Действие второе

Действие второе

Музыка — тема Трента. Свет на Тренте, который находится в том же номере гостиницы. Он стоит у окна с сигаретой в зубах, смотрит сквозь жалюзи вниз, на улицу.^Все еще ночь. Р'аздается стук в дверь.

Трент. Открыто.

Дверь открывается. На фоне освещенного проема возникает силуэт человека.

Человек в дверях. Хочу лишь напомнить: если у вас найдут любое записывающее устройство, спрятанное где угодно, встреча не состоится. Понятно?

Трент. Конечно. Сколько еще ждать?

Человек в дверях. Недолго. (Закрывает дверь.)

Трент (после паузы). После встречи с генералом я оказался перед весьма странным выбором: не знал, смеяться мне или плакать. Как и всегда, когда сталкиваюсь с чем-то неразрешимым, я выбрал совершенно новый — третий вариант. Напился. Это прекрасно мне помогало. До тех пор, пока не вошла Стелла с конвертом в руках.

Стелла (возникает как воспоминание). Эй, Майкл, смотри-ка, что нам только что подсунули под дверь.

Трент. Это было послание от генерала.

Стелла. Он пишет, что, по его мнению, ты должен встретиться с человеком по имени Стенли Берент.

Трент. Я наткнулся на имя Берента, когда вел свое расследование. Это был специалист по русским проблемам, связанный, кажется, с университетом Джорджа Вашингтона, настоящий ястреб, особенно в том, что касается Советского Союза.

Стелла. Генерал считает, что Берент может оказаться полезным.

Трент. Я попросил ее позвонить генералу и выяснить, не сможет ли он устроить встречу с Берентом. Так она и сделала. Тот сказал, что сможет.

Стелла исчезает. В то же время на сцену начинает выдвигаться оффис Стенли Берента. Гостиничный номер Трента погружается в темноту.

Берент был родом из Варшавы, где в свое время погибли его родители. В знак благодарности я послал генералу бутылку шампанского, о чем потом сожалел.

Берент (вкрадчивый, дружелюбный, с обаянием европейца). Да, вполне с вами согласен: наша сегодняшняя политика бессмысленна.

Трент (самому себе). Почему генерал направил меня к этому человеку?

Берент. Значит, вы драматург.

Трент. Да.

Берент (рассматривает его изучающим взглядом). Хорошо. Давайте поговорим о ядерной войне... Коротко говоря, наше ядерное сдерживающее средство служит двум целям: предотвратить атаку на нас или наших союзников, угрожая возмездием, и предотвратить тягу Советов к приключениям, угрожая им тем, что мы используем ядерное оружие первыми, скажем, в Западной Европе или на Ближнем Востоке.

Возьмем как наглядный пример Иран. Мы говорим Советам: если вы захватите Иран, мы оставляем за собой право применить ядерное оружие в случае, если наши обычные вооружения не смогли бы остановить вас, хотя они, конечно, смогли бы. Хорошо, давайте предположим, все это начинается. Как мы тогда действуем? Или убираемся с расквашенным носом или наносим ядерный удар, подвергаем ядерной бомбардировке, скажем, Кавказ. О'кей, бомби ядерными бомбами перевалы! Перекрывай их! И вдруг оказывается, мы уже используем ядерное оружие и убиваем русских на русской земле. Тут возникает целая серия побочных вариантов войны в зависимости от того, как Советы ответят на нашу ядерную атаку. И вдруг, в какое-то мгновение, вокруг нас — совершенно иной мир. О'кей. Проблема в том, что мы пока не продумали все до конца. Если мы заявляем, что готовы вести ядерную войну, нам следовало бы, черт возьми, задуматься, что это означает! Судя по тому, как обстоят сейчас дела, угроза развязать ядерную войну—а мне безразлично где: на Ближнем Востоке или в Западной Европе!.. Угроза развязать ядерную войну— а нам придется ее развязать, как вы понимаете, если мы хотим, чтобы с нашим сдерживающим средством кто-то считался!.. Угроза развязать ядерную войну представляет собой в сущности желание совершить самоубийство. И если в этом нет бессмыслицы, то, скажите мне, где она? Трент. Я встретил друга! Почему все-таки генерал направил меня к этому человеку? Берент. О'кей, как же нам выбраться из этого лабиринта? Понимаете, хотя мы и отказались от доктрины ядерного уничтожения, что сокращенно звучит как «политика безумия», — поскольку мы поняли, и совершенно правильно, что эта доктрина не срабатывает, тем не менее в основном наша политика осталась прежней. И она не срабатывает. (После паузы.) Как же нам быть? Все очень просто: нам надо прекратить рассматривать ядерную войну как что-то вроде, черт побери, неизбежного конца света! Пора рассматривать ее просто как, черт побери, войну. Трент. Как вы сказали?

