Михаил Сельдемешев

-- Ох и воняет же здесь, -- Капустин поставил одну ногу на подножку экипажа и начал счищать грязь с лакированного ботинка скомканным листком, вырванным из своего блокнота. -- Сколько еще ехать, доктор? -- обратился он ко мне.
-- Чуть больше часа, – ответил я и, только хотел уверить его, что к запаху быстро привыкаешь, как меня перебил возбужденный женский голос с другой стороны экипажа:
-- Жорж! Здесь действительно дьявольское место! Я просто чувствую какую-то зловещую ауру!
Извозчик, сидящий на козлах, покачал головой и перекрестился. Место и в самом деле не особенно подходило для загородных прогулок: абсолютная тишина, не нарушаемая даже птицами, унылый пейзаж, скучное однообразие которого подчеркивается бесконечно тянущимися вдоль дороги потемневшими стволами деревьев, стоящих в неподвижной болотной жиже, запах от испарений которой не раз уже был упомянут Капустиным за время нашего пути. Я не был в этих местах уже давно, но каждый раз, когда я оказывался здесь, меня посещало одно и то же ощущение: что эти края каким-то образом отстали от безостановочного движения времени…
-- Ах, надо было взять с собой мадам Левскую, ей бы понравилось в этом сатанинском захолустье, -- обладательница возбужденного голоса очень часто использовала в своей речи словечки «дьявольский», «адский», «зловещий» и им подобные.
Но пора было продолжать путь и мне пришлось окликнуть ее:
-- Госпожа Капустина, умоляю вас, не удаляйтесь настолько от дороги. Эти болота – чрезвычайно коварная штука, уверяю вас. Засосет -- не успеете оглянуться.
-- В самом деле, Лизон, -- вмешался ее супруг, управившийся наконец со своими туфлями. -- Не увлекайся так сильно. Да ты испачкаешься в конце концов!
Мадам Капустина, держа обеими руками подол своего платья, скакала по кочкам, напоминая со стороны большую белую цаплю.
-- Все таки надо было взять хотя бы астрологическую доску -- сейчас можно было бы устроить сеанс, -- не унималась она.
Лицо ее раскраснелось. Она подскочила к мужу и чмокнула его в щеку:
-- Думаю, Жорж, у тебя все получится!
-- О, да, -- Капустин пригладил свои напомаженные волосы. -- Я уже начинаю чувствовать, как вдохновение нахлынуло на меня, -- его лицо сделалось чрезвычайно важным и самодовольным. -- Это будет просто потрясающая книга… Ну что, пора? -- обратился он ко мне.
-- Конечно пора ехать, -- мадам Капустина полезла в экипаж. -- Мне просто не терпится увидеть это адское место.
Извозчик в очередной раз покачал головой, что-то проворчал и мы наконец-то снова тронулись в путь…

