ЛЮБОВНЫЕ НАПИТКИ И ПОРЧА

ЛЮБОВНЫЕ НАПИТКИ И ПОРЧА

Jnstita Mysterium Canes

Теперь я нападаю на самое преступное из всех возможных злоупотреблений магическими науками: магию, или вернее колдовство, отравительницу. Думаю, должно быть понятно, что я пишу не для того, чтобы научить, но чтобы предупредить.

Если бы человеческое правосудие, свирепствуя против адептов, настигало только негромантов и колдунов-отравителей, то конечно, как я уже замечал, эти строгости были бы справедливы, и самые строгие устрашения не были бы чрезмерными против подобных преступников.

Однако, не следует думать, что власть над жизнью и смертью, секретно принадлежащая магу, всегда проявлялась только для удовлетворения подлой мести или еще более подлой алчности. В средние века, также как и в античном мире, магические ассоциации часто поражали как громом или заставляли медленно гибнуть лиц, открывавших или профанировавших тайны; и когда нужно было воздержаться от поражения магическим мечом, когда приходилось бояться пролития крови - тоффанская вода (opua. Poffana), нарушенные букеты, рубахи Несса и другие, менее известные и более странные инструменты смерти, рано или поздно служили для выполнения страшного приговора вольных судей.

Я говорил уже, что в магии существует великая и не могущая быть открытой тайна, которую никогда не сообщают адептам и которую, в особенности, надо помешать угадать профанам: некогда, если кто-нибудь открывал или позволял другим найти ее, неразумно открывал ключ к этой высшей тайне, его тотчас же присуждали к смерти и часто заставляли самого быть исполнителем приговора.

Знаменитый пророческий обед Казотта, описанный Лагарпом, до сих пор не был понятен, и Лагарп, рассказывая о нем, поддался довольно естественному желанию изумить своих читателей, преувеличив детали. Все, присутствовавшие на этом обеде, за исключением Лагарпа, были посвященные и открыватели или, по малой мере, профанаторы тайн. Казотт, выше всех их стоявший на лестнице посвящения, произнес всем смертный приговор от имени иллюминизма; и этот приговор различно, но строго был выполнен, подобно многим другим приговорам, за много лет и столетий перед тем произнесенным против аббата де Виллар, Урбана Грандье и многих других; и философы-революционеры погибли, как должны были так же погибнуть Калиостро, покинутый в темницах инквизиции, мистическая банда Екатерины Теос, неразумный Шеперер, вынужденный убить себя в самый разгар своих магических триумфов и всеобщего увлечения, дезертир Коцебу, убитый Карлом Санд, и столько других, трупы которых находили, не зная причины их внезапной и кровавой смерти.

Припомните странную речь, с которой обратился к самому Казоту, присуждая его к смертной казни, президент революционного суда, его сотоварищ и сопосвященный. Страшный узел драмы 93-го года до сих пор еще скрыт в самом темном святилище тайных обществ; чистосердечным адептом, хотевшим освободить народы, другие адепты противоположной секты, ведшие свое начало от более древних преданий, оказали страшное сопротивление, восполь 1000 зовавшись аналогичными средствами: они сделали невозможным практическое употребление великой тайны, открыв ее теорию. Толпа ничего не поняла, но стала всем не доверять и, пав духом, пала ниже того состояния, из которого ее хотели поднять. Великая тайна осталась более тайной, чем когда бы то ни было раньше; адепты же, взаимно нейтрализуя, не могли проявлять ее могущества ни для того, чтобы господствовать над другими, ни для того, чтобы освободить самих себя; поэтому они взаимно осуждали друг друга, как изменников, и присуждали одни других к изгнанию, самоубийству, кинжалу и эшафоту.

Может быть, меня спросят, угрожают ли и в наше время столь странные опасности как лицам, хитростью вторгшимся в тайное святилище, так и тем, кто открывает тайну.

