вадим леванов. Ты будешь лежать одинокий и мертвый

вадим леванов

Ты будешь лежать одинокий и мертвый

ваху

деЙствуЮТ:

человек

тело – бессловесное

человек. …я последний раз… последний раз, последний раз я тебя, блин… нет… ну… я не знаю просто!.. последний раз я тебя спрашиваю?!

ну и все! ну и ладно! хорошо! о-кей! мне тогда… плевать мне тогда, плевать мне тогда, ясно?! плевать мне… с седьмого этажа!..

да, вот с этого самого седьмого этажа мне и плевать!

я умываю… э-э-э… это… умываю я, ну… руки, блин!..

я – устраняюсь, если ты так!.. если ты – так, то и я!.. короче – все!

и как хочешь!

как хочешь!

понял?!

как хочешь!

ладно!..

плевать! плевать! плевать! пле-вать!

ну и подыхай… как последняя, как собака… как последняя сука, я хотел сказать… подыхай тут!.. и все! пожалуйста! и на здоровье! и все, и кончено, да, кончим на этом… самом… подыхай, говорю… и – точка! и все!

подыхай как последняя…собака… на этой вот кровати, да, на этой… на этой вот самой кровати… которая… удивительно мне!.. как еще под тобой не крякнула… не развалилась под тобой как?!

или крякнула?..

она же без одной ножки – напрочь, то есть совсем, а другая вот-вот, того гляди – это самое…

что я говорил?..

а!

лежи, лежи на этой кровати… как она скрипит… мерзко!.. как на ней вообще можно лежать?!.. не говоря уж о том, чтоб… чтобы на ней это… спать, уснуть… невозможно!.. уснуть – невозможно, не говоря уж, про то, чтоб на ней… да! –

трахаться… я именно это имел в виду!..

трахаться на этой кровати это… чистый экстрим… дополнительный выброс адреналина… и не потому, что она скрипит, как несмазанная телега, да плевать я хотел на это… на звук!.. мне по фигу, ясно? – слышит кто или нет, плевать двести пятьдесят раз… а просто она того гляди, навернется и тогда точно – каюк!

да!

вот именно…

подыхай!

если тебе так нравиться, то и, пожалуйста, то и это… никто не мешает собственно…

на этой кровати, на этих простынях рваных, одеялах этих вот драных, вонючих…

и ты думаешь?..

думаешь тебя

кто-нибудь –

пожалеет?!

кто-нибудь!!!

пожалеет?!!

о тебе?!!

нет!

хрен кто!

как же!

жди-дожидайся!

как же! как же!

кому ты на хрен?!..

сдохнешь, загнешься, склеишь ласты свои, слышишь меня?!

и будешь лежать тут… здесь вот… будешь лежать на этой долбаной кровати, в этой гребаной комнате, в этой дурацкой общаге, в этом доме идиотском… который с тысяча девятьсот сорок шестого года, когда этот дом немцы пленные построили – ни разу – ни разу!… потому что на совесть ребята, немцы же! – ни разу не ремонтировали!

немцы же! они умеют

немцы

будешь тут вот лежать… в руинах, можно сказать… на этой кровати, на которой ни поспать, ни потрахаться по-человечески… лежать в этих рваных, драных, порванных одеялах, простынях далеко не свежих, будешь, говорю, лежать это… ну… холодный и мертвый.

холодный и мертвый!

и свои зенки остекленевшие будешь таращить в потолок

на лепнину, блядь, фрагментарно сохранившуюся!

и все!

шандец! хана! кранты и аут!

все!

конец! точка! абзац полный и окончательный, кердык и все дела!

капут! каюк! амба!

почти в центре москвы – столицы, блядь, нашей родины! нашей великой, блядь, родины – ссс… тьфу ты!.. россии, хотел я сказать! россии!

да!

будешь ты лежать – одинокий и мертвый!.. одинокий и – что характерно – мертвый.

и даже с разинутым ртом, потому что, думаешь, кто ни на есть додумается твою беззубую челюсть подвязать… хоть бы вот этим твоим шарфиком сереньким, который, кстати, тебе кто вязал?

