Петь, чтобы жить

Петь, чтобы жить

Мои песни!

Что я скажу о своих песнях? Мои мужчины, как бы я их ни любила, всегда оставались «чужими». Мои же песни — это я, моя плоть, кровь, моя голова, мое сердце, моя душа. Да и как говорить об этом? Разве что обиняком, рассказав о тех, кому удалось помочь стать большими певцами, любимцами публики. Рассказав о талантах, которые мне удалось открыть у совсем еще неизвестных людей, о непреодолимой силе, заставлявшей меня толкать их на путь успеха.

Я расскажу о дружбе.

Верят только богатым, я знаю. Мне приписывали многих любовников и с достаточным бесстыдством, чуть ли не под пыткой, выспрашивали меня о них. Я же отвечала: «Этот? Он никогда не был моим любовником. Да, совершенно верно, я сделала все, чтобы выдвинуть его. Почему? Да просто потому, что он талантлив!»

Я сворачивала горы, компрометировала себя для тех, кому хотела помочь.

Но я рада, что могла рисковать ради своих друзей. Если я умру раньше них, то, когда их имена будут сверкать на фасадах мюзик-холлов, это будет в какой-то мере и мое имя.

Поскольку до сих пор история моих романов была полна превратностями судьбы, пересуды и сплетни меня не щадили.

Я ведь не очень-то красива. Но стоило мне появиться в общественном месте с каким-нибудь

мужчиной, его немедленно считали моим любовником. Как будто других отношений между мужчиной и женщиной и быть не может. Ну что ж, давайте! Прибавим к списку моих возлюбленных тех, кого я поддерживала своей дружбой.

Идите же! Монтан, Азнавур, Эдди Константин, Феликс Мартен, Шарль Дюмон...

Последний мой муж Тео. Но это уже совсем другая история, я берегу ее под конец.

Ах, я совсем забыла: «Компаньон де ля Шансон», хотя я все же не хотела бы, чтобы мне приписывали семь любовников сразу.

Об Ив Монтане мне хотелось бы рассказать подробнее. Мне кажется, что моя прежняя откровенность заставит вас поверить и тому, что я расскажу о нем.

Я очень люблю во всем ставить точки над «и».

Что же произошло между Монтаном и мной? Вначале я его не переносила: он был для меня одним из тех невыразительных артистов, которые появились в Париже в сорок четвертом году. Он пел ковбойские песни, подражая Шарлю Трене. Я полагала, что он похож на «взломщика», его самонадеянность меня раздражала, и я говорила о нем: «Не знаю, что вы в нем находите? Поет он плохо, танцует плохо, у него нет ритма. Этот тип — ничто».

Однажды, в первом отделении программы, которую я тогда составляла, оказалось свободное место. И я позволила уговорить себя тем, кто так настойчиво рекомендовали мне Монтана. «Вы увидите, у него большие возможности»,— говорили они.

Убежденная лишь наполовину, я отправилась его слушать. И, не слишком разочаровавшись,

сразу почувствовала, что он может достигнуть многого.

После его выступления я зашла к нему в уборную и произнесла свое mea culpa (моя вина): «Выслушайте меня внимательно, я всегда признаю свои ошибки. Я была не права, ругая вас. Если вы будете работать, если вы послушаетесь моих советов и согласитесь слепо мне подчиняться, если вы измените жанр и откажетесь от песен Дальнего Запада, через год вы станете откровением послевоенного времени. Я вам обещаю это».

Вот чем особенно обязан мне Ив: я заставила его изменить репертуар. Все они одинаковы, эти молодые люди, когда дебютируют как певцы. Они либо делают что-нибудь смешное, либо поют циничные песни, чтобы ошарашить публику. А я всегда говорила: «Вы никого не поразите. Есть только единственная прекрасная вещь на свете — это песни о любви!»

В тот вечер Ив Монтан не был в восторге от моего предложения. Он, конечно, согласился — иначе он поступить не мог, но особенного энтузиазма не проявил. Его репертуар не нравился мне, а мой — ему. Реалистические певицы его попросту смешили. Однако на следующий день, прослушав мою новую программу, он сказал: «Я повинуюсь вам, Эдит Пиаф».

