Холодное лето Парижа.

Холодное лето Парижа.

Было прекрасное жаркое лето. Я прогуливался по старому любимому Парижу по Port des Tuileries (Пор де Тюильри), где-то между мостом Каррузель и мостом Искусств. Я любовался широкими грузными волнами великолепной Сены, отражающей голубое небо, устремлённые пиками вверх деревья и каменные ограды старого города. Погода была чудесная. Холодное утро чувствовалось не только во влажном воздухе, но и в ледяных камнях мощёной дороги. Мимо меня пробегали люди, ещё не окончившие утреннюю пробежку, и проплывали маленькие суда, взбудоражившие спокойные волны реки, которые теперь были похожи на шёлковые длинные ткани. Мужчина лет пятидесяти ловил неподалёку рыбу и, раздосадованный помешавшим ему судном, уже поспешно складывал длинные удочки.

Так потихоньку я добрался до моста Искусств и не спеша направился во двор Луврского дворца. Но неожиданно меня что-то остановило, словно какое-то предчувствие, ожидание чего-то невозможного, долгожданного и готового исполниться сию же минуту. Я обернулся, мост был почти пуст, там находилось человек пять или шесть, но моё внимание было обращено только к одной из них. Облокотившись на холодные перила, в тёмно-синей юбке и ослепительно белой рубашке стояла женщина, довольно привлекательная к своим солидным годам. Я чуть не умер от восторга и ужаса. В моей голове тут же проскочила мысль: “Несомненно, это она!” Я даже растерялся, я не знал подойти мне или уйти, ведь я так долго её искал, я ждал, я знал, что мы встретимся. Я решился и пошёл прямо к ней, не сводя взгляда с её роскошных чёрных волос и всё больше и больше ускоряя шаг. Я ещё раз остановился на минуту. Последнее сомнение одолевало меня. Хотелось всё прекратить, пройти мимо. Снова вмешаться в её судьбу было бы ошибкой. Но меня больше ничего не останавливало. Я подошёл к краю моста и положил свои руки рядом с её:

– Париж нисколько не изменился с нашей последней встречи.

Она испуганно посмотрела на меня, но тут же взгляд её стал мягким и ласковым. Она узнала меня. Я, не сводя глаз с чарующих вод чёрной манящей Сены, сказал:

– Здравствуй, Мелиса…

Я повернулся к ней и, едва успев заглянуть в её красивые глаза цвета ствола орехового дерева, тут же почувствовал прикосновение её холодной маленькой руки. “Моя любимая Мелиса…” – мелькнуло в моей голове. Я взял её прелестную ручку, отвёл от своего лица, со всей трепетностью и нежностью поцеловал её влажную ладонь и, обхватив двумя руками, снова посмотрел на неё. Мелиса улыбалась. Мы обнялись, как старые добрые друзья, не искавшие встречи, но радостные, что всё же свиделись.

Весь день мы провели вместе, прогуливаясь по улицам, паркам и садам бесконечно романтичного Парижа, вспоминая Россию и великого Эрнеста Хемингуэйя. Она была такая волшебная, лёгкая, как и прежде, только в глазах её исчезла необитаемость, бессодержательность и пустота. Я держал её руку как тогда, давно, когда мы были счастливы, наполненные свободой и молодостью, нескончаемым восторгом, мятежностью, страстью. Мы провели у меня замечательную ночь и проснулись, когда солнце было уже в зените. Пообедали мы в ресторане той же гостинице, где я остановился, и снова пошли гулять. Она обняла мою сильную руку двумя руками, и было видно, что она абсолютно счастлива. Она мне казалась такой близкой, такой родной, мне было хорошо идти с ней, не думая о будущем, о завтрашнем и, может даже, о настоящем. Я был счастливым, но не влюблённым, будто моя маленькая сестра, которую я не видел более двадцати лет, приехала ко мне и сразу же заполнила собой мою ужасную, скучную жизнь.

Вскоре мы нашли замечательное уличное кафе, и присели выпить чашку горячего чёрного кофе. Я сделал один глоток, посмотрел на её изменённое временем личико и ручки и погрузился в океан прекрасных воспоминаний, в которых с каждым мгновением тонет настоящее и несомненно утонет будущее, прекратив своё существование лишь со смертью:

– Ты помнишь, родная?.. Мы сидели в гостиной. Я говорил тебе о чём-то большем, чем жизнь, а ты слушала с такой внимательной, нежной улыбкой, но глаза твои были глухи, ты меня не понимала. Я с надеждой всё ждал, ждал, когда твои умные глазки проникнутся глубиной ко мне, заглянут мне прямо в душу. Но они, как и ты, молчали, прожигая меня неизвестность и пустотой. Ты была спокойна, как холодное лоно скалы. И твои тонкие обнажённые пальцы небрежно лежали на старинном столе. Я видел твоё блаженное состояние, но по-прежнему говорил, лелея мечту быть тобой услышанным. Но всё было безуспешно.