а?

кто?!

кто-кто?

она?

последний раз, блядь, спрашиваю!

и все на этом!

вызывать?!!

нет, ты что думаешь? что ты там себе думаешь, что вот эта… вот эта… ладно, я не буду… ее так называть… но что, ты думаешь, что вот она, которая тебе этот шарфик связала… или не эта, а другая, хрен с ней! – другая какая-нибудь… и все равно все они, все они – стервы и сучки, все поголовно, как одна человек!

и не фиг мне тут кривиться, понял?!

хоть одна из них, из всех из них с которыми ты спал, трахался с которыми, ну ладно, пусть, но учти, что я только волю издыхающего исполняю, только поэтому я это слово сейчас произношу, хрен с тобой – пусть это будет называться – любил!

твою мать!

любил!..

хотя да, может быть, согласен – любил…

потому что не всех же ты трахал, не всех из них, это, может быть

а кого нет – тех – да…

но все равно, хоть перед смертью, хоть последний раз сказал бы как оно на самом деле есть – без этих… ну… э-э-э… эвфимизмов: имел, обладал, спал …

да, сказал бы, да – трахал, своими именами чтобы…

а кого не трахнул, того хотел…

э-э-э… и было мне хорошо, когда я их трахал, или когда они меня… иногда было мне – никак, а иногда было мне совсем никак, а еще… совсем иногда – было мне так!… так!.. обалденно, так охренительно, так дивно распрекрасно хорошо!.. что просто нету слов! нету просто ни слов, ни вообще!..

и не трепал бы это долбаное «любил», как половую тряпку, которой в общественных сортирах всякие не-пойми-кто, без половых признаков, полы подтирают зассанные, а все равно все вокруг пропитано аммиаком насквозь, все смердит…

а это я все к тому, что тебе хотелось, хотелось иметь их всех, трахать их всех – любить, если хочешь – пусть – любить этих б… хорошо, хорошо! – женщин, девушек юных, девочек совсем юных, прекрасных, прелестных, хрупких, стройненьких, с попкой твердой, как хорошо накаченный мячик, с длинными ногами, с грудкой упругой, маленькой, с кулачок, с теннисный… э-э-э… это… шар, с темными сосками, которые как горошины или незрелые виноградины, с этой горячей липкой влажностью, там, между ног у них… тебе хотелось, хотелось иметь их всех, педофил ты чертов, старый говнюк… и еще хочется, хочется?.. и будет хотеться, пока еще дышишь, пока еще теплится в тебе эта никому не нужная искра жизни, а накроешься и сдохнешь когда – первое, что у тебя отвалиться – знаешь что?.. знаешь – твой член, твой друг, товарищ и брат, твой пенис изношенный, потасканный, истрепанный – и все – трындец, хана, аут и крышка, что ты мотаешь своей башкой?! – ни одна, говорю, ни одна из… не вспомнит даже, хренушки, повторяю опять же, потому что все они, как я неоднократно повторял, ну что ты кривишься?.. все они – с большой буквы «б», второй буквы кириллического алфавита, а равно и латинского, и ты тут лежишь, и того вот гляди, загнешься, а они там – в свое удовольствие трахаются с кем-нибудь, и ни одной, даже той вот, что тебе вязала этой молью траченный шарфик, нету никакого дела – абсолютно… клали они на тебя, плевать они на тебя…

ну?!

вызывать, спрашиваю, твою мать, скорую, тебе придурку такому?!

ладно, помирай, помирай на доброе здоровье! только не фиг тогда… ну… я вообще фигею! не фиг тогда скулить и жаловаться, что у тебя ливер мучительно ноет и все такое! околевай, если тебе это так нравится, и, думаешь кому-нибудь, хоть кому-нибудь жалко станет?

думаешь, может быть, что мне станет жалко? мне?