Я поняла, что он тайком пришел послушать меня и был неожиданно тронут.

Но дальнейшее бывало порой драматичным. Он уже снискал некоторую известность, а внезапно изменив жанр, потерял часть своей публики. Его больше не узнавали.

Во время турне по Франции, «обкатывая» новый репертуар, он был ошикан. Его прежние поклонники кричали, свистели, требовали ковбойских песен.

Невозмутимый, но уязвленный, он посмотрел в сторону кулисы, где стояла я. Когда занавес наконец опустился, он саркастически произнес: «Ну, ты довольна, Диду? Ты выиграла!» И тут же добавил: «Ничего. Я чувствую, что ты права».

Мало-помалу между нами завязались довольно странные отношения. Подобно маленькому мальчику, который ревнует свою учительницу, Ив начал меня ужасно ревновать, когда я занималась кем-то помимо него.

Я ничего не могла поделать. Он от меня не отставал. Когда какой-нибудь мужчина подходил ко мне слишком близко, Ив от ярости сходил с ума, поднимал его на смех: «Разве ты не видишь: это же ничтожество, ты зря теряешь время, будет еще одно разочарование».

Я находила, что это переходит границы, и отвечала: «Но это мое дело, не так ли? Я же не вмешиваюсь в твои дела. И поступаю так, как хочу».

Впрочем, несмотря ни на что, меня забавляло, что этот здоровяк таскается за мной везде, как верный телохранитель. Я подшучивала над ним, разыгрывала телефонные разговоры с воображаемыми собеседниками и наблюдала за его лицом; делала вид, что прячу чьи-то письма, но так, чтобы он обязательно заметил. Согласна, это было довольно жестоко. Но ведь я не ангел, и это уже давно известно всему миру.

Поскольку он терпел мои безобразия, я еще подливала масла в огонь: рассказывала ему о своих приключениях.

В это время за мной ухаживали два очень красивых молодых человека. Я не знала, кого предпочесть: мне нравились, к стыду, оба. Однажды вечером, когда я сидела у себя в гостиной с одним из них, пришел второй. Чтобы избежать столкновения, я пихнула первого в шкаф. Он просидел там запертый на ключ четыре часа. Тем временем, что-то заподозрив, второй гость сказал: «У вас творится что-то странное». Я кокетливо возражала, он мне не верил и принялся обшаривать квартиру. Воспользовавшись этим, я открыла шкаф и сказала своему пленнику: «Быстро прыгай в окно!» Он послушался и выпрыгнул,— правда, с первого этажа.

Когда я рассказала эту историю Иву, он сухо заметил: «Я бы на его месте тебя задушил!»

Я захохотала, но поняла, что с такими, как Ив, без большого риска шутить нельзя.

Мне пришлось испытать это на собственном опыте.

Ив не любил Анри Конте. Они ненавидели друг друга, и я была вынуждена обещать Иву никогда не встречаться с Анри.

Однажды утром, когда я была уверена, что Ив репетирует в гостиной, раздался телефонный звонок... Спрятавшись в углу и прикрывая рукой трубку, чтобы заглушить голос, я ответил»: «Договорились, Анри, жду тебя в три часа».

Ив появился именно в этот момент и спрсил: «Ничего важного?» Я покачала головой. Он казался очень спокойным, говорил о своей программе. Я же думала, какую найти причину, чтобы выпроводить Ива до моего тайного свидания с Анри. Вдруг он сам пришел мне на помощь и вывел меня из затруднительного положения, спросив: «Ты не рассердишься, если я уйду на часок?» Он ушел. Я, по крайней мере, этому поверила: слышала удаляющиеся шаги, потом захлопнулась дверь.

Облегченно вздохнув, я стала поджидать звонка Анри. Когда он пришел, мы расположились в маленькой гостиной. Болтали, шутили, говорили об Иве. Анри сказал: «Он совершенно бездарен. Из этого маленького бойскаута никогда ничего не получится!» А я, чтобы позабавиться, его подстегивала: «Да, ты прав, Анри. Это бревно. Пожалуй, я в нем ошиблась».