Берент. Послушайте. Если американская ядерная мощь будет использована для поддержки внешней политики — в частности, с помощью угрозы войны — тогда нам нужно учиться вести такую войну рационально. Ясно? Понятно? Трент (стараясь преодолеть потрясение).

Боюсь, что нет.

Берент. Мы должны учиться вести ядерную войну рационально. Простите, у меня

встреча, на которую я не могу не пойти. Если хотите продолжить беседу завтра, мой секретарь назначит вам время. Не уверен, был ли я вам полезен.

Свет с Б ерента снимается. Ошеломленный Трент смотрит в пространство невидящим взглядом.

Трент. Я совершенно не представлял себе, как быть дальше... Поэтому позвонил Стоуну. Сказал, что понял, откуда он взял идею, будто мы обречены. Он сказал: «Вы не могли понять». Я спросил, почему. Он сказал: «Пот.ому что вы еще недостаточно долго занимались этим делом». Я сказал, что занимался достаточно долго, чтобы понять, какие страшные безумцы мечутся вокруг нас. Он сказал: «Поверьте мне, они не так уж безумны, продолжайте в том же духе, у вас все идет прекрасно». Ему-то легко говорить. Я позвонил секретарю Берента и договорился о новой встрече. Она предложила встретиться за ленчем. Я не был уверен, не скажется ли его присутствие на моем пищеварении, однако согласился. Мы встретились в маленьком японском ресторанчике, где он частенько бывал, полагаю, из чувства вины за бомбардировку Японии. Мы сидели на циновках, скрестив ноги, что делало беседу еще более похожей на истязание. Над всем этим царило ощущение нереальности происходящего.

Звучит японская музыка. Трент и Берент сидят на циновках, их обслуживают.

Берент. Хотите чаю?

Трент. Да, спасибо.

Берент (наливает себе). Итак, на чем мы остановились?

Трент. Вы сказали что-то насчет необходимости для нас вести ядерную войну рационально.

Берент. Совершенно верно. Понимаете, хотя можно довольно убедительно доказать, что ядерная война по сути представляет собой акт безумного отчаяния, и это не означает, что ты должен воевать кое-как.

Трент. Понимаю. (После паузы.) Конечно, из этого вроде бы можно заключить, будто, по вашему мнению, можно победить в ядерной войне.

Берент. Отнюдь! В ограниченной ядерной войне — да, можно. Никто не может выиграть всеобщую ядерную войну. Если, конечно, другая сторона решит не наносить ответный удар, на что нельзя рассчитывать. Хотя! Я должен сказать... (Дает краткую, резкую команду официантке на беглом японском.) Хотя, должен сказать, во всех сценариях, какие я только видел, сторона,

которая наносит первый ядерный удар, без сомнения выигрывает. Особенно если ты используешь то, что мы называем «контролируемым ограниченным ударом по противнику». На деле же ты поражаешь все, кроме городов.

Трент. В этом и состоит ограниченность удара?

Берент. Именно. Города противника сохраняются как заложники. А дальше ты поступаешь следующим образом... Простите, будете есть палочками?

Трент. Да, палочками.

Берент. ...поступаешь следующим образом: говоришь ему, противнику, что ты уничтожишь города, если он не капитулирует. Все это вполне разумно, если — большое «если», очень большое «если»! — если у тебя есть соответствующая система гражданской обороны. В таком случае даже если русские нанесут ответный удар, ты сможешь выдержать этот удар и еще располагать достаточным потенциалом, чтобы опять ударить по ним. И на этот раз стереть их в порошок. Вот что я имею в виду, когда говорю о надежности. Я только что описал вам надежную стратегию ядерного нападения и обороны. А чем мы располагаем сейчас, это, извините мой французский, детское дерьмо. (Дает короткое указание официантке по-японски.)

Официантка кланяется и уходит.

Полагаю, вы не говорите по-японски?

Трент. Нет. А что? Передаете ей какие-то секреты?

Берент. Секреты? Я не посвящен ни в какие секреты.

Официантка приносит блюдо с лапшой.

А, благодарю вас. Ну вот. Знаю ли я на самом деле, как вести ограниченную ядерную войну? Вообще нет. Никто не знает. Никто ее не вел. Мы закрутим-завертим ее, а кто знает, что из этого получится? И все-таки, если мы не готовы, мы сами сваримся в котле. О'кей. Так что же я предлагаю?

Трент. Вы совсем не едите.

Берент. Я не голоден. Так что же я предлагаю? Я предлагаю дать русским четкий сигнал, сигнал в том смысле, что если вы будете валять дурака с нами, мы сваляем с вами такого дурака! Только такой разговор они и понимают. Как мы приступим к нему? Сначала мы производим ракету «МХ», подводно-ядерную систему «Трайдент-2», ядерную ракету «Першинг-2» и крылатую ракету. Для чего мне нужны все эти вещи? Потому что они обладают возможностью поражать укрепленные цели. Если мы и те, другие, попадем в кризисную ситуацию, я хочу обладать возможностью разоружить их до предела.