если даже эти… которые… с которыми ты спал… все эти твои … женщины, если они все… сколько их было? помнишь? всех помнишь, склеротик?.. если уж среди них всех ни одной не найдется, которая… которую ты… не так себе, не как остальных, а еще, кроме услаждения гнусной своей похоти, физиологической своей потребности что-то… может же такое быть, я спрашиваю?.. чувствовал к ней!.. ведь не может быть, чтобы хоть одной не было которую ты действительно, по-настоящему, которая шарфик вязала, которая одна такая, которую всю жизнь… или не всю, но все равно страшно долго… и страшно от того, что так долго… и если даже она, даже она не пришла сюда сейчас, сегодня, теперь, когда ты тут одинокий и никому не нужный в восьми или сколько там теперь? миллионном городе, а и мало того, что одинокий и никому не нужный, а еще и умирающий от неизвестно чего, мертвый почти что… если уж она – не пришла!..

то, какое, спрашивается, мне до тебя дело?

какое мне дело?!

дохни, кочурься, если ты такой полный, круглый идиот и не хочешь, чтобы скорая приехала, чтобы врачи там мяли твой живот, пощупали твой ливер, то да се, кончайся, сажать молотить, остывай постепенно с пальцев ног начиная, до мошонки и выше, и выше, и выше, если ты такой мудак, то мне на тебя… как и всем им, этим… как и всем, всем – вообще! всем!

последний раз, блядь, спрашиваю: вызывать скорую?

неотложку?

карету скорой помощи?

врачей, докторов, людей в белых халатах, этих коновалов, которые даже, если тебе сильно повезет, конечно, может, тебя и откачают, если успеют, если, ты, сволочь, будешь слушать, что я тебе говорю…

ладно! ладно – как хочешь! хозяин – барин. в конце концов я тебе кто?! я тебе мать-отец? я тебе, спрашивается, кум-сват-брат?! сестра я тебе милосердия? нет. я тебе ни один из них, я тебе – никто, я чужой и посторонний человек в твоей жизни, случайный, можно сказать, попутчик на данном отрезке дороги… такого паршивенького, запущенного жизненного шоссе, ведущего из пункта «а» в пункт «бэ», к которому, в принципе, ты сейчас значительно ближе, потому что, знаешь, что такое этот пункт «бэ»; пункт «бэ» - это районный морг

так что мне о тебе переживать с какой, спрашивается, радости, ни на кой ты мне не сплющился, а христианского милосердия, человеколюбия самаритянского и прочего дерьма гуманистического ты от меня не дождешься, ясно тебе?

ибо!

я – говорю это чистосердечно и искренно, я подлец, я мерзкая, низкая тварь, я сволочь и негодяй, я подонок и вообще страшная сука и тэ дэ и тэ пэ

и я устал

я устал

как я устал, Господи!

я тебе предлагал, я тебя просил, я тебя убеждал, какого дьявола тебе еще от меня надо, все, что мог я для тебя, блядь, сделал, а класть тебе на зеницы пятаки – уволь, пусть кто другой закроет твои вежды…

ну? что?

а потом, когда ты тут полежишь в этих развалинах комнаты, на этой кровати, на которой… с 1946 года, представь только, сколько народу перетрахалось, а?.. а сколько, как ты – окочурилось, вот жизнь черт меня возьми совсем…

так о чем я?..

а?

а-а!

когда ты полежишь здесь, в самом сердце нашей родины, то посля завоняешь, запахнешь, потому как начнет твоя бренная плоть разлагаться со страшной силой, не смотря на то, что тут холод собачий и изо всех щелей паратит – все равно ты примешься смердеть неизбежно и бесповоротно, поначалу так аккуратно, не очень сильно, но по мере необратимого физического процесса вонь от твоего трупа, уже почти неузнаваемого, станет такой отвратительно резкой и нестерпимой, что провоняет вся эта и без тебя невозможно вонючая общага, вся эта столица, весь мир…

и только тогда, может быть, кто-нибудь… кто-то сообразит, наконец, что тут пахнет не так, разит не совсем, чтоб обычно, а просто таки смердит невозможно, нестерпимо

и только тогда, обнаружат ту склизкую мерзость – месиво, наполовину уже сожранное опарышами, в которое превратиться твое хилое, щуплое твое тело, и тебя, представь, соскребать придется вот с этой кровати…

вызывать?.. в рот пароход, якорь в задницу, ну?!!

