Заправочная станция на Улице Радуги

Заправочная станция на Улице Радуги

«Жизнь начинается!» – подумал я и, взмахнув на прощание рукой своим папе и маме, отъезжая от тротуара на своем старом надежном Валианте. Его поблекший белый кузов был набит пожитками, которые я захватил с собой на первый год учебы в колледже. Я чувствовал себя сильным, независимым, готовым ко всему.

Напевая под музыку из радио, я мчался на Север по скоростным шоссе Лос‑Анджелеса, затем через Грэйпвайн до Шоссе 99, которое простирается по зеленым плодородным равнинам до самого подножья гор Сан‑Гэбриэл.

Прямо перед сумерками, мой стремительный спуск с Окландских холмов привел меня к сверкающему виду на бухту Сан‑Франциско. Мой трепет возрастал по мере приближения к студенческому городку (кампусу) Беркли.

Найдя свое общежитие и спальню, распаковав вещи, я выглянул из окна, любуясь на мост Голдэн Гейт и искрящиеся в темноте огни Сан‑Франциско.

Пять минут спустя, я шел вниз по Телеграф Авеню, заглядываясь на витрины магазинов, вдыхая свежий воздух Северной Калифорнии, смакуя запахи, вылетающие из маленьких кафе. Ошеломленный всем этим, я гулял по прекрасно оформленным зеленью дорожкам кампуса до глубокой ночи.

На следующее утро, сразу после завтрака, я отправился в гимнастический зал Хармон Джимнезием, где мне предстояло тренироваться до седьмого пота по шесть дней в неделю, укрепляя мышцы, в надежде достичь своей мечты стать чемпионом.

Прошло два дня, и я уже тонул в море людей, бумаг и расписаний занятий. Вскоре месяцы стали сливаться вместе, проходя, и тихо меняясь, как и мягкие калифорнийские времена года. Я выживал во время занятий и ликовал в гимнастическом зале. Как‑то один мой приятель сказал мне, что я прирожденный акробат. Я и вправду выглядел таким: ладно скроенный, с короткими каштановыми волосами, с гибким и выносливым телом. Я всегда имел склонность к головоломным трюкам; даже в детстве мне нравилось играть на краю страха. Гимнастический зал стал моим святилищем, где я находил восторг, вызов и свою меру удовольствия.

К концу второго года в колледже я летал в Германию, Францию и Англию, представляя Федерацию Гимнастики Соединенных Штатов. Я выиграл мировой чемпионат по прыжкам на батуте; мои гимнастические трофеи накапливались в углу комнаты; моя фотография стала появляться в Дэйли Калифорниан с такой периодичностью, что меня стали узнавать на улицах; моя репутация росла. Женщины улыбались мне. Сьюзи, моя восхитительная подружка, блондинка с короткой стрижкой и ослепительной улыбкой все чаще и чаще наносила мне амурные визиты. Даже моя учеба продвигалась отлично! Я был на вершине мира.

Однако, еще на первом курсе, ранней осенью 1966 года, что‑то темное и необъяснимое начало принимать форму. К тому времени, я переехал из общежития в маленький домик за хозяйским домом. Там я поселился один. Вот тогда, меня стали посещать приступы меланхолии, притом, на фоне всех моих достижений. Вскоре, начались кошмары. Практически каждую ночь я просыпался в холодном поту. Сон был, почти всегда, одинаков:

Я шел один по пустынной улице темного города; высокие здания без дверей и окон печально взирали на меня из клочьев темно‑серого тумана.

Стремительно, растущая тень в черном плаще приближается прямо ко мне. Я скорее ощущаю, чем вижу призрак под плащом, ослепительно белый череп с черными глазными ямами, которые уставились на меня в мертвой тишине. Палец из белой кости указывает на меня; белые костяшки пальца сгибаются, подманивая меня. Я замираю от страха.

Вдруг, какой‑то человек с белыми волосами и совершенно спокойным лицом появляется позади этого кошмара в капюшоне. Шагов этого человека не слышно. Каким‑то образом, я ощущаю, что он моя единственная надежда на бегство; он обладает силой спасти меня, но он не видит меня, и я не могу позвать его.

Ухмыляясь моему страху, Смерть в черном капюшоне поворачивается лицом к человеку с белыми волосами, а он смеется ей в лицо. Я смотрю неотрывно, словно зачарованный. Смерть яростно пытается схватить его. В следующий момент человек хватает призрак за плащ и с силой швыряет его вверх.

Вдруг Смерть с косой исчезает. Человек с сияющими белыми волосами смотрит на меня и протягивает ко мне обе руки, приглашая к себе. Я иду к нему, затем прямо сквозь него, растворяясь в его теле. Потом я опускаю глаза вниз и вижу, что я одет в черную мантию. Подняв руки, я вижу, как белые шишковатые кости рук соединяются в молитвенном жесте.

Я просыпался со сдавленным стоном.

