ИСПОВЕДЬ НЕПУТЕВОГО ОТЦА

ИСПОВЕДЬ НЕПУТЕВОГО ОТЦА

В детском отделении родильного дома пахло грудным молоком и лекарствами. Устойчивый запах больницы присутствовал даже здесь, где, казалось бы, его быть совсем не должно. Ведь жизнь здесь только начинается.

Это был очень старый родильный дом. Здание совсем обветшало и требовало срочного капитального ремонта. После долгих расчетов и бесконечных комиссий, городские власти, наконец, решились на то, чтобы его совсем снести, а на этом месте построить новый Перинатальный центр, оснащенный современным оборудованием.

Но, как говорится, «скоро сказка сказывается…». После принятия решения прошло еще два года, и вот, наконец, объявили дату его закрытия.

Всем будущим мамочкам заранее выдали направления в районный медицинский центр, и на сегодняшний день в родильном доме лежали всего несколько рожениц с новорожденными детишками, которых со дня на день должны были выписать домой.

Медсестра Сашенька, молодая девушка, только в этом году закончившая медицинское училище, сидела за своим столом рядом с детской комнатой и что-то читала. Хотя опыта у нее было еще маловато, но со своими обязанностями девушка справлялась легко, чем доставляла удовольствие себе, пациентам и, особенно, начальству.

Сашенька сняла с головы белую накрахмаленную шапочку, постоянно сползающую ей на глаза, и посмотрела на будильник, стоящий тут же на столе. Спать во время дежурства категорически запрещалось, но, как говорится, дело молодое! Кто в этом возрасте страдает бессонницей? Вот, на всякий случай, для подстраховки и заводили будильник, чтобы не проспать очередное кормление.

Времени оставалось еще полчаса. Сашенька подтянула тесемочки шапочки и, положив ее на стол, снова увлеклась чтением.

В детской заплакал малыш. Сашенька тут же поднялась и зашла в комнату, оставив дверь открытой, чтобы свет из коридора помог ей сориентироваться в темноте.

Малыш уже успокоился, как это часто бывает у детей.

«Вот и хорошо, – подумала Сашенька. – Пожалуй, уже можно готовиться к кормлению».

Она зажгла светильник над умывальником, поверила, на месте ли все принадлежности на случай, если надо будет подмыть малышей. Хотя ночью этого можно было и не делать, памперсы давали возможность спокойно перенести эту процедуру на утро. Но, мало ли что?

Сашенька аккуратно открыла кран и тщательно вымыла руки.

Потом подошла к столику, на котором стоял стерилизатор и прибор для подогрева детского питания. Она уверенными движениями развела смесь и разлила по бутылочкам. Все, еда готова!

Сашенька оглянулась на малышей. Все мирно спали, даже будить было жалко.

Она тихонько вышла в коридор и посмотрела на часы. До времени кормления оставалось несколько минут. Сашенька выключила будильник, чтобы зря не звенел, и вернулась в детскую комнату. Она взяла бутылочку и подошла к ближней кроватке.

Несмотря на сон, малыши жадно хватали соску и принимались активно ее сосать, хотя это у них еще не очень и получалось. Этим маленьким человечкам всему приходилось еще учиться, даже тому, как правильно кушать.

Наконец последний малыш был накормлен, и Сашенька направилась к умывальнику, чтобы вымыть бутылочки.

Не успела она открыть кран, как мощная струя воды ударила ей прямо в грудь. Она инстинктивно отскочила, но вода продолжала хлестать из сорванного крана, заливая все вокруг.

Сашенька закрыла дыру рукой, но напор был такой сильный, что удержать его было совершенно невозможно. Струйки воды тут же пробились сквозь пальцы, предвещая новую атаку. И отпустить руку тоже нельзя. Комната небольшая. Не дай бог, вода до малышей достанет. Что же делать?

– Анатолий Петрович! – попробовала позвать Сашенька охранника, но сама же поняла всю тщетность своей попытки. Пост охраны был в другом конце коридора, и Анатолий Петрович никак не смог бы ее услышать. А громче кричать тоже нельзя, дети перепугаются. Хоть и говорят, что они в первые дни после рождения ничего не понимают и не слышат, но Сашенька не могла себе этого позволить даже в такой экстремальной ситуации. Потом, если не дай бог, что случится, не простит себе никогда!