баранки гну, да? так следует понимать твое молчание, твое мычание нечленораздельное, твое презрительное равнодушие к своей жизни, безрадостному и бессмысленному существованию, экий нашелся экзистенциалист, которому, значит, по барабану – опочиет он или нет…

или… или… что ты хочешь сказать, что достала тебя эта жизнь и, erqo, ты решил тут просто вот лечь… и уснуть… э-э-э… забыться холодным сном могилы?!..

нет, сволочь ты, ты хочешь жить, жить – бухать и трахаться, как славик смирнов говорит везде, всюду и всем, и уже всех достал этим… ты хочешь жить долго-долго, как ким ир сен, хочешь всех пережить, славы и денег хочешь, что, впрочем, одно и тоже, вообще много чего ты хочешь и рыбку съесть и… – далее по тексту, анахорет, стоик, аскет долбаный, и нечего рожи мне корчить, хрипеть, стонать тут, отрицать он будет, – голый эгоизм и ни фига больше другого, как у всех людишек, как у меня тоже, нечего симулировать, что тебе это все, эта вот жизнь кругом, все происходящее – вот как снег на горячее лицо – пушистый такой, холодный, влажный, как он падает, как тает на лице, на губах, или, скажем лето, жаркое-жаркое бесконечное лето, и когда на реке в самый зной, под тенью дерева лежать, смотреть сквозь листву, сквозь ветви в безоблачное синее-пресинее небо, на яркое золотое солнце, слышать плеск воды, чувствовать едва уловимое дыхание ветерка, слышать запахи реки, костра, живой рыбы… или осенью, этот запах сжигаемых листьев, эти краски, цвета листьев… ну, что там еще… да, блин, на фиг! – вообще все эти вот тактильные, чувственные ощущения… с женщинами опять таки – непередаваемые – и все такое… тебе это все – хочешь сказать без разницы, не имеет значения, не важно, что ли… потому что, мол, смерть – это только переход от одной формы бытия к другой какой-то, да?.. реинкарнация, да?.. вроде – душа бессмертна и прочая ахинея – не надо вот этой всей мутаты, ладно?… не надо гнать эту пургу, потому что никто, никто, никто не знает и не может знать: что там, там!.. ё-мое!.. и не хрен глаза закатывать!

вызывать?

да даже, даже если, ты, будешь не совсем разложившийся труп, к тому времени, как тебя обнаружат, и все равно – что тебя ждет? – плохо вырытая могила, по причине времени года – земля-то мерзлая, а кому охота долбить эту мерзлоту на морозе, когда и водочки для сугреву никто не нальет

что киваешь – жалко себя?

слушай сюда –

тебя сожгут в крематории

или

в каком-нибудь из овощных ящиков сколоченном гробе тебя в эту могилку скинут, как никому ненужный хлам, как барахло, как мусор, как падаль, и скорехонько закидают эту могилу, с тобою в ней мерзлыми комками, воткнут такой колышек с фанеркой и номером, без фамилии, без, представь себе, эпитафии…

и это в лучшем случае, потому что есть и другие варианты, типа сбросят, может быть, в простую яму, без даже гроба из фанерных ящиков, где уже лежат такие же трупы,

но и это еще не плохо, потому что, может случиться так, что твое никем не востребованное тело пойдет на благое дело науки и студенты-медики будут практиковаться на нем, постигая азы паталогоанатомии, твое тело будет десятки лет плавать в вонючем бульоне

– точка! все, конец фильма. зе энд.

тебя – не будет!

не будет!

никогда уже больше, представь…

все тут останется, как было

ничего не изменится

небо, облака, снег, летние ливни, люди, люди, мужчины, женщины, они будут так же ходить, разговаривать, пить чай или водку или портвейн, кока-колу, будут есть, спать друг с другом...