Трент. Разоружить?

Берент. Удалить. Хирургическим путем. Вырезать — как можно значительнее — их военный потенциал.

Трент. Насколько я понимаю, это называется первым ударом.

Берент. Гм... нет.

Трент. Разве нет?

Берент. Нет.

Трент (после паузы). Почему нет?

Берент. Потому что сам термин — агрессивен. А это оборонительный акт.

Трент. Понятно... Чисто из любопытства: как вы его называете?

Берент. «Предвосхищающее возмездие».

Трент. А!

Берент. Кое-кто предпочитает термин «упреждающий удар», но с ним может выйти немножко нескладно. Потому что, если ты чувствуешь, что они собираются упредить тебя, тогда все, что тебе остается сделать, это переупредить их.

Трент (входит во вкус). И, конечно, если им как-то стало бы известно, что ты пронюхал об их планах и собираешься переупредить, им пришлось бы обсуждать возможность перепереупреждающего удара. И, понятно, в подобных рассуждениях можно сильно запутаться.

Берент. Верно. Предвосхищающее же возмездие охватывает все. К сожалению, мы не можем даже думать о нем, пока у нас нет соответствующих видов вооружений.

Трент. А у нас их сегодня нет?

Берент. Нет, сэр, у нас нет.

Трент. Я понимаю, вы сейчас потеряете ко мне всякое уважение. Но не допускаете ли вы мысли, что нам бы жилось лучше без всех этих штуковин?

Берент. Конечно!.. Если бы их не было у русских.

Трент. А у них они есть?

Берент. Они работают над ними.

Трент. Когда же это кончится!

Берент. Когда каждый из нас обретет безопасность.

Трент. В последнем, пожалуй, есть смысл.

Берент. К сожалению, не так-то легко добраться в это завтра из сегодняшнего дня. Особенно сейчас, поскольку, на мой взгляд, мы еще не встали на верный путь... Почему?.. На мой взгляд? Потому что у нас нет надежной политики ведения ядерной войны. Без некоей системы ядерных убежищ, понимаете ли, мы совершенно неспособны вести ядерную войну.

Трент. Не думал, что убежища могут выстоять при ядерной атаке.

Берент. В городах — нет. Но мы бы соорудили такие убежища в сельской местности, в глубинке.

Трент. А как же туда добирался бы городской люд?

Берент. Полагаю, с помощью какой-нибудь системы массовой транспортировки.

Трент. Видно, вы никогда не пытались выехать за город в пятницу.

Берент. Понимаете, дело не в том, чтобы эта чертова штуковина работала. Дело в том, что нам нужна такая система и мы бы могли, по крайней мере, утверждать, будто она работает. Вот в чем смысл сдерживающего средства. По сути дела мы бы никогда не захотели воспользоваться этой системой гражданской обороны, даже если бы она работала превосходно.

Трент. Хорошо... принимаю вашу игру. Почему бы не захотели воспользоваться?

Берент. Потому что в тот же миг, как только мы начали бы массовое переселение, русские увидели бы это с помощью спутника и решили, что мы собираемся нанести удар.

Трент (явно получая удовольствие от таких рассуждений). Таким образом, нам нужна система ядерных убежищ, чтобы мы могли ею... не воспользоваться.

Берент. Именно так. В настоящее время нам не приходится выбирать, использовать ее или нет, поскольку ее нет и в помине.

Трент. Послушайте. А вы не думаете, что было бы неплохой идеей действительно попытаться вступить с этими русскими парнями в самые серьезные переговоры? Готов биться об заклад, им так же трудно сообразить, что делать с этим проклятым ядерным оружием, как и нам.

Берент. Конечно. Это было бы замечательно! Однако если история учит, она учит вот чему: нельзя верить, что Советский Союз будет соблюдать условия договора.

Трент. Простите... Не намекаете ли вы, что мы не должны подписывать какие-либо договоры с ними до тех пор, пока не убедимся, что им можно доверять.

Берент. Совершенно верно.

Трент. Если бы все было так просто, какого черта нам нужен был бы договор? Тогда не было бы никакой разницы между Россией и Канадой. Знаете, как быстро Канада может нанести нам удар межконтинентальной баллистической ракетой? За десять секунд. И вы думаете, нас это волнует?.. Послушайте, я хотел бы у вас кое-что спросить и был бы премного благодарен за честный ответ: вы, что же, считаете меня круглым идиотом? (Смотрит в упор на Бе-рента.)

Берент уставился на него в изумлении. Трент поворачивается к зрительному залу. Тем временем Берент исчезает в темноте. Музыка — тема Трента.

