Натаниель Готорн. Алая буква. АЛАЯ БУКВА. Натаниель Готорн и его роман «Алая буква»

Натаниель Готорн

Алая буква

Натаниель Готорн

АЛАЯ БУКВА

Натаниель Готорн и его роман «Алая буква»

Автор романа «Алая буква» Натаниель Готорн родился в 1804 году в маленьком американском городке Салеме, в штате Массачусетс. В далеком прошлом город этот был твердыней пуританской нетерпимости. Именно здесь в 1691–1692 годах происходил знаменитый «ведовской процесс», повлекший за собой казнь девятнадцати женщин по обвинению в колдовстве и в сношениях с дьяволом. Раньше предки Готорна играли видную роль в теократической общине пуританского Салема, но затем постепенно семья его утратила свое былое положение. Отец Готорна, скромный морской капитан, плавал на чужих судах и умер в Суринаме, когда Натаниелю было всего четыре года. Мать Готорна после смерти мужа вела замкнутый образ жизни — никогда не обедала вместе с семьей и все время проводила взаперти в своей комнате.

Детство будущего писателя, проведенное в духовном обособлении от сверстников, определило ту черту характера Готорна, которую он сам называл «адской привычкой к одиночеству». Уже в детстве он предпочитал любому обществу уединенные лесные игры, охоту на белок и книги с фантастическим уклоном. Годы, проведенные им в Боудойнском колледже, несколько смягчили его замкнутость и создали ему некоторые знакомства в литературной и деловой среде. Тем не менее и после колледжа он не отличается особой общительностью. Он снова поселяется в Салеме и сотрудничает в некоторых литературных журналах. Готорн пишет новеллы и небольшие очерки (скетчи), которые еще не привлекают внимания публики. Ему трудно живется в материальном отношении, пока, наконец, друзья не помогают ему устроиться на государственную службу, таможенным чиновником в Бостоне. В этот же период приятель Готорна, Гораций Бридж, собирает ранее печатавшиеся в журналах новеллы Готорна и тайком от своего друга выпускает их в виде сборника «Дважды рассказанные истории» (1837). Бридж принял на себя все издержки по изданию новелл и предоставил Готорну весь доход от продажи книги.

В этом издании новеллы Готорна обрели как бы второе рождение, чем и объясняется название сборника. Собранные воедино новеллы показали публике своеобразную литературную манеру Готорна и его огромный талант. Восторженная рецензия Лонгфелло еще более усилила интерес к новому автору. С этого момента Готорн становится известным писателем. Он входит в литературные круги, знакомится с крупнейшим литератором того времени Ральфом Уолдо Эмерсоном и группировавшимися вокруг него членами «Трансцендентального клуба». Сближению Готорна с Эмерсоном помогла его дружба с семейством Пибоди из Салема. Сестры Пибоди — Элизабет, Мэри и София — вошли в историю американской литературы. Их дом был своеобразным литературным салоном, где встречались такие знаменитости того времени, как Эмерсон, Торо, Маргарет Фуллер, Олькот и многие другие. Старшая из сестер, Элизабет Пибоди, держала книжный магазин и типографию, где печатались книги ее литературных друзей и выходил центральный орган «Трансцендентального клуба» журнал «Дайэл». Готорн очень уважал Элизабет, разносторонне образованную женщину, автора ряда литературных статей и блестящую собеседницу, а младшая из сестер, София, в 1842 году стала его женой.

Готорн тесно сблизился с писателями, бывавшими в доме Пибоди. Их споры и борьба мнений не могли не привлечь его пытливый ум. Хотя он и не причислял себя к школе Эмерсона, идеи трансценденталистов оказали на него большое влияние и отразились на всем его творчестве.

Трансцендентализм был специфически американским явлением. Он возникал из потребностей дальнейшего развития незавершенной буржуазной революции и, несмотря на всю свою идейную незрелость и порой наивность, отражал благородную неудовлетворенность теми общественными отношениями, которые сложились в Соединенных Штатах Америки.