А теперь стоит ненадолго вернуться к событиям, предшествующим нашему сегодняшнему путешествию. Итак, обо всем по порядку.
Вчера утром ко мне домой прибыл курьер из областного полицейского управления. Я зачем-то в кои-то веки понадобился своему бывшему начальству. По прибытии меня самолично встретил Семен Ипполитович Кресс, уполномоченный по тюремному хозяйству области.
-- Ну здравствуй, здравствуй, Яков Михалыч! Небось, позабыл уже сюда дорогу? -- мы пожали друг другу руки и он провел меня к себе в кабинет.
-- Вот, решил организовать разминку твоим старым костям. Небось, скучновато на пенсии то?
-- Да, старость подкралась незаметно, -- я огляделся по сторонам -- за пять с половиной лет здесь почти ничего не изменилось. -- Пока поднимался по лестнице, успел порядком подзапыхаться.
-- Да ты присаживайся, -- он пододвинул к столу одно из кресел. -- Сейчас чаек соорудим…
-- А ты, я вижу, все также корпишь над бумажками? -- кивнул я на груду исписанных листков на его столе.
-- Эх, -- он вяло отмахнулся. -- Скоро тоже отправлюсь на пансион. У меня это хозяйство -- вот где! -- он хлопнул себя по загривку. -- А нынче вообще прыгаю, как черт -- комиссию ждем. Вздохнуть некогда, а тут еще этот писака привязался…
-- Какой писака?
-- Да Капустин. Ты не знаешь его? Весьма популярная в Петербурге личность, -- Кресс встал и разлил по стаканам подоспевший чай. -- Пишут со своею женой всякие страшные книжки. Барышни страсть, как любят его писанину. И мои дочери туда же: начитаются этой галиматьи перед сном, а потом визжат от каждого шороха, как резаные, -- он отхлебнул из стакана и крякнул, обжегшись. -- Так вот, этот каналья решил написать новую книжку, -- он исподлобья глянул на меня. -- Про Зеленые Камни…
Здесь я должен приостановить повествование и заметить, что Зеленые Камни -- это довольно значительный кусок моей уже почти прошедшей жизни. Так называли крепость, в которой в свое время размещалась тюрьма. В ее стенах я имел честь служить врачом в течение почти четверти века. Вот уже несколько лет, как тюрьма закрыта, а пустующая крепость так и осталась в ведении управления.
-- Так пущай пишет, покуда хватит фантазии. Небось, не запрещено, -- высказался я.
-- Просто так не желают-с. Хочет прежде осмотреть все на месте, пощупать все сам, побеседовать с очевидцами -- метода такая, -- Семен Ипполитович ехидно усмехнулся.
-- Послать его ко всем чертям -- невелика птица, -- по взгляду Кресса я понял, куда он клонит.
Он развел руками:
-- Нельзя-с. Имеет связи и бумагу оттуда, -- он показал пальцем в потолок, -- С предписанием оказывать содействие и не препятствовать творческому поиску.
Семен Ипполитович тяжело вздохнул:
-- Просьба у меня к тебе, Яша. Свози ты его туда, поводи, расскажи что-нибудь. Потратишь на них не больше дня, а мне ну ни как! Ни минуты у меня свободной, -- он достал платок и утер лоб.
-- Вот так-так, -- я взял стакан с чаем и откинулся в кресле.
-- Ты уж выручи меня, Яков Михалыч, а писатель в долгу не останется -- оплатит тебе за беспокойство, сколько скажешь. Да и все равно лучше тебя Зеленые Камни никто не знает, -- тут он усмехнулся и достал что-то из стола. -- Вот, подарил мне свою книжонку, хе-хе, называется «Кровавое название мертвеца», хе-хе. Даже автограф для моих дурех чиркнул -- вот будет радости-то…
В это время раздался стук в дверь и в кабинет вошли двое: элегантный господин в модно пошитом костюме и лакированных туфлях, и дама с блестящими глазами, одетая в пышное белое платье.
-- А вот и наш любезный господин литератор, -- Кресс проворно выбежал из-за стола. -- Позвольте вам представить доктора Савичева Якова Михайловича, о котором я вам рассказывал.
«Старый хрыч», -- подумал я, -- «Уже и рассказать что-то успел».
Господин приподнял шляпу, под которой показались напомаженные волосы:
-- Очень приятно-с. Жорж Капустин. А это -- моя супруга. Мадам Елизавета Гурич-Капустина.
Мадам Капустина кивнула. Я тоже встал и поклонился в ответ…