Трент. Ну, доложу я вам, не припомню такого обеда со времен, когда Чарли Чаплин перестал сниматься в кино. Я позвонил Стоуну из первого же автомата, предварительно убедившись, что он не прослушивается.

Свет на Стоуне.

О'кей, я получил его.

Стоун (с легкой нервозностью в голосе). Получил что, сэр?

Трент. Ответ. Тайна разгадана. Я выяснил, почему мы обречены.

Стоун. Правда? Ну и почему?

Трент. Потому что судьба наша — в руках маньяков. С/С зрителям.) Наступила мертвая тишина. (Стоуну.) Алло?

Стоун. К сожалению, не могу с вами говорить сейчас.

Освещение становится ярче. Видно, что в комнате со Стоуном еще кто-то. Человек остается в тени.

Трент. Почему?

Стоун. Могу лишь сказать вам: сэр, если вы решили, что люди, с которыми вы встречались, неумны или... (шепотом) не опасны... (обычным голосом) вы глубоко ошибаетесь. Не могу больше ничего сказать. Не сейчас.

Стоун вешает трубку и поворачивается к своему загадочному компаньону. Оба погружаются в темноту. Музыка.

Трент. Бывают времена, когда хочется послать все к черту. Но это был не тот случай. Здесь я напал на след, никаких сомнений. Я решил навестить парней, которые играют со сценариями ядерной войны. Генерал назвал их ядерными игроками. Я позвонил и спросил, может ли он устроить встречу с ними. Ведь последняя организованная им встреча прошла так успешно. Он сказал, что сделает. Охотно. И сделал.

Свет на Джиме и Пите.

Я назову их Джим и Пит. Оба они были связаны с-корпорацией Харли, правительственным исследовательским центром в соседнем штате Вирджиния.

Джим и Пит готовят ужин из дичи. Небольшие птицы завернуты в фольгу и обречены на обжаривание в микроволновой печке. Время от времени приятели заглядывают в поваренную книгу.

Однако их центр был недоступен для простого люда вроде нашего брата, поэтому они весьма любезно пригласили меня до-

мой к Джиму, а может быть, к Питу — я так и не разобрался — в общем, к кому-то из них. На ужин. В мою честь. Они обожали театр. Оба обожали. Как и стряпню. А может быть, только один из них. Я так и не разобрался.

Джим (занимаясь приготовлением еды). Итак, вы беседовали со Стенли Берентом!

Пит (занимаясь тем же). Вот, наверное, повеселились!

Трент. Он нашел уйму дыр в нашей стратегии ядерного сдерживания.

Джим. Уверен, он прав, их нетрудно найти.

Они готовят еду тандем.

двигаясь слаженно, как

Пит. В стратегию сдерживания встроен любопытный парадокс, и никто не знает, как его обойти. Парадокс в следующем: мощь помогает сдерживанию... Ну, это совершенно очевидно: чем мощнее ядерный арсенал, тем большему сдерживанию подвергается другая сторона. Однако! Стоит сдерживающему средству не сработать...

Джим. Не рой другому яму!

Пит. Вот когда вступают в действие все эти безумные сценарии.

Джим. Верно!.. В которых война начинается именно потому, что ее никто не хочет. Давай-ка я проиграю один, придуманный тобой.

Пит. Прежде, чем начнешь, надо заметить, что не так-то легко развязать ядерную войну.

Джим. Да. Совсем нелегко. Даже трудно.

Пит. В общем-то, мы можем проигрывать один сценарий за другим. Наиболее популярен сценарий с Персидским заливом.

Джим. Вот горячая точка!

Пит. Но люди просто упираются, не хотят воевать ядерным оружием.

Джим. Точно. И поначалу мы от этого просто лезли на стену. Тут мы сидим со всеми этими тестами на руках, разработанными, чтобы выяснить, что случится, когда начнется ядерная война...

Пит. ...а ее никто не хочет начинать!

Джим. Все до одного напрочь отказываются верить, что нет другого выхода из кризиса.

Пит. Тогда засуетились военные.

Джим. Они призадумались о всех тех парнях, что сидят в ракетных шахтах. А вдруг они не нажмут кнопку, когда им прикажут?

Пит. Тут пошла такая сумятица!

Джим. Весь Пентагон...

Пит. ...просто спятил! Настоящий сумасшедший дом.

Джим. Тогда звонит мне один генерал. И говорит: «Эй, ты, бездарная задница, что за дурацкий сценарий ты подсунул этим парням?» Я говорю: «Мы дали им все варианты, какие только пришли нам в голову,

сэр! И во всех — никто не нажимает на кнопку, сэр!!» Знаешь, что он сказал?

Пит. «Не сообщайте им, что это та самая кнопка».

Джим. Вот так-то. А мы сказали: «Какой же тогда толк от всех наших тестов?»