Однажды ночью, в начале декабря, я лежал в кровати, прислушиваясь к стонам ветра, прорывающегося через маленькую трещину в окне моей комнаты. Оставив попытки заснуть, я поднялся, натянул футболку, свои выцветшие Levis, кроссовки и куртку, и вышел на улицу. Было 3:05 утра.

Я гулял бесцельно, глубоко вдыхая влажный, холодный воздух, поглядывая вверх на звездное небо, прислушиваясь к редким звукам ночных улиц. Проголодавшись от холода, я решил пройтись к ночной заправочной станции, чтобы купить немного печенья и какой‑нибудь безалкогольный напиток. Я торопливо шел через кампус, руки в карманах, мимо спящих домов к огням заправочной станции. Это был яркий оазис флуоресцентного освещения в темной пустыне закрытых магазинов и кинотеатров.

Я свернул за угол примыкающего к станции гаража и почти споткнулся о человека, сидевшего в тени, на стуле, возле красной стены заправки. Испугавшись, я попятился. На нем была красная шерстяная шапочка, серые кордюровые шорты, белые носки и японские сандалии. Казалось, ему совсем не холодно в легкой ветровке, хотя термометр над его головой показывал 3 градуса Цельсия.

Не поднимая головы, он сказал сильным, почти музыкальным голосом:

– «Извини, если я напугал тебя».

«Ничего, все в порядке. Папаша, у вас содовой не найдется?»

«Здесь у меня только фруктовый сок. И не называй меня „папаша“!» Он повернулся ко мне, с полуулыбкой, снял свою шапочку, обнажая белые сияющие волосы. Затем засмеялся.

Этот же смех! Несколько секунд я продолжал тупо смотреть на него. Это тот самый старик из моего сна! Белые волосы, ясное, без морщин лицо, высокий, статный человек лет пятидесяти‑шестидесяти. Он снова засмеялся. Замешкавшись, я все же как‑то умудрился найти дверь с табличкой «Офис» и толкнул ее. Одновременно с тем, как открылась дверь конторы, я почувствовал, что открылась еще одна дверь в другое измерение. Дрожа, я свалился на старый диванчик, опасаясь того, что может хлынуть на меня, в мой обычный мир, через эту дверь. Мой ужас был смешан со странным очарованием, которому я не мог дать определение. Я сидел, мелко дыша, пытаясь восстановить мое привычное восприятие обычного мира.

Я осмотрелся. Офис сильно отличался от стерильности и канцелярщины рядового офиса на сервисных станциях. Диванчик, на котором я сидел, был покрыт полинявшим, но все еще колоритным мексиканским покрывалом. Слева от меня, рядом со входом, стоял шкаф с аккуратно разложенными дорожными мелочами: картами, батарейками, солнечными очками и прочим. За небольшим ореховым письменным столом стояло, покрытое темной кордюрой, кресло. Рядом с дверью с табличкой «Не входить», располагалась емкость для питьевой воды. По другую сторону от меня, находилась дверь, ведущая в гараж.

Более всего, меня поразила, домашняя атмосфера этой комнаты. Ярко‑желтый, лохматый ковер устилал пол комнаты, уступая место только половичку у входа. Несколько пейзажей украшало свежевыкрашенные белым стены. Мягкий свет успокаивал меня, в отличие от резкого флуоресцентного освещения снаружи. В целом, комната давала ощущение тепла, уюта и безопасности.

Откуда же мне было знать, что именно эта комната должна была стать местом непредсказуемых приключений, волшебства, ужаса и романтики. В тот момент я подумал только: «Сюда бы очень подошел камин».

Вскоре, мое дыхание стало ровнее, а мой ум, если и не угомонился полностью, то, во всяком случае, приостановил вихрь мыслей. Конечно же, сходство этого беловолосого человека с тем человеком из моего сна было просто совпадением. Со вздохом, я встал, застегнул молнию на куртке и отправился наружу, на холодный воздух.

Он, по‑прежнему, сидел там же. Проходя мимо, я украдкой бросил последний взгляд на его лицо, проблеск света в его глазах привлек меня. Таких глаз как у него я не видел раньше нигде. Поначалу, показалось, что в них накопились слезы; потом слезы превратились в сверкание, подобно отражению звездного света, а затем, еще приглядевшись, я увидел, что сами звезды стали отражением в его глазах. На какое‑то время я полностью растворился в этих решительных и любопытных глазах младенца.

Не знаю, сколько времени я простоял так – секунды или минуты – может еще дольше. Вздрогнув, я пришел в себя и, бормоча прощание, повернулся и поспешил прочь.

Дойдя до тротуара, я остановился. Мой затылок покалывало, я чувствовал, что он наблюдает за мной. Прошло не более пятнадцати секунд. Я обернулся. Он смотрел на звезды, скрестив руки, стоя на крыше! С открытым ртом, я уставился на пустой стул, внизу у стены, потом снова наверх. Это невозможно! Даже если бы он менял колесо на карете из гигантской тыквы, которой бы правила огромная мышь, эффект не мог быть более поразительным!