На все эти раздумья ушло не более двух минут, но Сашеньке показалось, что прошла целая вечность.

– Что тут происходит? – вдруг раздался недовольный голос, и в дверь просунулась голова охранника. – Полы, что ли, мыть надумала среди ночи? Вон, вода аж в коридоре!

– Ой, Анатолий Петрович, как хорошо, что вы пришли! У нас авария! Кран сорвало! Что делать-то? – скороговоркой выпалила Сашенька.

Анатолий Петрович зашел в комнату.

– Авария, авария…, – проворчал он, но мигом оценил ситуацию, глядя на реки воды, струящиеся из-под маленькой девичьей ладошки.

Он кряхтя наклонился вниз, словно этот неожиданный потоп оторвал его от важного дела.

– А, вот он, зараза! – Анатолий Петрович повернул кран на трубе под умывальником. Вода тут же перестала течь.

– Все, отпускай! – сказал он, стряхивая с рук остатки воды.

– А вдруг снова пойдет? – неуверенно спросила Сашенька, все еще не отнимая руку от крана.

– Отпускай! Не пойдет. Я воду перекрыл, завтра слесаря надо будет вызвать. Хотя, кому это теперь нужно…, – с явным недовольством проворчал он себе «под нос».

Сашенька осторожно сняла руку с дыры, зияющей на месте сорванного крана.

Только сейчас она почувствовала, что вся промокла. Белый халатик, который медсестры обычно одевают прямо на нижнее белье, плотно облегал стройное девичье тело, подчеркивая его упругую молодость. Мелкий озноб, охвативший ее после перенесенного стресса, придавал ее полуобнаженному облику привлекательно-эротический вид, явно не соответствующий месту, в котором они находились.

Анатолий Петрович медленно оглядел ее с ног до головы, задержав взгляд на особенно выделяющихся местах чуть дольше, чем следовало бы.

– Ты бы пошла переодеться, простудишься, – тихо сказал он. – Есть ведра какие-нибудь? Я потом воды принесу.

– Е-е-есть, – Сашенька, наконец, пришла в себя.

Вот теперь ее по-настоящему начало колотить. Видимо нервный стресс, сковавший ее в первый момент, сейчас проявился со всей своей пугающей силой.

Сашенька оглянулась на малышей, которые, как ни в чем не бывало, мирно спали в своих кроватках, и не сдвинулась с места, продолжая стоять в луже воды, стекающей с нее.

– Давай, давай, – поторопил ее Анатолий Петрович. – Иди переоденься и чаю горячего попей. Я за тебя здесь подежурю. Начальству не выдашь?

– Сп-п-асибо, я б-б-ыстро, – заикаясь ответила Сашенька и выбежала из комнаты.

Анатолий Петрович еще раз осмотрел кран и покачал головой. «Это же надо до такого износа довести? – осуждающе подумал он. – Никакого порядка нету! Нигде! Эх, была бы моя воля, всех бы разогнал!»

Он с важным видом одернул форменную куртку с большой надписью «ОХРАНА» на спине. Потом вышел в коридор, взял с сестринского поста стул и, вернувшись в комнату, поставил его рядом с умывальником. Потом прикрыл дверь и сел, скрестив руки на груди.

Посидев так несколько минут, Анатолий Петрович встал и подошел к кроваткам. Дети спали, смешно посапывая носиками. В темноте личиков не было видно. На кроватках просматривались только общие силуэты, словно небольшие сверточки, лежащие посредине казавшихся огромными, по сравнению с ними, матрацев.

«Какие маленькие, – подумал Анатолий Петрович. – Прямо ангелочки. И как из них потом такие … вырастают?»

Кто именно вырастает, он уточнять не стал. Просто сделал перед последним словом выразительную паузу и тяжело вздохнул. По мнению Анатолия Петровича, на свете хороших людей не было в принципе. Все живут только ради своей выгоды. В чем проявляется эта выгода? Да в чем угодно! Даже в том, что детей рожают. Зачем рожают? Да затем, чтобы они в старости родителям помогали. Разве не так? Чем не выгода?

Анатолий Петрович никогда не сомневался в своих убеждениях, а все свои выводы считал единственно правильными и неоспоримыми. Это было естественным стилем его жизни.

Он медленно обошел все кроватки, пока не подошел к той, на которую падал свет от приоткрытой двери.

