Между строк.

Между строк.

Это был удивительный день! Шёл дождь, можно даже сказать, ливень, однако, на небе сияло солнце, подобно тому, как оно сияет в июне или августе, хотя сейчас был октябрь.

Я сидел за столиком в кафе под названием «Tea folium» (с лат.- чайный лист). Здесь готовили прекрасный чай. Да и хозяин заведения, мистер Монтгомери, был достаточно интересен, потому как увлекался всем подряд, но понемногу, кстати именно так он и придумал название для своего кафе, когда открывал для себя греческую культуру. Я же был одним из его постоянных посетителей и был в хороших отношениях с местным персоналом.

Сегодня же я не общался с официантами и посетителями как обычно, меня одолели воспоминания о былом, о том, что минуло лет десять назад, но и по сей день остаётся в моём сознании. Я думал… Думал много и отрешенно от мира, но мои размышления были прерваны вопросом молодого человека лет двадцати четырёх. Подойдя к столику, он спросил:

- Извините, у вас свободно? - произнёс он, указывая на стул напротив меня.

В кафе было очень многолюдно, и не удивительно, что он решил подсесть ко мне.

- Да, конечно, присаживайтесь, – ответил я ему, вынырнув из мыслей окончательно.

- Ну что ж, позвольте узнать ваше имя, раз мы теперь соседи.

- Альберт Эванс, – сказал я в ответ.

- Оскар Браун, – без промедления ответил мне мой сосед по столику.

- Однако, необычная сегодня погода, позвольте заметить, – сказал Оскар незамедлительно.

Видимо, мало кто в Лондоне умеет начинать разговор не с темы о погоде. Большинство тех, кого мне удалось повстречать за свои полные пятьдесят три года жизни, начинали знакомство именно с этого. Я решил не нарушать вековых традиций англичан и поддержал своего собеседника:

- Соглашусь с вами, но для меня это не удивительно, так как каждый раз, когда я прихожу сюда в двадцать четвёртый день октября в течение последних десяти лет, на улице стоит именно такая погода.

- Позвольте, но как же так? Я раньше не замечал такого, обычно октябрь отличается промозглой погодой без намёка на солнце, но сегодня оно сияет ярче некуда, – ответил мне Оскар, откровенно удивившись. Он пытался казаться серьёзным: молодая кровь ещё тешит его самолюбие, и он не хочет казаться обычным мальчуганом на фоне таких седых стариков, как я, как ему кажется в его нынешнем возрасте.

- Вы, уважаемый, видимо, редко бываете в этой части Лондона. Это заметно, по вашим словам, так как каждый, кто здесь живет или бывает часто, замечали эту погодную аномалию именно в этих числах октября.

- Позвольте же поинтересоваться у вас, в чём причина такой погоды, раз вы старожил этих мест? – не унимался мой сосед.

- Истины не знает никто, – на лице Оскара появилась едва заметная ухмылка, видимо, его удовлетворял тот факт, что даже старики не всё знают. – Но есть догадки, они есть у всех местных, кто хоть сколько-нибудь интересуется сплетнями. Моя же догадка звучит так: «Небо не знает: плакать ему или смеяться?»

Мой собеседник уже не скрывал ироничной улыбки на лице. Вот так и подтвердилась моя догадка по поводу того, местный он или нет, так как ни один местный не будет смеяться над сегодняшней погодой.

- Вы, я смотрю, либо романтик, либо наивный мечтатель, раз строите такие теории, ибо ваше высказывание лишено смысла, – решил съязвить в мой адрес этот парнишка. Слова моего собеседника задели меня за живое, к счастью у меня было предостаточно времени, и я решил открыть ему глаза на события десятилетней давности.

- Ну раз вы любите подкреплять слова фактами, то извольте выслушать, историю что породила такого рода теории. Знаете ли вы Эдгара Боумана?

- Естественно, это современный поэт, родившийся в тысяча восемьсот тридцать третьем, ему пророчили известность во всём мире, но в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом он пропал из редакций и не печатался больше, – блистал своими знаниями о современности Оскар.