В ночной тишине, я не мог оторвать глаз от его стройной фигуры, которая даже с такого расстояния производила сильное впечатление. Я услыхал, как на ветру, подобно колоколам, зазвонили звезды. Неожиданно, он резко повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза. Он был не менее чем в двадцати метрах от меня, однако, я почти почувствовал его дыхание у себя на лице. Меня стала бить дрожь, но не от холода. Дверь, за которой реальность растворялась во снах, опять раскрылся настежь.

«Да? – сказал он – Могу чем‑нибудь помочь?» Пророческие слова!

«Простите, но…»

«Простил», – улыбнулся он. Я почувствовал, как горит мое лицо. Это начало раздражать меня. Он играл со мной в игру, а я не знал даже правил.

«Ну, ладно! Как ты взобрался на крышу?»

«Взобрался на крышу?» – невинно и озадаченно уточнил он.

«Да. Как ты попал с вот этого стула на эту вот крышу меньше чем за двадцать секунд? Ты сидел на этом стуле, спиной к стене. Я уходил. На углу я обернулся, а ты…»

«Я точно знаю, что я делал, – пророкотал он, – нет нужды мне об этом рассказывать. Вопрос в том, знаешь ли ты, что сам делал?»

«Конечно, я знаю, что я делал!» – сейчас я рассердился; я не ребенок, которого нужно поучать! Однако, мне отчаянно хотелось узнать секрет трюка этого старика, поэтому я придержал свой норов и вежливо обратился: «Пожалуйста, сэр, расскажите мне, как вы попали на крышу?»

Он лишь посмотрел на меня сверху вниз, пока у меня опять не закололо в затылке. Наконец он ответил: «Взял лестницу. Она там, с другой стороны». Затем, потеряв ко мне интерес, он стал снова созерцать звезды.

Я быстро обошел строение. Действительно, здесь, у задней стены косо стояла старая лестница, но ее верхушка не доставала до края крыши, по меньшей мере, метра на полтора; если он ее и использовал, что было, само по себе, очень сомнительно, то это все равно не объясняет, как он взобрался на крышу за считанные секунды.

В темноте что‑то опустилось на мое плечо. Я схватил воздух ртом и резко повернулся. Это была его рука. Он умудрился, как‑то, спуститься с крыши и подкрасться ко мне. Вдруг меня осенил единственно возможный, в данной ситуации, ответ. У него был двойник! То‑то они повеселились на славу, запугивая невинных посетителей до полусмерти. Немедленно, я перешел в наступление.

«Так, Мистер, где ваш двойник? Я вам – не дурак какой‑нибудь».

Он немного нахмурился, а потом разразился хохотом. Ну все! С меня хватит! Я раскрыл его. Но его ответ поколебал мою уверенность.

«Ты думаешь, если бы у меня был двойник, то я бы тратил свое время, стоя тут, разговаривая с „каким‑то дураком“? Он засмеялся снова и пошел обратно к гаражу, так и оставив меня стоять с открытым ртом. Нервы у этого парня просто железные.

Я поспешил за ним вдогонку. Он зашел в гараж и стал возиться с карбюратором, под капотом старого пикапа Форд. «Так я что дурак, да?» – сказал я даже более воинственно, чем хотел.

«Мы все дураки, – ответил он, – просто немногие люди об этом знают, другие вообще не знают. Ты, кажется, из последних. Подай мне, пожалуйста, вот тот маленький ключ».

Я подал его чертов ключ и развернулся, чтобы уйти. Но прежде, чем уйти я должен был узнать. «Ну, пожалуйста, скажи, как ты забрался на крышу так быстро? Я теряюсь в догадках».

Он отдал мне ключ, со словами: «Мир – это загадка; не стоит пытаться искать в ней смысл». Он указал на полку позади меня. «Сейчас, мне нужен молоток и отвертка оттуда».

Я смотрел на него еще минуту, раздосадованный, гадая, как же заставить его сказать то, что я хотел знать, но, казалось, он не обращал никакого внимания на мое присутствие. Я сдался и пошел к выходу, тогда он заговорил: «Останься». Он не просил; он не командовал. Это было простое утверждение. Я посмотрел на него, выражение его глаз было мягким.

«Почему я должен остаться?»

«Я могу быть полезным для тебя», – сказал он, умело извлекая карбюратор, как опытный хирург при пересадке сердца. Он осторожно положил его и повернулся ко мне лицом.

Я мог только стоять и смотреть.

«Вот, – сказал он, вручая мне карбюратор, – Разбери его и сложи части в это ведро, чтобы они могли откиснуть. Это отвлечет твой ум от вопросов».

Моя обида растворилась в смехе. Этот старик может быть очень грубым, однако, интересным тоже. Я решил быть общительным.

«Меня зовут, Дэн, – сказал я, протягивая руку для рукопожатия и неискренне улыбаясь, – А тебя как?»