Малыш, лежащий в ней, недовольно повертел головкой, покряхтел, сладко зевнул и, вдруг, широко открыв глазки, посмотрел прямо на него.

Анатолий Петрович от неожиданности вздрогнул и поежился. Словно два острых колких лучика пронзили его, но не насквозь, а застряли где-то внутри, распространяя болевую волну по всему телу. Ему показалось, что в темноте он даже увидел цвет глаз малыша. Ярко-ярко голубой… Нет, синий! Густой синий цвет… И смотрели они на него с выражением взрослого, умудренного жизненным опытом, человека.

«Что за чушь? – попытался отогнать странные мысли Анатолий Петрович. – Ерунда какая-то!»

Он выпрямился, оглянулся вокруг и снова посмотрел на малыша. Тот не отводил от него взгляда.

– Эй, малой, чего не спишь?

Вместо ответа малыш только сильнее поджал губки.

– Не хочешь со мной разговаривать, – продолжил необычный «односторонний диалог» Анатолий Петрович. – Ну и правильно. Нечего с дядьками всякими разговоры заводить. Вот мамка утром придет, с ней можно.

Малыш, не моргая, смотрел на него, словно думал: стоит ли ему отвечать?

Анатолий Петрович подвинул стул к кроватке и присел, облокотившись на металлические перильца.

– Вот ты тут лежишь и радуешься, что на свет народился. А чему ты, собственно, радуешься-то? Ничего хорошего, скажу я тебе, в этой жизни нет! – воспользовавшись молчанием своего оппонента, Анатолий Петрович решил пофилософствовать. Это дело он любил. Особенно после ужина дома, когда был один. А один он был практически всегда, поскольку ни семьи, ни друзей у него не было. Вот тогда Анатолий Петрович наливал себе неизменные сто грамм, и через пять минут его уже тянуло к такой философии…

Даже в свое вечернее дежурство Анатолий Петрович не изменял этой привычке. Что такое для него «сто грамм»? Капля в море. За столько лет работы ни одна живая душа не догадалась.

– Ничего хорошего в этой жизни нет! – самоуверенно повторил он и, все более распаляясь, продолжил:

– Все эти сказки про «свободу выбора», про «счастье своими руками» – фигня! Может и нехорошо при мальце такие слова говорить, но ты меня простишь. Вот я тебе точно говорю, это только до той поры, пока сам говорить не начнешь, тебя любят, все тебе разрешают. На ручках носят, песенки поют, шоколадками кормят. А потом: то нельзя, это нельзя! Какая, к черту, ой прости, свобода выбора? И ты не думай, дальше не легче! Всю жизнь так! Сплошные ограничения. В детском саду, в школе, в институте, на работе. Да, ладно бы, кто ограничивал? Сами- то кто? Придурки одни вокруг! Ой, извини, опять вырвалось. Да, ладно, ты все равно пока ничего не понимаешь!

Малыш заворочался и скривил смешную рожицу.

– Вот, наш человек! – засмеялся Анатолий Петрович, прихлопнув рукой по перильцам кроватки. – Малой, а соображаешь, что к чему! И вот, слышишь, какая штука получается, – он наклонился ближе к малышу. – Вот, к примеру, я. Вроде бы в интеллигентной семье вырос, папа с мамой инженерами были, в приличный ВУЗ меня определили. А как же? Престижно! Выучился, кандидатскую даже начал писать, а потом – все! Перестройка! Живи, как хочешь. А как жить? Кругом одно жулье! И вот где я сейчас? Охраняю таких мальцов, как ты. Вот к чему я пришел. Мне талдычат: молодой еще, переучись, приспособься ко времени! А что я – дурак, что ли? Пять лет пахал в институте, чтобы сейчас переучиваться? Нет, уж, лучше сторожем. Спокойно, никто не трогает, денежки капают. Сам себе хозяин! Так что, все путем!

Анатолий Петрович оглянулся назад, словно проверяя, не подслушивает ли кто, и, наклонившись еще ниже, перешел на тихий шепот:

– А может у меня мечта была геологом стать? В походы ходить, минералы разглядывать, месторождения новые открывать. Так кого эта моя мечта интересовала? Сиди, дорогой, математику да физику зубри. Сто лет они мне были не нужны! Вот тебе и «свобода выбора»!

Анатолий Петрович глубоко вздохнул и выпрямился на стуле. Малыш сладко зевнул и прикрыл глазки.