Наконец, я замолчал. Ты вытащила из своей маленькой бархатной сумочки тонкие ароматные сигареты. Я поднял глаза и легко, словно случайно, зажёг спичку и поднёс её тебе. Ты снисходительно наклонилась, опустив чёрные пушистые ресницы, и закурила. Запах от сигарет наполнил всё комнату, а маленькая изящная нитка дыма медленно поднималась вверх, растворяясь в бокале мягкой и чёрной ночи. Я ещё раз взглянул на твои босые скрещенные ноги, по которым матовым блеском стекал свет луны и с улыбкой произнёс:

– Смотреть на тебя и плакать…

Вдруг она неожиданно перебила меня:

– Неужели ты всё помнишь? – она улыбалась, восхищаясь моей феноменальной памятью.

– Я помню всё… – немного помолчав, я продолжил, - я помню, как ты сказала, что не веришь в любовь, что её нет. А если она и есть, то мгновенная, скоротечная, непостоянная. Что итогом любой любви является предательство! Ибо самое большое предательство – это разлюбить. Человек, веривший, что он нашёл любовь настоящую, что вот она, готов поклясться сотням Богам на свете, что никогда, никогда не разлюбит. Но проходит время и он, грубо говоря, изменяет, он понимает, что то волнительное, то потрясающее чувство, которое было между ними, потеряло себя, его больше нет. А как же клятвы, обещания? Выходит, он обманул не только её, он обманул себя, а это хуже всего. И тогда человек ничего иного не находит, как пытается всё вернуть, ошибочно пряча любовь в гнусную и унизительную привычку. Таковы были твои слова.

Я слушал тебя спокойно, но спорить с тобой не было уже сил. Я закрыл глаза. Запах дыма медленно проникал в мои лёгкие, заполняя полностью большую тяжёлую грудь. Я чувствовал твой шёлковый взгляд на моих руках, по-детски ласкающийся и выпрашивающий откровенное очарование. И за всем этим я не заметил, как заснул, погрузившись в милые, добрые объятья райской забвенности.

О, я никогда не забуду этот сон! Меня словно окотило ледяной водой. Я нёс тебе любовь в своих ладонях. Я нёс её, боясь не разлить ни капли. Я бежал, а любовь ускользала из моих рук и падала на засохшую раскалённую землю, оставляя после себя горы, реки, поля.… Но я по-прежнему бежал, не помня себя, не видя ничего вокруг, я не останавливался ни на секунду. Даже спотыкаясь, падая, я тут же вставал, преодолевая боль и раздирая запечённую кровь каждым движением ног. И вот я дошёл, дошёл до тебя и упал замертво, оставив тебе лишь ладони испачканные любовью. А ты наклонилась ко мне и поцеловала в холодные мёртвые губы.

Я тут же открыл глаза. Ты сидела в той же позе и докуривала вкусную тонкую сигарету. Я понял, что прошла всего несколько минут. Я молча встал и подошёл к осеннему заплаканному окну. На подоконнике лежал замёрзший от постоянных дождей воздух. Ты затушила сигарету, подошла ко мне и прислонилась к горячей от моего тела рубашке:

– Ты думаешь, что я не права?

– Не знаю, я считаю, что любовь не в длительности своего существования (хотя, несомненно, любят всего лишь раз), а в том коротком мгновении, когда я, счастливый, клянусь всем Богам в любви вечной и тону в этом сладком и очаровательном самообмане.

Сказав это, я тут же повернулся к тебе и поцеловал в горячие алые губы, ещё хранившие вкус тонких ароматных сигарет.

Так вот, я любил тебя тогда. Любил и искренне клялся любить вечно. С тех пор как ты ушла я жил одной и той же мыслью, я был уверен, что смогу любить тебя вечно, что ни расстояние, ни время не ослабит моих чувств. Везде, где я был, я думал, что встречу тебя, но тебя никто не знал. Где ты была всё это время? Где? И я жил одной единственной надеждой, что когда-нибудь я найду тебя. И вот теперь ты здесь, со мной, и я могу сказать откровенно: ты права. Права в том, что нет вечной любви. Либо она исчезает, испаряется, проходит, как болезнь, либо превращается в привычку.