Он вложил отвертку в мою протянутую руку. «Мое имя не имеет значения; твое также. То, что действительно важно лежит за пределами имен и вопросов. Тебе понадобится эта отвертка, чтобы разобрать карбюратор» – заметил он.

«Ничего не может находиться вне вопросов, – резко возразил я, – „Например, как ты взлетел на крышу?“

«Я не взлетел. Я прыгнул, – ответил он с выражением игрока в покер, – Это не волшебство, так что не обнадеживай себя чересчур. С тобой, однако, нужно совершить волшебство посерьезнее. Похоже, мне придется заниматься превращением осла в разумное существо».

«Да кто ты, черт подери, такой, чтобы говорить мне подобные вещи?»

«Я – воин! – выпалил он, – Вне этого понятия, ты способен видеть меня только тем, кем хочешь видеть.

«Ты что, не можешь ответить на прямой вопрос?» – я со злостью набросился на карбюратор.

«Задай мне прямой вопрос, и я попытаюсь ответить», – сказал он, невинно улыбаясь. Отвертка соскользнула, и я поранил палец. «Проклятье!» – завопил я, бросившись к умывальнику, чтобы промыть порез. Сократ подал мне бинт.

«Ну ладно. Вот тебе простой вопрос, – я решил сохранять терпение в голосе, – Как ты можешь быть полезным мне?»

«Я уже оказался тебе полезен», – ответил он, указывая на повязку на моем пальце.

Это была последняя капля. «Послушай, я не стану больше терять здесь время. Мне нужно идти домой спать», – я положил карбюратор и собрался уходить.

«Откуда ты знаешь, что ты не спал всю свою жизнь? Откуда ты знаешь, что ты не спишь сейчас?» – с блеском в глазах, нараспев произнес он.

«Как скажешь», – я слишком устал от спора, – Хотя, все‑таки, скажи мне, прежде чем я уйду: как ты провернул этот трюк с крышей?»

Он подошел, протянул свою руку, взяв мою: «Завтра, Дэн, завтра». Он тепло улыбнулся, и весь мой страх и раздражение как ветром сдуло. Мою кисть, мою руку, затем все мое тело начало покалывать. «Было приятно увидеть тебя снова», – добавил он.

«Что ты подразумеваешь под этим „снова“? – начал было я, но спохватился, – Понял, понял – завтра». Мы оба засмеялись. Я пошел к двери, остановился, обернулся, посмотрел на него внимательно и сказал: «До свидания, Сократ».

Мгновение он колебался, затем добродушно пожал плечами. Я думаю, ему понравилось это имя. Я вышел, не сказав больше ни слова.

На следующее утро я проспал первое занятие на восемь утра. К началу моей послеобеденной тренировки я окончательно проснулся и чувствовал себя бодро.

После пробежки вверх и вниз по трибунам, Рик, Сид и я, вместе с другими членами команды, потея и пыхтя, лежали на полу, растягивая ноги, плечи и спины. Обычно я молчал во время этой процедуры, но сегодня меня просто распирало рассказать им о прошлой ночи. Все что я мог им сказать: «Я повстречался с одним очень необычным парнем на заправке вчера ночью».

Моих друзей больше занимала боль от растяжки, чем мои россказни.

Мы разогревались, выполняя отжимания в стойке на руках, приседания, подъемы ног, а затем перешли к сериям акробатических упражнений. В то время как я, рассекая воздух снова и снова, вращался на перекладине, делал ножницы на гимнастическом коне и боролся, осваивая новый комплекс на кольцах, меня не покидала мысль о загадочных проделках человека, которого я назвал «Сократ». Мои чувства раздражения и досады толкали меня прочь от него, однако, мне хотелось понять его таинственную личность.

После ужина, я бегло просмотрел свои задания по истории и психологии, написал черновик сочинения по английскому и бегом устремился из комнаты. Было 11 вечера. По мере приближения к станции, меня начали одолевать сомнения. В самом ли деле, он хотел меня видеть снова? Что бы такого сказать ему, что внушило бы ему мысль о том, что я высокоорганизованная личность?

Он стоял в дверном проеме. Поклонившись, он сделал широкий жест рукой, приглашая меня к себе в офис. «Пожалуйста, сними обувь – такой у меня обычай».

Я присел на диван, поставив обувь рядом, на случай внезапного ухода. Я, по‑прежнему, относился с опаской к этому таинственному незнакомцу.

Снаружи начинался дождь. Свет и тепло этой конторы приятно контрастировал с темной ночью и зловещими тучами снаружи. Я начал расслабляться. Откидываясь на спинку дивана, я сказал: «Знаешь, Сократ, у меня такое чувство, что я уже встречался с тобой».

«Встречался, – ответил он, опять открыв в моих мыслях дверь, где сливались сны и реальность. Помолчав, я добавил:

«М‑м, мне снился сон, Сократ, и ты, был в нем». Я внимательно следил за ним, но на его лице ничего не отражалось.