– Спать хочешь, а я тебе тут душу свою изливаю. Ладно уж, спи, давай, – Анатолий Петрович провел рукой по туго запелёнатому тельцу. Ему вдруг показалось, что он чувствует биение маленького сердечка. Он немного придержал руку и чуть сильнее прижал ее к малышу.

И тут Анатолию Петровичу нестерпимо захотелось рассказать этому маленькому человечку о том, о чем он старался никогда даже не вспоминать, не то, чтобы кому-то рассказывать. То ли «сто грамм» сыграли над ним плохую шутку, то ли полумрак детской комнаты и безответный собеседник вызвали прилив откровенности, и просто сработал «синдром попутчика»? Эта его тайна тянулась из далекого доверчивого прошлого, из той глубины, когда жизнь впереди еще казалась бесконечно долгой и счастливой… И все, что происходило вокруг, делилось на «белое» и «черное», и поступки чаще совершались под действием эмоций, без какого-то ни было анализа последствий. Потому что тогда хотелось всего и сразу. Очень хотелось! Зачастую вопреки здравому смыслу и человеческому достоинству.

– Есть за мной один грех, – тихо прошептал Анатолий Петрович и еще крепче прижал ладонь к животику малыша. – Столько лет прошло, не отпускает, веришь?

Тот полностью закрыл глазки, и его дыхание стало ровным.

– Спи, малой, а я тебе расскажу. Никому в жизни не рассказывал, даже сам с собой боялся на эту тему говорить. А я ведь, малой, – сволочь последняя! Поддался тогда на уговоры родителей. Да, ладно, чего уж сейчас юлить, струсил я тогда. Просто струсил.

Я еще студентом был. Только в институт поступил, нас на практику отправили. На картошку. Тогда всех отправляли. Веселое было время! Хоть и тяжело с непривычки работать было, но зато ночью оттягивались «по полной»! Понравилась мне девушка одна, из параллельной группы. Она с Украины была, Галка Сидоренко. Глазищи – синие-синие! Как сейчас помню. И я ей тоже приглянулся. «Картофельный» роман закрутили. Молодость, одним словом!

Практика закончилась, мы вернулись. Началась учеба. Все как-то забываться стало.

И вдруг где-то через месяц с небольшим она меня встречает и сообщает, что беременна. Я от неожиданности даже ничего ей тогда не сказал, просто повернулся и убежал. Сбежал я, понимаешь? Позорно сбежал… Дома все родителям выпалил. Они, конечно, тоже оторопели сначала. «Папаша, – говорят, – ты у нас непутевый!». А потом и спрашивают меня, мол, уверен ли я в том, что ребенок от меня?

«Конечно, – согласился я, – родители правы! Мало ли таких парней, как я вокруг девчонок крутится! Это же ясно, как божий день! И как я сразу об этом не подумал?»

На следующий день я встретился с Галей после занятий и, высказав ей свои сомнения насчет ребенка, посоветовал сделать аборт. «Первый курс! Жизнь только начинается! Зачем обременять себя излишними заботами?»

До сих пор не могу забыть взгляд Гали. Ни слезинки в ее синих глазах не промелькнуло, ни гнева, ни упрека, ни просьбы какой. Только жалость несусветная. Меня тогда просто в жар бросило от этого взгляда.

На следующий день я снова подкараулил ее у выхода и, отведя в сторону, протянул конверт с деньгами.

– Зачем ты это делаешь? – спросила Галя. – Ведь ты не считаешь ребенка своим.

– Мы же порядочные люди! – повторил я слова родителей, которые и дали мне эти деньги. – Надо, чем можем, выручать друзей, попавших в беду.

– Непутевый ты мой, – Галя провела рукой по моей щеке. – В беду попала не я.

Она снова посмотрела мне в глаза так глубоко, что я чуть не задохнулся.

Деньги она взяла, и мы, не сказав больше ни слова, расстались.

А на следующий день Галя, забрав документы и объяснив это «семейными обстоятельствами», уехала домой.

Много лет спустя я увидел ее в нашем институте на встрече однокурсников. Галя сильно раздобрела, остригла и перекрасила волосы, но глаза остались по-прежнему большими и синими. Только с грустинкой, что, впрочем, придавало ее лицу даже некоторую загадочность. Я тогда, оказавшись рядом с ней, даже попытался пошутить по этому поводу, что в смысле «загадочности» ее запросто можно сравнить с образом Мадонны.

