ОТКУДА ТЫ ВЗЯЛАСЬ, СТРОКА?. О творчестве Ивана Тертычного

ОТКУДА ТЫ ВЗЯЛАСЬ, СТРОКА?

О творчестве Ивана Тертычного

Юбилеи, как бы философски ни относились к ним сами юбиляры, тем не менее повод осмыслить пройденный путь – творческий и жизненный. Повод вспомнить о своих истоках – творческих и человеческих, наметить дальнейшие вехи жизненного пути… И в этом смысле 60-летие можно с полным основанием назвать золотым юбилеем! Если откинуть неизбежные юбилейные фанфары, и посмотреть на юбилей с позиций творческого процесса, юбилей – весьма нужна вещь.

Вот читаю две книги, вышедшие в канун 60-летия замечательного писателя, курского москвича Ивана Тертычного. Книга прозы «Безымянная вода» и поэтическая книга избранных стихов «Высшая мера». И думаю – хорошо, что хоть юбилеи порой заставляют не склонных к паблисити коллег издавать свои книги. Тертычный – человек, прямо в рифму сказалось, не публичный. От литературных тусовок далекий. Многопечатанием не страдающий. Да и многописанием тоже. Человек, вынашивающий книги в душе несуетно. Не мельтешащий публикациями, не суетящийся. Но – постоянно задающий себе непростые творческие вопросы. И в том, что не всегда писатель Тертычный может ответить сам себе, да и читателю, однозначно на эти непростые вопросы, уже в этом, быть может, одно из главных его достоинств, как писателя. Он не дает готовые ответы на насущные вопросы. А побуждает нас задуматься.

Откуда ты взялась, строка?

Или тебя случайный ветер

На облаках ночных приметил

И вот принес издалека?

Или с рябины, может быть,

(Ее дождем к окну пригнуло)

Ты чистой каплей соскользнула

На чистый лист моей судьбы?

Не знаю… Но вчера, слегка

Смущенный радостью нечастой,

За криком удали горластой

Услышал я тебя, строка.

Умение услышать сквозь земной неизбежный шум небесные строки – это и есть талант писателя Тертычного – поэта и прозаика. Есть большое сходство того, что выходит из-под пера писателя с переливами песен его родных курских соловьев. Песнями негромкими и не назойливыми, а скорее потаенными, но более победительными, нежели любой житейский грохот.

Наш замечательный русский прозаик Виктор Потанин о новой книге прозы Ивана Тертычного со сдержанностью классика дословно сказал следующее: «Это настоящая русская проза». К книге прозы Тертычного «Безымянная вода» полностью относимы другие слова другого русского классика Константина Паустовского: «Больше всего обогащает язык прозаика знание поэзии». А Ивану Тертычному, который по своему творческому первородству поэтом и является, грех было бы не написать эту книгу благоуханной поэтической прозы. Где каждый рассказ – как отдельная песня знаменитого курского соловья – то разбойника, то лирика, то проказника, а то и философа… Проза Тертычного автобиографична. Взять к примеру, рассказ «Курские соловьи» – эту поэму в прозе о том, как герой повествования слушал с другом ночью соловьиное пение…

В грехе многопечатания Ивана Алексеевича не упрекнешь. Но при этом Тертычный – писатель активно востребованный. Его охотно печатают в отечественных и зарубежных журналах. Он автор десяти книг прозы и поэзии, лауреат всероссийских литературных премий и международных конкурсов. Просто, видимо, дело в том, что делает свое писательское дело несуетно, а именно так по пушкинскому завету и можно «служить музам».

Об Иване Алексеевиче писать мне приятно не только, как о писателе. Тертычный еще и очень славный цельный человек. А мы с вами знаем, кто более-менее знаком близко с литературным процессом, что порой талантливые писатели далеко не всегда обладают хорошим характером. Жаль, встречаемся с Иваном Алексеевичем мы нечасто, лишь во время моих наездов в Москву, но зато частенько общаемся по телефону. И каждое общение оставляет надолго приятное теплое дружеское чувство, воспоминание, к которому хочется возвращаться…

Несуетное трудолюбие за письменным столом и дистанцированность от неизбежных писательских раздоров выгодно отличает Ивана Тертычного среди многих наших коллег. Но надо все-таки, наверное, более подробно поговорить на тему, заявленную в названии материала – откуда родом строка Тертычного? Как и откуда она, крылатая, залетела в современную русскую литературу?..