- Всё, что вы сказали, верно, но вот только мало кто знает, что в пятьдесят шестом у него появилась любимая женщина и Эдгар решил остепениться окончательно, взяв управление над лесодобывающей компанией своего покойного отца в свои руки. Так как он решил, что стихи приносят мало дохода для того, чтобы содержать семью, в пятьдесят восьмом он решил окончательно завязать с поэзией.

- Нет, не знал, и, полагаю, мало кто знает. Но, позвольте, откуда вы знаете о подробностях его личной жизни и бизнесе? Да и вообще, при чем тут Боуман? Ведь мы говорим о погодной аномалии, – начал заваливать меня вопросами молодой человек.

Его пылкий и жадный до сплетен ум хотел узнать побольше обо мне и Эдгаре, но его Эго, видимо, шептало ему, что этот старик напротив, просто дурит Оскару голову, убивая время и ожидая, пока кончится дождь.

- Боуман тут очень даже при чём. Но всё по порядку. О подробностях его жизни я знаю потому, что был с ним близок. И одно время, пока он увлекался стихами и светским обществом, я управлял бизнесом его отца, так сам сын был безответственен и попросил меня, своего друга, взять бразды правления бизнесом на себя. Так что я - его лучший друг.

Пока я произносил эти слова, на лице моего соседа негодование, смешанное с вопросом, сменяли удивление и недоумение. Вряд ли он думал встретить такую персону в кафе среднего класса у одного из портов Лондона, так как здесь обычно ошиваются частные предприниматели среднего и низшего классов, но никак не светские люди (хотя к таковым я себя не отношу).

- И так, я продолжу? – обратил я вопросительный взгляд на молодого собеседника. Тот ответил молчаливым кивком.

Эдгар Боуман родился в этой части Лондона, в семье небогатых родителей, Анны и Вильяма Боуман. О сыне заботилась мать, пока отец из кожи вон лез, пытаясь заработать денег для семьи. Я же был уроженцем северной части Лондона, и мои родители были достаточно зажиточны, так как отец был потомственным банкиром. Можно сказать, что наша с Эдгаром дружба, начавшаяся после переезда моей семьи в тот же район, в котором жил он, спасла его родителей от банкротства. Наши семьи сблизились, и мой отец помог Вильяму деньгами. Тот рискнул: открыл свое дело по вырубке лесов. На его счастье, спрос на древесину в то время возрос, что и позволило набрать обороты в производстве.

Они быстро разбогатели, и начали расширять свой бизнес. Но молодого Боумана не интересовало дело отца, он увлёкся поэзией, можно сказать, что его к этому подтолкнула мать, пытавшаяся выучить сына при помощи книг, что, несомненно, было благородной целью, но Эдгар начал сам всё изучать, он чуть ли не бежал в библиотеку. Увлечение сына огорчало Вильяма, ведь именно сыну должно было перейти наследство, нажитое непосильным трудом. Но как ни пытался отец достучаться до сына - всё без толку.

Впоследствии увлечение молодости начало приносить плоды, и Эдгар начал печататься, его стали узнавать, девушки весьма симпатизировали ему. Он начал вести разгульный образ жизни, много пил и был непостоянен с женщинами, сорил деньгами отца. На упрёки родителей отвечал, что творческой натуре нужна свобода. Его не образумила даже смерть отца. Когда это произошло, он попросил меня заняться бизнесом, я же решил не отказывать, надеясь, что дурак образумится.

В возрасте двадцати трех лет его увлекла одна девушка – Ванесса Аддингтон, поистине прекрасное создание. Она долго не отвечала на его любовные порывы взаимностью. Сам Эдгар мне не раз говорил: «Альберт, ты знаешь меня давно, и мало что я могу от тебя утаить, да ты и сам все видишь… Ни одна женщина ещё не заставляла меня так страдать от того, что я не могу быть рядом с ней».

- Позвольте вас прервать, – попросил заворожённый рассказом Оскар, – я хотел бы заметить, что в его последних стихах действительно было много чувственности и нежности. Одно из них очень похоже на письмо.