Галя ничего не ответила, а только посмотрела на меня. И опять меня охватило чувство, будто мне где-то под сердцем сделали сразу два укола, а иголки не вынули.

Меня спасла подошедшая Ленка Батурина:

– Анатолий, нехорошо столько времени уделять одной из дам! – кокетливо заявила она. – Нас тут много! А тебя ведь Галей зовут? Я правильно помню? – теперь она обратилась к Гале.

– Да, – ответила та.

– Вот видишь, Толик, склерозом еще не страдаю! – она весело рассмеялась. – Галочка, а как ты узнала о встрече? Ты ведь вроде и не училась с нами, после «картошки» сразу уехала.

– Я на «заочный» тогда перевелась. По семейным обстоятельствам, – спокойно ответила Галя, даже не взглянув в мою сторону. – А в интернете сейчас что угодно найти можно.

– Да, это точно, – согласилась Ленка. – Пошли, Толик, потанцуем, – и она потащила меня за собой.

Больше я Галю не видел, но эти «семейные обстоятельства» до сих пор не дают мне покоя. Вот, печенкой чувствую, что имею к ним какое-то отношение. Я после той встречи много об этом думал. И чего она так располнела? Может, после аборта болела чем? А, может, и родила? А, может, это и правда мой ребенок? Интересно, парень или девчонка? Честно тебе признаюсь, не люблю я девчонок. Вырастают такими дурами или бл…, прости господи! Из-за этого и не женюсь. Как подумаю, что надо жить с такой-растакой, так сразу все желание пропадает. Ну, не все желание, конечно, кое-что остается... Ну, ты, малой, меня понимаешь!

Анатолий Петрович пьяненько хихикнул, прикрыв рот рукой.

В эту минуту в комнату вбежала запыхавшаяся Сашенька.

– Ой, простите, Анатолий Петрович, простите ради бога! – она жалобно приложила руки к груди. – Разморило от горячего чая, задремала чуть-чуть. На полчасика припозднилась. Ничего вам не будет?

– Да, ладно, все вроде тихо, спокойно. Мы вот тут с малым беседовали, – он склонился над кроваткой.

Малыш снова покряхтел и открыл глазки.

– О, смотри-ка, проснулся! Чувствует, что о нем говорят.

– Конечно, дети все чувствуют, – подтвердила Сашенька. – Особенно отказные. Прямо сердце разрывается на них смотреть!

– Как это, «отказные»? – переспросил Анатолий Петрович. – Брошенные что ли?

– Ну, да! Отказные, брошенные, разница невелика!

Анатолий Петрович снова перевел взгляд на малыша. Тот внимательно смотрел на него, словно ожидая, что он скажет.

– Да это вообще, странная мамаша оказалась. Вроде бы и не девочка совсем молоденькая, уж каких пигалиц мы здесь навидались! – Сашенька сказала это таким тоном, словно сама была намного старше тех, о ком сейчас рассказывала. – Да ей уже лет двадцать с небольшим точно есть. Сама с Украины приехала, на заработки. Ну, вот, как обычно тут бывает, стала жить с одним. Вроде бы все у них складывалось. А потом он пропал. Может, случилось что, а может, просто струсил. Бывают такие непутевые отцы!

Сашенька бросила гневный взгляд на Анатолия Петровича, ища у него поддержки своим словам, и продолжила:

– Ребенка она хотела родить и к матери на Украину отправить. А тут ей письмо пришло, в котором сообщалось, что мать ее в автомобильной аварии погибла. А больше родственников у нее нет. Правда, отец у нее где-то здесь живет, и она его вроде бы даже разыскивать пыталась. Но видно, ничего не получилось. Представляете, как жизнь у людей складывается? Ужас! – она снова посмотрела на него.

– А где же она сейчас? – спросил Анатолий Петрович.

– Да у нее что-то с головой видно стало. Нам подруга ее все это рассказала. Как узнала она про смерть матери, так и решила от ребенка отказаться. Она и здесь-то практически не была. После родов немного оправилась, и считай, в тот же день расписку оставила и ушла.

– От собственного ребенка отказаться? Вот бабы – кукушки! – в сердцах бросил Анатолий Петрович.

– Да, всяких хватает, – поддержала его Сашенька. – И матери, и отцы отказываются. А потом жалуемся, что при живых-то родителях детские дома переполнены.