Пит. Тем не менее конец был счастливый...

Джим. ...мы решили проблему.

Пит. Ты решил ее.

Джим. Я решил, ты решил — какая разница? Мы вместе ее решили!

Пит. Вот стерва попалась!

Джим. Все думают: ах, как легко развязать ядерную войну!

Пит. Ну-ка! Пусть попробуют!

Трент. О'кей, возьмите меня в игру. Как же все-таки начать ядерную войну?

Джим. Во-первых, надо исходить из того, что никто не хочет ее, проклятую.

Пит. Верно. В этом ключ ко всему! Кому бы это пришло в голову, Джим!

Джим. О'кей. Представим, что возникла конфликтная ситуация между нами и Советами на Среднем Востоке, ну, скажем, в Иране. Тогда президент решает, что он хотел бы располагать возможностью использовать ядерное оружие в этом районе и вводит его туда.

Пит. Обратите внимание, он не хочет его сейчас применять.

Джим. Вот именно! Совершенно не хочет! Меньше всего хочет! Другими словами, он идет на блеф.

Пит. Верно — старый добрый блеф игрока в покер!

Джим. И, между прочим, наверное, правильный ход.

Пит. А тем временем мы приглашаем наших натовских союзников присоединиться к нам и поднять уровень боевой готовности в Европе. Почему? Потому что мы хотим связать силы другой стороны в Восточной Европе.

Джим. Опять-таки, совершенно правильный ход.

Пит. Пока что президент выбивает тысячу очков из тысячи возможных. Не делает никаких уступок. В то же время не слишком напорист, никакой поспешности.

Джим. О'кей. Советы теперь сами переходят к более высокому уровню боевой готовности. Почему? Они хотят связать наши силы, чтобы мы не перебросили их на Средний Восток.

Пит. Теперь мы начинаем развертывать ядерное оружие на боевых позициях.

Джим. Таким образом мгновенно, в каких-то два дня возникает ситуация, когда мы развернули ядерное оружие на Средний Восток. И в Западной Европе, в том смысле, что мы вывели его с территории баз-хранилищ. А это, между прочим, не случалось ни разу за последние пятнадцать-двадцать

лет — разве что, может быть, для технического обслуживания. То есть теперь ядерное оружие, понимаете ли, не просто так болтается со всеми этими грузовиками и прочим барахлом. То есть с ним теперь обращаются совершенно по-особому. Понятно? О'кей. Ну, а сейчас давайте представим... Извините, Пит, ты продолжай.

Пит. Давайте представим, что в разгар кризиса Советы неправильно истолкуют наши ходы. И поверят, что мы действительно собираемся запустить ядерные ракеты!

Джим. Не такое уж беспочвенное предположение!

Пит. Особенно, если учесть их чувствительность. О'кей. К данному моменту вопрос для них не в том, собираются ли они вступать в войну.

Джим. Они уже втянуты в войну на Среднем Востоке!

Пит. Конечно. Вопрос даже не в том, собираются ли они начать ядерную атаку против Запада.

Джим. Потому что им известно: если Запад их атакует, они будут вынуждены это сделать. Понятно? Между прочим, нужно исходить из того, что события развиваются стремительно. Сжатые временные рамки — решающий фактор сценария. Нет времени сидеть и размышлять: «Эй, постой-ка, отчего это он задумал стрелять в меня? Я знаю, у него неприятности, но он же не безумец!» Нет, у него нет времени рассуждать таким образом. Он должен сделать ход!

Пит. И вот так-то...

Джим. ...начинается ядерная война.

Пит. Не со зла.

Джим. Не из корысти, склонности к жестокости или от страха!

Пит. Ни одна сторона не хочет.

Джим. Между прочим, где лопатка? Деревянная лопаточка для размешивания соуса?

Пит. На третьей полке слева.

Джим идет к полке, достает лопатку.

Трент. Слушая вас, парни, хочется вопить от

восторга. Вы просто прелесть. Джим. Вообще-то... как думаешь, сказать ему? Пит. Давай. Джим. Вообще-то у себя в исследовательском

центре мы вопим по крайней мере раз в

день.

Пит. Обычно это происходит в кафетерии. Джим. Кто-нибудь из научных сотрудников

встанет и да как гаркнет: «Время кричать». Пит. И все как один, знаете ли, вот так...

Джим издает забавный придушенный крик.

Мы соблюдаем этот ритуал, только если рядом нет никого из Пентагона.

Джим. Как-то попробовали раз в присутствии этих штабных медных лбов. И через несколько минут проиграли им в воплях по-крупному.

Пит. Так что теперь стали разборчивы, с кем нам орать.

Реплики: «Отведай-ка...», «Ну-ка, попробуй вот это!», «Вкусно получилось».