«Я бывал во снах многих людей; ты тоже. Расскажи‑ка мне лучше о своем сне», – улыбнулся он.

Я рассказал ему, во всех деталях, которые только смог припомнить. Казалось, в комнате потемнело, когда ужасные сцены вновь оживали в моем воображении, и мой привычный мир стал пятиться.

Когда я закончил, он сказал: «Да, это очень хороший сон». Не успел я спросить, что он имеет в виду, как зазвонил станционный колокольчик – один раз, потом другой. Он накинул армейский плащ‑пончо и вышел наружу, в промозглую ночь. Я смотрел на него через окно.

Было как раз «горячее» вечернее время: Пятница, час‑пик. Развивалась активная деятельность, один клиент сменял другого. Я почувствовал, что глупо просто сидеть на диване, и тоже вышел, чтобы помочь ему, однако, кажется, он этого не замечал.

Передо мной шла бесконечная вереница машин: двухцветные, красные, зеленые, черные, с твердым верхом, пикапы, а также спортивные иностранные машины. Настроения клиентов варьировались также как и их машины. Только один или двое, похоже, знали Сократа, но большинство бросало на него один или два взгляда, как будто заметив что‑то необычное, но не определяемое.

Некоторые люди веселились вовсю, громко смеясь, на полную врубив музыку, пока мы ждали их снаружи. Сократ смеялся вместе с ними. Один или два угрюмых посетителя прилагали особые усилия, чтобы нагрубить. Однако Сократ принимал всех одинаково сердечно, как будто, каждый человек был его персональным гостем.

После полуночи поток посетителей и машин стал иссякать. После разноголосого шума и движения, холодный воздух казался неестественно безмолвным.

Когда мы вошли в контору, Сократ поблагодарил меня за помощь. Я безразлично пожал плечами, но мне было приятно, что он заметил. Много воды утекло с тех пор, когда я хоть кому‑то чем‑то помог.

Снова оказавшись в теплом офисе, я вспомнил о нашем незавершенном деле. Свалившись на диван, я тотчас же принялся говорить: «Сократ, у меня есть парочка вопросов».

Он сложил руки в молитвенном жесте, глядя вверх, на потолок конторы, будто прося божественной помощи или божественного терпения.

«Давай, – вздохнул он, – свои вопросы».

«Итак, я, по‑прежнему, хочу узнать про крышу, а также, почему ты сказал „было приятно увидеть тебя снова“, а еще я хочу знать, что я могу сделать для тебя и, как ты можешь быть для меня полезен. И, я хочу знать, сколько тебе лет».

«Давай начнем с самого простого. Мне девяносто шесть лет, по твоему времени».

Ему никак не могло быть девяносто шесть. Пятьдесят шесть, может быть; шестьдесят шесть, в крайнем случае; семьдесят шесть, возможно, но невероятно. Но девяносто шесть. Он лгал. Но зачем ему лгать? И потом, мне еще нужно узнать о том, другом, о чем он пока умалчивал.

«Сократ, что это значит „по твоему времени“? Ты что живешь по Восточному Времени или, – попытался пошутить я, – ты из Внешнего Космоса?»

«Разве мы все не оттуда?» – ответил он. К этому моменту, я уже считал это твердой возможностью.

«Но я, все равно, хочу знать, что мы можем сделать друг для друга».

«Только одно: Я не возражаю против еще одного последнего ученика, а тебе определенно нужен учитель».

«У меня много учителей», – поспешил сказать я.

«В самом деле?». Он помолчал. «Подходящий у тебя учитель или нет зависит от того, чему ты хочешь научиться». Он легко поднялся с кресла и пошел к двери. «Пошли со мной. Я тебе кое‑что покажу.

«Мы вышли на угол, откуда, вниз по авеню, открывался вид на деловой район, и дальше, на огни Сан‑Франциско».

«Мир перед нами, – сказал он, взмахнув рукой вдоль горизонта, – это школа, Дэн. Жизнь является единственным настоящим учителем. Она предлагает много различного опыта, и если бы опыт, сам по себе, приносил бы мудрость и совершенство, тогда бы все люди в возрасте были бы счастливыми, просветленными существами. Однако, уроки опыта скрыты. Я могу помочь тебе получить уроки из твоего опыта, чтобы ты мог видеть мир ясно, а ясность это именно то, чего тебе сейчас отчаянно не хватает. Твоя интуиция знает, что это правда, но твой ум сопротивляется; ты много испытал, но мало чему научился”.

“Я ничего не смыслю в этом, Сократ. И я бы не заходил так далеко”.

«Пока, Дэн, ты не знаешь об этом, но ты узнаешь много больше этого, могу тебя уверить».