Поэзия в судьбе Ивана Алексеевича неслучайна уже в силу географии. Можно сказать, была предопределена. Родился-то наш юбиляр на Курской славной земле – славной, конечно, великими патриотами России, которые согнули в огненную дугу фашистские полчища. Но не в последнюю очередь славную своими знаменитыми соловьями. Не бегал Иван Тертычный за легкой жизнью, а искал жизнь реальную, непростую, а зачастую и суровую. Но без такой жизни ни один настоящий писатель еще не состоялся. Работал на стройках, служил в армии. Сочинять стихи стал, как и многие, в юности. Но у многих увлечение поэзией с годами проходит. У Ивана Тертычного она стало частью натуры. А первоисточником вдохновения, как признался как-то Иван Алексеевич, стала красота природы, удивление людьми. Захотелось этим изумлением поделиться с другими, осознать глубже самому.

Треск цикад, что марево дневное

Над изнанкой вспаханных полей…

Был да вышел срок лихого зноя

И привольной участи моей.

Дозревает лето – время года.

Что ж, прощайте, вечные поля,

Сочный блеск живого огорода

И ночные вихри соловья.

Был да вышел срок моей отлучки.

Вновь уеду в россыпи огней…

Пробежит по дому теплый лучик,

Но ладони не найдет моей.

Неисповедимы пути, по которым человек приходит к творчеству, становится поэтом. У каждого этот путь свой. Но далеко не каждый пишущий человек отважится самокритично рассказывать о себе, что своё юношеское удивление миром «уложить в слова» поначалу почти не удавалось. Где-то летала строка Тертычного до поры, до времени, а потом вдруг (или не вдруг?) «откуда ты взялась, строка?»… Авторы по большей части предпочитают умалчивать о своих первых муках творчества, хотят, чтобы их ценили уже состоявшимися писателями. И за то писателей винить нельзя, а понять необходимо. Но Тертычный не скрывает своей творческой «родословной».

Стихи, по признанию Ивана Алексеевича, для него занятие вовсе не регулярное, зависящее от состояния души. «Были, помню, два года у меня в 80-х, когда я почувствовал, что хожу-брожу по мелководью…». Затосковал по глубине и мощи, по встречному течению тогда Тертычный! Иначе не был бы, не остался бы поэтом, выродился в стихотворца! Иных ведь всю жизнь вполне устраивает весьма комфортное хождение по литературному мелководью… Мне, как читателю, не довелось быть свидетелем «литературного мелководья», о котором вспоминает Иван Тертычный. Те книги, что я читал у Тертычного, зрелы, словно позднеспелые яблоки, никакой гнили не подверженные.

Зрелость эта в умении ценить то, что мы последнее время ценить разучились. Те радости земного бытия, что ниспосланы нам свыше, как подарки небес. В погоне за успехом, за карьерой, за материальными благами мы часто проходим мимо них, считая пустяками. Поэт Тертычный нас не осудит, но лирично и словно невзначай вдруг напомнит, что главное не в успешности, не в социальном статусе, а в том, что нам дано уже по праву рождения. По праву Человеческому удивлять совершенству сотворенного Богом мира. По великому человеческому праву быть созидателями на Богом сотворенной тверди. В этом и только в этом – счастье наше человеческое:

Не тяготят зыбучие туманы

И день-деньской дрожащий серый пруд.

И ветерком продутые карманы,

И еженощный постоянный труд.

Подбрасывает некто мне гостинцы:

То яблоко, прикрытое травой,

То книжку о старинном датском принце,

То паутинки блеск над головой.

Пройдет, шумя, за лесом электричка.

Ворона пролетит невдалеке…

Какая это славная привычка –

Идти неспешно к утренней реке!..

Не потому ли народ неукротимо тянется к природе, что подспудно понимает: чем дальше от нее – тем дальше от человеческого в себе. Почитайте писателя Тертычного, его прозу, его стихи. Даже если вы разучились изумляться красоте нашей прекрасной русской природы, Иван Тертычный научит вас этому снова. Напомнит, не осуждая, не поучая, а просто делясь с вами своим удивлением… И вы возблагодарите его за это!