- Да, вы правы, есть одно стихотворение, которое он напечатал, но сначала он подсунул его под дверь Ванессе и в ее почтовый ящик. В надежде на ответ. К слову, таких стихотворений-писем было много, но только одно появилось в печати, так как Эдгар не хотел афишировать свои чувства. Я продолжу? – обратился я к Оскару.

- Конечно, продолжайте, пожалуйста, – ответил он.

Молодой двадцати четырехлетний человек сидел передо мной и выглядел, как первоклашка на любимом уроке.

В конце концов она сдалась ему, но с условием, что молодой Боуман остепенится и отбросит свои мальчишеские замашки. Эдгар на следующий день попросил меня разъяснить, что и как в бизнесе, после чего сам занялся делом, которое ему оставил отец. Через год они сыграли свадьбу, чему старая госпожа, Анна Боуман, была несказанно рада, к сожалению, она скончалась через три года, так и не дождавшись внуков.

Жизнь шла своим чередом, Эдгар стал ведущим частным предпринимателем в стране, их семейный капитал рос, эти двое души не чаяли друг в друге. Впоследствии он купил поместье на окраине Лондона и назвал его «Nest of Lovebirds» (с англ. - гнездо неразлучников). Они поселились там. Я часто ездил туда, когда выдавалась свободная минутка, чтобы повидаться со старым другом, и хотя бы немного почувствовать тот семейный уют, что царил у них в доме, потому как мне с женщинами не везло, и не везет до сих пор…

После этих слов мой рассказ прервался на полуслове, я ушел в раздумья о своей жизни, уставившись в окно, наблюдая за тем, как молодые (и не очень) пары прогуливаются под зонтами, за тем, как хорошо им вместе. «Мне полных пятьдесят три года, а жены как не было так и нет. В чем же дело? Скорее всего, во мне: я слишком строг в отношениях. Но мне уже поздно что-либо менять в себе, да и, при всём желании, я не смог бы этого сделать. Я всегда восхищался отношениями Эдгара и Ванессы, всегда с трепетом наблюдал за ними. Выходит, мое с ними общение было не дружбой, а чем-то вроде паразитизма? Да, именно так, я грелся их чувствами, как дворняга греется у порога чьего-то дома. Как же мне быть?» Мои самоизыскания прекратились, когда я перевел взгляд на стол, за которым сидел и заметил сложенные в замок руки Оскара, терпеливо ждущего продолжения истории. Вернувшись к реальности, я сказал ему:

- Я задумался на некоторое время, заставив вас ждать, прошу простить меня.

Оскар ответил со снисходительной улыбкой, и в этой улыбке можно было заметить еле заметную жалость ко мне, мол: «Старички они такие, их надо даже не столько понимать, сколько жалеть.»

- Ничего, времени у нас много спешить некуда. Так что же было дальше?

Так вот, через десять лет у них родилась дочь - маленькая Элизабет Боуман, в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом - это стало самым радостным событием в их жизни. Всё было прекрасно, но через два года случилось страшное… Произошел пожар в доме родителей Ванессы. В тот день она гостила у своих родителей, оставив с мужем маленькую дочь. Она разожгла камин. Дом был старый. Маленький уголек, выпавший из камина, зажег сначала ковер в гостиной, потом перекинулся на стены и пол, отрезав путь к выходу. Дом загорелся мгновенно… Близость пожарной части спасла Ванессу, но выйти абсолютно целой ей не удалось.

Как только врачи известили Эдгара о происшедшем, он незамедлительно ринулся в больницу, оставив дочь няньке. Оказалось, что лицо Ванессы было сильно обезображено огнем: половина его была покрыта ожогами. Боуман был шокирован тем, что стало с его женой, в тот же день он приехал ко мне заглушить переживания стаканом виски. Чего они только не пробовали, чтобы вернуть былую красоту Ванессе, но все без толку. Эдгар все чаще стал прикладываться к бутылке и запираться в кабинете. Бывало, что он не выходил оттуда неделями. Видимо, сказывалась его творческая натура, которая проснулась от переживаний. Однажды, когда я в очередной раз приехал, он сидел в своем кабинете и никого к себе не пускал. В тот момент, когда я хотел постучать, из-под двери выскользнула записка, на которой было написано мое имя. В ней он просил меня снова занять его место в бизнесе, как он выразился «…на время, пока я не приду в себя». Что поделать? Я не мог не согласиться.