да!

в этой комнате, на этой самой кровати, кто-то будет заниматься любовью или просто спать и во сне пускать слюну на подушку, даже, может быть, эту же самую, что сейчас у тебя под головой, из которой вываливается слежавшийся пух

даже лепнина на потолке, фрагментарно сохранившаяся останется неизменной , а тебя уже не будет

словно и не было никогда

никогда!

нет, ты не отворачивай свою физиономию от меня к стенке, не отворачивай, говорю

потому что никто, никто, никто и никогда не вспомнит даже, что был такой… такой имярек – ты!

никто не вспомнит

у тебя нет детей?

нет

ну вот

а если и есть, как ты надеешься, совершенно напрасно, так и что с того, что с того, если б они даже и есть где-то, о чем ты не знаешь, а они не знают, что ты есть, а их матери, опять же это все чистейшее предположение, их матери наверняка говорят своим мужьям, что это они отцы твоих мифических детей или говорят твоим несуществующим детям, что их папа был летчиком-космонавтом и погиб, при исполнении особо важного правительственного задания – выполняя пилотируемый сверхсекретный полет на Марс

так что… забудь

и не морочь мне голову этим бредом

книгу ты не написал, дерево не посадил, чего там еще?.. колодец – это уж точно, наверняка – нет – не вырыл

что ты сделал вообще? что ты вообще?

а?

для какого хрена ты был нужен?

кому ты был нужен?

большой вопросительный знак

и остается одно только сожаление и ничего другого больше не остается

ты вслушайся в то, что тебе говорят, если ты еще в состоянии

да нет, это все знают, даже мертвые трупы – это научный факт – даже покойники продолжают слышать какое-то время, после того как

ну и так что же остается от твоей жизни?

что есть твоя жизнь?

ее нету, ее просто и нет – твоей жизни

одна иллюзия, прах, пустота

зачем ты жил?

скажи вот, зачем?

за-чем?

что ты можешь ответить?

ничего – ровным счетом

ты не сможешь ответить и не потому, что ты уже и говорить не в состоянии, я вижу, а просто нечего тебе мне отвечать на этот вопрос

и как ты меня достал, как ты меня достал

как ты

меня!..

достал, замучил, довел, понимаешь ты или нет?!!

да сдохни, сдохни уже, только скорей, чтобы кончить уже, чтобы мне больше не видеть тебя, чтобы закончилось это мученье

я не могу уже больше, я не могу

или ты хочешь…

чего ты хочешь?

ты хочешь меня довести…

до того, чтобы

тебя своими вот руками

придушил, чтобы я тебя…

убил?

ты этого?…

ты это задумал?..

отвечай!!!

ты… хочешь меня сделать убийцей, палачом, чтобы не ты сам… потому что получается, что ведь ты сам… себя это самое… да?

это самоубийство, суицид, грех…

ты хочешь, чтоб я лишил тебя жизни, скажи мне, ответь мне, ты этого хочешь?.. получается так, ведь ты мешаешь мне вызвать скорую, не даешь…

господи! боже мой!

за что мне это вот все, это вот все?.. ну почему я должен так страдать из-за какого-то полудурка, идиота, параноика, который тут загибается от этого чертова СПИДа…

ведь ты все равно умрешь, рано или поздно, почему же я должен присутствовать, почему я должен смотреть, как ты тут агонизируешь и все такое, по какому праву ты, спрашивается, издеваешься надо мной, разыгрываешь передо мной свою эту проклятую смерть?

разве то, что мы переспали… пару раз… всего-то… и то… это произошло случайно… случайно, нечаянно, от тоски, от одиночества вселенского, которое оба мы пили, как водку из пластиковых стаканчиков... разве это дает тебе право распоряжаться мной, моей жизнью, также, как ты распоряжаешься своей бессмысленной смертью?