Америка в эти годы была «страной неограниченных возможностей». Девственные земли нового материка, изобилующие железом, углем, нефтью, были отвоеваны у коренных хозяев страны — индейских племен — и попали в цепкие руки янки. Английское господство было успешно сломлено, и главная помеха экономическому развитию страны исчезла. Здесь не было ни феодальной аристократии, ни полицейско-бюрократического аппарата, ни власти католического духовенства — словом, тех главных реакционных сил, которые стесняли буржуазный прогресс в странах Старого Света. Поэтому десятки миллионов иммигрантов — мужественных и работящих людей, искавших в Америке то счастье, которого они не нашли у себя на родине, переплывали океан и вливались в ряды американцев. Их неиссякаемая энергия становилась одним из главных факторов прогресса. «Со своими неисчерпаемыми природными богатствами, огромными залежами угля и железной руды, с беспримерным изобилием водяной силы и судоходных рек, но в особенности со своим энергичным и деятельным населением… Америка менее чем в десять лет создала промышленность, конкурирующую уже теперь с Англией своими более грубыми хлопчатобумажными изделиями…»[1] Таким образом, Америка обладала благоприятными материальными условиями для того, чтобы жизнь ее народа стала зажиточной. Но все необъятные богатства страны в лесах, на полях и в недрах и даже живые люди, населявшие страну, стали объектом неслыханного грабежа, захватов и самой безудержной эксплуатации.

«Это была оргия „свободного предпринимательства“, и над всем господствовал закон джунглей. Капиталисты грызлись между собой, как изголодавшиеся тигры над богатой добычей; их добычей были промышленность, природные ресурсы и народ Соединенных Штатов. Без зазрения совести они крали друг у друга железные дороги и посылали вооруженные банды для уничтожения нефтеперегонных заводов конкурента; они наводнили рынок обесцененными акциями, оптом покупали и продавали законодателей».[2]

Весь этот хищный мир воспевался в официальной прессе как лучший из всех возможных миров, и далеко за пределы страны проникла легенда о заокеанском «земном рае», где ловкому человеку ничего не стоит за несколько лет из чистильщика сапог стать миллионером.

Но были в Америке люди, которые, не умея разобраться в сущности капиталистического варварства, все же подняли в эту эпоху свой протестующий голос. В тихих провинциальных городах Бостоне и Конкорде горстка литераторов-трансценденталистов, среди которых было несколько бывших священников и школьных учителей, подвергала сомнению буржуазные порядки. В то время как повсюду, в Европе и в Америке, апологеты буржуазного прогресса пели хвалу молодой процветающей республике, называли ее страной неограниченных возможностей и толковали об американском земном рае, Эмерсон и его друзья утверждали, что американское общество жестоко и несправедливо, что оно испорчено узким практицизмом, беспринципной погоней за прибылью. Они считали, что человека нельзя превращать в «машину, добывающую деньги», в «придаток к имуществу», что уродливое разделение труда не должно отнимать у людей все пленительное разнообразие жизни, что извращенная ложная этика не должна коверкать человеческую душу. По их мнению, над человеком властвует одичавшее аморальное общество с его ложными традиционными нормами поведения и историческими предрассудками. Надо освободить человека от этих предрассудков. Собственная природа человека прекрасна. Пусть он «доверится самому себе» и ищет в самом себе высший моральный закон. Это был индивидуалистический бунт против общества, построенного на индивидуалистической основе. Поэтому, несмотря на весь антибуржуазный пафос критики Эмерсона, его положительная программа была насквозь буржуазной. Когда впоследствии, в результате гражданской войны Севера с Югом, задачи буржуазной революции были осуществлены, идеи Эмерсона утратили все свое боевое острие, и сам он превратился в заурядного буржуазного либерала. Его концепция «доверия к себе» была взята на вооружение декадентами для оправдания их собственной безнравственности и аморализма. Но это было уже много позже, а в сороковые годы, когда еще в порядке дня стояло развитие буржуазной демократии, философия Эмерсона была явлением прогрессивным. Его критика общественного аморализма бросала вызов самодовольству буржуазных дельцов и бессердечных плантаторов, отстаивала «интеллектуальную свободу» человека и привлекала внимание к вопросам морали. В устах Эмерсона и некоторых его учеников лозунг «доверия к себе» (self-reliance) означал поиски путей к «хорошей, правильной жизни» в одиночку, не надеясь на общество, которое погрязло в хищнической борьбе за прибыль. Под влиянием этой доктрины прекраснодушный и наивный Генри Торо уходит в лесное затворничество Уолдена, пытаясь в одиночестве укрыться от разлагающего влияния «неправедных» норм буржуазной общественной жизни. Другой ученик Эмерсона, Амос Олькот (отец известной детской писательницы Луизы Олькот), в одиночку пытается осуществить реформу школьного образования. Однако были и такие трансценденталисты, которые мечтали о коллективных усилиях многих людей по переделке общества Маргарет Фуллср принимает участие в итальянской революции 1849 года. Орест Браунсон приходит к мысли о необходимости и неизбежности социальной революции в США.