И вот теперь известный писатель, его супруга и ваш покорный слуга едем в крытом экипаже в бывшую тюрьму под названием Зеленые Камни, в стенах которой я последний раз находился, если не ошибаюсь, почти десять лет назад. Внутри экипажа было гораздо уютнее, поскольку болота остались там, снаружи, а деревья, проплывающие за окном, вносили такой недостающий элемент движения в весь этот остановившийся пейзаж.
-- Неужели это единственная дорога туда? -- спросил меня Капустин, сидя напротив и покуривая сигарету через длинный дорогой мундштук. Похоже, что запах болот больше уже не раздражал его.
-- По крайней мере, единственная известная, -- ответил я. -- Наверняка есть какие-то тропы, про которые ведают лишь охотники, да дикое зверье.
-- А ведь это была отличная идея, -- он стряхнул пепел за окно экипажа. -- Тюрьма, окруженная со всех сторон болотами. Наверное, сбежать отсюда было чертовски непросто?
-- Вы абсолютно правы, -- согласился я. -- Единственная оттуда дорога, по которой мы сейчас едем, блокировалась несколькими кордонами, а соваться в болота, как вы понимаете, было равносильно самоубийству.
-- Неужели никому не удалось убежать? -- спросила мадам Капустина, задремавшая было на плече мужа.
-- На самом деле все же было несколько случаев. Правда, им удавалось покинуть лишь саму крепость, а так как вариант с дорогой исключался, единственный их путь лежал через болота. Ну а там их судьба была полностью в руках Всевышнего. По крайней мере, никто никогда об этих людях больше не слышал.
-- Значит все они…, -- Елизавета многозначительно не договорила.
-- Кто знает… Может быть кому-то и повезло, но это маловероятно. Скорее всего они просто сгинули в трясине.
-- Сколько невинных душ покоится на дне этих мрачных болот, -- задумчиво высказался Капустин и что-то чиркнул в своем блокноте.
-- Вот видишь, Жорж, я не зря чувствовала какие-то дьявольские флюиды! – снова ожила его супруга.
-- О, да, дорогая, это кости мертвецов звали тебя к себе, -- Капустин состроил зловещую гримасу, зарычал и схватил свою жену за плечо.
-- Перестань! – она отмахнулась от него перчаткой. – Простите, доктор, я ненавижу, когда Жорж относится ко всему этому так несерьезно.
-- Получается, что это была поистине одна из самых надежных тюрем, – Капустин заложил руки за голову. -- Именно поэтому у нее была особая клиентура, не так ли, мсье Савичев?
-- А вы, я вижу, прекрасно осведомлены, мсье Капустин?
-- Совсем немного. Прошу вас, Яков Михайлович, расскажите мне о Зеленых Камнях поподробнее. Да что там, я желаю узнать о них все!
Я улыбнулся, посмотрел в окно, в котором то и дело мелькали ветви болотной растительности и спросил Капустина:
-- А почему вам вдруг вздумалось написать именно о Зеленых Камнях?
Он внимательно посмотрел на меня, словно мой вопрос озадачил его, затем рассмеялся:
-- Видите ли, писать все время о демонах, кознях дьявола и оживших мертвецах утомляет. Да и этим сейчас не удивишь нашу огрубевшую публику, а взволновать все это может разве что, пардон, только наивную девственницу-гимназистку. Мое же мнение таково, господин доктор, что реальность гораздо страшнее вымысла. Ведь после прочтения коротенькой заметочки в бульварной газете о каком-нибудь несчастном, удавившемся в порыве отчаяния, уже становится жутковато. Чего роману про чудовищ достичь не удастся никогда, как бы живописно автор их не изображал. Страшная реальность -- вот что привлекает и пугает одновременно.
-- В какой-то степени согласен с вами, -- произнес я.
-- Ну, а что касается Зеленых Камней, -- продолжал он, -- О них ходит столько всяческих слухов и небылиц, что я решил удовлетворить неподдельный интерес публики, но не придумывая фальшивые байки, а описав несколько реальных моментов из жизни тюрьмы, лично побывав в ее стенах, окунувшись в ее атмосферу и поговорив с вами, живым очевидцем. Вот скажите мне, Яков Михайлович, есть ли во всех этих историях, что гуляют по Петербургу, хоть малая толика правды?
Блеск вдохновения в его глазах был настолько сильным, что я решил немного подлить масла в огонь:
-- Честно говоря, я толком почти не слышал ни одной из них, но могу вас уверить, что те реальные случаи, очевидцем которых я был, заставляют поблекнуть все сказки, которыми тешит себя скучающая публика.
-- О-о, - мадам Капустина прикрыла рот ладонью.
-- Очень надеемся услышать хотя бы некоторые из них, доктор, -- писатель сделал умоляющее лицо. -- Но сначала все таки расскажите немного об особенностях данного места.
-- Ну что ж, -- я прокашлялся. -- Тюрьма Зеленые Камни действительно имела особый статус. Состояла она целиком из камер-одиночек, что обуславливалось, как вы изволили заметить, уникальной клиентурой тюрьмы. Узники Зеленых Камней не были простыми уголовниками. Здесь сидели настоящие гении этого дела, особо опасные для общества личности, знатные и известные люди, а также много иностранцев. Каждый находился на особом попечении. Персонал тюрьмы соответствовал уровню подопечных. Помимо элитной и усиленной охраны Зеленые Камни разительно отличались от остальных тюрем условиями содержания. Не сказать, чтобы узникам сиделось вольготно, но отношение к ним было безупречным, чего я опять же не могу сказать о других местах заключения, в коих мне довелось до этого служить.
-- И все таки в конце концов Зеленые Камни прекращают существование, -- заметил Капустин.
-- Да, -- вздохнул я. -- Тюрьму закрыли, узников распределили по действующим на тот момент заведениям. Но это должно было случиться. На самом деле, хорошо, что судьба все же повернулась именно таким образом.
-- Что вы этим хотите сказать, Яков Михайлович?
-- Видите ли, Жорж, Зеленые Камни существуют уже не одно поколение и, насколько мне известно, эта крепость всегда использовалась для одного - наказания провинившихся. За сотни лет здесь накопилось столько зла, что оно стало ощущаться почти физически.
-- Интересная мысль, -- Капустин снова открыл блокнот.
-- Вы сами почувствуете, как угнетают стены, когда находишься внутри здания. От долгого нахождения там развивается, выражаясь медицинскими терминами, депрессивное состояние. Я ощущал это на себе, наблюдал те же проблемы у своих коллег и заключенных, просидевших значительное время. Не знаю, поставили вас в известность или нет, но дело в том, что в течение почти трех лет после того, как меня уволили со службы, я находился в психиатрической лечебнице.
Судя по изумлению в глазах моих попутчиков, я понял, что сей факт моей биографии не был освещен инстанциями, порекомендовавшими семье Капустиных мою скромную персону в качестве экскурсовода. Что ж, придется сделать это самому:
-- Три года я существовал лишь физиологически, мое сознание было полностью отключено от внешнего мира. Я продолжал находиться в Зеленых Камнях. Но тем не менее мне удалось выкарабкаться. Мой мозг все таки смог переварить все это.
-- А вы не боитесь, что…, -- Капустин замялся.
-- Что по возвращении туда у меня могут снова начаться проблемы? - договорил я за него. -- Не думаю. Я пережил это раз и навсегда, да и визит наш туда будет настолько мимолетен, что для каких-либо беспокойств нет ни малейшего повода.
Некоторое время мы ехали молча. Слышно было лишь поскрипывание колес, да топот и похрапывание лошадей…