Мы как раз направлялись к заправке, когда подъехала красная «Тойота». Сократ продолжал говорить, открывая крышку бака. «Как большинство людей, тебя учили собирать информацию вне себя: из книг, журналов, от экспертов. Он вставил заправочный пистолет в горловину бака. „Подобно этой машине, ты открываешься и позволяешь фактам вливаться. Иногда, информация высокого качества, иногда нет. Ты покупаешь свои знания по текущим рыночным ценам, практически также как ты покупаешь бензин“.

«Спасибо, что напомнил. Через два дня мне нужно оплатить счет за учебу в университете.

Сократ только кивнул и продолжал заливать бак клиента. Когда бак наполнился, Сократ продолжил закачивать топливо, пока оно не начало выливаться на землю. Поток бензина побежал по тротуару.

«Сократ! Бак – полный! Смотри, что ты делаешь!»

Не обращая внимания на бегущий поток, он продолжал: «Дэн, как и этот бак, ты переполнен предубеждениями, тебя переполняют бесполезные знания. Ты хранишь много фактов и мнений, однако ты мало знаешь о себе. Прежде чем учиться, тебе придется опорожнить свой бак». Он усмехнулся, подмигнул мне и, щелкнув выключателем насоса, добавил: «Пожалуйста, наведи порядок».

У меня появилось такое чувство, будто он подразумевал нечто большее, чем пролившийся бензин. Я спешно смыл топливо струей воды. Сок взял у водителя деньги и, улыбнувшись ему, дал мелочь на сдачу. Мы вошли обратно в контору и устроились.

«Что ты собираешься делать? Наполнишь меня своими фактами?», – ощетинился я.

«Нет, я не собираюсь обременять тебя другими фактами; я собираюсь показать тебе „мудрость тела“. Все, что тебе понадобится узнать, находится внутри тебя; секреты Вселенной отпечатаны в клетках твоего тела. Но ты еще не знаешь внутреннего видения; ты не знаешь, как читать тело. Твоим единственным источником были книги и эксперты, и тебе оставалось полагаться на них в надежде, что они правы. Когда ты овладеешь мудростью тела, ты будешь Учителем среди учителей».

Я криво усмехнулся. Этот заправщик обвинял моих профессоров в невежестве и намекал, что мое образование в колледже было бессмысленным. «Ах, Сократ, конечно, я понимаю, что ты имеешь в виду под идеей „мудрость тела“, но я не стану ее покупать».

Он медленно покачал головой. «Ты понимаешь много вещей, но практически ничего не осознаешь».

«Как прикажешь это понимать?»

Понимание – это одна плоскость. Это – интеллектуальное осмысление, ведущее к знаниям, которые у тебя накопились. Осознание – это три измерения. Это одновременное постижение «всей целостности тела» – головы, сердца и физических инстинктов. Оно приходит только из непосредственного переживания».

«Я, по‑прежнему, в недоумении».

«Ты помнишь, как впервые ты научился водить машину? До этого момента, ты был пассажиром; ты только понимал этот процесс. Но осознал ты его только, когда впервые сделал это сам».

«Правильно! – сказал я, – Помню, как я почувствовал: „Так вот, что это такое!“

«Точно! Эта фраза описывает опыт осознания в совершенстве. Однажды, ты скажешь ее в отношении жизни».

Какое‑то мгновение я сидел в задумчивости, затем встрепенулся: «Ты еще не объяснил смысл идеи „мудрость тела“.

«Пойдем со мной, – Сократ поманил меня пальцем к двери с табличкой „Не входить“. Внутри, было абсолютно темно. Я даже напрягся, но страх уступил место жгучему предвкушению. Сейчас, я узнаю свой первый секрет: мудрость тела.

Вспыхнул свет. Мы находились в туалетной комнате, и Сократ громко писал в унитаз. «Это и есть, – гордо сказал он, – мудрость тела». Его раскатистый смех эхом отражался от кафельных стен. Я вышел, присел на диван и тупо уставился в пол, на ковер.

Когда он появился, я сказал: «Сократ, я все еще хочу знать…»

«Если ты собираешься звать меня „Сократ, – перебил он, – то, по меньшей мере, ты бы мог отдать дань уважения этому имени и позволить мне, время от времени, задавать тебе вопросы и получать ответы. Как тебе такое предложение?“

«Прекрасно! – отозвался я, – Ты только что задал свой вопрос, и я на него ответил. Теперь моя очередь. Поговорим о трюке с полетом, который ты проделал недавно вечером…»

«Ты упорный молодой человек, не правда ли?»

«Да, я такой. Я не стал бы тем, кто я есть сегодня без упорства и это второй вопрос, на который ты получил прямой ответ. Давай перейдем теперь к моим вопросам».

Игнорируя меня, он спросил: «Где ты находишься сегодня, в настоящий момент?»

Запальчиво, я стал рассказывать о себе. Хотя и заметив, что отвлекаюсь от теперешних своих вопросов, я рассказал ему о своем далеком и недавнем прошлом, а также о своих необъяснимых депрессиях. Он слушал терпеливо и внимательно, как будто располагал всем временем в мире, до тех пор, пока я не закончил несколько часов спустя.