Многие из трансценденталистов были близки к идеям утопического социализма Фурье. Они проповедовали «социальный прогресс» и предприняли попытку практически осуществить идею фаланстера.

Трансценденталист Джордж Рипли с товарищами по клубу организовал фурьеристскую сельскохозяйственную общину Брук Фарм, которая должна была стать одной из ячеек будущего общества, построенного на новых, неэгоистических началах. Готорн также принял участие в деятельности Брук Фарм, поместил в ее акции весь свой небольшой капитал и некоторое время активно работал на ферме. Позже в «Романе о Блайтдейле» он опишет этот период своей жизни и расскажет о том, как жили члены фурьеристской колонии.

Строго говоря, Готорн не был трансценденталистом. Он был солидарен с ними в их моралистических инвективах против современного общества, он в своих произведениях ставил те же «проклятые вопросы», что и они, но отвечал он на эти вопросы по-другому. Если трансценденталисты верили в то, что их рецепты могут исправить человечество, то Готорн был более скептичен. Он не верил ни в целительный характер «моральной автономии», ни в фурьеристские опыты своих друзей. Он не мог не принять участия в Брук Фарм, — уж очень благородной казалась цель, которую ставили перед собой его друзья, — но он не видел, каким образом даже процветающая ферма — а Брук Фарм далеко не процветала в финансовом отношении, — может изменить общественный строй Америки. Когда же он почувствовал, что тяжелый физический труд земледельца отвлекает его от литературного творчества, он махнул рукой на все это утопическое предприятие, несмотря на вложенные в него деньги. В 1841 году он выходит из общины и, поселившись в небольшом городке Конкорде, в старой заброшенной усадьбе, возвращается к привычному для него затворничеству. Вдвоем с женой, изредка принимая у себя Эмерсона, Торо или своего друга Чаннинга, он проводит свои дни, предаваясь размышлениям и творчеству. В этот период им создан сборник новелл «Легенды Старой Усадьбы» (1846) и превосходная книга детских рассказов «Дедушкино кресло» (1841–1842).

Однако жизнь литератора-отшельника не могла доставить ему необходимые средства для содержания семьи. Нужда заставляет Готорна покинуть Конкорд и снова занять должность в таможне, на этот раз в Салеме. В предисловии к роману «Алая буква» он подробно останавливается на своей жизни в этот период. Прозаическая деятельность чиновника, доставившая ему обеспеченное положение, глушила его дарование писателя. Готорн почти с облегчением встречает свою вынужденную отставку, когда в 1849 году победившая на выборах враждебная ему политическая партия вигов поставила на его место «своего человека».

Уйдя из таможни, Готорн поселяется в Леноксе. Он находится теперь в расцвете своих творческих сил. За короткое время он создает свои самые значительные произведения. «Алая буква» (1850), «Дом о семи фронтонах» (1851) и «Роман о Блайтдейле» (1852), а также два сборника «Книги чудес», излагающие мифы античной Греции для детского читателя, написаны именно в этот период.

В романе «Дом о семи фронтонах» рассказывается история вековой вражды двух семейств — разбогатевшего обманом и преступлениями рода Пинченов и бедной семьи Моулов, у которых Пинчены отняли землю для постройки дома о семи фронтонах. Вражда, переходящая от отцов к детям, оканчивается только в младшем поколении, свободном от алчности предков, когда молоденькая Феба Пинчен выходит замуж за последнего из Моулов, фотографа Холгрейва.