Очнувшись от полусонного состояния, которое явилось следствием мерного покачивания экипажа, я протер глаза и встряхнулся, прогоняя остатки сна. Капустин смотрел в окно. Его жена дремала, снова положив голову ему на плечо. Ее шляпа немного сползла, рот был чуть приоткрыт.
«А она недурна», -- подумал я.
Капустин, видимо, уловил мои мысли и улыбнулся.
Сидя тогда напротив этих людей, я еще не предполагал, что случится жуткая трагедия. Это, безусловно, целиком моя вина: не стоило везти их сюда. Не надо было ворошить прошлое. Не надо было…

-- Приехали! - крикнул извозчик.
Мы выбрались из экипажа. День был почти в самом разгаре. С другой стороны железных ворот раздался недовольный знакомый голос:
-- Кого там еще нелегкая принесла?
-- Открывай, Наумыч! - откликнулся извозчик. -- К тебе писатель из города. Про тебя книжку будет писать.
Забренчала цепь и из приоткрывшихся ворот показалось усеянное глубокими морщинами лицо с густой рыжей бородой. Это был Наумыч - бессменный сторож областного тюремного управления.
-- Ты что несешь, старый бес? -- выругался он, настороженно оглядывая непрошеных гостей…
-- Яков Михайлович! -- узнав меня, он сразу подобрел. -- Уж не мерещится ли мне? Какими судьбами?
-- Нет, не мерещится, Наумыч, -- ответил я. -- Ну как ты тут, как здоровьишко?
-- А что мне станется…
-- Одичал поди уж, болотная душа? -- крикнул извозчик.
-- Я вот сейчас возьму оглоблю и покажу тебе болотную душу, ядрена вошь! -- огрызнулся Наумыч.
Извозчик безобидно засмеялся. Я подал сторожу распоряжение от Кресса:
-- Мы здесь с гостями немного побродим. Ты, Наумыч, мне только ключи дашь, да пару фонарей.
-- Бродите сколько влезет, -- он бросил беглый взгляд на Капустиных, открыл ворота и экипаж неспешно заехал внутрь.
-- Простите, любезный, а где у вас здесь уборная? -- спросила мадам Капустина у сторожа. Похоже, что ее слегка укачало.
-- А вон там, за амбаром, -- Наумыч указал направление рукой…
-- Да-а, выглядит внушительно! -- Капустин, задрав голову, оглядывал крепость.
Я тоже смотрел на нее. Сердце слегка защемило от воспоминаний. Вот я и снова здесь. Только сейчас вокруг не наблюдается никакой суеты - мрачная крепость слилась с тишиной, навсегда поселившейся в этом месте.
Мы подошли ко входу в здание.
-- И вправду - «зеленые камни», -- Капустин ощупывал стену, кладку которой покрывал зеленоватый налет, напоминающий мох. -- Это из-за болотных испарений?
Я кивнул. К нам подошла посвежевшая мадам Капустина и сторож с ключами и фонарями в руках. Он уже предусмотрительно зажег их. Один я дал Капустину, второй взял себе.
-- Ну ладно, Наумыч, я дальше сам, -- сказал я сторожу.
-- Ну, ежели чего, я у себя, -- он развернулся и побрел к домику, возле дверей которого его уже дожидался извозчик.
-- Я отыскал в огромной связке ключ от главных дверей и отпер их. Они отворились с неприятным скрежетом.
-- Давненько не смазывались, -- усмехнулся Капустин. Я вдруг разозлился на него: он же совершенно посторонний человек; я входил и выходил из этих дверей много лет напролет, а для этих людей это совершенно ничего не значит. Зачем они здесь?
-- Еще не передумали? -- холодно спросил я супругов.
Елизавета покачала головой, а Жорж снова рассмеялся. Я вздохнул и шагнул внутрь.