«Очень хорошо, – сказал он, – Но ты, по‑прежнему, не ответил мне, где ты находишься».

«Нет, ответил. Помнишь, я говорил тебе, посредством чего я оказался тем, кто я есть сегодня: посредством тяжелого труда».

«Где ты находишься?»

«Что ты хочешь сказать, где я нахожусь?»

«Где ты находишься?» – тихо повторил он.

«Я – здесь».

«Где это здесь?»

«В этой комнате, на этой заправочной станции!» – от этой игры у меня кончалось терпение.

«Где эта заправочная станция?»

«В Беркли».

«Где находится Беркли?»

«В Калифорнии».

«Где находится Калифорния?»

«В Соединенных Штатах».

«Где находятся Соединенные Штаты».

«На земной поверхности, на одном из континентов Западного Полушария. Сократ, я…».

«Где находятся континенты?»

Я вздохнул: «На планете Земля. Мы еще не закончили?»

«Где находится планета Земля?»

«В Солнечной системе, третья планета от Солнца. Солнце – это маленькая звезда в галактике Млечный Путь, все уже?».

«Где находится Млечный Путь?»

«О, боже, – нетерпеливо вздохнул я, закатывая глаза, – Во Вселенной». Я откинулся на спинку и скрестил руки, дав исчерпывающий ответ.

«А где, – улыбнулся Сократ, – находится Вселенная?»

«Вселенная находится… Ну, в общем, есть разные теории относительно того, как она сформировалась…»

«Это не то, о чем я спрашивал. Где она находится?»

«Я не знаю! Как я могу ответить на этот вопрос?»

«Вот именно. Ты не можешь ответить и никогда не сможешь. Этого нельзя узнать. Ты в неведении относительно того, где находится Вселенная и, следовательно, где находишься ты. Фактически, у тебя, вообще, нет представления о том, что где находится, а равно ты не знаешь, как оно туда попало. Это тайна.

«Мое невежество, Дэн, основывается на этом понимании. Твое понимание основывается на невежестве. Я – дурак с чувством юмора. Ты же – осел с серьезным видом.

«Послушай, – сказал я, – есть вещи, которые тебе следует знать обо мне. Во‑первых, я уже, своего рода, воин. Я очень хороший гимнаст». Чтобы подчеркнуть свои слова и показать ему, что и я могу быть спонтанным, я встал с дивана и сделал обратное сальто, грациозно приземлившись на ноги.

«Ух, ты, – сказал он, – класс. Покажи еще разок!»

«Знаешь, это далеко не самый трудный трюк, Сок. Для меня это – раз плюнуть». Я приложил все усилия, чтобы исключить снисходительность из своего голоса, но мне не удалось удержать улыбку гордости. Я привык показывать подобного рода вещи детям на пляже или в парке. Они тоже хотели увидеть это снова.

«Ну, хорошо, Сок. Смотри внимательно». Я подпрыгнул вверх и, в ту секунду, когда я, в воздухе, переворачивался через голову, кто‑то или что‑то сильно толкнуло меня. Я свалился на диван, и мексиканское покрывало обмотало меня с ног до головы. Я быстро вынул голову из‑под покрывала, ища Сократа. Он, по‑прежнему, сидел на стуле, в другом конце комнаты, в двенадцати футах от меня, и озорно улыбался.

«Как ты сделал это?». Мое смятение было таким же полным, как и его невинный вид.

«Тебе понравился полет?» – спросил он. «Хочешь еще попробовать?» И добавил: «Не расстраивайся Дэн из‑за своего промаха. Даже такие великие воины как ты, могут, время от времени, облажаться.

В оцепенении, я поднялся и принялся поправлять покрывало: мне нужно было чем‑то занять руки и собраться с мыслями. Как ему это удалось? Еще один вопрос останется без ответа.

Неслышно ступая, Сократ вышел из комнаты, чтобы заправить пикап, полный всякой домашней утвари. «Вышел, чтобы подбодрить еще одного путника», – подумал я. Затем закрыл глаза и стал раздумывать над очевидным несоответствием Сока естественным законам или, по крайней мере, здравому смыслу.

«Хочешь узнать еще секретов?». Я даже не слышал, как он вошел. Он устроился в своем кресле, скрестив ноги.

Я тоже скрестил ноги и с нетерпением подался корпусом вперед. Неверно оценив мягкость дивана, я наклонился чуть‑чуть больше чем нужно и потерял равновесие. Прежде чем мне удалось расцепить ноги, я плюхнулся на ковер прямо лицом вниз.

Сократ разразился заразительным хохотом. Я быстро выпрямился, усевшись прямо, словно жердь. Один взгляд на флегматичное выражение моего лица, сделал Сократа почти беспомощным от веселья. Более привыкший к аплодисментам, чем к насмешкам, я вскочил на ноги, стыдясь и гневаясь. Сок, внезапно остановился; его лицо и голос выражали только авторитет.