В другом произведении, «Роман о Блайтдейле», автор знакомит нас с деятельностью фурьеристской общины, в которой живут и действуют передовые люди Америки. Здесь же развивается романтическая история соперничества двух сестер, влюбленных в одного мужчину. Одна из этих сестер — красавица Зенобия, блестяще одаренная журналистка, напоминает трансценденталистскую писательницу Маргарет Фуллер, которая была редактором «Дайэл» и одним из столпов американской литературной критики. Ей противостоит кроткая женственная Присцилла, так же как и Зенобия влюбленная в Голлингуорса, сурового мечтателя, целиком увлеченного своей идеей исправления человечества путем перевоспитания преступников. Мучимая ревностью Зенобия, чтобы избавиться от сестры-соперницы, предательски отдает ее в руки преследующего ее шарлатана-фокусника Уэстерфельта. Этот человек пытается подчинить себе волю молодой девушки и сделать из нее медиума в прибыльном аттракционе «Дама под вуалью». Однако Голлингуорс спасает Присциллу и женится на ней. Зенобия, утратив любимого человека, кончает с собой, бросившись в пруд. Голлингуорс и его друг Ковердейл, от лица которого ведется изложение, покидают колонию.

В этом романе большой интерес представляют страницы, рисующие жизнь фурьеристской общины Блайтдейл, а также многочисленные философские споры, помогающие нам воспроизвести идейную жизнь участников общины.

Кроме этих произведений, Готорн написал в 1852 году «предвыборную» биографию будущего президента США Франклина Пирса, который учился вместе с Готорном в Боудойнском колледже. Когда Пирс стал президентом, он не забыл своего старого приятеля. Готорн был вскоре назначен американским консулом в Ливерпуль. Это была доходная должность, не требовавшая особых хлопот. Поездка в Англию и последующее путешествие во Францию и в Италию послужили Готорну для создания романа «Мраморный фавн» (1860); и книги очерков об Англии «Наша старая родина» (1863).

В романе «Мраморный фавн» большое место занимают описания итальянской скульптуры и живописи, архитектуры древнего Рима и других достопримечательностей Италии. Сюжет романа строится на частом у Готорна мотиве влияния совершенного преступления на последующую жизнь преступника. Юноша Донателло, похожий на ожившего фавна Праксителя, красивый, но по-животному примитивный, из любви к «роковой» женщине Мириам убивает преследующего ее незнакомца. Связанные с этим преступлением переживания — укоры совести, страх и раскаяние — дают толчок к его духовному развитию. Из полуживотного он становится духовно зрелым мужчиной.

Как и в «Романе о Блайтдейле», загадочной волевой Мириам противостоит ангелоподобная Гильда, хотя здесь они не соперничают в любви, а высказывают различные взгляды на жизнь. Безгрешная Гильда своим душевным спокойствием должна оттенить тревожное, мятущееся сознание Мириам, искаженное страданием и раскаянием. Готорна вообще больше интересовали сложные и загадочные натуры грешников, чем уравновешенные души праведников. Он любил изучать внутренний мир потревоженной души человека и пытался в его переживаниях найти решение мучивших его моральных проблем.

По возвращении из Европы Готорн поселился в Конкорде, подчеркнуто отгораживаясь от окружающих. Он ничего не писал в эти годы и не участвовал в общественной деятельности. В 1864 году Готорн умер в Плимуте.

Имя Готорна в американской литературе окружено всеобщим уважением. Эдгар По считал его образцовым мастером новеллы и свою знаменитую теорию новеллы подкреплял материалами творчества Готорна. Лонгфелло, товарищ Готорна по Боудойнскому колледжу, называл его гением еще в пору выхода его первой книги. С большим интересом относились к его творчеству Эмерсон, Торо и другие трансценденталисты. С течением лет репутация Готорна еще более упрочилась. О нем был написан ряд монографических работ видными американскими литературоведами позднейшего времени. Все они считают Готорна выдающимся мастером американской прозы XIX века.

Еще при жизни писателя его успех перешагнул границы его родины. Готорна знали и высоко ценили европейские читатели. В далекой России Чернышевский считал его «писателем великого таланта». Самый передовой русский журнал того времени — некрасовский «Современник» — опубликовал переводы главных романов Готорна и поместил на своих страницах благожелательную критическую статью о его творчестве.[3] В этой статье автор сравнивал Готорна с Бальзаком, говорил о содержательности романов американского писателя и о ценности его жизненных наблюдений. «Современник» проявлял тогда большой интерес к прогрессивной зарубежной литературе, и автор критической статьи почувствовал в книгах Готорна тот пафос морального обличения буржуазного общества, который составляет философскую основу всей деятельности Готорна.