Писатель изъявил желание в первую очередь провести небольшую экскурсию по зданию. На меня напало безразличие и я не противоречил ему. Первый этаж занимали служебные помещения: кухня, прачечная, бытовки для дежурной охраны, кабинеты начальства, госпиталь и, наконец, моя гордость - лаборатория, где я в когда-то занимался приготовлением лекарств. В данное время все эти комнаты практически ничем не отличались одна от другой, так как весь инвентарь был в свое время вывезен. После беглого осмотра мы поднялись на второй этаж, с которого начинались собственно камеры. Мы шагали по длинному мрачному коридору, с одной стороны которого тянулась глухая стена, освещаемая нашими фонарями, а с другой - металлические двери камер с выбитыми на них номерами.
-- Мне рассказывали, -- нарушила тишину мадам Капустина (она шла, держа своего мужа за руку), -- Конечно, это глупости, но я слышала, будто бы не всех узников выпустили, когда тюрьма закрылась. Кое-кого забыли…
-- И сейчас, когда погаснет последний фонарь, они покинут свои камеры и придут за нами, -- пробасил Капустин замогильным голосом.
-- Ну я же просила, Жорж! -- она стиснула его руку. -- Ты, право, как ребенок.
-- Насколько я помню, -- ответил я ей, -- Все камеры оставили открытыми. Кстати, сейчас проверим, -- я подошел к ближайшей двери и толкнул ее. Она почти беззвучно открылась.
-- Вот здесь рядовой узник и коротал свои бесконечные дни и ночи, -- пояснил я. -- Остальные четыре этажа состоят абсолютно из таких же камер, как эта.
-- Получается, что здесь больше нечего смотреть? -- Капустин выглядел откровенно разочарованным.
-- Уверяю вас, если вы побывали в одной из этих камер, можно смело утверждать, что вы побывали и во всех остальных. Видите ли, господин писатель, тюрьма - это довольно скучное место. Люди здесь по большей части не живут, а просто существуют. Все их развлечения - здесь, -- я пригласил супругов внутрь камеры и зашел после них. -- Вот - окошко с толстенными решетками - единственное, что связывает несчастного с внешним миром. Вот - подобие стола, который служит для еды и написания писем. Вот - скамейка, она же - кровать, которая служит для всего остального, то есть сна. Да, чуть не забыл, еще есть окошечко в двери, -- я вышел, прикрыл за собой дверь, открыл окошечко и, подражая дежурному, прокричал:
-- Заключенный Капустин, обед! -- после этого я снова вернулся в камеру.
-- И так жить годами! -- поразился Капустин. -- Да здесь поневоле сойдешь с ума…
Жена взяла его за локоть и он слегка сконфузился, поглядев на меня. -- Извините.
-- Все в порядке. Да, еще раз в неделю полагалась прогулка, -- добавил я. -- При отсутствии замечаний, конечно.
-- Неужели больше ничего?
-- Еще книги, -- произнес я.
-- Книги? -- переспросил Капустин.
-- Люди у нас сидели в основном образованные. Позволялось читать разрешенные цензурой книги. Здесь даже небольшая библиотека имелась.
Капустин присел за стол и начал что-то писать в своем блокноте. Я сел на кровать. Мадам Капустина скучающе осматривалась.
-- Сто одиннадцать, -- сказала она через некоторое время.
-- Простите? -- не понял я.
-- Камера номер сто одиннадцать, -- она показала на открытую дверь, на которой был выбит этот номер.
Три единицы. Камера с этим номером была связана для меня с событием, которое навсегда впечатало его в моей памяти. Хотя это и было очень давно.
-- Вы хотели услышать одну из моих историй? -- спросил я писателя.
Его лицо оживилось.
-- Надеюсь, не одну, -- он подчеркнул что-то в блокноте и приготовился записывать. Мадам Капустина присела рядом, на кровать.
Позже он назовет этот мой рассказ так:

Свидетель

Этот случай произошел на первом году моей службы в Зеленых Камнях. Возможно, именно по этому он и произвел на меня довольно сильное впечатление.
Где-то около двух часов ночи меня разбудил дежурный офицер. Он путано сообщил, что один из заключенных, кажется, обезумел: он вот уже почти два часа молотит в дверь и требует начальника тюрьмы. Причем, изредка впадает в истерику и рыдает. Дежурный офицер умолял меня что-либо предпринять. Разбудить начальника тюрьмы в столь поздний час он не решился.
-- Я, было подумал, в карцер каналью, -- оправдывался он, пока мы поднимались по лестнице, -- Да так прикинул, что с Букиным что-то не то. Все время тихий, смирный, а тут вдруг…
Мы подошли к камере, возле которой стоял охранник. Из-за двери раздавались громкие металлические удары и всхлипывающие ругательства.
-- Кружкой по двери прикладывает, зараза, -- прокомментировал солдат и тут же прикрикнул в сторону камеры:
-- Вот ты сейчас шомпола-то у меня отведаешь!
-- Отставить, -- дежурный офицер распахнул окошко в двери камеры и грозно рявкнул туда:
-- Отойти от двери, Букин!
Здесь я обратил внимание на номер камеры: сто одиннадцатый, три единицы. Это была одна из камер для осужденных на смертную казнь…
Дежурный ждал от меня каких-либо действий. Я сделал шаг к двери и вгляделся в полумрак камеры. Букин оказался коренастым мужчиной лет сорока. На его лице смешалось выражение страха и растерянности. Он стоял у противоположной от двери стены и молча смотрел на меня, часто и тяжело дыша.
-- Чего вы хотите, Букин? -- спросил я его.
-- Мне нужно в другую камеру, я должен поговорить по этому поводу с начальником тюрьмы, -- ему приходилось прилагать усилия, чтобы выговаривать слова спокойным тоном.
-- Откройте дверь, -- обратился я к офицеру.
Тот какое-то мгновение колебался, затем приказал охраннику отпереть камеру. Вблизи состояние заключенного оказалось гораздо хуже: его била дрожь, веки опухли, пульс был выше всяческих норм. Я попросил его сесть и успокоиться. Букин сел на нары, обхватил голову руками и какое-то время сидел так, что-то бормоча про себя и покачиваясь из стороны в сторону. Наконец, он, видимо собравшись духом, выпрямился и, насколько мог спокойно, произнес:
-- Я видел Трофима-Болотника.
Дежурный, стоявший у стены перед нами, выругался. После чего добавил:
-- Вроде бы взрослый солидный господин, а до сих пор верит в сказки. Нет, ну вы поглядите только - этому долдону кошмары снятся, а он всю тюрьму готов разнести, бесов сын!
-- Да не спал я сегодня! -- огрызнулся Букин.
-- Господа, -- вмешался я. -- Не знаю, как вы, я бы хотел сегодня еще хоть немного поспать после чертовски трудного дня. Сейчас же я что-то плохо соображаю - о чем мы тут беседуем.
-- Господин доктор! -- Букина снова начало трясти. -- Меня необходимо перевести в другую камеру, потому что беда не в том, что я его видел, а в том, что Трофим-Болотник тоже видел меня…
-- Довольно! -- я резко поднялся и обратился к дежурному офицеру. -- Значит так, распорядитесь, чтобы его отвели в госпиталь. Скажете санитару, чтобы дал ему успокоительное. Утром доложите обо всем начальнику тюрьмы, а сейчас, как ни приятно ваше общество, я вынужден вас покинуть.
-- Надо было все таки в карцер его, -- сказал дежурный, когда Букина увели.
-- Он бы закатил истерику и там, -- ответил я. -- Кстати, про какого «болотника» он все время твердил?
-- А, Трофим Болотник… Так вы еще не слыхали? В здешних местах бытует легенда, будто много лет назад у какого-то помещика родился сын. Папаша, видимо, был наказан за какие-то грехи, так как ребенок родился уродом, каких свет не видывал. Ну, а родители, стало быть, не долго думая, взяли и свезли мальчонку в болота. Да там и бросили. Так вот, поговаривают, будто бы несчастный выжил и теперь мстит людям, зверски убивая их. Вот такая слава у наших болот… А Букин просто сбрендил, -- сделал он выводы. -- Ему же в последней апелляции отказали недавно. Больше года здесь сидел и вот теперь виселица ему улыбается уже по-настоящему. Не выдержал да и все тут.
«Возможно», -- вяло подумалось мне, когда я возвращался к себе в барак. Той ночью мне пришлось долго ворочаться и задремать удалось лишь под утро.