Казалось, что он избегает встреч с женой. Почти всегда, когда они начинали разговор друг с другом, он заканчивался скандалом. Я не мог понять: как человек может так быстро меняться? Сказать, что из хорошего папы он превратился в плохого отца - ничего не сказать. Каждую свою оплошность перед дочерью (коих было много) он пытался загладить новой игрушкой. Но с ней он виделся еще реже, чем с женой. Позже мне показалось, что у него помутился рассудок: в разговорах он иногда заменял имя своей жены на слово «чудовище», и чем больше времени шло, тем чаще он его употреблял. Но и жена его не бездействовала. Можно сказать, что в поместье разразилась война. Ванесса начала оставлять на полях стихов Эдгара сатирические замечания. От этого он приходил в бешенство. Чем больше проходило времени, тем жёстче становились замечания, в их скандалах все чаще дело доходило до рукоприкладства, он избивал ее, избивал нещадно. Эдгар уже не стеснялся своего пьянства и разбрасывал бутылки по дому. А теперь представьте: каково было ребенку жить в такой обстановке? Эти двое изнуряли друг друга и ждали, кто первый сдастся, но, видимо, еще не понимали, чем все это может кончится.

Я остановил свою речь чтобы сделать глоток чая. Мой слушатель не упустил момента, чтобы вставить слово.

- А вы не советовали им обратиться к врачу?

- Советовал. Один раз они даже послушали меня, но результата это не дало. Психолог сказал, что случай запущенный и вряд ли исправим.

- Печально, что все так вышло. А какая прекрасная пара была до трагедии, – произнес Оскар, глядя мечтательным взглядом в окно, но в этом взгляде можно было уловить нотки печали.

«Видимо, что-то этого паренька зацепило, значит, не зря он подсел ко мне, и я чем-то сумел взбудоражить его душу, - мелькнуло в моей голове, и небольшая улыбка появилась на моем лице. - Настал мой черёд вернуть парня в реальность и отвлечь от нахлынувших мыслей».

- Я продолжаю.

В конце концов наступил тот день, когда нервы одного из них не выдержали. В тысяча восемьсот семьдесят первом рассудок Ванессы сдался, и ее разум помутился. После очередного скандала, когда Эдгар заперся в кабинете, чтобы напиться, она взяла Элизабет и пошла в ванную комнату, где, как показало следствие, она сперва утопила в ванной дочь, а потом сама залезла в воду и, вскрыв себе вены, заключила тело дочери в последние объятия. Все обнаружилось через четыре дня, когда Эдгар, очнулся от пелены запоя и выполз из своей «норы». Зайдя в ванную комнату, он увидел то, что исказило его сознание окончательно. В ванне лежали два разлагающихся тела: тела его жены и дочери, которых он некогда любил без остатка. Вода была черна от свернувшейся крови, запах стоял ужасный, но самым страшным было то, что на лице его жены была издевательская улыбка.

После этого он уходил в запой на месяцы, если не больше, вся жизнь пошла под откос: поместье было раскурочено, все полы сняты, стены разбиты, а все потому, что Эдгару казалось, что пол полом и в стенах ползают сотни крыс, однако, санинспекция так ничего и не находила каждый раз, когда я по его просьбе вызывал их.

Так он мучился около года. В итоге, мне все же удалось взять его с собой на прием к психиатру. После долгой беседы вердикт врача был однозначен: палата с мягкими стенами. Но мне удалось его уговорить повременить с госпитализацией, тогда он посоветовал Эдгару возобновить свое увлечение стихами, чтобы не держать все в себе, тот согласился. Поначалу было неплохо, но пресно, откровенно говоря. Но лучше уж было это, чем то, что он писал дальше. Первые месяцы, когда издания узнали о его возвращении, они уговаривали меня договориться с Эдгаром о контракте. Я уговорил его, но на условии, что он будет печататься под псевдонимом. Он начал печататься, но чем больше писал, тем ужасающе становились стихи, при встрече его взгляд был пуст, а отвечал он невпопад, иначе говоря, отстранился от мира реального и погрузился в свое сознание. В его адаптации даже детские стихи превращались в кровожадные ужасы, которые пугали даже взрослого человека.

