Юбилей патриота, романтика. После 60-летия Бориса Морозова

Юбилей патриота, романтика

После 60-летия Бориса Морозова

В субботу, 21 ноября, Борису Афанасьевичу Морозову, исполнилось 60, в воскресенье юбилей главного режиссера отмечали в Центральном академической театре российской армии.

Когда-то театр носил имя Красной армии, потом – советской. Менялась армия – менялось и название театра.

Вечер получился хороший. Было несколько запоминающихся моментов, ради которых, собственно говоря, и нужно ходить на такие вот публичные торжества.

Было просто несколько забавных или замечательных ситуаций: скажем, два замминистра обороны России вышли на сцену в цивильном платье, оба – в таких костюмах, что дай, как говорится, Бог. Хорошо живут! Один зачитал поздравительную телеграмму от президента, вместе – подарили от министра обороны именную шашку. Шашка Морозову – в самый раз: в сабле – даже без учета известных нам коннотаций, связанных с известной рубкой мебели из пьесы Виктора Розова, - есть что-то романтическое. Из прежних, галантных времен.

Замечательным стало и выступление Людмилы Касаткиной. Она почти что отчитывала Морозова за невнимание к собственной персоне, однако же ни оскорбительным, ни даже неуместным такое вот странное поздравление не показалось. Все было исполнено с той театральностью, которая многое извиняет.

Было два, вернее, даже три чуда. Первое – когда несколько актеров, много – их вышло человек десять, разыграли сцену из дебютного и легендарного спектакля Морозова «Брысь, костлявая, брысь!». Поставлен он был в Театре Станиславского в ту благословенную пору, когда туда пришли, вернее, приведены были Поповым, их учителем, Морозов, Васильев и Райхельгауз. Они пришли, чтобы перевернуть театральный мир. И надо сказать, преуспели. Многое тогда удалось, хотя не удалось, можно вообразить, еще больше (скажем, у Райхельгауза так ни одного спектакля там и не вышло).

Сегодня Хазова работает в «Современнике», Виторган – в «Маяковке», Саид Багов – в «Школе современной пьесы», кто-то – по-прежнему в Театре имени Станиславского. В своих собственных брюках и юбках, почти без реквизита – лишь детальки, намеки, но вдруг – буквально что из небытия, ведь спектакля такого давно уже нет, - что-то такое вдруг стало проступать, какие-то интонации, детали и вдруг – ощущение, на минуту, другую – ощущение т о г о спектакля, того счастливого времени. И слова, которые говорили актеры, слова из старой, советской абсурдистской пьесы (оксюморон! Но так было!) – все были кстати, - это был рассказ о прощании с молодостью т одновременном нежелании ручкаться со старостью и смертью.

Во второй раз – живое ощущение того времени пришло с Сергеем Шакуровым, который прочел короткий монолог Сирано из не менее легендарного «Сирано де Бержерака» Морозова.

И в третий – когда из еще невышедшего спектакля Морозова – в самом финале – спел песню Дон Кихота Владимир Зельдин.

Другие пели под фанеру, знаменитые и разнародные, на десять и более лет его моложе. Зельдин пел живьем. Как он пел? Очень хорошо, голос и сам его вид, кажется, бросает вызов времени, преодолевает возраст и наши представления. И здесь снова Морозов, кажется, готов подтвердить мнение о себе как о режиссере-романтике, романтике, кажется, и по сию пору – не только в театре, но и в жизни.

Началось все, надо вернуться к началу, сценами из «Севастопольского марша» Морозова, премьеры прошлого сезона, спектакля по «Севастопольским рассказам» Толстого. Там есть тема, которая – странное дело – незамеченной прошла армейским руководством театра. А может, заметили и сознательно оставили, как знать?

Ведь это рассказ и спектакль – о том, как патриотизмом в России больны, что без него не обходится жизнь в России, что-то такое продолжает бродить в душах молодых романтиков, что патриотизм опасен, так как его плодами и «цветами» всегда воспользуются ушлые генералы (слова о Севастопольской кампании живо «садятся» на нынешние чеченские реалии), и что без него, без патриотизма – все равно никак и никуда, поскольку на нем на одном выезжают в конце концов и генералы, набивающие кошельки, и наши победы.