С какой стати отвечать буду я неверию любопытных? Если, ради того, чтобы научить их, я подвергаю себя опасности насильственной смерти, - конечно, они меня не спасут; если же они боятся за самих себя, - пусть воздержатся от неразумных поисков; вот все, что я могу им ответить. Возвращаюсь к магии-отравительнице. Александр Дюма в своем романе "Монтекристо" открыл некоторые приемы этой мрачной науки. Я не стану повторять за ним печальные теории преступления, - как отравляют растения, как мясо животных, которых кормят отравленными растениями, становится вредным для здоровья и может, становясь, в свою очередь, пищей людей, причинить им смерть, причем не останется никакого следа яда; я не буду объяснять, каким образом ядовитыми мазями отравляют стены домов и воздух, которым дышат, курениями, для употребления которых оператор должен надевать стеклянную маску Сант-Круа; оставим древней Канидии ее гнусные тайны и не будем стараться узнать, насколько усовершенствовали адские обряды Сатаны искусство Локусты. Достаточно сказать, что эти злодеи самого худшего сорта одновременно перегоняли болезнетворные яды заразных болезней, яд гадов и ядовитый сок растений; у грибовидных опухолей они заимствовали их ядовитую и наркотическую жидкость, от дурмана - его удушающее начало, от персикового дерева и лавровишни - яд, одна капля которого, принятая внутрь или влитая в ухо, поражает как ударом грома и убивает самое сильное существо. Они кипятили с белым соком молочая молоко, в котором топили гадов и аспидов; они старательно собирали и привозили с собой из своих путешествий, - или покупали, тратя на это крупные суммы, - сок манценилло или смертоносные яванские плоды, сок маниака и другие яды превращали в порошок кремень, смешивали с нечистым пеплом высушенную слюну гадов; составляли омерзительные напитки, примешивая туда болезнетворный яд разгоряченных кобыл или выделения сук во время течки. Человеческая кровь смешивалась с омерзительными составами, и получалось масло, убивавшее одним своим зловонием; это напоминает торт Панурга. Писали даже рецепты отравления, скрывая их под техническими терминами алхимии, и во многих старых книгах, считающихся герметическими, порошок для превращения металлов - порошок для получения наследства.

В большой волшебной книге (Grimoire) мы находим один из таких рецептов, скрытый менее других и только озаглавленный "Способ делать золото"; это - ужасный декокт яри-медянки, купороса, мышьяка и древесных стружек; чтобы быть годным для употребления, он должен тот час же уничтожить погруженную в него ветку и быстро разъесть гвоздь. Жан-Баптист Порта, в своей естественной магии, дает рецепт яда Боржиа, но, как и следовало ожидать, он смеется над своими читателями и не открывает истины, слишком опасной в подобных вещах. Поэтому, чтобы только удовлетворить любопытство читателей, я могу привести здесь рецепт Порты.

Жаба сама по себе не ядовита, но она, как губка, впитывает в себя яды; это - гриб животного царства. Итак, возьмите большую жабу, говорит Порта, и посадите ее в банку вместе с гадюками и аспидами; в течение многих дней давайте им только ядовитые грибы, наперстянку и цикуту; затем раздражайте их, ударяя, обжигая и мучая всевозможными способами, до тех пор, пока они не издохнут от злости 1000 и голода; потом, пересыпав их измельченными в порошок хрусталем и молочаем, положите в хорошо закупоренную реторту и, медленно нагревая, удалите всю влагу; дав остыть, отделите пепел трупов от несгоревшего порошка, оставшегося на дне реторты; таким образом вы получите два яда: жидкость и порошок. Жидкость будет также действительна, как и ужасная Тоффанская вода; порошок же иссушит в несколько дней, а затем умертвит среди ужасных страданий или полного расслабления того, кто примет щепотку его, подмешанную к какому-нибудь напитку. Нужно признать, что этот рецепт имеет самый мерзкий и грязный вид и до тошноты напоминает гнусную стряпню Канидии и Медеи.

Подобные порошки получали, по их словам, средневековые колдуны на шабаше и затем за большие деньги продавали невежеству и ненависти; благодаря всеобщей вере в подобные тайны, они распространяли ужас по деревням и наводили порчу. Раз что воображение было поражено, и нервная система затронута, - жертва быстро угасала, и самый ужас родителей и друзей ускорял ее гибель, Колдун или колдунья почти всегда представляли собой род человеческой жабы, совершенно распухшей от старой злобы; они были бедны, всеми отвергнуты и, следовательно, злобны. Страх, внушаемый ими, являлся для них утешением и местью; сами отравленные обществом, которого они знали только отбросы и пороки, они, в свою очередь, отравляли лиц настолько слабых, чтобы их бояться, и мстили красоте и молодости за свою проклятую дряхлость и непростительное безобразие.

Подобные гнусные действия и совершение этих отвратительных таинств составляли и подтверждали существование того, что в то время называлось договором со злым духом. Конечно, оператор должен был принадлежать злу душой и телом и, по справедливости, заслуживал всеобщее осуждение, выраженное в аллегории об аде. Без сомнения, нас должно удивлять и огорчать, что люди могут доходить до такой степени злобы и безумия; но разве самая низкая глубина не нужна, как основание, для высоты самых величественных добродетелей, и не доказывает ли пропасть ада, как антитеза, бесконечных высоты и величия неба?