Творчество Готорна, несомненно, отразило такие существенные стороны американской жизни, что даже в наши дни реакционная критика не может простить ему его разоблачений. Так, в журнале «Энкаунтер» современный критик Фидлер горестно восклицает: «Обо всех наших недостатках [европейцы] узнали от нас самих… от таких американских романистов прошлого и нынешнего века… как Мелвил, Готорн, Драйзер, Шервуд Андерсон, Уильям Фолкнер».

Готорн не понимал социальной структуры общества, в котором он жил и о котором писал. Он, правда, различал в истории большие переломные эпохи, крупные политические перемены — в частности его интересовала жизнь ранних пуританских поселений в Северной Америке и период войны Соединенных Штатов за независимость, — но главный интерес был устремлен на отношения между людьми, а не между социальными группами людей. Этика, мораль, «вечные», «вневременные» проблемы волновали Готорна больше, чем конкретные исторические события его времени.

Его интересовали общие законы, по которым живет человек, сущность человеческого опыта. Отсюда — абстрактный метод изображения, склонность к аллегории, притче — философско-дидактический характер его новелл и романов. Готорн не просто описывает события. Он пытается раскрыть их моральный смысл, и ради этого морального вывода, казалось бы, только и описывается само событие. Как должен жить человек в обществе? Как должно общество влиять на своих сочленов? — вот главные проблемы, волновавшие Готорна. Но ответ на эти вопросы он мог дать только в самом общем, предельно абстрактном плане, лишь инстинктивно чувствуя губительное влияние на человека индивидуалистического буржуазного строя.

Готорн видел, как мало почвы имел под собой казенный оптимизм американской прессы, упивавшейся успехами молодой буржуазной республики. Он чувствовал, насколько не соответствует установившийся общественный строй тем идеалам равенства, свободы и стремления к счастью, которые были названы в Декларации независимости неотъемлемыми правами человека. Для Готорна было ясно, что равенства и свободы в Америке нет, что стремление к счастью вылилось в эгоистическую страсть к накоплению, в беспринципную погоню за богатством, которая не останавливается перед нарушением счастья всех других людей и попирает законы совести и права.

В новелле «Молодой Браун» Готорн заставляет своего героя взглянуть «вещим взглядом» на тайные помыслы и тайные дела своих салемских сограждан. И вдруг выясняется, что под внешним слоем благопристойности и набожности скрывается всеобщая греховность, что все члены общины преданы дьяволу и что нет ни святости, ни добродетели, а есть лицемерие и всеобщая испорченность.

Готорн постоянно настаивает на том, что эта испорченность общества носит закономерный характер. В погоне за богатством, почестями, наслаждениями люди вступают между собой в ожесточенную борьбу. Они ненавидят и боятся друг друга. Они не стесняются в средствах, ибо в борьбе все средства хороши. Законы морали и совести отходят на задний план, и человек превращается в преступника и злодея. Процесс деморализации человека, превращения его из нравственного существа в существо безнравственное, из порядочного человека в преступника кажется Готорну неизбежным при том образе жизни, который избрало современное человечество.

Понятие «преступления» Готорн трактует очень широко. Кроме людей, за свои злодеяния несущих ответственность по суду, есть множество притворщиков, которые умеют искусно скрывать свой грех, используя слепоту правосудия и непроницательность окружающих. Так и живут они в обществе с «пятном на душе», порой равнодушные к своему прошлому, а порой, подобно священнику Димсдейлу, терзаемые страхом разоблачения и укорами совести. А иной человек, может быть, даже и не совершил ничего незаконного, и все-таки в потенции он является преступником. Он «готов был» совершить преступление, и только недостаток решимости или неблагоприятная обстановка остановили его у края падения. Все дело в том, что внутренне человек давно уже «созрел для преступления», и поэтому, будучи формально невиновным, он по существу такой же злодей, как и те, кого преследует закон.

Поэтому Готорн говорит о сплошной аморальности современного ему общества, о «братстве людей во грехе», о тайной близости тех, кто в позоре искупает свое преступление, и тех, кто в богатстве и довольстве наслаждается своей безнаказанностью.