Анатолий Петрович положил руку на живот. Начинался приступ изжоги. Если сейчас не принять лекарство, потом он будет выть от боли в желудке, разъедаемым кислотой.

– Я пойду, – тихо сказал он, не отпуская руку. – Что-то желудок свело, – и, повернувшись, сделал шаг к выходу.

– Ну, что ты не спишь, Галочка? – Сашенька наклонилась над кроваткой и тихонько погладила ребенка. – Девочка ты моя хорошая. Не волнуйся, будут у тебя еще и мама, и папа. Свет не без добрых людей!

– Галочка? – обернулся Анатолий Петрович. – С Украины? А фамилия какая?

– Сидоренко, – ответила Сашенька, показывая на бирку, приклеенную к кроватке. – Галочка Сидоренко! А глазки у нас какие! Большие-большие! Синие-синие! Спите, глазоньки, баю-баиньки! – и она совсем не «по-молодежному» стала укачивать ребенка.

«Галочка Сидоренко, Галочка Сидоренко, – твердил про себя Анатолий Петрович, возвращаясь на свой пост. – Не может быть! Совпадение? А что, если это – его внучка? И у нее больше никого, кроме него, нет? А, с другой стороны, даже, если это так, то как же нет никого? А мать? Родная мать же есть. Ее вполне можно найти. Ведь остались какие-то данные в регистратуре, у врачей надо спросить. Подругу ее разыскать! Этим обязательно надо будет заняться», – в голове уже начал созревать план помощи маленькой Галочке Сидоренко.

***

Следующие двое суток у Анатолия Петровича были выходными. А когда он вернулся на работу, родильное отделение пустовало.

Накануне все малыши, завернутые в белоснежные конвертики с накрахмаленными кружевными уголками и перевязанные голубыми и розовыми ленточками, выписались домой под радостные возгласы своих родственников.

И только Галочку Сидоренко, укутанную в серое больничное одеяло, персонал роддома провожал тихо, с трудом сдерживая слезы.

Сколько всего они повидали в этих стенах? Но к этому невозможно привыкнуть. И каждую материнскую измену они принимали, как свою личную боль.

Наверное, каждый из них в эту минуту думал о своих детях, таких шумных и непослушных, но таких до бесконечности родных и любимых!

И каждый из них желал маленькой Галочке только счастья! Обыкновенного человеческого счастья!

***

Анатолий Петрович растерянно ходил по пустой комнате.

– Ой, вы тут? – Сашенька вбежала в открытую дверь. – А я стерилизатор забыла. Сама вчера в коробку убрала, чтобы не разбить, и забыла, – и она наклонилась, доставая что-то из-под столика.

– А куда Галочку Сидоренко определили? – Анатолий Петрович остановился прямо перед ней.

– Пока в район отвезли, – Сашенька выпрямилась, держа в руках небольшую коробку. – Говорят, на нее уже заявка есть.

– Что значит, заявка? – не понял Анатолий Петрович.

– На удочерение, – пояснила Сашенька. – Из-за границы! Может, повезет девочке? Мы вчера обрыдались тут все! Извините, Анатолий Петрович, мне пора! Скоро машина подойдет. Вещи перевозим. Завтра сносить все тут будут. До свидания!

Она выбежала из комнаты.

– До свидания, – машинально отозвался он и подошел к окну.

«А, может, оно и к лучшему?» – подумал Анатолий Петрович и открыл потрескавшиеся рамы.

Окна детского отделения располагались прямо над центральным входом.

Анатолий Петрович на минуту представил себя стоящим внизу, поднявшим голову вверх и пытающимся рассмотреть личико своего новорожденного ребенка в окно, как обычно это делают молодые отцы. Но у него это не получилось.

«Да, – вздохнул он. – Видно, не судьба!»

Перед входом на тонком слое выпавшего первого снега виднелись следы от нескольких машин.

«Вчерашние», – определил Анатолий Петрович, довольный своей профессиональной наблюдательностью.

От «Приемного покоя» тоже тянулся след от машины. Поскольку привезти сюда никого не могли, можно было сделать вывод, что отсюда кого-то увезли.

«Железная логика!» – снова похвалил себя Анатолий Петрович и пошел к двери.

Закрывать окно было не обязательно. Завтра все равно все должно будет пойти под снос.

8 августа 2011 г., Дубрава