Джим. Вот что я вам скажу... Я порой думаю, если это действительно стрясется и все мы отправимся на небеса... И, между прочим, наверное, тогда придет конец всему: кто бы что ни говорил, никто не знает, что станет с озоновым слоем после ядерной войны... Ни малейшего понятия! О'кей. Так что я порой представляю себе: вот все уже кончилось, и мы все там на небесах, в огромном конференц-зале в облаках, и милостивый наш господь решает созвать симпозиум, поскольку ему страсть как интересно узнать о технике дела. И каждый отнекивается: «Эй, не тычь в меня пальцем, я не хотел этого!» А дальше разговор не идет. За исключением того, что все понимают: никто не хотел, но иного выбора вдруг не оказалось. Или же его не углядели.

Трент. Как же нам из всего этого выпутаться?

Пит. Понимаешь, надо разбиться в лепешку, но не влипнуть в такого рода конфликт.

Джим. Чего порой, очевидно, не избежать.

Трент. Не очень-то приятная новость.

П и т. С другой стороны, давайте не будем преувеличивать. Дела не так уж плохи, может быть, нам и не нужно выпутываться. (Со смехом, Джиму.) Не сделать ли снимочек его с этой кислой миной на память?

Джим. Видишь ли, в ядерном бизнесе нет ни одного человека — все равно по какую сторону забора — кто бы прямо не признавал, что ядерное оружие спасает нас от войны. Более того. Без этого оружия, по моему мнению и по мнению всех, с кем я говорил, мы давно бы уже ввязались в третью мировую войну! И знаете что? Мы бы ее проиграли. Утверждаю ли я, что, следовательно, ядерное оружие — хорошая штука? Нет. Просто говорю: в этом демоне есть кое-что от ангела... Во всяком случае, это заставляет вас призадуматься..

Пит (после паузы). О'кей, так что же нам делать? Сидеть и ждать дня, когда налаженная система даст осечку? Вовсе нет... Думаю, мы можем кое-что предпринять. Но это сложно. То есть это непохоже на проблему гражданских прав, понимаете? Тут нет вопиющей несправедливости.

Трент. Зачем нам еще больше ядерного оружия?

Джим. О, это чистая политика.

Пит. Это сигнал русским. Что именно то или иное оружие может натворить — в общем-то, не столь уж важно.

Пит. Самое главное показать: мы не стоим на месте.

Джим. В противном случае они могут подумать, будто мы слабы.

Пит. Опасность, как видите, не столько в самой ядерной войне, сколько в запугивании с помощью угрозы ядерной войны. Никто не хочет стать жертвой блефа тех парней, на другой стороне.

Трент. Так продолжаться не может.

Пит. Длительное время? Нет. Конечно, не может.

Джим. Шансы на то, что система протянет еще лет сорок, как она тянула до сих пор, они, эти шансы, понимаете ли, начинают колебаться. Составляешь разные графики, делаешь прогнозы и видишь: прости, дядя Сэм, дальше так не пойдет!

П и т. В системе слишком много дыр, она просто разваливается.

Трент. По-вашему, нам нужно сидеть сложа руки и ждать?

Пит. Понимаешь...

Джим. ...иногда, не так уж много можно сделать.

Пит. Разве что постараться удержаться.

Джим. И уповать на своего рода «прерыватель».

Пит. Именно.

Трент. А это еще что за чертовщина?

Пит. Это такое событие... по своей природе непредсказуемое событие, которое вызывает внезапный и резкий поворот в устоявшемся образе мышления.

Джим. Часто в ситуации, когда незначительные изменения уже ни к чему не ведут...

Пит. Надо пойти на радикальный поворот.

Джим. Такого рода поворот...

Пит. Который вызывает фундаментальный, кардинальный сдвиг в сфере вашего исследования, мы называем...

Джим. «Прерыватель».

Пит. Только так, наверное, мы можем сойти с пути, по которому катимся.

Джим. И, возможно, все, что нам остается, это держаться до самого поворота.

П и т. И молить бога, чтобы удержаться.

Молчание.

Трент. А кандидат есть?

Джим. Который, имеешь в виду, совершит сдвиг в нашем образе мышления?

Пит. Ну, очевидно, сама матушка ядерная война проделала бы с нами такой трюк.

Джим. Думаю, это не то, что Майкл имеет в виду!

Пит. Да, не то^

Молчание.

Самый подходящий кандидат, до какого мы только могли додуматься... это... (Вопросительно смотрит на Джима.)

Джим (Питу). Пришелец с другой планеты?

Пит. Угу. (Тренту.) Внеземной визитер!

Трент. О господи!

Джим. Да, только существу оттуда и под силу такие вещи.

Трент. С вами, парни, животик надорвешь!

Джим. Еще бы! В нашем деле главное — не унывать.