Правосудие — орган, который общество создало для наказания виновных, — как часто оно ослеплено предрассудками и несправедливо в своих решениях, порой даже служа орудием в руках подлеца. С помощью суда в романе «Дом о семи фронтонах» полковник Пинчен доказывает, что его сосед Моул колдун, добивается его казни и, присвоив принадлежащую Моулу землю, строит на ней свой дом. С помощью суда его потомок упрячет на тридцать лет в тюрьму своего родственника Клиффорда, истинного наследника всех богатств рода Пинченов, и, уничтожив завещание, составленное в пользу Клиффорда, сам станет наследником рокового дома о семи фронтонах. В романе «Алая буква» судебный приговор магистрата разбивает всю жизнь Гестер Прин, обрекает ее на вечный позор, тогда как ее соучастник, священник Димсдейл, трусливо скрывший свою вину, остается во мнении ослепленных сограждан чуть ли не святым человеком в силу своего «праведного поведения».

Смысл критики Готорна заключается в том, что утрачен моральный импульс в жизни общества. Поэтому внешним принуждением — органами суда, тюрьмами и позорными карами — нельзя заставить человека быть моральным. Мораль должна быть заложена в душе человека, и наказание его должно заключаться в муках совести, а не в средствах внешнего принуждения. Если же человек утратил совесть, потерял возможность внутренним страданием искупить свою вину, то горе обществу, которое состоит из таких сочленов.

Готорн презирает буржуазного самоуверенного искателя счастья, который, расталкивая локтями слабых, рвется к успеху, того мускулистого и беспринципного героя, которого до сих пор считают воплощением американского «здорового эгоизма». В новелле «Каменный лик» Готорн сравнивает разные типы человеческой деятельности. Большинство из них направлено на поиски успеха в обществе. Но Готорн считает, что успех дельца-финаниста или генерала, превратившего военное дело в средство личной карьеры, или ловкого политикана, нечистым путем пробивающего себе дорогу к власти, является мнимым успехом. Даже поэт, создатель прекрасных произведений искусства, все еще сохраняет много порочного индивидуализма и себялюбия, и только скромный юноша Эрнст, всю свою жизнь посвятивший служению людям, бескорыстно творящий добро, снискал расположение автора — ему он отдает предпочтение и его самоотверженный альтруизм провозглашает идеалом человеческой жизни.

В новелле «Поиски карбункула» он в аллегорической форме критикует поиски богатства, карьеры, наслаждения, несущие с собой смерть и страдание, и наделяет счастьем простых, нетребовательных людей, которые нашли в себе силу отказаться от драгоценного камня.

Таким образом, отвергая эгоистическую буржуазную активность, Готорн прославляет альтруистическую активность, которая способна превратить царство борьбы всех против всех в дружественную общину людей, спаянных общей любовью. Именно альтруизм возвышает юношу Эрнста над дельцами и полководцами, точно так же как сочувственное отношение к людским страданиям делает Гестер Прин из отщепенки уважаемым лицом в городе, превращает ее из преступницы в подвижницу. Именно самоотверженная забота о людях, о человечестве возвышает простую фермерскую работу организаторов «Блайтдейл» до исторически значительного эксперимента.

Однако Готорн не слишком верит в то, что его рецепты перестройки человеческой нравственности имеют какую-нибудь реальную почву. Он сам сознает утопический характер своих рекомендаций. Отсюда пессимизм Готорна, угрюмо мрачный колорит большинства его новелл и романов.

Главный пафос творчества Готорна заключается в критике эгоистической погони за богатством, в котором он видит вредоносное начало, разлагающее и деморализующее людей. В новелле «Сокровище Питера Голдвейта» стремящийся к богатству старый Питер Голдвейт разрушает собственный дом, единственное свое достояние. Он ищет спрятанный его предками клад, и что же он находит? Сундук с обесцененными бумагами. Это некогда было сокровищем, но сейчас это только «труп сокровища», «подходящий материал для постройки воздушных замков». Счастье не дается в руки искателю богатства и успеха. Успех в жизни только манит человека своими соблазнами, но даже самые крайние жертвы не приближают человека к искомой цели. Тайные пружины бытия скрыты от людей. Общество живет по стихийным иррациональным законам, и самый проницательный человек не в силах управлять этими законами или даже проникнуть в те силы, которые определяют его судьбу. В новелле «Дэвид Суон» Готорн рассказывает о юноше клерке, который однажды прилег вздремнуть у фонтана. За то время, что он спал, произошли события, которые навсегда остались ему неизвестными. Богатый купец и его жена, бездетная супружеская пара, проходя мимо него, решили было усыновить его, но потом ушли, не выполнив своего намерения. Молодая девушка ощутила в своем сердце зарождающееся чувство к красивому юноше, но не решилась разбудить его. Бандиты хотели убить и ограбить его, но испугались залаявшей собаки и пустились наутек. А когда Дэвид проснулся, он так и не узнал, что «тень богатства бросила золотой отблеск на фонтан, что тень любви вздохнула тайком по соседству с ним, что тень смерти чуть не обагрила чистоту фонтана его кровью — все за один час, что он спал». Таким образом, человек живет вслепую, не зная о тех событиях, которые могут изменить его судьбу. Но если это так, то какова цена всем его попыткам в борьбе за успех? Он строит замыслы и планы, но жизнь обманывает его и обрекает на неудачу именно потому, что он не знает ее тайных путей, определяющих его личную судьбу.