Два года так продолжалось, и с каждым днем можно было видеть, как Эдгар стареет и отдаляется от людей все больше. Бутылок в доме меньше не стало, наоборот, даже больше, но я ни разу не видел его пьяным. В конце концов, двадцать четвертого октября семьдесят четвертого года он решил прекратить свои мучения.

Как говорит следствие, он закрылся в кабинете и отравил себя, но на левой руке была замечена длинная рана от ножа, нож, кстати, лежал недалеко. Завещание не было написано, была лишь записка:

«Дорогой Альберт, спасибо тебе за все. Ты был тем, кто всегда помогал мне, ты не оставлял меня до конца. Для нас с Ванессой ты был членом семьи. Прости, что прощаюсь так, но я должен был принять смерть один. Надеюсь, девочки меня простят. Альберт, прошу тебя об одном: доживи свою жизнь за нас обоих.

Прощай, твой Эдгар.

P.S. В правом ящике стола лежит конверт предназначенный тебе, поступай с ним так, как посчитаешь нужным. »

Он умер так же, как и его жена, с улыбкой на лице, но это была улыбка облегчения. Он так и остался сидеть в кресле за столом, заваленном бумагами.

Заглянув в указанный ящик, я обнаружил, что тот был пуст и только небольшой конверт с надписью: «Альберту».

На этом я закончил рассказ и перевел взгляд на Оскара. Тот, потупив глаза, смотрел в свою чашку. После минутного молчания он решился спросить:

- А что было в конверте?

- Я не знаю. – коротко ответил я, обескуражив собеседника.

- Как же так? Ведь он завещал его именно вам, а вы так и не посмотрели на то, что было внутри?! – Оскар повышал тон с каждым словом, чуть ли не переходя на крик в конце.

- Прошу не забывать, что Эдгар не указывал, как именно мне с ним поступать. Но и не в этом суть моего рассказа. Я надеюсь, вы поняли почему сегодня именно такая погода? И вы больше не считаете меня романтиком или наивным мечтателем?

- Нет, я понял и вас, и эту погоду, – ответил он успокоившись.

- А знаете, что? Я волен распоряжаться конвертом так, как считаю нужным, я хочу передать его вам. Теперь этот конверт в ваших руках и вы решите его судьбу, – сказал я, вынимая из внутреннего кармана пиджака тот самый конверт и положил его на стол перед Оскаром. Сказать, что тот опешил - ничего не сказать.

- Но… но как же так, вы ведь меня едва знаете и доверяете мне столь ценную вещь? Вы, вообще, в своем уме? – лепетал он, пытаясь уговорить меня взять обратно конверт, но я был тверд.

С этого момента моя история подошла к концу. Я допил свой чай, и положив на стол деньги, ушел из кафе как это модно говорить, «по-английски».

Через три месяца я увидел статью в газете под названием: «Слова мертвеца». В ней говорилось, что некий Оскар Браун, принес в редакцию последний рукописный текст Эдгара Боумана, экспертиза выявила, что почерк и, более того, кровь, которой был написан текст, принадлежат Боуману. Сам Оскар воздержался от комментариев о том, где он нашел сам конверт, который был запечатан воском, и откуда знал что текст внутри был написан Эдгаром Боуманом. Вся редакция была обескуражена этим беспрецедентным случаем, но позволила нам ознакомится с последним творением Эдгара Боумана. Дальше была фотография стихотворения и его печатный вариант.

Что вы хотите знать от мертвеца,

От той души, что искорёжена страданьем?

Что надо жить по правилам Творца

Или ползти наверх за счастьем?

Я вам скажу: не уследил за тем, что было дорого,

И горько поплатился за ошибку.

Вы, не упустите счастья своего,

И не пытайтесь запихнуть себя в бутылку.

Живите так, чтоб было хорошо и вам, и близким.

И не равняйтесь на меня,

Чтоб не попасть на место мертвеца.

Э. Боуман. (пер. с англ.)