Современный российский читатель знает Ивана Тертычного больше, как поэта, нежели как прозаика. Между тем пробовать себя в прозе он начал еще лет тридцать назад… Впрочем, пусть сам расскажет о том, каковы были его первые попытки представить на суд профессионального редактора свои рассказы. Эти рассказы Тертычный по совету старшего товарища понес в один столичный журнал. Сотрудник отдела прозы, куда пришел Иван Алексеевич, оказался человеком доброжелательным и душевно щедрым. Даже решил преподать Тертычному урок, как нынче сказали бы – мастер-класс, прозаического дела: «В центре произведения должен быть характер, его движение и пр.». Иван Алексеевич чуть было не удивился: «А почему же вы печатаете В.К.? Какое у него действие такое? Видит – мужики что-то не то пьют… или горевание, причем, сладенькое, по поводу спиленного дерева, к примеру… Это – рассказы?..».

Позже Тертычный понял, что хорошо, что не произнес этих, едва не сорвавшихся с языка, слов. Зато, размышляя над ними, созрел до мысли, которой редко кто ныне озабочен. Человек пишущий (писатель) должен иметь право на публичное слово!..». На внимание человека читающего.

Да простит меня Иван Алексеевич, что я некоторые строки личного его письма процитировал. Но сделал я это, вовсе не желая пригвоздить досужего редактора отдела прозы. А для того, чтобы все мы, и читатели, и писатели вместе с Иваном Алексеевичем задумались на тему, о которой последние десятилетия в суете-маете демократическо-рыночной, когда слово в известной степени стало не «глаголом», но «товаром», подумали. Сам же Тертычный признает: именно непростое общение с редактором, отклонившим его рассказы, дало ему очень важное для писателя раздумье. Раздумье о праве на публичное слово. Такое право надо заслужить, выстрадать.

Вспомним, братья-писатели, собратья-читатели! Иисус Христос за право называться Словом-Логосом взошел на Крест. Наши великие писатели потому и стали классиками, что порой право на то, чтобы их слово стало достойным тиражирования, оплачивали жизнью. По символическому стечению обстоятельств недавно довелось говорить с одной поэтессой. И она привела слова классика, поразившие меня. Смысл их такой – за плечами нас, современных писателей, стоит такая великая и мощная литература, что мы обязаны трижды подумать о том, имеем ли мы право отнимать читателя у этой литературы, отнимать читателя у наших классиков. Иные наши коллеги этими раздумьями портить себе нервы не желают. А вот настоящие писатели, такие как Тертычный, постоянно и подспудно думают об этом. Может, именно тем и отличается истинный писатель и псевдо-писателя, что истинный писатель постоянно сомневается в том, насколько он писатель?..

Над этими глубокими философскими вопросами творчества некогда нам ныне, в эпоху разрастающегося информационного поля, особо задумываться. Особенно в пост-советское время, когда пишущие больше стали жить по принципу: «Я прокукарекаю, что хочу, а там хоть не рассветай!». И не рассветает ведь! Вот вроде и идем мы к читателю, идём на восход, на восток. А попадаем-то больше – на запад, на закат. Так, к сожалению, ныне в России дело обстоит… Иван Тертычный призывает нас даже в сумрачную эпоху, блуждая во мраке, все-таки стремится к восходу. Вселяет в нас не митинговую, а лирическую уверенность в том, что так и будет:

Сумрак тихою сапой

Пробирается в лог.

Уходящий на запад

Прибредет на восток.

Высветляются звезды.

Объявилась луна.

Неколеблемые воздух,

Тишина, тишина…

Тут привольно, но мало

Неостуженных душ,

Потому он, пожалуй,

Миновал эту глушь.

И пошел на движенье

И сиянье огней,

Чтоб найти утешенье

Для печали своей,

Чтоб забыть про утрату

Прямоезжих дорог…

Уходящий к закату

Прибредет на восток.

Удивительное стихотворение о нашей эпохе, нашем непростом, а порой и причудливом, русском пути! Ни слова митингового обличения! Ни намека на гражданскую ярость. Только свет вдали и только уверенность: какой бы ни шли мы дорогой, мы непременно придем к свету. Ну а пока наша великая литература пребывает во мгле властного небрежения, на обочине культуры и общественной жизни. Почему? Потому что утеряла пишущая братия понимание выстраданности каждой напечатанной строки. И журналов-то вот вроде у нас сегодня стало больше, чем в советские времена. И очень хорошие новые журналы появились, а такое порой ощущение, что разговаривают немые писатели с глухими читателями. Вот за это, за осознание слова, как высшей меры, как божьего предназначения и креста, осознание, пронесенное сквозь десятилетия творчества, в свое время полюбились мне стихи Тертычного. Осознание ответственности за сказанное – перед страной, перед читателем…