В новелле «Семеро путешественников» случайно встретившиеся на дороге люди собираются вместе поехать на ярмарку. Они делятся замыслами, говорят о том, как они проведут время на ярмарке, что они купят и что увидят там нового. Но вдруг мимо проезжает всадник и объявляет, что ярмарки не будет. Все расчеты путешественников рушатся.

В другой новелле, «Честолюбивый гость», люди, сидящие в хижине под горой, также строят обширные планы своей дальнейшей жизни, а через мгновение гора обрушивается на хижину и погребает под собой честолюбцев и их самоуверенные замыслы.

Таким образом, путь к успеху в жизни темен и труден, только безумец может верить в возможность достижения цели. Но ведь есть же счастливцы, которые все-таки добиваются успеха! Есть богачи-миллиоперы, есть важные чиновники, есть преуспевающие полководцы — какова их жизнь? Счастливы ли они наконец? Готорн сомневается и в этом. Все эти люди в любую минуту могут утратить свое благополучие. Над каждым из них занесен меч судьбы, и только близорукость этих людей позволяет им верить в прочность своего положения. В целом ряде новелл («Легенды губернаторского дома», «Седой заступник» и др.) Готорн показывает, как иллюзорно положение власть имущих, хотя они и не сознают этого. Надменную красавицу леди Элинор, презирающую народ и гордящуюся своей красотой и богатством, поражает черная оспа, таинственно связанная с той самой мантильей, которая составляла основу ее загадочного очарования («Мантилья леди Элинор»). Гордые губернаторы деспотически угнетают народ и не видят, что дни их владычества сочтены. А между тем революция подточила основу их существования, и с тупым страхом смотрят они на таинственные знамения, которые предрекают им близость конца («Маскарад Хоу», «Седой заступник»).

Стоит ли так отчаянно бороться за успех, которого так трудно достичь и который так быстро ускользает из рук? Человек враждует с другими людьми, идет на преступление, коверкает свою душу жестокостью и враждой, и в результате он так же далек от счастья, как и в начале своего пути.

Поэтому лучше отказаться от «поисков карбункула», ограничить свои жизненные потребности и направить всю свою деятельность на любовь к людям, на служение добру, как это делает Гестер Прин в романе «Алая буква».

Обычно исследователи творчества Готорна эту моральную проповедь связывают с пуританством, считая, что фатализм и аскетизм кальвинистской доктрины сыграли решающую роль в мировоззрении писателя.

Какие-то элементы пуританизма, вероятно, наличествуют у Готорна, но это странный пуританизм, без бога и дьявола, без мыслей о загробном воздаянии, без ужаса перед геенной огненной, то есть без всего того, что составляет самую основу пуританской религии. С другой стороны, и в личной жизни Готорн не склонен к особой религиозности. Живя в маленьком ханжеском городке, где все кичатся своей набожностью, Готорн почти не посещает церкви и терпеть не может разговоров на религиозные темы.

Готорн не был пуританином в полном смысле слова. Он был сыном своего скептического времени, и ортодоксальная доктрина пуританства была для него неприемлема. Пуритане XVII века, которых он постоянно выводит в своем творчестве, не вызывают у него особой симпатии. Он ценит их свободолюбие, их энергию пионеров — преобразователей природы, их могучий патриотизм, позволивший им успешно свергнуть английское иго, их внимание к вопросам морали, которого так не хватает его современникам. Пуританство для Готорна было и живописным антиподом бесцветной прозаической современности. Но при всем том он трезво оценивал узость пуританской морали, ту жестокую регламентацию, которую накладывала на своих членов теократическая пуританская община. Он видел, что пуритане, которых преследовали в Англии, переплыв океан и основав в Америке свою общину, сами стали жестокими преследователями инакомыслящих.

