе, что ты в Берлине. Там так весело. Привет от мамы и маленького Петера.

твоя Хельга.

• • •

Берлин-Карлсхорст

Дорогая Хельга!

Опять зима. Опять я сижу за тем же письменным столом капитана, как год тому назад. В комнате тепло, но на душе у меня холодно. Холодно стало в Карлсхорсте. Это какая-то внутренняя атмосфера. Это трудно передать словами, но это чувствуется на каждом шагу.

Я уже второй год здесь и чувствую глубокую внутреннюю перемену. Год тому назад русские были другие. Был какой-то беспорядок, какая-то ломка... Я не могу выразить это. Но люди были веселые, самоуверенные и непринужденные. Теперь надо всем этим опустилась свинцовая пелена. Все вошло в колею, но в какую-то мертвящую колею.

Я в шутку сказала капитану, что Карлсхорст стал теперь совсем русским. Он с кривой усмешкой согласился: “Да... Советским.”

Раньше русских часто можно было видеть в немецких театрах и кино. Теперь для них в Карлсхорсте открыли несколько клубов и они ходят только туда. Кругом Карлсхорста строят все новые и новые заборы. Даже трамвайную линию, проходящую сквозь Карлсхорст, отгородили с обеих сторон железными решетками.

Теперь много русских ходит в гражданском платье. Большинство одеты в одноцветные темные пальто и костюмы. О моде, о европейской моде русские не имеют понятия. Как будто они выросли в другом мире, где об этом не приходилось думать.

О чем думают русские женщины там в России?

Недавно я видела в просоветском журнале “Иллюстрирте Рундшау” фотографию – бригада каменщиков на стройке. Из шести каменщиков – пять были женщины. Наверно им не до европейской моды.

Например, я и мои подруги имеем теперь мало возможности шить новые платья, но мы переживаем эти новые платья в душе. Ах Хельга, ведь это такое удовольствие – сидеть и изобретать фасон нового платья!

В Карлсхорсте стоят очереди даже за сковородками и кастрюлями. Какова же жизнь в этом коммунистическом раю? В немецких газетах теперь так много пишется о коммунизме. Но я не слыхала, чтобы сами русские употребляли это слово. Когда я спросила об этом лейтенанта из соседней квартиры, то он только буркнул “ ...твою мать”. Что это такое? Может быть по ихнему так произносится коммунизм?

Мой капитан теперь тоже изменился. Герр Шмидт рассказывает, что он часто встает среди ночи и ездит еще до рассвета на охоту. В темноте садится в машину и едет куда-то в окрестности Берлина. Один. К началу работы возвращается по уши в грязи. С ружьем, но часто без дичи. Мне иногда кажется, что он просто старается вырваться из Карлсхорста, подышать свежим воздухом.

Я почти каждое утро нахожу на кухне оба ведра наполненными пустыми бутылками из-под водки и вина. Раньше этого не было. Фрау Шмидт говорит, что у него вечерами бывают те же друзья. Раньше они уезжали кампанией в театр или кино. Иногда среди ночи брали патефон и отправлялись купаться при луне на Мюггельзее. По воскресеньям на весь день уезжали в Берлин. Теперь-же только сидят у него каждый вечер в квартире и пьют водку.

Капитан изменится внешне. Замкнулся, ушел в себя. Такой же строгий и подтянутый, но только редко улыбается. После обеда ложится на кушетку и закрывает лицо газетой. Но не спит, потому что я вижу, как он реагирует на происходящее кругом.

Да, я и забыла сказать тебе. Незадолго до того, как в нем произошла эта перемена, он ездил в отпуск в Россию. Вернулся похудевший и какой-то невеселый. С этого собственно и начались ночные пьянки и утренние поездки на охоту. Как будто у него что-то тяжелое на сердце.

Как-то я спросила у него: “Почему Вы так изменились, герр капитан? Год тому назад Вы были совсем другой.”

Сначала он сделал вид, что не слышит моих слов, потом нехотя сказал: “Тогда мы были звери, вырвавшиеся на свободу. Ну и резвились кругом... Теперь снова посадили нас на цепь.”

Я спросила его: “Вам нравится в Германии, герр капитан?”

Он ответил: “Человек должен оставаться там, где он рожден...” Он отвечает не на мой вопрос, а своим собственным мыслям. Когда я завожу разговор на личные темы, он всегда думает о другом. О чем он думает?

О нашей жизни в Берлине тебе пишет мама, поэтому не буду повторяться.

С приветом –

твоя Марго.

• • •

Дорогая Марго!

Случилось что-то ужасное. Я пишу тебе это письмо из маленькой деревни вблизи границы. Сегодня ночью мы идем через границу. Я, маленький Петер и... Петер.

⇐ Предыдущая 29 30 31 32 333435 36 37 38 Следующая ⇒