Вдруг она засмеялась, но скоро лицо её сделалось грустным, она быстро встала из-за стола и растерянно сказала:

– Я всё поняла…ничего…мне пора…

– Нет, - тут же ответил я в ужасе,- нет, нет. Не уходи. Я…ты всё не правильно поняла. О, Господи! Я – балван. Что я говорю?

– Прекрати, не вини себя, но мне действительно надо идти: у меня через час самолёт.

– Тогда позволь мне хоть тебя проводить?

Мы снова шли, обнявшись, но уже ни о чём не говорили. Я чувствовал, как она плакала, но старалась не подавать виду. И я притворился, что этого не заметил, но я понимал, что я виноват в её слезах, я – причина того, что эта прекрасная женщина через час покинет Париж.

Мы дошли до отеля, в котором она остановилась. Мелиса отпустила мою руку и встала прямо напротив меня.

– Может, передумаешь? Я так тебя ждал! Я счастлив, пока ты со мной, прошу не лишай меня этого.

– Нет, дорогой, - она снова провела ладонью по моей щеке, - я не могу, надо ехать.

– Надеюсь это не из-за меня? Прости, если я тебя обидел…

– Нет, что ты? Это по работе, просто я забыла, совсем вылетело из головы.

Мы попрощались и она ушла. Я смотрел ей вслед и словно чувствовал её ужасное настроение и ещё не высохшие слёзы.

– Зачем ты вернулась? – крикнул я ей. Она обернулась и молча пожала плечами, не обращая внимание на солёные слёзы, падавшие прямо на её красивую улыбку.

Вскоре я медленно пошёл по давно знакомым мне улочкам, напоминавшим мне всё о прошлой жизни, которую я любил и где я был счастлив. Но рассматривать парижские достопримечательности мне не довелось, я думал только о Мелисе, прокручивая каждый час, каждый миг, проведённый с ней. Её взгляды, её улыбка, слова. “О, Боже мой, какой я глупец! Как я мог? Я – предатель!” – мгновенно проскочило в моей голове. Я, клявшийся любить её всю жизнь, доказывающий ей, что есть любовь вечная, искавший её столько лет, растерял все чувства к Мелисе. И она, уверенная в непостоянстве любви и никогда за все эти годы меня не искавшая, смогла пронести нашу любовь через всю жизнь и вернуть то, что было давно забыто, но произошло здесь, в Париже. Сколько времени мы потратили зря, отдавая себя другим мужчинам и женщинам, размениваясь по пустякам и утопая в гордости, скандалах и разочаровании.

Я должен был её вернуть, но прошло уже больше часа. Я быстро поймал такси и поехал в отель. Я надеялся, что она не уехала, что она передумала или сказала это нарочно, так как я её обидел. Но в гостинице её уже не было. Я ринулся в аэропорт, искал её глазами, но самолёт уже вылетел.

– Когда ближайший рейс в Амстердам?

Через пару часов я сидел в самолёте и представлял, как куплю Мелисе большой букет хризантем, как заявлюсь к ней, попрошу прощения! Как она обрадуется нашей неожиданной встрече и своим любимым цветам! Как она простит меня, обнимет и проведёт своей маленькой сладкой ручкой, пропитанной ароматными сигаретами, по моей гладкой щеке. Чуть только шасси коснулись земли, моё сердце забилось ещё сильнее, оно готово было выскочить из моей наполненной радостью груди.

Но по приезде я узнал, что самолёт, в котором находилась Мелиса, так и не прилетел в Амстердам. Он оказался неисправен: в пути по очереди остановились оба двигателя. Я был убит таким известием. Словно эхо, в моей голове отражались слова Мелисы: “Самое большое предательство – это разлюбить”. Я не побежал за ней, как сделал бы когда-то, но если бы знать раньше, что Мелиса любила меня всю жизнь, если бы только знать.

Я больше никогда не ездил в Париж. Быть может, от того, что там мне всё напоминало о Мелисе, а может потому, что Париж стал свидетелем моего самого большого предательства, которое я до сих пор не могу себе простить. Но каждый раз, закрывая глаза, я вижу большую старинную гостиную с лакированной мебелью из красного дерева, напоминающего ягоды вишни или черешни, кожаные диваны и кресла, превосходно начищенные бокалы, в которых холодное вино готово затуманить нам разум и сердце. И ты, красивая, молодая, таинственная, сидишь в кресле, положив ногу на ногу, и докуриваешь свои тонкие ароматные сигареты, и я сижу напротив тебя, такой же красивый, молодой, счастливый, и говорю тебе о чём-то большем, чем жизнь…