и еще не известно, я хочу сказать… еще не известно… может быть, я уже тоже… может быть во мне, где-то внутри, в моей крови уже тоже есть этот вирус смертельный, эта зараза, эта чума… и я тоже, совсем скоро, вслед за тобой… буду лежать тут же, на этой самой кровати…

буду лежать, в этих одеялах и простынях, на которых теперь, пока еще лежишь ты, и меня тоже, тоже будет мучить эта предсмертная лихорадка, эта дрожь, также вот будет меня бросать в жар, а потом в ужасный, адский холод… и я своими глазами увижу тот мрак, который теперь отражается в твоих глазах… почти в центре Москвы буду лежать я – одинокий и мертвый…

и никто…

слышишь?..

и даже не будет никого совсем, ведь ты уже умрешь, совсем никого не будет рядом со мной в час моей смерти!

и в этом, во всем этом

виноват ты, ты, ты…

все! все!.. я вызываю, все!

пусть они увезут тебя с моих глаз, я не хочу видеть тебя, я ненавижу тебя, я хочу, чтобы ты сдох, сдох, как собака, в пустом, грязном коридоре больницы для бедных, чтобы ты умер на жесткой больничной каталке, умер в одиночестве и отчаянии…

потому что ты виноват во всем…

и никогда… никогда не будет того… что прилетят эти ангелы, с облезлыми крыльями… э-э-э… серафимы шестикрылые, как вертолеты… и подхватят тебя, как вертухаи под белые ручки и в свою душевозку с решетками в наручниках… запихнут и с сиренами и мигалками вознесут тебя на небеса…

а потом вытряхнут из душевозки и пред ясные очи ЕГО САМОГО тебя представят

ты этого ждешь?

ну, если даже допустить, хотя, конечно, этого никогда… это невозможно просто…

что ты ЕМУ скажешь?! что? что?

скажи мне – вот что ты скажешь?!

что?

про свою эту жизнь?

что можно про нее сказать?.. чем можно оправдать ее, эту жизнь, а?

и что было в ней хорошего, кроме паскудства – разврата, алкоголя, наркотиков и тому прочего подобного…

что ты для людей сделал?!

вот ответь мне теперь и тут же – что?

нету твоей жизни никакого оправдания…

никакого… совсем…

так что…

я пошел звонить «03», потому что нету там ничего,

НИЧЕГО!

ясно тебе?

ничего ТАМ нет!

НЕТ…

НИЧЕГО

ТАМ

никакого пекла, никакой даже фиговенькой, даже задрипанной геенны огненной – нету!

а Рая, парадиза, твою мать, вырия, блядь – и подавно!!

и тем более – нету! – и все!..

а есть только одна пустота, мрак и холод

отчаяние и безнадежность

и ничего кроме, и никого – ни тебя, ни меня, ничего не будет, совсем, все сдохнем, все!

и я… Я!.. я…

все-все-все, абсолютно, а я не хочу, не хочу, страшно мне, понимаешь, ты, страшно мне, страшно…

СТРАШНО!

слышишь меня, слышишь?

эй!..

алло…

я все, последний раз… эй?!

вызывать?

открой глаза, слышишь?.. открой!, твою мать!.. открой, кому говорят!

что?…

умер?..

скончался… усоп… издох… испустил дух…околел… преставился…

да?..

я знаю, ты это назло, назло мне, назло, сволочь, сволочь…

а как же я теперь, как же теперь…

один… совершенно один…не нужный никому… и некому будет мне вызвать скорую… ты умер… я не хочу… не хочу… зачем?...

зачем ты умер?..

ведь я тебе говорил, я тебе предлагал, сколько раз я тебе предлагал… спрашивал – вызывать?.. скорую, а ты, ты… как последняя… сдох как собака, как последняя сука… на этой кровати, в этих одеялах рваных, в этом доме, который немцы пленные… с 1946 года не ремонтировали… в руинах… в самом сердце нашей великой родины… холодный и мертвый… как я, как я… и свои остекленевшие зенки таращишь в потолок, на лепнину, фрагментарно, блядь, сохранившуюся……………………………………...

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….…………………………………..