В какой-нибудь другой тюрьме нарушитель спокойствия из госпиталя отправился бы прямиком в карцер. Но это были Зеленые Камни, и поэтому на следующее утро заключенный Букин, дежурный офицер и я сидели в кабинете начальника тюрьмы.
Николай Кондратьевич Юрковский, хозяин кабинета, прохаживался из угла в угол, заложив руки за спину. К тому времени он находился на этом руководящем посту уже около семи лет. Я же тогда еще не совсем успел освоиться на новом месте и знал именно в тот момент Юрковского еще недостаточно хорошо.
Молчание, царящее в кабинете, нарушил Букин. Он выглядел гораздо лучше, чем вчера и казалось, что полностью успокоился:
-- Я прошу лишь одного, -- произнес он тихим, но уверенным голосом. -- Перевести меня в любую другую камеру.
-- А я, в свою очередь, -- голос Юрковского был слегка хрипловатым, -- Прошу обосновать ваше требование. Вы думаете, что у меня больше нет никаких других забот, кроме как выслушивать какие-то легенды? -- Юрковский закашлялся. Хронический кашель уже давно мучил его. Я готовил ему порошки, которые в какой-то степени помогали облегчить симптомы болезни.
-- Я готов все объяснить, но прошу уделить мне время для этого, -- в глазах узника читалась тревога и отчаяние. На лице его проступили красные пятна.
-- Ну хорошо, у вас есть пятнадцать минут, -- Николай Кондратьевич сел за стол.
-- Вчера вечером, -- начал рассказ Букин, -- Я, как обычно перед сном, смотрел в окно. Луна была почти полная и было достаточно светло, различались даже отдельные деревья вдалеке. Мне нравилось, как луна отражается от водной глади болот…
-- Пятнадцать минут, Букин, -- перебил его Юрковский. -- Если можно, избавьте нас от художественных подробностей.
-- Итак, -- продолжил узник. -- Я смотрел на воду, как мое внимание вдруг привлекло какое-то движение между деревьев. Поначалу я подумал, что мне показалось, но вскоре, в просвете между деревьями я увидел человека, бредущего по колено в болотной жиже. Он что-то тащил за собой, но поначалу я не мог разглядеть, что это было. Через некоторое время человек выбрался на небольшую поляну и выволок из воды свою ношу - это оказались два больших мешка. Когда он выпрямился, внутри меня все похолодело: это был он - Трофим-Болотник!
-- Но почему именно он? -- не выдержал дежурный офицер.
-- Да, с чего, собственно, вы это взяли? -- поддержал его начальник тюрьмы.
-- Уверяю вас, господа, если бы вы тогда увидели его, то нисколько бы в этом не сомневались. Это просто чудовище, а не человек: огромного роста, с горбом и неестественно длинными мощными руками. Но что было особенно отвратительным, так это его голова. Она была настолько непропорциональна, что можно было подумать, будто ему на нее надели большой горшок. И это при том, что шея практически полностью отсутствовала. Его движения были абсолютно несогласованны, но в то же время он был чертовски ловок. Самое же ужасное началось позже. Он развязал мешки и вытряхнул из них, словно щенят, каких-то двоих людей! Я было подумал, что несчастные мертвы, но это было не так. Трофим наклонился над телами и начал чем-то их тыкать. Чем-то, похожим на палку. Когда один из людей слабо зашевелился, Болотник переключился на другого. И тут, воспользовавшись этим, тот первый вскочил и бросился бежать. Но у самой воды он внезапно обо что-то запнулся и со всего маху рухнул в болотную жижу. Трофим-Болотник стремительно, в два прыжка настиг его, схватил за ногу и, словно беспомощного ребенка, выволок обратно. В его резких ловких движениях было что-то от насекомого. Омерзительное зрелище! Болотник занес над головой то, что я поначалу принял за палку. Это был какой-то металлический прут, толщиной примерно в два пальца. На конце он был усеян крючками и шипами. Человек, который так неудачно пытался убежать, попытался защититься руками. И в этот момент Трофим начал наносить удары. Он действовал без суеты, почти механически. Вскоре все вокруг него было залито кровью: в отблеске луны она казалась черной. Он методично наносил сокрушительные удары своим чудовищным орудием и буквально разрывал им беднягу на куски! Было достаточно далеко, но мне кажется, я слышал звук раздираемой плоти, который уже никогда не забуду… Мне надо было тут же отпрянуть от окна, но я словно оцепенел. Меня парализовал ужас, я боялся пошевелиться! Не прошло и пяти минут, как от еще недавно живого человека осталось лишь кровавое месиво. После этого Трофим-Болотник отбросил прут, подошел к краю поляны, начал зачерпывать руками болотную воду и пить. После этого он неспешно вернулся, подобрал прут и начал проделывать то же самое со вторым несчастным. Тот уже даже не пытался сопротивляться: похоже, что был без сознания или попросту умер от страха. Когда Трофим закончил, он некоторое время еще стоял и как-то безучастно созерцал то, что натворил… Внезапно он резко повернулся в мою сторону и увидел меня! Я тут же сполз вниз и меня начало трясти. Я даже дышать боялся! Через некоторое время меня охватила такая паника, что я бросился к двери, начал колотить в нее и кричать. Мне в тот момент казалось, что Трофим-Болотник снова поднял свой железный прут и направился за мной… Ну, а дальше вы знаете, -- Букина снова била дрожь и я дал ему понюхать нашатырь, чтобы привести в чувство.
На некоторое время в кабинете воцарилось молчание. Юрковский опять ходил из угла в угол, заложив руки за спину. Наконец, он остановился и произнес:
-- Значит так, Букин… Даже если для беспокойства была бы хоть ничтожнейшая доля основания, я без промедления удовлетворил бы вашу просьбу о переводе в другую камеру. Но и я и вы прекрасно осведомлены об условиях содержания, бытующих в Зеленых Камнях. Знать о той тщательности, с которой охраняется крепость и бояться, что сюда проникнет кто-то посторонний есть самое настоящее слабоумие. Да сюда целая армия просто так не прорвется, не говоря уже о каком-то лешем из детских сказок…
Лицо Букина сделалось каким-то растерянным. Он поочередно переводил взгляд с одного на другого из нас, словно ища поддержки, пытался что-то сказать, но вместо этого издавал непонятные мычащие звуки.
-- А я вообще не понимаю, -- вмешался дежурный офицер. -- Ты же и так вот-вот на небесах окажешься. К чему весь этот концерт? Мы ведь не очень благодарные зрители, согласись…
-- Да, мне уготована виселица! -- зло огрызнулся Букин. -- И я готов окончить жизнь в петле, а не так, как те двое несчастных на болоте…
-- Ну довольно! -- Юрковский сел на свое место за столом. -- Я нахожу в данной ситуации две возможных причины: либо заключенный Букин решил над нами всеми поиздеваться, устроив эту комедию, либо ему пришла в голову не слишком оригинальная идея разыграть из себя сумасшедшего и таким образом увильнуть от виселицы. Считаю, что вопрос исчерпан в любом из этих случаев и не вижу смысла уделять ему еще какое-либо внимание.