«Сядь на место!» – скомандовал он, указывая на диван. Я сел. «Я спросил тебя, хочешь ли ты узнать секрет».

«Хочу. О крышах».

«Ты выбираешь слушать тебе секрет или нет. Я выбираю, о чем будет этот секрет».

«Почему мы должны все время играть по твоим правилам?»

«Потому что это моя заправка, вот почему». Сок произнес это преувеличенно раздраженно, возможно, еще больше поддразнивая меня. «Теперь, повнимательнее. Кстати, тебе удобно? Ты, э‑э, уравновешен?» – подмигнул он. Я только сжал зубы.

«Дэн, у меня есть, что тебе показать и рассказать. Я могу открыть тебе много секретов. Но прежде чем мы начнем это путешествие вместе, ты должен принять во внимание то, что ценность секрета заключается не в том, что ты знаешь, но в том, что ты делаешь».

Сок достал из своего ящика старый словарь и поднял его в воздух. «Используй любые знания, но узри их ограничения. Одного знания недостаточно. У знаний нет сердца. Никакое количество знаний не воспитает и не поддержит твой дух; оно никогда не принесет тебе высшего счастья или умиротворения. Жизнь требует больше чем знаний, она требует интенсивного чувствования и постоянной энергии. Жизнь требует правильного действия, если знанию суждено войти в жизнь».

«Я это знаю, Сок».

«Именно в этом – твоя проблема – ты знаешь, но не действуешь. Ты – не воин».

«Сократ, я просто не верю своим ушам. Знаешь, временами, я действовал как воин, когда наваливалась масса проблем; а видел бы ты меня в гимнастическом зале!»

«Тебе, в самом деле, дарована возможность, иногда, испытывать состояние сознания воина – непоколебимого, гибкого, ясного и свободного от сомнений. Ты можешь развить тело воина – податливое, упругое, чувствительное, наполненное энергией. В редких случаях, ты можешь даже чувствовать сердце воина – любящее всех и все возникающее перед тобой. Но эти качества разрознены в тебе. Тебе не хватает целостности. Моя задача заключается в том, чтобы собрать тебя в целое снова, Мишка Косолапый».

«Минуточку, черт подери, Сократ. Хотя, я и не сомневаюсь в том, что ты обладаешь некоторыми необычными талантами и, тебе нравится окружать себя ореолом таинственности, я не понимаю, каким образом ты собираешься собирать меня в целое. Давай посмотрим на вещи прямо: я – студент ВУЗа; ты обслуживаешь машины. Я – чемпион мира; ты копаешься в гараже, завариваешь чай и ждешь, пока к тебе зайдет какой‑нибудь простофиля, чтобы ты мог его хорошенько попугать. Может, это я могу помочь тебе собраться в целое», – я не совсем отдавал себе отчет в словах, но ощущение у меня было хорошее.

Сократ только засмеялся и затряс головой, будто не до конца веря тому, что я говорил. Затем он приблизился ко мне и опустился передо мной на колени со словами: «Ты соберешь меня в целое? Может быть, тебе, однажды, представится такая возможность. Но сейчас, ты должен понимать разницу между нами». Он ткнул меня в ребра, потом еще и еще, приговаривая: «Воин действует…» .

«Проклятье, прекрати! – завопил я, – Ты достал меня!»

«…, а дурак реагирует» .

«А чего же ты ожидаешь?».

«Я тыкаю тебя в ребра, и ты раздражаешься; я грублю тебе, и ты отвечаешь мне гордыней и гневом. Я поскальзываюсь на банановой кожуре, и…». Он отступил на два шага и поскользнулся, приземлившись на коврик с глухим стуком. Я не смог сдержаться и хрюкнул от смеха.

Он приподнялся, сел на ковре, и, повернувшись ко мне лицом, сказал в завершение. «Твои чувства и реакции, Дэн, автоматические и предсказуемые; мои никогда. Я творю свою жизнь спонтанно; твоя же предопределена твоим прошлым».

«Как ты можешь делать подобные предположения относительно меня и моего прошлого?»

«Потому что, я годами следил за тобой».

«Ну, разумеется!» – сказал я, ожидая следующей шутки. Ее не последовало.

Становилось поздно, и мне многое нужно было обдумать. Я почувствовал, будто связан новым обязательством, которое, может, и не в состоянии буду выполнить. Вошел Сократ, вытер руки и налил себе в чашку чистой воды. Пока он пил ее маленькими глотками, я сказал: «Мне нужно уходить, Сок. Уже поздно, а в колледже мне задали много важных домашних заданий».

Сократ не шелохнулся, когда я вставал и надевал свою куртку. И когда я уже был готов выйти за дверь, он заговорил медленно, с расстановкой: каждое его слово, словно мягкий шлепок мне по щекам.

«Тебе лучше пересмотреть свои „важности“, для того, чтобы у тебя <

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