Трент. А вам, ребята, не приходило в голову, как бы это сказать... отправиться на гастроли по стране? Веселить в ночных клубах? Или еще где?

Пит. Ясное дело, приходило.

Трент. Так я и думал.

Джим. Народ очень интересуется ядерным жанром.

Пит. А мы сидим как раз в его грязном чреве.

Трент. Ладно. Слушайте, к вопросу о юморе: как вы относитесь к концу света?

Пит. Конец света?

Пит смотрит на Джима. Джим смотрит на Пита.

Джим. Нет, это не решение вопроса. Пит. Ни в какую. Не решение. Трент. Нет, я серьезно! Пит. Мы — тоже.

Они улыбаются Тренту. Трент поворачивается к зрительному залу в то время, как Джим и Пит исчезают в темноте. Музыка — тема Трента.

Трент. О'кей. Даже с моим никудышным обонянием я смекнул, что здесь пахнет не тем. Будучи человеком скромным, я решил, что это моя вина. «Что же я упустил?» — спрашивал я себя.

На сцене начинает «выплывать» оффис Трента.

На другой день я снова сидел в своем оф-фисе в Стэмфорде, просматривал записи, когда вошла Стелла с довольно громоздким пакетом.

Входит Стелла, толкая впереди себя огромный плоский предмет, завернутый в коричневую бумагу.

Стелла. Мать честная, ну и здоровенная штуковина!

На обертке крупными черными буквами начертано карандашом: «Майклу Тренту — драматургу и детективу. Обращаться осторожно. Верх здесь».

Трент. Откуда это свалилось, пупсик?

Стелла. Не знаю, нашла на лестнице. Кто-то оставил у твоей двери. Пришлось втащить внутрь, иначе не могла выйти. (Начинает распаковывать предмет.)

Трент (к зрительному залу). Обратного адреса не было.

Внутри оказывается большого размера фотография замысловатого ящика в раме. Трент и Стелла молча разглядывают снимок.

Стелла. Смотри-ка, Майкл... Как только делают такие ящики?

Трент. Не знаю.

Стелла. Ох ты! Слушай, может быть, есть какая-нибудь инструкция сзади. (Осматривает обратную сторону снимка.) Майкл! Взгляни-ка!.. Карточка. (Передает Тренту маленькую белую карточку.)

Трент, не читая, смотрит в зрительный зал. Тем временем Стелла исчезает в темноте. Странная, немыслимая конструкция на фотоснимке остается освещенной.

Трент. На карточке было написано: «Если вам нужна помощь, будьте завтра в десять вечера в Вашингтоне на углу Третьей авеню и улицы М». И подпись: «Искренне ваш — Глубокое Горло».

В темноте раздается стук в дверь. Трент поворачивается на звук. Фотография в раме исчезает. На сцене появляется замызганный гостиничный номер Трента.

Открыто!

Дверь открывается. На фоне ярко освещенного проема появляется силуэт человека.

Человек в дверях. Мы готовы, мистер Трент.

Трент делает глубокий вдох. Затемнение

Т рент освещен прожектором, вокруг — темнота.

Трент. Черным ходом меня ведут к машине — старому «форду». На заднем сиденье два человека. Сажусь в машину. Никто не произносит ни слова. Машина трогается с места.

Появляется туман.

Туман плывет с реки Потомак... Насколько я понимаю, мы направляемся к центру сто-

лицы. Вскоре здания начинают утопать в тумане сверху донизу. Мы уже не едем, а ползем. Дороги почти не видно. (После паузы.) И вдруг... небо начинает светиться. Небо становится белым! Поразительное молочное свечение! В жизни не видал ничего подобного! (После паузы.) Потом я слышу музыку...

Музыка едва слышна.

Играет оркестр. И вот я вижу источник этого странного свечения!

Музыка становится громче.

Мы проезжаем мемориал президента Джефферсона. Он окружен бесконечными рядами огромных юпитеров. Все пространство вокруг, насколько хватает глаз — заполнено. Как будто привидениями, хотя это, конечно, не так. Судя по всему — какой-то концерт. Сквозь просвет в тумане я вижу, что в толпе много людей в военной форме!.. Машина останавливается. Вижу какую-то афишу, но не могу различить, что на ней написано. Те, кто доставил меня сюда, предлагают покинуть машину и прогуляться. «Как я его узнаю?» — спрашиваю я. «Не беспокойтесь», — говорят они. «Но куда же мне идти?» — «Куда хотите». Я выхожу из машины и бреду навстречу туману. Машина отъезжает. (После паузы.) Иду в сторону афиши. И, наконец, натыкаюсь на нее. Там написано: «Оркестр морской пехоты США».

Музыка громче.

Даже в лучшие времена я не любил толпу, а на сей раз творилось нечто ужасное. Итак, я решаю двигаться в направлении мемориала, который выступал из тумана как светящийся белый гриб.