-- Есть еще третий вариант, -- сказал я начальнику тюрьмы, когда охрана вывела причитающего Букина из кабинета.
-- И какой же? -- спросил Юрковский.
-- Он мог действительно сойти с ума…
-- Послушайте, доктор, -- Юрковский пытался быть со мной снисходительнее. -- Вы здесь относительно недавно и подобные типы, вероятно, пока еще могут производить на вас впечатление своими байками. Я же, за многие годы успел изучить этих людей достаточно для того, чтобы распознавать все их гнусное лицедейство без особого труда.
-- В таком случае, Николай Кондратьевич, Букин - очень хороший актер.
-- Скажу больше, Яков Михайлович: большинство из сидящих здесь заткнет за пояс любого профессионального актера. Все они настолько матерые, что потеря рассудка - последнее, что может с кем-либо из них произойти. Вы уж поверьте мне.
-- Если не секрет: за что Букина приговорили к смертной казни? -- спросил я Юрковского перед тем, как покинуть его кабинет.
-- Он методично, одного за другим умертвил своих родственников, претендующих на большое наследство.

На следующее утро я окунулся в работу и обыденные проблемы полностью вытеснили из моих мыслей инцидент с Букиным. Вспомнить о нем мне пришлось через пару дней, когда рано утром меня снова разбудил все тот же дежурный офицер и сообщил, что необходимо засвидетельствовать смерть заключенного Букина из сто одиннадцатой.
Он лежал прямо на пороге камеры. По словам охранника, тело узника буквально вывалилось в коридор, когда он открыл дверь. Лицо Букина было неприятно искажено гримасой безумия. Глаза остекленели, уставившись в потолок. Спустя некоторое время я определил, что смерть наступила в результате остановки сердца. Охранники перенесли тело Букина в мою лабораторию, где мне предстояло подготовить его к отправке в городской морг.
Проведя необходимые приготовления, я уже собирался было накрыть тело простыней, как вдруг заметил, что в кулаке трупа что-то зажато. Приложив определенные усилия, мне удалось разжать его пальцы и из руки выпал какой-то круглый плоский предмет и покатился по полу. Подняв его с пола я обнаружил, что это деревянное колесико из разряда тех, что используются в незатейливых детских игрушках наподобие деревянных лошадок. В тот момент я подумал, что это был некий талисман Букина. Вскоре его тело увезли и еще через некоторое время все уже забыли о его существовании.

Прошло около трех месяцев с тех пор. Я находился у себя в лаборатории, когда прибежал один из охранников и сообщил о том. что они обнаружили что-то ужасное. У местного завхоза в тот день наконец-то «дошли руки» до сарая, в котором хранилась техническая соль, и крыша которого уже давно обвалилась. Соль использовалась для устранения обледенения территории крепости и дожди, не встречающие более преград, могли в конце концов свести сей полезный материал на нет.
Итак, когда охранники открыли сарай, увиденное повергло их в шок. Я и сам испытал подобное состояние, когда прибыл на место. Внутри сарая, на мешках с солью лежало тело человека. Хотя «человеком» его можно было назвать лишь с большой оговоркой. По сравнению с любым обычным человеком это был просто гигант. Помимо размеров в глаза бросалась чудовищная непропорциональность всех частей его тела. Было в нем что-то от насекомого и это вызывало отвращение и заставляло передернуться. Но что более всего производило впечатление, так это его голова. Она была неестественно огромной даже для его габаритов. А там, где у всех людей должно быть лицо, находилось то, чего раз увидевший это уже не забудет никогда. Это был монстр из самого страшного сна. К счастью, он был мертв. Похоже, что сломал себе позвоночник, упав с приличной высоты. Вот кто оказался виновным в проломе крыши, которую гигант просто пробил своей огромной тушей перед тем, как рухнуть на мешки с солью. Она, по-видимому, и замедлила разложение тела.
В руке мертвец продолжал сжимать железный граненый штырь, усеянный шипами и крючками. Он был покрыт ржавчиной и темно-бурыми пятнами. И еще запомнилась одна совсем неуместная для всего этого деталь: к железному штырю, в том месте, где его сжимала рука трупа, была привязана игрушка - деревянная лошадка. Почти вся краска, некогда покрывавшая ее, облупилась. Рассматривая ее, я обнаружил то, от чего у меня на какое-то время все похолодело внутри: у лошадки не хватало одного из колес, а оставшиеся были в точности такими же, как и то, которое Букин сжимал в руке перед тем, как его сердце не выдержало увиденного.
Я вышел на улицу и взглянул наверх: высоко, точно над крышей сарая находилось окно камеры номер сто одиннадцать…

***

Когда Капустин закончил писать, он бросил карандаш, крякнул и удовлетворенно потер руки:
-- Ну, удружили, Яков Михайлович! Это потрясающе, не правда ли, Лизон?
Его жена кивнула и сделала вялую попытку улыбнуться. Похоже, что она чувствовала себя в этой камере не совсем уютно и я предложил им пере<

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 9 10 1112