Борьба пуритан за свободу естественна и оправдана. Готорн сочувствует гордому пуританину Эндикоту, разорвавшему английский флаг («Эндикот и красный крест»), но в другой новелле тот же Эндикот сам оказывается нетерпимым и тираническим правителем («Майский шест на Веселой горе»), В новелле «Кроткий мальчик» ненависть пуритан к религиозной секте квакеров выражается в убийствах и насилиях и приводит к гибели ни в чем не повинного мальчика Ибрагима.

Религиозная нетерпимость пуритан, человеконенавистнический эгоизм религиозной группы рассматривается Готорном как еще одно средство разобщить и без того разобщенное человечество, натравить одних людей на других. Готорн мечтал о всеобщем братстве людей, но видел вокруг себя дикую вражду всех против всех, и в своих исторических сюжетах он показал, что пуританской общине XVII века присущи такие же варварские предрассудки и такое же подавление свободы личности, какие свойственны и зрелому буржуазному обществу, хотя и в несколько иной форме. Таким образом, обращение к историческому прошлому давало известное философское обоснование опыту современного автору общества. В этом правдивость и актуальность его исторических сюжетов.

Сложное отношение Готорна к пуританству, с одной стороны, и современному ему обществу, с другой, получили свое наиболее полное воплощение в его романе «Алая буква».

Роман «Алая буква» не случайно открывается образами городской тюрьмы, этого «черного цветка цивилизованного общества», и розового куста перед ее порогом. В романтической образной системе автора эти символы многозначительны и говорят об основном конфликте романа, о конфликте между неумолимой моралью пуритан, опирающейся на тюрьму и на эшафот, как на основные средства внедрения добродетели, и ростком свободного чувства любви, которое выступает еще слабым и поруганным, но в свою очередь является символом свободы личности.

Пуритане Новой Англии связали свою общину железной дисциплиной. Нерадивый слуга, вызвавший раздражение хозяина, или сын, ослушавшийся родителей, наказывался плетьми у позорного столба. Более же серьезные проступки карались клеймом и смертью. Поэтому когда обнаруживается, что героиня романа Гестер Прин изменила своему исчезнувшему старику мужу и оказалась матерью незаконного ребенка, пуритане шельмуют ее, выставив публично на эшафот и заставив всю жизнь носить на груди алую букву «А» — начало постыдного слова «Adulteress» (прелюбодейка). Соучастник, Гестер, священник Димсдейл, малодушно скрывает свою вину. Но общество карает и его. Общество, воспитав его, внушило ему такие моральные требования, которые превратились во внутренний закон его души. И когда священник преступил этот закон, его совесть осуществляет тайный суд над тайным грешником. На груди его под одеждой появляется такая же буква, как у Гестер. Невидная людям, она жжет ему сердце, и его муки еще сильней, чем муки его любовницы.

То, что двое хороших людей гибнут из-за общественной нетерпимости, так же возмущает читателя, как гибель маленького квакера в новелле «Кроткий мальчик». Но здесь отношение автора к героям гораздо сложней. Здесь герои сами осознают свою любовь как грех, и автор нигде их прямо не оправдывает. Только общий пафос книги, независимо от убеждений героев, провозглашает право людей на свободное чувство. Тестер и Димсдейл героичны и привлекательны, несмотря на сзой грех, в то время как казнящее их общество жестоко и лицемерно в своем азарте возмездия.

Губернатор, судьи, генералы, священники — все эти импозантные правители общины, которым дано право носить обшитые золотом плащи, пышные воротники, тонкие кружева, богато расшитые перчатки — все то, что строжайше запрещалось носить одетым в черное платье простым горожанам, — рассматривают дело Гестер Прин как повод к устрашению всех потенциальных ослушников. Они заинтересованы в том, чтобы «их собственные жены и дочери не сбились с пути».

Добродетель женщины рисуется этим людям не как естественная потребность чистого нрава, а как принудительные узы, надетые обществом на человека. Эта добродетель держится только спасительным страхом перед казнью на земле и перед адскими муками на том свете. Поэтому так необходим Бостону позорный эшафот и нужна назидательная речь проповедника, который связывает алый знак с пламенем адской бездны.

Обдуманная суровость властей поддерживается жестокостью толпы горожан, среди которых выделяются женщ

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