Анри был в восторге. Уходя, он, в свою очередь, взял с меня обещание не возиться больше с Ивом: «Ты напрасно теряешь время. Твой Ив никогда не соберет зал!».

Проводив его, я вернулась в гостиную, и — там ждал меня Ив. Вот когда я чуть не умерла от стыда. Его рука была в крови: он с такой силой сжал стакан, что раздавил его. Ив предупредил меня «белым» голосом: «Никогда больше не делай этого, потому что в следующий раз я могу не сдержаться. Ты хорошо позабавилась. Я готов был тебя убить!»

Это было ясно.

Я прекратила свои игры с ним. Чтобы загладить вину, я поклялась, что он будет знаменит.

Особого труда мне это не стоило. Он хотел этого еще больше, чем я, и работал, не жалея себя. Его ничто не останавливало. Он мог позвонить мне в четыре часа утра, чтобы сообщить: «Знаешь, Эдит, я нашел потрясающий жест!» И через несколько минут приходил мне его продемонстрировать.

В начале работы с ним я сказала: «У тебя плохая дикция». Он часами декламировал стихи или пел перед зеркалом, держа во рту карандаш. Не смейтесь, попробуйте сами — увидите, как это трудно.

Он часами репетировал у меня свои программы. Я поправляла его жесты, делала указания относительно звучания голоса. Я научила его выходить на эстраду, кланяться. Но он никогда не был доволен собой. Он был одним из редчайших артистов, способных работать чуть ли не десять часов подряд. У него всегда была и осталась поразительная работоспособность. И кроме того, в нем была такая сила, такая чистота, что его нельзя было не уважать. Даже я не могла долго подшучивать над ним.

Наконец он дебютировал в моей программе. Он выступал непосредственно передо мной и пел «Беттлинг Джой», «Большая Лили» и две песенки, которые я написала для него: «У нее глаза...» и «Почему я так ее люблю?».

Он чуть было не подвел меня: его буквально не отпускали со сцены, и мне, выступавшей сразу после него, пришлось лезть из кожи вон, чтобы заработать собственный успех. Но я была счастлива, я сказала ему: «Теперь ты готов. Отныне твое имя можно печатать на афише большими буквами!»

Он начал готовиться к самостоятельному дебюту в театре «Этуаль». Он работал как зверь, чтобы достигнуть совершенства. В течение восьми дней перед его премьерой я приглашала весь Париж: закрывшись в своей комнате, сделала более четырехсот телефонных звонков с сообщением: «Я выпускаю на дебют одного мальчика. Приходите и вы услышите».

Нервы у нас с Ивом были натянуты до последней степени. Мы знали, что играем на его судьбу. А что выпадет: орел или решка?

За несколько часов до выступления я взяла его за руку и сказала: «Пойдем, Ив, помолимся за тебя». Мы пошли и церковь. Потом, когда он уже находился далеко от меня, я всегда перед его премьерой получала от Ива телеграмму с одним и тем же текстом: «Дебют сегодня вечером. Пойди в церковь и помолись за меня».

Но так молиться за победу моего друга, как в этот вечер, я молилась только за Марселя Сердана - за то, чтобы он стал чемпионом мира.

Наконец Ив вышел на сцену. Это было в октябре 1945 года. Весь Париж ответил на мои приглашения и заполнил театр «Этуаль». Я сидела в ложе вместе с семьей Монтана.

Когда он появился в луче прожектора, зал ответил гробовым молчанием. Париж оказывал новой «звезде» ледяной прием.

Ив начал петь. С пересохшим горлом, с колотившимся сердцем я слушала и молила небо помочь ему, ведь он это заслужил.

Когда Ив закончил первую песню, он застыл перед молчавшими зрителями. Он ждал приговора. Я в своей ложе зубами разорвала носовой платок.

Вдруг — грохот аплодисментов и крики «браво!». Это был триумф! Триумф, о котором говорили потом в течение трех месяцев. Триумф, которого никто из присутствовавших не забудет никогда.

В этот вечер я подумала, что, может быть, Ив простит меня.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