На севере, где инстинкты более обузданы и долговечны, и в Италии, где страсти экспансивней и пламенней, до сих пор еще боятся порчи и дурного глаза. В Неаполе нельзя с презрением относиться к "жеттатуре" (дурному глазу), и по некоторым внешним признакам можно распознать лиц, одаренных этой несчастной способностью. Чтобы гарантировать себя от них, надо носить на себе рога, говорят сведущие люди, и толпа, буквально все понимающая, спешит украсить себя маленькими рогами, не стараясь понять смысла этой аллегории. Рога, атрибут Юпитера, Аммона, Вакха и Моисея, символ моральной силы или энтузиазма; и, чтобы не бояться жеттатуры, нужно властвовать над фатальным током инстинктов посредством великих смелости, энтузиазма или мысли. Таким же образом почти все народные суеверия - невежественное толкование какой-нибудь великой аксиомы или чудесной тайны оккультной мудрости. Разве Пифагор, написав свои удивительные символы, не завещал мудрецам совершенную философию, а толпе новую серию пустых обрядов и смешных обычаев? Так, разве не давал он под видом крайне прозрачных аллегорий правил милосердия, как социального, так и частного, говоря: "Не собирай того, что упало со стола, не руби деревьев на большой дороге, не убивай змею, упавшую в твою ограду?" И, когда он говорит: "не смотрись в зеркало при свете факела", - разве это не остроумный способ научить истинному познанию самого себя, которое не совместимо с искусственным светом и предрассудками систем. Также обстоит дело и с другими предписаниями Пифагора, которым, как известно, буквально следовала толпа глупых учеников, так что очень многие из суеверных обрядов наших деревень, очевидно, ведут свое начало от первоначального непонимания символов Пифагора.

Суеверие (superstition) происходит от латинского слова, которое значит переживать; это - знак, переживший мысль, это - труп религиозной практики. Суеверие так же относится к посвящению, как понятие 1000 о дьяволе к идее Бога. Именно поэтому и запрещен культ образов, и самый святой в своей первой концепции догмат может сделаться суеверным и нечестивым, если потеряны его значения. Тогда религия вечно единая, подобно высшему разуму, меняет свое одеяние и оставляет старые обряды жадности и плутовству одряхлевших жрецов, превратившихся благодаря своим бездельничеству и невежеству в шарлатанов и обманщиков.

С суевериями можно сравнить магические эмблемы и знаки, которые люди, уже не понимая их значения, продолжают наобум вырезать на амулетах и талисманах. Магические изображения древних были пантаклями, т. е. каббалистическим синтезом. Колесо Пифагора - пантакль, аналогичный колесу Езекииля; оба они изображают одинаковые тайны и философию; это - ключ ко всем пантаклям, и я уже говорил о нем. Четыре животных, или, вернее, четырехголовые сфинксы того же порока, тождественны с удивительным индусским символом, изображение которого я даю здесь и который относится к учению о великой тайне. Святой Иоанн, в своем "Апокалипсисе" скопировал и расширил Езекииля, и все чудовищные изображения этой чудесной книги представляют собой магические пантакли, ключ к которым легко находят каббалисты.

Но христиане, отвергнув науку, чтобы усилить веру, позже захотели скрыть происхождение своего учения и предали огню все сочинения по каббале и магии. Уничтожить оригиналы - значит придать подобие оригинальности копиям, и, без сомнения, святой Павел прекрасно понимал, это, когда, конечно, с самым похвальным намерением, совершал в Эфесе свое научное аутодафе. Так само спустя шесть столетий Омар вынужден был принести в жертву оригинальности "Корана" Александрийскую библиотеку; и, кто знает, не пожелает ли в будущем новый апостол сжечь наши литературные музеи для пользы какого-нибудь религиозного увлечения и недавно распространенной легенды?

Изучение талисманов и пантаклей - один из самых любопытных отделов магии и относится к исторической нумизматике.

Существуют индусские, египетские и греческие талисманы, каббалистические медали, доставшиеся нам от древних и современных евреев, гностический абраксас, византийские амулеты, таинственные монеты, употребляемые членами тайных обществ и иногда называемые жетонами шабаша, затем медали Тамплиеров и украшения масонов. Коглепиус в своем "Трактате о чудесах природы" описывает талисманы Соломона и раввина Хаеля. Изображение очень многих других, притом наиболее древних, помещено в магических календарях Тихо Браге и Дюшанто и должно быть воспроизведено целиком или отчасти в списках посвящения Рагона, обширном и ученом сочинении, к которому я и отсылаю читателя.

19. Коф. Т.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