Начинает вырисовываться мемориал Джефферсона.

В ротонде какие-то люди, но их немного. Я смотрю вниз, сквозь облако, и вижу... нет, не могу различить почти никого.

Статую Джефферсона можно распознать по общим очертаниям. Это относится и к окружающим ее колоннам.

И тут я слышу...

Вдруг раздаются шаги. Они приближаются к Тренту. Шаги замирают на краю мерцающего столба света, пронизывающего туман. Фигура человека неразличима, видны лишь ноги.

Голос. Мистер Трент?

Трент поворачивается на оклик. Голос кажется ему знакомым. Человек приближается к Тренту в лучах призрачного света. Первое, что мы видим — он в военной форме. Но лица пока не различить. Затем он выходит вперед, на более освещенное место. Это генерал Уилмер.

Генерал Уилмер (мягко). Ну что ж, давайте побеседуем? (Улыбается Тренту.)

Гонг. Затемнение

Генерал Уилмер и Трент исчезают в темноте.

Музыка: ребенок учится играть на рояле. Свет на Тренте. Он в одежде, какую носят за городом. Сцена вокруг него преобразуется в его дом в штате Коннектикут. Через открытые окна в глубине комнаты можно разглядеть деревья и лужайку. Нежный летний ветерок играет занавесками. Комната представляет собой гостиную уютного, обставленного без претензий фермерского дома. На полках много книг. Прежде чем Трент начинает говорить, выдерживается пауза.

Трент. Первая задача каждого драматурга... заставить зрителей поверить ему. (После паузы.) Более того, из всех его задач эта, пожалуй, наиболее важная. Ведь без доверия к автору ни одного зрителя не будут волновать герои пьесы и их судьба. Драматурга не спасет ни его остроумие, ни изящество стиля... В таком случае пьеса обречена. Это ясно, как божий день. (После паузы.) Итак, как же автор добивается доверия зрителей? Каковы правила игры? В чем секрет? (После паузы.) А никаких секретов нет. Кроме одного. Если драматург сам не верит в то, что он пишет, не поверят и зрители. (После паузы.) Проблема же здесь в том, что я не верю. Не верю тому, что нашел. Точнее, выяснил. (Вскидывает голову, как будто услышал снаружи какой-то звук.)

Тишина, доносится лишь пение птиц.

Между прочим, если вы еще не догадались, это мой дом в штате Коннектикут или, во всяком случае, его некое подобие; в действительности он совсем не такой, хотя кое в чем похож, давайте не будем придираться в столь поздний час. Нет, по сути он похож! Весьма похож. Очень похож! И сюда

прибывает Стоун, чтобы посмотреть, как идут мои дела. Как идут мои дела! (Доверительным тоном.) Хорошо, выложу вам всю правду. Я сказал ему, что встреча с Глубоким Горлом не состоялась. Сказал, что ее отменили. Вообще-то говоря, у меня не хватило духа сказать ему это в лицо, и я оставил записку. То же самое я сообщил своему литературному агенту и даже жене. Имейте в виду, это не такая уж большая ложь, как вам может показаться, — особенно, если учесть то, что произошло. Не оправдал ваших надежд? Извините.

Голос мальчика. Папа!

Трент. Это мой сын. Ему одиннадцать.

Голос мальчика. Кажется, твой продюсер пришел!

Трент. Прекрасно. Ну вот, начинается.

Голос мальчика. Сказать маме, чтобы привела его?

Трент. Нет. Пусть сам сюда пробирается. (К зрителям.) Моя жена сейчас в саду, в шезлонге, читает стихи. Если все пойдет хорошо — а в данный момент мне это представляется невероятным, — вы так и не встретитесь ни с женой, ни с сыном. Как я сказал ранее, не хочу впутывать их в эту историю.

Стоун. Трент!

Трент. Зов диких предков... (Стоуну.) Я в гостиной! (К зрителям.) Сейчас вы увидите высший пилотаж в боевых условиях.

Входит Стоун. Оглядывает комнату. Филип!

Стоун останавливается, переводит взгляд на Трента. Внимательно рассматривает Трента. Потом начинает улыбаться.

Ну что ж, рад видеть вас в добром настроении!

Стоун медленно направляется к Тренту. Трент в ужасе стоит как вкопанный. Стоун протягивает вперед обе руки. Кладет их на плечи Тренту. Всматривается ему в лицо. Продолжает улыбаться.

Стоун. Давненько вас не видел. Трент. Да!.. Верно... кажется, около... месяца, может быть, не уверен, даже... больше.

Стоун продолжает рассматривать Трента, тому явно неловко.

Стоун. Почему отменили встречу?

Трент. А! С этим... Э-э, с Глубоким Горлом? Не знаю. Они не говорят... Подозреваю, по соображениям б

⇐ Предыдущая 12