Тертычный и тут писатель нетипичный. Снова в рифму я, прозаик, о поэте Тертычном заговорил! Тертычный не из тех, кто считают, что право на писательское слово заслужили уже тем, что удосужились взять в руку ручку или сели к компьютеру. Иван Алексеевич признался мне как-то, что только лет после 45 он, живя напряженной, а порой мучительной внутренней жизнью, ощутил в себе право на обращение к людям. Право быть услышанным! И это после многих лет напряженного творчества! Примерно тогда же и стали выходить его книги – в лихие девяностые, когда каждый из нас делал свой мучительный выбор между добром и злом. И каждый понимал добро и зло по-своему. Тертычный выбрал литературу – выбрал тогда, когда уже принадлежность к писательскому цеху, не то, что в советские времена, не сулила ни материальной обеспеченности, ни государственного, как раньше, статуса. Тут вот и начали выходить у Тертычного книги стихов – «И было утро», «Рядом», «Подорожная», «Когда-нибудь», «Лунный снег». География выхода книг была всероссийская – Москва, Орёл, Владивосток…

А в нулевые-двухтысячные, когда после парада национальных суверенитетов времен СССР немал был риск повторения подобной суверенизации уже в пределах России, Тертычный тоже времени не терял. Как писатель, как поэт, как гражданин, он помогал единству нашей многонациональной страны на ниве переводной литературы – делал достоянием русских читателей стихи своих собратьев по перу из Бурятии, Татарстана, Дагестана, Башкирии, Украины… Немалая заслуга Тертычного в том, чтобы они, самобытнейшие национальные поэты, стали еще ближе нам, любимы нами. В эпоху величия советской империи, вспомните-ка, литературные межнациональные скрепы были едва ли не самыми крепкими имперскими скрепами страны. Русские поэты и прозаики много переводили лучших писателей из национальных республик. Кайсын Кулиев, Давид Кугультинов, Расул Гамзатов, Мустай Карим… К этим именам можно добавить и современных самобытных национальных писателей Рената Харриса, Виктора Череватенко и других, которые стали ближе общероссийскому читателю в немалой степени благодаря переводам Ивана Тертычного. Курский москвич или московский курянин, и уж точно – кровное дитя русской глубинки, Тертычный понимает: великая наша российская литература не ограничивается не только пределами московской кольцевой автодороги, но и пределами государственной границы России:

Из Москвы уезжая в Россию

На исходе осенней поры,

Не поддался зеленому змию

И соблазну дорожной игры.

Широко у вагона окошко!

И дорога – железна, пряма!..

Только б денег побольше немножко,

И немножко побольше ума.

Чтоб талант не зарыть поспешая,

В чернозем лебедянский и чтоб…

А луна-то какая большая!

А какой пробирает озноб!

И шумит набегающий с Дона

Ветерок, оттененный дождем.

И мерцает огромной иконой

Уплывающий в ночь окоем…

Там, в тихой российской провинции, сокрыты тысячелетние корни величия всех столиц – от Первопрестольной до Петровской. Это ли не знать уроженцу русской глубинки, поэту, который плоть от плоти, кровь от крови русского народа, строившего империи?

Травинка травинке – родня.

Они меж собою поладят,

Когда их и топчут, и гладят,

И подпускают огня.

Кровинка кровинке – родня.

Но слышу я крик ошалелый:

– Мы спали в одной колыбели!

А ты убиваешь меня!

Так часто бывает у Ивана Тертычного, когда сугубо лирическое стихотворение, внешне напрочь лишенное гражданского пафоса, вдруг выходит на уровень философского и гражданского обобщения. Призывает читателя к разговору, дает простор для размышления. Поэт и писатель Иван Тертычный не порицает нас, современников, не обвиняет социальные нестроения общества, не клеймит правящий режим. Он помогает нам вернуться к самим себе, обрести самих себя после десятилетий разброда и шатания. Вспомнить себя – изначальных. И мы вспоминаем! Совсем как в такие минуты, когда среди какафонии придуманных звуков вдруг заслышим победительную трель соловья, курского соловья – и разбойника, и лирика, и философа…

Эдуард Анашкин (Самарская область)